Прогулка заграницей.
Часть первая.
Глава XI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Прогулка заграницей. Часть первая. Глава XI. (старая орфография)

ГЛАВА XI.

Летние дни проходили для нас в Гейдельберге очень приятно. Мы пригласили опытного дрессировщика и под его руководством старательно подготовляли свои ноги к предполагаемому пешеходному путешествию. Мы были очень довольны успехами, достигнутыми нами в изучении немецкого языка, а еще больше успехами в искусствах. Для изучения живописи и рисования мы пользовались уроками лучших художников Германии: Гаммерлинга, Фогеля, Шюллера, Дитца и Шумана. Гаммерлинг преподавал нам пейзажную живопись, Фогель рисование человеческих фигур, у Мюллера мы учились жанру, а курс свой закончили у баталиста Дитца и мариниста Шумана. Всем своим успехом по части искусства я обязан именно этим художникам. В моей манере писать отразилось влияние всех их вместе, но вместе с тем, как они сами говорили в один голос, проглядывало и нечто мое собственное. По их словам, индивидуальность эта выражалась настолько резко, что не было ни малейшей возможности смешать произведения моей кисти с картинами других художников. Так, если я рисовал собаку, самую простую, заурядную собаку, то во всю фигуру её вкладывал нечто такое, что отличало ее от всех других собак.

Как мне не хотелось в глубине души поверить этим отзывам, но я все-таки сомневался; я боялся, что похвалы эти объясняются гордостью и пристрастием учителей к своему ученику. И вот я решил произвести пробу.

Тайно, скрываясь решительно от всех, написал я свою большую картину "Иллюминованный Гейдельбергский Замок" - мою первую значительную работу масляными красками, и вывесил ее без всякой подписи на выставке изящных искусств среди целого хаоса других картин.

К моему величайшему удовольствию, я тотчас же был признан творцом этого произведения. Целый город сбежался посмотреть на нее, и даже приезжали для этого из соседних местностей. Моя картина наделала шума на выставке больше, чем все остальные взятые вместе. Но наибольшее удовлетворение доставляли мне те зрители, которые, никогда ранее не слыхавши про мою картину, тем не менее тотчас же, едва успев войти в галлерею, привлекались ею, как магнитом и принимавшие ее за произведение кисти Турнера.

Получив степень художника одновременно, мы открыли с мистером Гаррисом общую студию; несколько времени мы ждали заказов, но когда увидели, что время проходит, а заказов нет, то решили предпринять пешую прогулку. После продолжительных споров мы остановились на путешествии в Гейльбронн, следуя вверх по течению прекрасного Неккара. Насколько нам было известно, никто еще не предупредил нас на этой дороге, хотя она и изобилует развалинами замков и живописными скалами и пропастями; кроме того, мы разсчитывали собирать по пути различные легенды, которыми Неккар богат не менее Рейна, с тем преимуществом, что оне нигде еще не напечатаны.

В книгах об этой прекрасной местности ничего не упоминается, а туристы пренебрегают ею; словом, это была девственная почва для литератора-пионера.

Тем временем заказанные нами палки, простая дорожная одежда и прочные походные сапоги были изготовлены и принесены. Мистер X и молодой Z вызвались идти вместе с нами. Накануне вечером мы обошли с прощальным визитом своих друзей, после чего отужинали с ними в гостиннице и легли спать пораньше, чтобы на другой день выступит в поход до свету и воспользоваться для ходьбы утренней прохладой.

Чуть свет мы были уже на ногах, чувствуя себя как-то особенно бодро и хорошо; весело закусив, мы тронулись в путь и под лиственными аркадами Замковых садов направились вниз к городу. Что это было за чудесное летнее утро, как сильно благоухали цветы и как славно щебетали птички! Утро - это лучшая пора для ходьбы по лесам и горам.

Все мы были одеты одинаково: широкия с опущенными полями шляпы предохраняли нас от лучей солнца; серые ранцы, голубые шаровары, кожаные гетры, плотно застегнутые от ладыжки до самого колена, и крепко зашнурованные грубые башмаки с высокими задниками. У каждого через плечо висели бинокль, фляга и путеводитель, а в руках альпенштокь {Alpenstock - длинная палка с заостренным железным концом, употребляемая альпийскими охотниками.} и зонтик от солнца. Вокруг тульи наших шляп был обернут в несколько раз тонкий белый муслин, оба конца которого спускались сзади на спину и развевались но ветру; убор этот заимствован с Востока и употребляется туристами по всей Европе. Гаррис, кроме того, нес еще с собой маленькую, похожую на часы машинку, называемую "педометром" и служащую для счета шагов, с целью определения пройденного пешеходом пути. Все встречные прохожие удивлялись нашему убранству и, провожая нас глазами, посылали в догонку сердечное: "Добрый путь!"

