Похождения Гекльберри Финна.
Глава VII. Жизнь в лесу. - План бегства. - На свободе!

Глава VII
Жизнь в лесу. - План бегства. - На свободе!

- Вставай! Что с тобой?

Я раскрыл глаза и оглянулся кругом, не понимая, где я. Солнце уже давно взошло, а я все это время крепко спал. Отец стоял надо мной; вид у него был сердитый и нездоровый.

- Зачем ты взял ружье? - спросил он.

Я сообразил, что он, вероятно, не помнит вчерашнего.

- Ночью кто-то хотел забраться сюда - я и караулил...

- Отчего ж ты меня не разбудил?

- Я пробовал, да никак не мог растолкать...

- Ну ладно. Нечего тут валяться по-пустому целый день. Ступай-ка лучше посмотри, не наловилось ли рыбы к завтраку. Я вернусь сию минуту.

Он отпер дверь, и я побежал на берег. Начиналось половодье. По реке плыли обломки дерева - брусья, сучья и разная дрянь. Какое славное времечко! Июньский разлив всегда был для меня счастливым событием: как только он начинался, по реке плыло много досок, обломков, бревенчатых плотов, иной раз по двенадцати бревен вместе: мне стоило только ловить их и продавать в дровяные склады или на лесопильню.

Я пошел вдоль берега, одним глазом наблюдая, не идет ли отец, а другим посматривая, нельзя ли чем поживиться на реке. Вдруг вижу, плывет лодка - прелесть что за лодка! Длиной в тринадцать-четырнадцать футов и сидит на воде так гордо, словно лебедь. Я кинулся в воду как лягушка, не снимая платья, и поплыл к ней. Я так и ждал, что кто-нибудь непременно лежит на дне ее - лодочники так часто делают ради шутки, а когда мальчишка начнет тянуть к себе лодку, ее владелец выскочит оттуда и давай трунить над ним. На этот раз, однако, этого не случилось. Лодка была пустая, без всякого сомнения; я влез в нее и поплыл к берегу. Ну, думаю, обрадуется старик, когда увидит! Ведь лодка-то стоит долларов десять! Но когда я добрался до берега, отца еще не было видно; я провел лодку в маленькую, закрытую бухточку, окаймленную кустарником и диким виноградом, и мне пришла в голову новая мысль: спря-чу-ка я хорошенько свою находку и вместо того, чтобы бежать лесом, поплыву вниз по реке миль за пятьдесят и остановлюсь где-нибудь в безопасном месте - все же это лучше, чем бродить пешком.

До лачуги было недалеко, и мне показалось, что я слышу шаги моего старика; но лодку я успел-таки спрятать и выглянул из-за купы ив, - вижу, старик спускается по тропинке и целится из ружья в птицу. Должно быть, он ничего не заметил.

Когда он подошел ко мне, я притворился, что очень занят - караулю свои удочки. Он немножко пожурил меня за то, что я так замешкался, но я отвечал, что нечаянно свалился в воду. Я боялся, что он будет приставать ко мне с расспросами, увидав, что я весь мокрый. Мы сняли с удочек пять рыбин и отправились домой.

Пока мы отдыхали после завтрака, я размышлял про себя, какое придумать средство, чтобы отец и вдова не могли выследить меня. Это было бы вернее, нежели положиться на счастье и надеяться, что они меня не скоро хватятся и не успеют догнать. Покуда я не мог придумать ничего путного, между тем отец встал на минуту напиться воды и сказал мне:

- В другой раз, коли услышишь, что кто-нибудь бродит вокруг избушки, смотри, разбуди меня, слышишь? Не для добра он здесь шатается. Я его пристрелю. Так разбуди же меня непременно!

Он опять завалился спать, но его слова навели меня на очень удачную мысль. Я нашел средство устроить так, что никто и не подумает гнаться за мной.

