Простодушные у себя дома и за границею.
Заключение.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Простодушные у себя дома и за границею. Заключение. (старая орфография)

ЗАКЛЮЧЕНИЕ.

Почти год пролетел с тех пор, как наше замечательное паломничество пришло к концу; теперь, когда я сижу у себя дома в Сан-Франциско и размышляю об этом, я чувствую склонность признаться, что день это дня, в общей массе, мои воспоминания об этих странствиях становились все приятнее и приятнее по мере того, как связанные с ними неприятные случайности одна за другой, стушевывались в памяти моей. Так что, еслиб теперь наш "Куэкер-Сиги" стоял опять на якоре, готовый к отплытию в то же самое плавание, ничто не могло бы доставить мне такое удовольствие, как опять быть на нем пассажиром и ехать бы опять с тем же капитаном, с теми же грешниками и паломниками. Я был в прекрасных отношениях с восемью или девятью из наших туристов (они и до сих пор еще остались моими сердечными друзьями) и даже разговаривал со всеми остальными из числа всех шестидесяти пяти. Я побывал в море довольно долго для того, чтобы понимать, что это весьма значительный средний вывод. Тем более, что продолжительное морское путешествие не только выдвигает вперед все мелочные стороны человека в преувеличенном виде, но вызывает в нем такия, каких он никогда за собою не подозревал, и даже создает совершенно новые. Двенадцатимесячное странствие до морю сделало бы из обыкновенного человека настоящее чудовище мелочности. С другой стороны, если за человеком водятся хорошия стороны, его настроение на море редко когда побуждает его выказывать их тогда или, по крайней мере, без особенно восторженных порывов. Теперь я убежден, что наши паломники все-таки премилые старички, когда они на суше; убежден, что, путешествуя второй раз по морю, они были бы еще того милее, нежели во время нашей грандиозной "увеселительной" экспедиции, и потому я не задумываясь, говорю, что был бы рад опять прокатиться по морю вместе с ними. По крайней мере, я мог бы снова насладиться жизнью с горсточкой моих друзей. Да и они также могли бы насладиться жизнью с "партией" своих; ведь пассажиры обыкновенно делятся на "партии" или "клики" (clique) на всех судах.

Мне кажется, было кстати тут же упомянуть, что я скорее согласился бы путешествовать с целой компанией Мафусаилов, нежели быть обязанным безпрестанно менять и пароход, и своих спутников, товарищей по путешествию, как это делают люди, путешествующие обыкновенным способом. Эти последние вечно грустят по какому-нибудь другому пароходу, с которым им пришлось познакомиться и потом разстаться; по тем, другим спутникам и товарищам, с которыми им пришлось познакомиться и потом разстаться, потому что их дороги расходились. Они привыкают любить свой пароход как раз к тому времени, когда приходит пора переменить его на другой; они привязываются к милому для них спутнику и товарищу, как будто только для того, чтобы с ним разстаться. На их долю достается неприятное ощущение чувствовать себя всегда на чужом корабле, среди чужих людей, которым они безразличны, испытывать на себе надоедание чужих дерзких слуг, и все это повторяется еще и еще в течение какого-нибудь месяца. На их долю выпадает также еще и мука укладки и раскладки сундуков и чемоданов, опасность попасться в таможне, тревоги и хлопоты, неразрывные с препровождением массы багажа от места до места и на сушу в целости. Я лучше согласился бы путешествовать морем с целой бригадой патриархов, нежели мучиться таким образом.

Нам же всего на всего только два раза пришлось укладывать и раскладывать свои сундуки: когда мы уезжали из Нью-Иорка и когда мы вернулись в него. Когда бы нам ни приходилось отправляться с парохода странствовать по суше, мы с математическою точностью прикидывали и вычисляли, сколько дней пробудем в отлучке, и, тщательно записав это, укладывали сообразно с этим один или два чемодана, а сундуки оставляли на корабле. В товарищи мы выбирали некоторых из наших друзей и отправлялись в путь. Никогда не зависели мы от чужих в таких товарищеских сделках. Нам часто выпадал случай пожалеть американцев, которых мы встречали в дороге и которым приходилось уныло бродить среди чужих, без друзей и товарищей, которые бы разделяли с ними их радости и горести. Когда бы мы ни возвращались к себе из путешествия по суше, мы искали глазами вдали только одного - своего парохода, и когда видели его покачивающимся на якоре под выкинутым флагом, то испытывали такое ощущенье, какое чувствует путник, возвращающийся домой, когда вдали завидит свою родную кровлю. Как только мы вступали на палубу, все наши заботы исчезали, все наши тревоги прекращались, потому что наш корабль был для нас все равно что кров родной. У нас, всегда была одна и та же наша старая, милая "парадная" гостиная, в которую мы могли укрыться и чувствовать себя опять спокойно и уютно.

