Простодушные у себя дома и за границею.
Часть первая. Простодушные у себя дома.
Глава I.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Часть первая. Простодушные у себя дома. Глава I. (старая орфография)

СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
МАРКА ТВЭHА

ТОМ ДЕВЯТЫЙ. ТОМ ДЕСЯТЫЙ.

ПРОСТОДУШНЫЕ У СЕБЯ ДОМА И ЗА ГРАНИЦЕЮ

В ТРЕХ ЧАСТЯХ.

Перевод А. А. Богаевской.

С.-ПЕТЕРБУРГ.
Типография бр. Пантелеевых. Верейская ул.
1898.

Часть первая. 

ПРОСТОДУШНЫЕ У СЕБЯ ДОМА 

ГЛАВА I.
Набабы прежних времен. - Джон Смит-путешественник. - Внезапное обогащение.--Лошадь, ценою в шестьдесят тысяч долларов. - Ловкия операции через посредство телеграфа. - Набаб в Нью-Иорке. - Зафрахтованный омнибус. - "Пожалуйте, уплачено!.." - "Ни цента платить не придется!" - "Стой, кучер, стой! Сил больше нет!" - Общительность нью-иоркцев.

В те дни, то есть во время процветания Нью-Иорка, были еще "набабы". Каждая стачка на копях порождала непременно одного или двух; я могу даже припомнить некоторых из них. Это были, вообще говоря, славные малые, но безпечные люди, и их богатство, пожалуй, приносило обществу такую же выгоду, как и им самим, а в иных случаях даже, до всей вероятности, и еще того больше.

Два родственника, занимавшиеся извозом и перевозкой грузов, работали на одного владельца серебряных копей и вынуждены были взять в уплату, вместо 300 долларов деньгами, небольшой участок серебряной копи. Для того, чтобы открыть серебряную жилу, они предоставили постороннему лицу третью часть своей доли и продолжали заниматься своим обычным промыслом, но не надолго. Десять месяцев спустя, жила уже окупила долги и давала каждому из собственников от 8.000 до 10.000 дол. ежемесячного дохода; скажем, примерно - 100.000 дол. в год.

Один из первых набабов, которых произвела на свет Сиерра-Невада, носил на груди целое состояние в 6.000 дол. в бриллиантах и божился, что он чувствует себя несчастным потому, что не может тратить деньги с такою же быстротой, с какой оне ему достаются.

Еще один набаб в тех же горах Невады мог похвалиться своим состоянием, доходившим частенько до 16.000 дол. в месяц; он особенно любил вспоминать, как сам когда-то работал на тех же копях, которые теперь давали ему такой огромный доход, за плату по пяти долларов в день, когда только-что туда приехал.

В нашей богатой серебром волшебной стране известен еще один такой же баловень судьбы, который от положительной нищеты в одну ночь перешел к избытку. Этот счастливец получил возможность предложить (вскоре после того) 100.000 дол. за пост высшого оффициального значения, но получить его ему не удалось, потому что его политическия воззрения не были так прочны, как его кредит в банке.

Был у нас еще Джон Смит. Добрейшей души, милый и честный человек, который получил воспитание в низших слоях общества и был изумительный невежда. Он занимался перевозкой тяжестей и владел небольшим "ранчо" {"а ranch" - ферма и скотоводство в луговых частях американских степей.}, которое обезпечивало ему безбедное существование; хоть мало собирал он сена со своих лугов, но и это малое представляло собою стоимость от 250 до 300 дол. за 1 тонну на торговом рынке. Но вот Смит променял несколько акров земли на неразработанную, небольшую серебряную жилу в Золотом Кряже. Он открыл на ней работы и построил незатейливую десятимерную мельницу в десять сил. Восемнадцать месяцев спустя, он прекратил торговлю сеном, потому что его доходы с серебряной руды достигли весьма почтенной цифры. Кто говорил, что они равнялись 30.000 дол, а кто - 60.000 дол. в месяц. Во всяком случае, Смит оказывался уже весьма богатым человеком.

о прекраснейших стадах рогатого скота, которые он видел в окрестностях Рима. Он восторгался чудесами Старого Света и каждому советовал путешествовать; он говорил, что ни одна живая душа не в состоянии себе представить всех поразительных вещей, какие есть на белом свете, пока не попутешествуешь по нем.