Часов около двенадцати мы вышли из лачуги и пошли вдоль берега. Течение было очень быстрое, уносившее пропасть досок и лесу. Вдруг видим: плывет часть бревенчатого плота - двенадцать бревен, скрепленных вместе. Мы подъехали на ялике и причалили плот к берегу. После этого мы пообедали. Всякий другой на месте отца выждал бы до конца дня, чтобы поживиться еще чем-нибудь, но он был не из таких. Для него дюжины бревен достаточно для одного раза - ему не терпелось сейчас же отвести их в город и продать. И вот около половины третьего он запер меня, сел в ялик и поехал с плотом на буксире. Я был уверен, что в эту ночь он не вернется. Я подождал некоторое время, потом вытащил пилу и принялся подпиливать бревно в стенке. Прежде чем он успел переправиться на другой берег, я выкарабкался вон через свою лазейку.

Потом, захватив мешок с мукой, я перетащил его в то место, где была спрятана моя лодка, как и кусок свинины, и бутыль с водкой; взял я также весь запас кофе и сахару, что был в доме, и все огнестрельные припасы, взял бадью и флягу, взял жестяное блюдце с чашкой, старую пилу, оба одеяла, котелок и кофейник; прихватил удочки, спички и остальное все, что стоило хоть грош. Словом, обобрал хижину дочиста. Мне нужен был топор, но в избушке был всего один, на дровах, его я не хотел брать, на это у меня были свои причины. Под конец я взял и ружье - теперь все было готово!

Я таки порядочно наследил, вползая в нору сто раз и вытаскивая столько вещей. Поэтому я исправил это, как мог, снаружи, замел свежие следы и скрыл опилки. Потом уложил на место выпиленную часть бревна, подпер ее камнями снизу, так как бревно не совсем касалось земли. Да и кто станет рассматривать, что бревно подпилено на задах лачуги? Туда никому и в голову не придет заглянуть.

Вплоть до самой лодки тянулось место, сплошь заросшее травой, так что я не оставил следов, Уладив все это, я постоял на берегу, глядя на реку: все благополучно, никого не видно. Захватив ружье, я пошел в лес охотиться на птиц; вдруг вижу дикого поросенка; свиньи быстро дичают в этой глуши, как только убегут с фермы. Я пристрелил зверька и унес его с собой.

Потом я взял топор и принялся выбивать дверь. Не просто было одолеть крепкий дуб! Покончив с этим, я поднес поросенка вплотную к самому столу, разрубил ему горло и положил на землю, чтобы вытекла кровь, - я говорю "на землю", потому что досок там не было, а просто плотно притоптанный земляной пол. Затем я отыскал старый мешок, набил его крупными камнями - сколько хватило сил тащить - и поволок тяжесть от лужи крови к двери и дальше по лесу до самой реки, сбросил его в воду, и он тотчас же пошел ко дну. С первого же взгляда можно было догадаться, что какую-то тяжесть тащили по земле. Жалко, что не было со мной Тома Сойера - ему, наверное, понравилось бы это приключение, и он внес бы в это дело свою фантазию; никто не может сравниться в штуках такого рода с Томом Сойером.

Наконец, я вырвал у себя клок волос, старательно выпачкал топор в крови, смешанной с волосами, и забросил его в угол. Поросенка я осторожно прижал к груди под курточкой (чтобы не капала кровь), отыскал удобное место и бросил его в воду. Теперь у меня мелькнула новая мысль. Я пошел к лодке и принес назад в лачугу мешок с мукой и свою старую пилу; мешок я положил на обычное место, проделал в нем пилой дырку в верхней части: ножей и вилок у нас не было - отец, когда стряпал, все делал складным ножом. Потом я отнес мешок ярдов за сто по траве, между ив, к востоку от лачуги, к мелководному озеру шириной в пять миль, заросшему тростником; там водилось много уток в известное время года. По ту сторону из него вытекал ручеек, который протекал на большое расстояние и терялся где-то вдали, но с большой рекой не соединялся. Мука высыпалась из мешка, оставляя след по пути до озера. Там я уронил отцовский оселок, как будто бы невзначай. Потом завязал дырку в мешке веревочкой, чтобы мука больше не высыпалась, и отнес его обратно, вместе с пилой, в свою лодку.

