Похождения Гекльберри Финна.
Глава XXV. Это они? - Надгробные причитания. - Можно было бы обойтись и без них. - Величайшее прямодушие. - Погребальные оргии. - Плохое поме щение капитала.

Глава XXV

Это они? - Надгробные причитания. - Можно было бы обойтись и без них. - Величайшее прямодушие. - Погребальные оргии. - Плохое поме щение капитала.

Известие о нашем прибытии облетело в две минуты весь город. Население выбегало отовсюду, чтобы на нас поглядеть, причем многие на бегу уже облачались в приличное верхнее платье. Вскоре нас окружила густая толпа, шум шагов которой напоминал движение целой роты солдат. Повсюду в окнах виднелись любопытные; ежеминутно чей-нибудь голос спрашивал из-за забора:

-- Так это они?

Кто-нибудь из сопровождавших нас кричал в ответ:

-- Понятное дело, они! Можете быть уверены.

Когда мы подошли к дому, улица перед нами была загромождена народом, а на крыльце стояли все три девушки. Мэри-Джен была несомненно рыжая, но это не помешало ей оказаться красавицей в полном смысле слова: лицо ее и глазки сияли от радости по случаю прибытия дядюшек. Король раскрыл свои объятия, и Мэри-Джен немедленно бросилась в них, а девушка с заячьей губой повисла на шее у герцога. Мошен никам положительно везло! Почти все население, по крайней мере женского пола, заплакало от радости по поводу этого родственного свидания и было убеждено, что Провидение наконец сжалилось над сиротами.

Я очень хорошо заметил, что король слегка подтолкнул герцога, а затем, осмотревшись кругом и увидев гроб, стоявший в углу на двух стульях, он, вместе с герцогом, медленно и торжественно направился к нему. Оба негодяя держали друг друга за плечи, утирая свободными руками слезы, лившиеся у них из глаз. Все почтительно расступились перед братьями; шум и говор мгновенно смолкли, всюду слышалось только: "Тс!" Мужчины сняли с себя шляпы и потупили головы; водворилась такая тишина, что можно было, кажется, расслышать падение булавки. Подойдя к гробу, король и герцог нагнулись над ним, взглянули на покойника, а затем принялись рыдать так, что горестные вопли их можно было бы расслышать, кажется, даже в Орлеане. Затем, обняв друг друга за шею и взаимно опершись подбородками в плечи, они в продолжении трех или четырех минут испускали такие потоки слез, что я только изумлялся, откуда набралось у них столько воды. Пример этот оказался настолько заразительным, что все присутствующие тоже расплакались. Мне еще ни когда не случалось видеть столько слез. Один из братьев стал по одну сторону гроба, а другой по другую; оба преклонили колени, оперлись лбами о гроб и принялись молиться. Это опять-таки магически подействовало на всех присутствующих: все, не исключая и бедных девушек, упали на колени и начали громко рыдать; почти каждая из присутствующих женщин сочла непременной своей обязанностью подойти к сироткам, молча поцеловать их в лоб, торжественно положить им на голову руку, бросить на небо вопросительный взгляд и дать место ближайшей своей соседке, заливаясь истерическими рыданиями. Зрелище было, одним словом, самое отвратительное.

Мало-помалу король совладал до некоторой степени со своим горем и, собравшись с духом, произнес речь, полную слез и всяческой чепухи на тему, как грустно ему и его брату видеть покойника в гробу, проехав четыре тысячи миль в надежде найти его еще живым. Это тяжкое испытание отчасти смягчалось драгоценными выражениями общего сочувствия и священными слезами, пролитыми перед гробом. Король, изображая из себя Гарвея Уилькса, благодарил всю почтенную публику за себя и за своего глухонемого брата. Благодарность эта выливалась прямо из сердца, так как ус та немощны ее выразить. Человеческая речь для этого слишком холодна и беспомощна. Наговорив целый ко роб разной дребедени в таком же роде, которую мне положительно тошно было слушать, он принялся опять всхлипывать, благочестиво перекрестился, сказал "аминь", а затем, утратив всякое самообладание, принялся плакать навзрыд. Только что он успел как следует разрыдаться, кто-то в толпе запел "Вечная память". Все присутствующие подхватили хором этот погребальный гимн. Не знаю, как подействовал он на других, но мне сделалось после того гораздо теплее на сердце и я по чувствовал себя так же хорошо, как обыкновенно чувствую, уходя из церкви. Музыка вообще прекрасная вещь. После такого хныканья и нытья она разом нас освежила. Мы все почувствовали нечто вроде подъема духа.