Однажды, находясь на корабле, пассажиры назначили в виде выигрыша ставку в 500 дол. тому, кто ближе всего угадает ход корабля на следующия сутки. На другой же день в двенадцать часов, в руках казначея было несколько конвертов с запечатанными внутри цифрами. Смит был счастлив и доволен: он подкупил инженер-механика... Однако, выиграл все-таки кто-то другой! И Смит возразил:

- Послушайте, так негодится! Он угадал на две мили больте, чем у меня!

- Нет, мистер Смит, - отвечал казначей, - ваша сумма больше, чем у кого-либо из пассажиров. Мы вчера сделали двести восемь (208) миль.

- Позвольте, вот я вас на этом-то и изловлю! - вступился Смит. - Ведь я обозначил сумму: двести девять. И если вам угодно будет взглянуть еще разок на мой разсчет, то вы увидите сначала одну двойку - 2, затем - два нуля - вот так: 200, что обозначает двести, - да? А затем на донце - девять, 9. Получится 2.009, - что должно, сколько мне кажется, обозначать двести девять. Поэтому я разсчитываю и прошу вас уплатить мне премию!

* * *

Владения Гаульда и Керри состояли всего на-всего из тысячи двухсот футов и первоначально принадлежали только им двоим. Керри, который владел только двумя третями всей этой земли, рассказывал, что он продал их за две тысячи пятьсот долларов наличными и старую лошадь-водовозку, съевшую за семнадцать дней сена и овса на такую сумму, какую за нее дали бы на конной площади, на базаре. Разсказывал он еще, что Гаульд продал свою часть за пару казенных байковых одеял и за бутылку водки ("виски"), которая за три часа лишила жизни девять человек, и что какой-то безобидный чужестранец только понюхал от нея пробку и стал на-веки невменяемым человеком; а четыре года спустя, руда, которою так распорядились, стоила на денежном рынке Сан-Франциско семь миллионов шесть сот тысяч золотом.

В былые времена у одного мексиканца, погрязшого в нищете и жившого в тростниковом шалаше на задворках столицы штата Виргинии, был ручеек, шириной с человеческую руку; этот ручеек сочился из склона холма и пробивался по земле этого бедняка. Компания "Офир" в обмен за этот ручеек предложила ему сто футов своей руды. Эти сто футов оказались богатейшим участком из всех копей компании и через четыре года после обмена, его ценность на рынке (с мельницей на придачу) уже достигла 1.500.000 долларов.

Некий индивидуум, которому принадлежало всего только двадцать футов руды компании "Офира", прежде нежели её сокровища сделались известны, променял их на лошадь, и даже весьма жалкую и неказистую. Год (или около того) спустя, когда цена этой самой руды поднялась до 8.000 дол. за фут, этот же бедняк, у которого не было ни одного цента своего, бывало, говорил, что он - самый поразительный пример роскоши и нужды в одно и то же время: он ездит на шестидесятитысячном коне, но не может наскрести деньжат на покупку седла и потому вынужден или занимать его у других, или же скакать без седла. Он прибавлял еще, что, если бы судьба послала ему еще такую же шестидесятитысячную лошадь, это разорило бы его в конец.

Юноша девятнадцати лет, работавший в Виргинии на телеграфе за жалованье 100 дол. в месяц, если ему не удавалось разобрать немецкия имена в списке судов, прибывших в Сан-Франциско, бывало, искусно выбирал подходящия имена в старом берлинском, адрес-календаре, и разбогател на том, что следил за телеграммами о приисках и сообразно с ними продавал или покупал горнозаводския акции чрез посредство одного приятеля в Сан-Франциско. Однажды, когда пришла из Виргинии частная депеша, в которой сообщалось о богатой находке в больших приисках, он подал совет не разглашать об этом, пока не будет вполне обезпечено большое количество руды, а сам поспешил закупить сорок "футов" руды по двадцати долларов за фут, а остальные участки по цене вдвое дороже этой. Месяца три спустя, его состояние равнялось уже 150.000 дол., и он оставил свое прежнее место.