Между тем почти стемнело; я спрятал лодку под ивы, нависшие над берегом, и стал ждать, когда взойдет месяц. Перекусив кое-чего, я прилег в лодку выкурить трубку и обдумывал свой план. Я рассуждал так: отец непременно обратит внимание на след, оставленный на траве мешком, набитым камнями, и обыщет реку в уверенности, что мой труп брошен в воду. Потом он заметит следы муки вплоть до озера и исследует весь ручей, вытекающий оттуда, в поисках разбойников, которые убили меня и украли все вещи. Разумеется, сперва он поищет мой труп на реке. Но скоро это ему надоест, и он перестанет обо мне тревожиться. И прекрасно: я могу остановиться, где мне вздумается, Джексонов остров - самое подходящее место; я знаю его отлично, и никто туда за мною не явится. По ночам я могу ездить в город и украдкой брать, что мне нужно. Да, решено: Джексонов остров годится.

на много-много миль. Месяц светил так ярко, что я мог сосчитать плавучие бревна, тихо скользившие по течению, точно черные тени. Кругом стояла мертвая тишина; казалось, было поздно, я даже чуял носом, что уже за полночь... (Вы понимаете, что я хочу сказать - я не знаю, как это выразить словами.)

Я потянулся, зевнул и только собрался встать и пуститься в путь, как вдруг услыхал какой-то звук над водой. Я насторожил уши. Скоро я догадался, в чем дело, - то был глухой, равномерный звук весел, повертывающихся в уключинах, - это всегда слышно бывает издалека в тихую ночь. Я выглянул из-за ивовых ветвей, вижу - вдали плывет ялик. Сколько там человек - я не мог разобрать. Ялик стал подплывать ближе, и, когда он поравнялся со мной, я увидал, что там всего один человек. Ну, думаю, может быть, это отец, хотя, по правде сказать, я не ожидал его так скоро. Он плыл по течению, остановился немного пониже меня, потом повернул к берегу в тихую воду и прошел так близко, что я почти мог коснуться его, если бы протянул руку. Да, это был отец, без всякого сомнения, и вдобавок трезвый, - это можно было понять по тому, как он управлял веслами.

Не теряя ни минуты, я уже скользил вниз по течению, потихоньку, в тени берега. Проплыв мили две с половиной, я направил лодку на середину реки, рассчитав, что скоро мне придется проехать мимо пристани, и, пожалуй, кто-нибудь еще окликнет меня. Я поставил лодку между плавучими бревнами, лег на самое дно и поплыл по течению. Я лежал на спине, отдыхал, курил трубочку, поглядывая на небо, - ни облачка... Небо кажется таким бесконечно глубоким, когда лежишь на спине и глядишь вверх при лунном свете; я этого прежде не знал! А как далеко можно слышать в такую тихую ночь! До меня доносились голоса с пристани. Я слышал каждое слово. Один человек сказал, что теперь пойдут длинные дни и короткие ночи. Другой отвечал, что нынешняя ночь будет не из коротких, и чему-то засмеялся, другие засмеялись тоже; потом он разбудил еще одного человека и повторил ему свою шутку, но тот не засмеялся: пробормотал что-то сердито и попросил оставить его в покое.

Кто-то заметил, что уже около трех часов, и рассвета придется ждать недолго. Разговор продолжался, но я уже не мог расслышать слов, доносился один смутный гул, да порою смех, но все казалось очень отдаленным.

Я уже миновал пристань; вдали передо мною, милях в двух с половиной вниз по течению, лежал Джексонов остров, поросший густым лесом; он возвышался посреди реки, массивный, высокий, как гигантский пароход без огней. Не видать было даже следов низменной береговой полосы: она вся была затоплена половодьем.

для этого раздвигать ветви ивы, и, когда я привязал ее, никто бы не мог заметить лодку снаружи.

посередине. Я наблюдал, как он тихо ползет по реке; когда он поравнялся со мною, какой-то человек крикнул;

- Весла на борт! Давай канат!

Каждое словечко отчетливо раздавалось в тихом ночном воздухе.

На небе показался сероватый свет; я пошел в лес и прилег отдохнуть перед завтраком.