исполняют. Было бы прекрасно, если бы подобные экспедиции устраивались ежегодно, и их система в определенное время делалась публике известна. Путешествия роковым образом влияют на суеверие, предубеждение, ханжество и узкость взглядов, уничтожая их, в чем именно и нуждаются многие из наших земляков. Широких, здравых и великодушных взглядов на людей и на вещи нельзя приобрести безвозмездно, прозябая всю свою жизнь в одном и том же уголке земного шара...

Наша экспедиция кончилась и отошла на свое место в числе обстоятельств, уже миновавших и отошедших в область прошедшого. Но её разнообразные и многочисленные сцены и приключения долго, на многие годы еще сохранятся в будущем в виде приятных воспоминаний.

Постоянно, так сказать, налету, останавливаясь лишь на миг, чтобы воспользоваться удобным моментом и уловить надлежащий вид чудес целого полушария, мы не могли, конечно, надеяться воспринять впечатления всего, что нам выпало счастье видеть. А все-таки наша праздничная поездка была не напрасна, потому что надо всею массой смутных воспоминаний некоторые из её наиболее ценных картин встают, как живые, и сохранят в совершенстве вид своих красок и оттенков даже после того, как поблекнет все их окружающее.

Мы будем помнить кое-что про "милую Францию", кое-что про Париж, хоть он и промелькнул пред нами, как роскошный метеор, и снова исчез, и мы не знаем, как он и куда понесся. Мы всегда будем помнить, что видели величественный Гибралтар, роскошно изукрашенный яркою краской испанского заката и омываемый целым морем радужного света.

В воображении своем мы снова увидим Милан и его величественный собор с целым лабиринтом мраморных вершин и шпилей. Увидим Падую, Верону, Комо, изукрашенные звездами, как драгоценными каменьями, и Венецию, этот город патрициев, который плывет по своим стоячим водам, безмолвный и унылый, высокомерный и презрительный, несмотря на его принужденное состояние, город, драпирующийся в воспоминания о его погибших флотилиях, войнах и победах, вовсю роскошь славы, которая давно угасла.

Афины и разрушенные храмы Акрополя. Наверно, не забудем мы и почтенного, древняго города Рима, ни зеленой равнины, которая окаймляет его кругом, составляя резкий контраст своей яркостью с его седыми развалинами; ни поломанных арок, которые стоят отдельно одна от другой в равнине и одевают свою ободранную и обломанную нищету в виноградные вьющияся ветви. Мы запомним также и собор св. Петра, но не в том его виде, как видит его прохожий с улиц Рима, когда ему кажется, что все его главы одинаковы, но в том самом виде, как он представляется на разстоянии нескольких миль оттуда, когда все сооружения меньших размеров исчезают из вида и один только его купол величественно выплывает из румяного заката, полный важности и изящества, и резко, рельефно, как гора, выделяется своими очертаниями.

Мы будем долго помнить и Константинополь, и Босфор, и колоссально величественный Баальбек, египетския пирамиды, удивительные формы и благодушную наружность сфинкса, Восточную Смирну, Святый Град Иерусалим, Дамаск, "Жемчужину Востока", гордость Сирии, сказочный сад Эдема, родину принцев и гениев из арабских сказок, эту древнюю столицу Востока и всего мира, единственный из городов, который удержал за собою и свое имя, и свое место, и безмятежно смотрел, как зарождались королевства и государства, насчитывавшия тысячи лет, как они наслаждались кратковременным сияньем своей пышности и славы, а затем исчезали с лица земли и были преданы забвенью!..

Конец.