Казалось бы, что при таких обстоятельствах у человека должны возродиться честные стремления. Вместо того, однако, король принялся снова работать языком: он объявил, что он и его племянницы будут очень рады, если некоторые из наиболее близких друзей семьи разделят с ними трапезу и помогут предать земле прах покойного. Если бы этот покойник, безмолвно лежащий теперь в гробу, мог заговорить, он назвал бы по именам дорогих друзей, о которых так часто упоминал в своих письмах.

-- Благодаря этому обстоятельству, я и сам могу их назвать, - продолжал король. - Это преподобный мистер Гобсен, пастор Лот Говей, мистер Бен Рокэ, Абнер Шакльфуд, Лэви Белль, доктор Робинсон, их жены и вдовушка Батлей.

Преподобный Гобсен и доктор Робинсон находились как раз в противоположном конце города, где трудились совместно: иными словами, доктор препровождал больного на тот свет, а проповедник напутствовал его туда; адвокат Белль уехал в Луисвилль по каким-то делам, но все остальные оказались налицо. Они выступили вперед, обменялись с королем рукопожатиями, поблагодарили его, беседовали с ним, а затем принялись пожимать руки герцогу, но ничего ему не говорили, а только улыбались и кивали голо вами, словно идиоты. Он же, в свою очередь, выделывал руками самые дикие жесты, повторяя: "Гу-гу, гу-гу-гу!" - словно ребенок, не умеющий еще говорить.

Король, со своей стороны, работал языком за двоих: он замечательно ловко наводил справки обо всех обитателях города, не исключая собак. Одновременно с этим он упоминал о разных мелких событиях, случившихся когда-либо в городе, а также о происшествиях в семье Жоржа и в доме Питера Уилькса, заявляя каждый раз, что ему писал об этом Питер. Все это было, однако, самой наглой ложью, так как в действительности король выудил означенные по дробности у молодого придурковатого провинциала, которого мы подвезли на лодке до парохода. Мэри-Джен сбегала тогда за письмом, оставленным покойным дядей. Король прочел его вслух и снова пролил при этом обстоятельстве целые потоки слез. Питер Уилькс оставил своим племянницам дом, в котором жил сам, и три тысячи долларов золотом. Кожевенный завод, приносивший большие барыши, а также несколько домов и ферм, стоивших, в общей сложности, семь тысяч долларов, и сверх того еще три тысячи долларов золотом он отказал своим братьям: Гарвею и Уильяму. В письме сообщалось также, что шесть тысяч долларов спрятаны в погребе. Король объявил, что сходит сейчас со своим братом за деньгами, так как вообще любит действовать напрямик, не откладывая дела в дальний ящик. Мне тоже было приказано спуститься в погреб со свечою. Мы за перли за собою двери погреба и без труда разыскали мешок с деньгами. Король высыпал из него золотые монеты на пол, и, надо признаться, было приятно смотреть на такую кучу золота. У его величества глаза разгорелись, словно раскаленные угли; хлопнув герцога по плечу, он сказал:

-- Ну, что? Ловкая штука? Каково! Ведь это, Бильджи, будет почище "Королевского Жирафа!"

Герцог согласился, что эта штука выходит значительно чище, после чего оба негодяя принялись перебирать золотые монеты и пропускать их между пальцев, так чтобы они со звоном падали на пол. Наконец король заметил:

-- Нечего и говорить, что для нас с вами, Бильджи, самое подходящее дело быть братьями умершего богача и представителями заграничных его наследников. А каким образом, спрашивается, все это случи лось? Единственно лишь благодаря вере в Провидение! В конце концов, все-таки самое благонадежное - полагаться на него! Могу сказать по собственному опыту, что это лучше всего.

Каждый на месте этих негодяев удовлетворился бы наружным осмотром груды золотых монет и по верил бы на слово покойному, что там шесть тысяч долларов. Но они сочли нужным сосчитать деньги, причем оказалось, что недостает четырехсот пятидесяти долларов.

-- Черт бы его побрал! Куда же он девал эти четыреста пятьдесят долларов? - вскричал король.

Некоторое время они занимались тщательным розыском в надежде найти еще мешочек с четырьмястами пятьюдесятью долларами, но розыски эти оказались тщетными. Наконец, убедившись в этом, герцог объявил:

-- Питер был человек больной и мог легко ошибиться в счете; вероятно, это так и случилось. Лучше всего примириться с существующим фактом и не упоминать о нем вовсе. Мы, слава Богу, можем перенести такую утрату.

-- Разумеется, мы можем ее перенести! Я об этом вовсе не беспокоюсь! Меня интересует только правильная отчетность. Вы понимаете сами, что нам не обходимо выказать себя здесь прямодушными, откровенными, одним словом, душа нараспашку. Деньги эти необходимо сейчас вынести наверх и сосчитать там при всех, чтобы на нас не могло пасть даже и тени подозрения. Но если покойник говорит, что здесь шесть тысяч долларов, а их налицо не оказывается, тут, знаете ли, выходит неприятное осложнение...

