Похождения Гекльберри Финна.
Глава XV. Гек теряет из виду плот. - В тумане. - Сонный негр. - Гек разыски вает плот. - Грешно дурачить человека.

Глава XV

Гек теряет из виду плот. - В тумане. - Сонный негр. - Гек разыски вает плот. - Грешно дурачить человека.

Мы рассчитывали ночи через три прибыть в Каир, на границе Иллинойского штата, где в Миссисипи впадает река Огайо, до которой нам именно и хотелось добраться. Мы хотели продать там плот, пересесть на пароход и подняться вверх по Огайо, в так называемые свободные штаты, где нам не угрожали уже никакие неприятности.

На вторую ночь поднялся страшный туман, и мы, не желая наткнуться на что-нибудь, направились к ближайшей буксирной косе, чтобы привязать там свой плот. Я сел в челнок и поехал вперед с причалом, но на песчаной косе не оказалось ни одного порядочного дерева. Там росли все только какие-то прутики. Я обмотал веревку вокруг одного из них, находившегося как раз на оконечности песчаной косы, но течение было там очень сильное, и плот пронесся мимо с такой быстротой, что вырвал деревце с корнями и увлек его с собою. Дымка тумана тотчас же окутала плот. Я до такой степени смутился и перепугался, что с полминуты простоял в каком-то оцепенении, а тем временем плот успел уже совершенно скрыться из виду. Туман был до того густой, что в двадцати шагах нельзя было ничего разобрать. Прыгнув в челн, я сейчас же бросился к корме и, схватившись за весло, постарался дать челну ход назад. Челн, однако, мне не повиновался, на что имел полное основание, так как я второпях забыл его отвязать. Поспешно вскочив, я бросился отвязывать челн, но был в таком возбуждении, что руки у меня тряслись до того, что я с трудом был в состоянии развязать узел.

Как только наконец челн мой тронулся, я пустился в погоню за плотом, держась вдоль песчаной косы и усердно работая веслами. Это было в сущности очень удобно, но, к сожалению, коса тянулась всего лишь саженей на шестьдесят, а миновав ее, я сейчас же врезался в густую массу белого тумана, где не было ни малейшей возможности различить что-либо перед собой или же по сторонам. И зрячий, и слепой оказались бы там в совершенно одинаковом положении.

Сообразив это, я решил, что будет благоразумнее всего положить весла: в противном случае я рисковал наткнуться на мель, песчаную косу или на что-нибудь подобное. Мне приходилось сидеть смирно и плыть по течению, а в таком положении, в каком я находился, чрезвычайно неприятно сидеть сложа руки. По пятно, что я пытался перекликаться с Джимом и прислушиваться к его откликам. Случалось по временам, что до меня доносились откуда-то словно очень далекие отголоски, и ко мне возвращалась опять бодрость духа. Я опять хватался за весла и разгонял челнок так, что он мчался стрелой. В то же время я внимательно прислушивался, но когда снова доходил до меня отклик, я каждый раз убеждался, что плыву не к нему, а вправо или же влево от него. При таких обстоятельствах я, несмотря на все свои усилия, не нагонял плота, так как шел зигзагами, тогда как он плыл все время прямо вперед. Мне приходило в голову, что дурень Джим сделал бы очень хорошо, если бы догадался бить все время в железную сковороду. Этого он, однако, не сделал, а меня особенно смущали промежутки между откликами. Мужественно работая веслами, я дошел наконец до того, что услышал от клики позади себя. Тут уже я пришел окончательно в недоумение; одно из двух: или это кричал не Джим, а кто-нибудь другой, или же я с челноком описал полный оборот.

Положив весла, я опять услышал возглас, раздавшийся позади меня, но опять уже с другого места; каждый раз он менял свое направление, но тем не менее я добросовестно на него отвечал до тех пор, пока, наконец, он не стал раздаваться впереди меня, и я сообразил, что течение повернуло мой челнок опять куда следовало. Я, значит, держался надлежащего курса, если только перекликался с Джимом, а не с кем-нибудь другим. Узнать его голос в тумане я, разумеется, не мог, так как туман обладает способностью страшно изменять видимые формы и звуки.