Когда мы спустились в город, я предложил своим спутникам ехать поездом, который мог подвезти нас в местечко миль на пять не доезжая до Гейльбронна. Так как поезд уже был готов к отходу, то мы сейчас же вскочили в вагон и в отличнейшем настроении духа быстро понеслись по рельсам. Все мы были согласны с тем, что поступили очень умно, сев в поезд, так как идти обратно вниз по течению Неккара будет так же приятно, как и вверх, и что делать пешком оба конца нет никакой надобности. В нашем отделении сидело несколько немцев и когда я завел интимный разговор, то Гаррис заерзал на своем месте и, толкнув меня, сказал:

- Говорите но-немецки. Эти немцы могут ведь понимать и по-английски.

Я послушался и был потом очень доволен, так как оказалось, что из всего этого общества не было никого, кто бы в совершенстве не понимал по-английски. Замечательно, в каком употреблении наш язык в Германии.

Немного спустя некоторые из публики вышли, а на место их явился какой-то господин, повидимому, немец, с двумя молоденькими дочерьми. С одной из них я несколько раз заговаривал по-немецки, но без всякого успеха. Наконец она сказала: "Ich verstehe nur Dentsch und Englisch", или что-то подобное. Это значит: я понимаю только по-немецки и по-английски.

И действительно не только она сама, но и сестра её и отец тоже говорили по-английски и мы могли всласть поболтать с ними, а говорить нам хотелось с ними обо всем, потому что они оказались премилым народом. Между прочим, они очень интересовались нашим костюмом, особенно альпенштоками, которых никогда не видели прежде. Они говорили, что дорога по Неккару совершенно ровная и что нам следует ехать в Швейцарию или в другую подобную гористую страну; затем они спрашивали, неужели мы не находим, что странствовать пешком в такую жаркую погоду тяжело. Мы отвечали, что нет.

а сами отправились побродить по этому почтенному древнему городку. Он показался нам весьма живописным, скученным, грязным, но интересным. В нем есть весьма замечательные дома, которым уже около 500 лет, и древняя башня в 115 ф. вышиною, построенная около десяти веков до нашего времени. Я сделал с нея маленький набросок, который отдал потом бургомистру, копию же с него сохраняю у себя.

Вблизи старинного собора, под крышей, стоят три каменные креста, покрытые мхом и изъеденные непогодою, а на крестах высечены каменные же человеческия фигуры во весь рост. Оба разбойника одеты в причудливые придворные костюмы середины шестнадцатого столетия, Спаситель же был обнажен за исключением повязки кругом бедер.

Мы обедали под тенью деревьев в саду, принадлежащем к гостиннице, откуда открывается вид на Неккар; затем, покуривши, мы легли спать. Подкрепившись сном, около трех часов пополудни мы были уже на ногах и надевали свои доспехи. Когда мы, весело разговаривая, проходили городския ворота, то нас догнала крестьянская телега, в половину нагруженная капустой и другими овощами, которую мы и наняли. Телега была запряжена маленькой коровой и еще меньшим осликом и двигалась очень медленно, но тем не менее еще до наступления сумерек доставила нас в Гейльбронн, до которого было пять, а, быть может, и все семь миль.

Башне Гейльбронна. Мы с Гаррисом заняли даже ту самую комнату, которую занимал и он и от стен которой не облупились еще обои, современные этому рыцарю. Мебель была резная, старинного фасона и насчитывала не менее 400 лет; запах же, наполнявший комнату, имел, вероятно, никак ужь не меньше 1000 лет. В одной из стен торчал железный крюк, на который, по словам хозяина, ужасный Гётц имел обыкновение вешать свою железную руку, когда он отвинчивал ее, ложась в постель. Комната была очень велика, можно даже сказать бесконечно велика, и пришлось измучиться, пока до него влезешь. Стены были оклеены обоями яркого красного цвета с большими золотыми фигурами; обои эти, сильно запачканные от старости, покрывали и все двери, которые так плотно были пригнаны к своим косякам, что когда дверь была затворена, то приходилось шарить по стене руками, чтобы найти ее. Обману этому способствовало еще и то, что фигуры обой не обрывались около двери, но со стены прямо переходили на дверное полотнище. В углу помещалась печь, одно из тех громадных, квадратных, обложенных белыми кафлями сооружений, которые походят скорее на надгробный памятник и наводят вас на мысль о смерти, когда вам следует наслаждаться вашим путешествием. Окна выходили на маленькую аллею, за которой помещались конюшни, курятники и свиные хлева в перемежку с жилыми постройками. В комнате по обыкновению стояло две постели, одна в одном углу, другая в противоположном, друг от друга на разстоянии хорошого выстрела из старинного одноствольного пистолета. Оне были так же узки, как и всякая другая немецкая постель, и имели еще ту общую с ними, ничем неисправимую особенность, что одеяло с них спалзывало, едва вы начинали забываться сном.

Посредине комнаты стоял круглый стол, такой же величины, как у короля Артура; в то время, как мы собирались идти в город, чтобы посмотреть знаменитые башенные часы городской ратуши, на столе этом слуга начал накрывать скатерть и делать другия приготовления к заказанному нами обеду.