Другой такой же телеграфный "делец", которого прогнали с места за разглашение тайн телеграфной конторы, вошел в соглашение с одним денежным человеком в Сан-Франциско, обязуясь известить его о решении одного важного горнозаводского процесса через час после того, как оно состоится. За это ему были обещаны большие проценты с барышей на купле и продаже, которая состоится благодаря этой мере. Итак, переодевшись в костюм погонщика, он отправился на небольшую телеграфную станцию в горах, завел знакомство с телеграфистом и просиживал у него на телеграфе день за днем, покуривая трубку и разсыпаясь в жалобах, что его телега пришла в ветхость и он не может ехать дальше. Тем временем бывший телеграфист прислушивался к депешам, которые передавались неутомимо стучавшим аппаратом и шли из Виргинии. Наконец частная телеграмма пронеслась по проволоке, извещая об окончании горнозаводского процесса. Как только услыхал ее мнимый погонщик, он тотчас же телеграфировал своему приятелю в Сан-Франциско: "Устал дожидаться. Продаю телегу и еду домой". Это и был условленный знак; если бы слово дожидаться было пропущено, то это означало бы, что процесс решен в пользу противной стороны. Приятель мнимого возчика поспешил скупить за безценок большую часть акций, прежде чем новость сделалась достоянием публики, и результатом этих операций явилось громадное состояние.

Долго, долго спустя после того как были основаны прииски в Виргинии, футов пятьдесят земли первоначально открытой руды были в руках человека, которому еще никогда не случалось подписывать ни одной бумаги по вводу во владение. Эта руда оказалась весьма доходной, и собственники её приложили все старания к тому, чтобы разыскать владельца остальных пятидесяти футов; но он пропал безследно.

Однажды прошел слух, что он в Нью-Иорке, и один или два человека из числа спекулянтов отправились на восток, но так и не нашли его. В другой раз пришли вести, что он на Бермудских островах и прямо-прямехонько к нему отправились еще каких-то двое, но и там его не оказалось. Наконец о нем прослышали в Мексике, и один из его друзей, приказчик в пивной, наскреб себе немного деньжат, разыскал наконец своего друга и за сто долларов купил у него его полсотни "футов": а затем, вернувшись обратно, продал свои новые владения за 75.000 дол.

Но к чему приводить еще примеры? Предания "Серебряного Царства" полны примеров, подобных рассказам, приведенным выше, и я никогда бы не кончил, если бы попытался их перечислять; мне только хотелось дать читателю понятие о крайней своеобразности "времен расцвета", которые я не могу рельефнее представить никаким иным способом; упомянуть о них было необходимо в виду того, чтобы дать более реальное представление о том времени и той стране.

Я даже лично был знаком с большинством "набабов", о которых уже упоминал выше, но их занятия и превратности судьбы я нарочно представил в настолько смешанном виде, чтобы "тихоокеанская" публика не могла узнать в них некогда выдающихся знаменитостей. Теперь они уже давно незнамениты, потому что большинство их опять впало в безвестность и в нищету.

В штате Невада ходили рассказы о некоем приключении с двумя из её набабов, приключении, которое, конечно, могло быть, но могло также и не быть. Продаю его за то, за что сам купил.

Полковник Джим видел свет и более или менее был знаком с порядками на нем; но полковник Джэк родился и жил на задворках Соединенных Штатов; провел жизнь в жесточайших трудах и никогда еще не видывал ни одной столицы.

Однажды небо наградило их неожиданным богатством, и оба они проектировали поездку в Нью-Иорк: Джэк - с целью насладиться зрелищами, а Джим - для того, чтобы оградить от возможных бедствий свою простодушную особу. Ночью они прибыли в Сан-Франциско и утром отбыли оттуда на пароходе. Приехав в Нью-Иорк, полковник Джэк сказал:

- Всю свою жизнь я только и слышал, что про кареты, и, теперь намерен в одной из них прокатиться. Чего бы это ни стоило, мне все равно... Идем!

Друзья отошли на боковую аллею и полковник Джим позвал модную пролетку, но полковник Джэк возразил:

- Нет, милостивый государь, не надо мне ваших головокрушительных "Ванек"! Я приехал сюда, чтобы повеселиться, и деньги не могут быть мне помехой в этом деле. Так вот я и намерен выкинуть самую роскошную штуку, какую только свет производил. Тут-то и начнется самый фокус! Остановите-ка вон ту желтую карету, которая катить сюда, вся в картинках. Да не тревожьтесь: я один заплачу все сполна.

- Превесело, не правда ли? - говорил Джэк своему другу. - Ах, нет, пожалуй, что не очень. Куда ни оглянись, везде тут такое множество подушек, окон и картин, что вы себе покою не найдете. Что бы сказали наши приятели, если бы им довелось увидать, как мы кутим в Нью-Иорке, как мы красуемся и величаемся, поражая всех своим великолепием? Клянусь Георгием Победоносцем, я от души желал бы, чтобы они видели нас в эту минуту!