Мы продолжали обмениваться окликами, а через минуту я чуть не налетел на крутой берег, на котором виднелись неясные очертания громадных деревьев. Течение отбросило меня влево и с ревом помчалось мимо, сквозь группу деревьев, росших прямо из воды; через секунду или две все вокруг уже снова было окутано непроницаемой завесой белого тумана, в ко тором замирают все звуки. Я сидел совершенно тихо в своем челноке, прислушиваясь к биению собственного сердца и задерживая дыхание чуть ли не до тех пор, пока сосчитал целую сотню ударов сердца.

Тогда я отказался от дальнейших попыток что-нибудь услышать и сообразил, в каком именно положении находились дела: крутой берег, мимо которого я плыл, принадлежал острову, который Джим, без сомнения, обогнул с другой стороны; он не представлял ни малейшего сходства с песчаной косой, которую можно обогнуть в десять минут; на нем рос настоящий большой лес, который встречается лишь на островах приличных размеров. Такой остров мог иметь в длину миль пять или шесть при ширине более полумили.

Приблизительно с четверть часа я совершенно смирно сидел в лодке, насторожив уши. Течением несло меня прямо, со скоростью четырех или пяти миль в час, но это не могло мне даже прийти в голову. Напротив того, кажется, будто бы лодка стоит неподвижно на воде, и если на мгновенье увидишь мелькнувшее мимо дерево, то это вовсе не вызывает мысли, как быстро плывешь сам, а напротив того, невольно задерживаешь дыхание и думаешь: куда это так скоро умчалось дерево! Тому, кто не представляет себе, до какой степени тоскливо и одиноко чувствует себя человек в таком тумане, особенно же в ночную пору, я посоветовал бы проверить это самому, путем личного опыта.

Затем, приблизительно с полчаса, я временами по давал голос; под конец до меня стали доноситься издали отклики; я пробовал направляться на них, но мне это не удавалось. Я немедленно сообразил, что попал в место, изрезанное косами и бухтами. Мне случалось смутно различать такие косы по обе стороны моего челнока; иногда они сходились так близко, что между ними оставался едва лишь узкий проход, иногда же я только догадывался об их присутствии по шороху и шуршанию, с которым речные волны разбивались о валежник и прибрежные кусты. Пробираясь в настоящем лабиринте, я перестал наконец опять слышать отклики, и если временами пытался подавать голос, то делал это исключительно для успокоения совести и с целью несколько развлечься, так как чувствовал себя в гораздо худшем положении, чем когда товарищи завязывали мне глаза во время игры в жмурки. В тумане звук значительно меняет свое направление, словно отражаясь и переходя с места на место.

Мне приходилось четыре или пять раз поспешно отталкиваться от берега, чтобы не наскочить на встречавшиеся маленькие островки; надо полагать, что и плот наталкивался по временам на берег, так как в противном случае он успел бы уйти от меня так далеко, что утратилась бы всякая возможность услышать с него отклик. Не подлежало, однако, сомнению, что он плыл все-таки скорее моей лодки.

С течением времени лодка моя вышла опять на открытое место, но я не слышал более откликов и не видел никакого сигнала. Я решил, что Джим наскочил, вероятно, в тумане на какое-нибудь дерево, росшее в воде, причем плот его разбился и он сам, быть может, утонул. Я к тому времени до такой степени утомился, что вынужден был лечь на дно челнока и отказаться от дальнейшей борьбы с судьбой. Я не имел намерения засыпать, но меня так клонило ко сну, что я не мог удержаться и решился на минутку вздремнуть.

Я спал, должно быть, значительно больше одной минутки, так как, проснувшись, увидел ярко сиявшие на небе звезды; туман совершенно уже рассеялся, и челнок мой плыл кормою вперед по широкой, могучей реке. Я не сразу сообразил, где именно нахожусь; мне казалось, что я все еще сплю, и когда я начал вспоминать то, что со мной случилось, эти воспоминания как будто воскресали из бездны давно прошедшего.

Река была здесь чудовищной ширины, и по обеим ее берегам тянулся, сколько я мог различить при свете звезд, непрерывной стеной высокий густой лес. Всматриваясь вниз по течению, я заметил на воде маленькое черное пятнышко и пустился за ним в погоню. По дойдя к нему ближе, я убедился, что это была пара бревен, связанных вместе. Зато я увидел вдали другое пятнышко, тоже обманувшее мои ожидания, и наконец третье, оказавшееся нашим плотом, который я так долго разыскивал.

Нагнав плот, я убедился, что Джим спит сидя, опустив голову на колени и придерживая рукою кормовое весло. Другое весло было сломано, и весь плот покрыт листьями, мелкими ветвями и грязью. Несомненно, ему пришлось выдержать трудное плавание. Я пристал к плоту под самым носом Джима и, плотно привязав лодку, принялся зевать и потягиваться, причем задел негра слегка кулаком по носу, и спросил его:

-- Эй, Джим! Скажи на милость, долго я спал? Отчего ты не разбудил меня раньше?

-- Праведный Боже! Неужели это вы, Гек! Так вы, значит, не умерли? Не утонули? Значит, вы вернулись опять? Нет, это было бы слишком уж хорошо! Позвольте мне поглядеть на вас и пощупать, действи тельно ли это вы? Нет, вы и в самом деле не умерли! Вы вернулись назад в добром здравии! Да! Это тот самый прежний Гек! Ей-богу, тот самый! Как это только Господь вас спас!

-- Что с тобой, Джим? Уж не напился ли ты пьян?

-- Я!.. Напился пьян!.. Да разве здесь можно на питься!.. Разве здесь поднесет кто-нибудь чарочку бед ному негру?!

-- Я-то... порю чушь?!

-- Ну, да! Отчего ты рассказываешь о моем воз вращении и мелешь всякий вздор, как если бы я и в самом деле пропадал с плота!

-- Гек! Гек Финн! Взгляните мне в глаза! Прямо в глаза!.. Ну, теперь скажите мне, разве вы не уезжали прочь на лодке?

-- Уезжал! На лодке?! Не понимаю, право, что ты хочешь этим сказать? Я никогда не отлучался с плота! Мне ведь и некуда было даже отлучаться!

-- Послушайте, Гек! Тут что-то такое неладно. Сам ли я говорю с вами? А если нет, то куда же я девался? Кто я такой и что со мною творится? Вот что именно мне и хотелось бы разузнать!

-- Мне кажется, что ты, Джим, так и остался Джимом! Это для меня не подлежит ни малейшему сомнению, хоть ты и несешь околесицу.

-- Мне очень важно знать, я ли тут с вами или не я? Отвечайте мне, по крайней мере, хоть на этот вопрос! Брали ли вы причал от плота на лодку, чтобы привязать плот возле косы?

-- Мне и в голову это не приходило! Какая там коса! Я никакой косы не видел!

-- В каком тумане?!

-- В самом что ни на есть настоящем тумане! В нем не было видно ни зги, как если бы человеку глаза выкололи! Разве вы не кричали и я не откликался вам до тех пор, пока мы не заблудились между островами? То есть заблудился, собственно говоря, один из нас, но другой был тоже не в лучшем положении, так как не знал, где именно находится. Ведь меня же и самого не раз наносило течением на острова, так что я чуть не утонул вместе с плотом. Ведь все эти ужасы, милейший мой Гек, происходили на самом деле? Прошу вас ответить на это!

-- Ну, знаешь, Джим, то, что ты говоришь, превышает мое понимание. Я не видел ни тумана, ни островов, а про ужасы, которые ты рассказываешь, я знать не знаю, ведать не ведаю! Помнится, я сидел здесь целую ночь и беседовал с тобою до тех пор, пока ты минут десять тому назад не заснул. Я тоже последовал твоему примеру. Ты не мог за это время напиться пьяным, а потому, без сомнения, видел все эти страхи во сне.