Вслед затем он высунулся с головой в окно и крикнул кучеру:

- Эй, Ванька, послушай! Мне только того и надо: это катанье как раз мне по вкусу, честное слово! Я хочу взять эту махину на весь день. Я, старина, кутнул! Распусти возжи, погоняй, мы ужь с тобой сойдемся!

Кучер просунул руку в карету, в отверстие, сделанное в стенке (в то время еще не было звонков) и показал, что пора платить за билеты.

Полковник Джэк взял протянутую руку и радушно потряс ее.

- Ты меня понял, дядя? Свои люди - сочтемся. Понюхай-ка, чем это пахнет, и скажи мне, как это тебе придется по вкусу? - и он положил на ладонь кучера золотой в двадцать долларов.

Минуту спустя тот доложил, что у него не найдется сдачи.

- К чорту твою сдачу! Отдашь ездою. Клади себе в карман, - и, обращаясь к полковнику Джиму, прибавил: - Разве это не шик своего рода? Не я буду, если не примусь нанимать эту самую махину ежедневно в течение целой недели!

Но вот омнибус остановился и вошла молодая девушка. С минуту смотрел на нее Джэк, а затем подтолкнул локтем Джима.

Молодая девушка достала из кармана свой кошелек и подала плату за проезд полковнику Джэку.

- Это зачем?

- Передайте кучеру, пожалуйста!

- Сударыня, потрудитесь взять обратно ваши деньги; мы не можем допустить, чтобы вы платили. Просим вас кататься в этой махине сколько угодно; но она ужь нанята и мы не допустим, чтобы вы потратились хотя бы на один единый цент!

- Простите, но... - начал опять полковник Джэк, - мы не можем допустить, чтобы вы платили, но мы очень рады и просим не стесняться. Не угодно ли присесть вот тут и пожалуйста, не безпокойтесь. Не стесняйтесь, как не стеснялись бы, катаясь в своем собственном экипаже.

Еще минуты две спустя вошли три толстяка, две толстухи и парочка ребят.

- Пожалуйте, пожалуйте, друзья мои! - приговаривал Джэк. - Не обращайте на нас внимания. Это просто-на-просто маленький пикник (и шепотом прибавил, обращаясь к приятелю): - Нельзя сказать, чтобы Нью-Иорк был городом необщительных людей. Сколько я смекаю, я... я и названия-то к нему не подберу!

Он противился каждому поползновению пассажиров уплатить за проезд и радушно приглашал каждого быть, как дома. Положение дела, наконец, стало ясно для всех присутствующих; они засунули в карман свои деньги и изъявили полную готовность отдаться веселой стороне приключения. Вошло еще с полдюжины пассажиров.

народ эти нью-йоркцы? И как они все хладнокровно принимают. Ледяных гор не найдешь нигде. Кажется, встреться им на пути погребальная колесница, они и в нее полезут!

Еще полезли пассажиры в омнибус; потом еще и еще. Обе скамейки были битком набиты; мужчины целой вереницей стояли посреди кареты, держась за ремни, болтавшиеся у них над головою. Люди с корзинами, с узлами, карабкались вверх по лестнице на крышу. Со всех сторон слышался рокот полуподавленного смеха,

- Ну, ужь будь я индеец, если это не превосходит все, что мне когда-либо случалось видеть, в смысле на-чисто отделанного, невозмутимого, первостатейного нахальства! - шептал другу Джэк.

Но вот в карету стал протискиваться продавец посуды.

- Силы мои слабеют! - проговорил полковник Джэк. - Кучер, стой! Останьтесь на местах, милостивые государыни и милостивые государи! Прошу вас, не стесняйтесь, все уже заплачено сполна. Кучер, катай себе этих господ вокруг да около, до тех пор, пока им угодно будет, - это наши знакомые, - ну, понимаешь? Вози их повсюду; а если тебе еще понадобятся деньги, зайди в гостинницу св. Николая и мы сведем счеты. Приятного пути, милостивые государыни и милостивые гоеудари! Катайтесь себе, сколько вашей душе угодно: это вам не будет стоить ни гроша.

другие, тискался вперед. Останься мы еще немножко, и, чего доброго, к нам ввалились бы какие-нибудь негры! Клянусь св. Георгием Победоносцем! Нам придется на ночь устроить баррикаду у своих дверей, а не то какой-нибудь из этих гусей лапчатых вздумает попытать счастья поспать с нами у нас на квартире...