-- Да разве можно в какие-нибудь десять минут видеть во сне такую уйму разных приключений?

-- Однако же, Гек, мне вспоминается все это так же ясно, как...

-- Как бы ясно тебе это ни было, а все же это один только обман сновидения. Мне ведь как нельзя лучше известно, что я все время был здесь с тобой!

Джим минут пять ничего не говорил, но в это время, очевидно, предавался глубоким размышлениям, а затем объявил мне:

-- Да! Приняв все во внимание, я думаю теперь и сам, Гек, что мне все это привиделось во сне. Съешь, однако, пес моих кошек, если мне случалось когда-либо видеть сон, который так глубоко врезался в мою память. Поверишь ли, я и теперь чувствую себя совершенно разбитым. И все из-за этого проклятого сна, из-за которого я натерпелся столько страха!

Джим принялся рассказывать почти совершенно так, как все происходило на самом деле, но все-таки приукрасив кое-где в значительной степени. Затем он объявил, что этот сон ниспослан нам в предостережение и что поэтому его необходимо истолковать надлежащим образом. Первая песчаная коса, у которой мы хотели привязать свой плот, знаменует собою человека, расположенного сделать нам добро; сильное течение, которое нас оттуда унесло, - другой человек, который этому помешает; отклики обозначают предостережения, которые время от времени будут доходить до нас. Если мы не постараемся понять их как следует, они не спасут от беды, но, напротив, вовлекут в нее; множество песчаных кос и островов, встречавшихся нам потом в пути, означают столкновения со сварливыми людьми и разными негодяями; но если мы будем заниматься своим делом, не ввязываясь в ссору, и не станем никого дразнить, то благополучно проплывем дальше, выберемся из тумана на широкую, большую реку, то есть попадем в свободные штаты, где избавимся от всех напастей и неприятностей.

-- Ну, что же! Ты, Джим, истолковал и объяснил все как следует! Скажи только, что именно должно значить все это, - спросил я, указывая на листья, древесные ветви, грязь, покрывавшую плот, а также на сломанное кормовое весло. Все это можно было видеть теперь совершенно хорошо и ясно. Джим взглянул сперва на этот сор, потом на меня, а затем опять на сор; представление о сне врезалось до такой степени крепко в голову негра, что нельзя было сразу от него отрешиться и вернуть все факты обратно на подобающие места. Когда, наконец, ему удалось благополучно закончить эту умственную работу, он пристально взглянул на меня и даже не улыбаясь ответил:

-- Вы хотите знать, что это все означает? Я вам сейчас это скажу. Когда я совсем утомился от работы, охрип от крика и под конец заснул, мое сердце надрывалось от того, что вы пропали без вести, и мне стало совершенно безразлично, что станется со мною и плотом. Когда я проснулся и увидел, что вы вернулись здравы и невредимы, я так обрадовался, что слезы выступили у меня на глазах. Я мог бы, кажется, упасть перед вами на колени и расцеловать ваши ноги. Между тем у вас не было иной мысли, как только о том, чтобы одурачить старого Джима, заставить его принять ложь за истину. Вот это-то и есть, можно сказать, сор! Он означает собою душевное состояние людей, которые бросают грязь на голову своих друзей, чтобы их обмануть и одурачить.

низким и гадким существом, что, кажется, готов был целовать ноги этому негру для того, чтобы он взял назад только что сказанные им слова.

Лишь по прошествии четверти часа я собрался в достаточной степени с духом, чтобы войти, в свою очередь, в шалаш и смиренно просить извинения у негра; я сделал это - и никогда потом в этом не раскаивался. Я перестал после того дурачить Джима и так бессовестно над ним подшучивать. Я не позволил бы себе, впрочем, выкинуть и последней, только что рассказанной шутки, если бы знал, что он примет ее так близко к сердцу.