-- Заметьте себе, - возразил герцог, - что мы можем пополнить дефицит. - С этими словами он принялся выгружать из своего кармана золотые монеты.

-- Это изумительно блестящая идея, герцог! У вашей светлости и в самом деле очень светлая голова! Вижу, что "Королевскому Жирафу" суждено оказать нам еще раз важную услугу, - объявил король, принимаясь выгружать из кармана, в свою очередь, золотые монеты и укладывать их столбиками.

-- Погодите! У меня явилась еще мысль! - объявил герцог. - Пойдемте наверх, пересчитаем публично деньги и отдадим их нашим племянницам.

-- Клянусь всеми богами, герцог, вы настоящий гений! Позвольте обнять вас! Более блестящей идеи, кажется, и не придумаешь! Я в жизни своей не встречал еще человека с более светлой головой! Да, это превосходнейший план, который непременно должен удасться. Пускай-ка они после того попробуют возы меть какие-нибудь подозрения! Это успокоит их сразу!

Мы поднялись наверх и поставили мешок с деньгами на стол в зале. Решительно все собрались вокруг этого стола. Король сосчитал золотые монеты и сложил их столбиками по триста долларов в каждом. Оказалось всего двадцать столбиков. Все алчно поглядывали на деньги и облизывались; затем, уложив деньги снова в мешок, король гордо выпрямился. Я тотчас же сообразил, что он собирается произнести внуши тельную речь. Действительно, он сказал:

-- Друзья! Покойный мой брат, лежащий здесь в гробу, великодушно отнесся к оставшимся после него в этой юдоли бедности. При жизни своей он любил наших племянниц, этих маленьких осиротевших овечек, и дал им приют под своим кровом. Он великодушно позаботился о них и после своей смерти! Тем не менее всем, кто знал его так хорошо, как и мы, известно, что он поступил бы еще великодушнее с бедными сиротками, если бы не опасался обидеть этим дорогого своего Уильяма и меня. Спрашивается, каково было искреннее, сердечное его желание? Мне лично кажется, что тут не может быть никакого во проса! Мы с Уильямом, в качестве родных братьев незабвенного нашего Питера, желаем от всей души выполнить заветную его волю. Родственное чувство к племянницам не позволяет нам злоупотребить буквою завещания! У кого хватило бы духу ограбить милых бедняжек, оставшихся круглыми сиротами без отца и без матери? Я знаю своего брата Уильяма и думаю, что он со мною будет совершенно согласен! Впрочем, я сейчас его спрошу! - Обернувшись к герцогу, он принялся деятельно жестикулировать руками: герцог некоторое время смотрел на них с каким-то недоумением, а затем, внезапно сообразив, в чем дело, бросился к королю на шею, принялся от радости кричать: "Гу-гу, гу-гу-гу!" - и по крайней мере раз пятнадцать прижал его к своей груди. Король тогда объявил:

-- Я знал это наперед и уверен, что все теперь несомненно понимают истинные его чувства! Мэри-Джен, Сюзанна, Джоанна! Возьмите эти деньги, они ваши! Примите их в дар от того, кто лежит здесь недвижный и хладный, но, без сомнения, радуется в душе.

Мэри-Джен устремилась к нему, а Сюзанна и девочка с заячьей губой бросились на шею герцога и принялись опять целовать и обнимать обоих негодяев. Все присутствующие толпились вокруг них со слезами на глазах и восклицали:

-- Какие вы, однако, добрые, милые, великодушные! Как это хорошо с вашей стороны.

Разговор вскоре зашел опять про покойного Питера; рассказывали про него, какой он был хороший человек и какую жестокую утрату понесли все в его лице. Вскоре после того вошел рослый мужчина со здоровенным подбородком. Прочистив себе путь в первые ряды, он пристально глядел и внимательно слушал, не говоря ни слова. Никто с ним тоже не заговаривал, так как все в это время усердно слушали разглагольствования ко роля, который рассказывал:

-- В качестве близких друзей покойного вы приглашены сюда сегодня вечером; завтра желательно, чтобы явился весь город. Он уважал и любил всех и каждого, а потому уместно, чтобы погребальные оргии имели публичный характер...

Король долго еще распространялся на эту тему, так как ему самому нравилось слушать красивые фразы, которыми он угощал публику. Особенно часто он упоминал погребальные оргии, так что под конец у герцога терпение лопнуло. Написав на маленьком листике бумаги: "Обряд, а не оргия, старый вы дурак!!!" - он сложил этот листок и принялся гоготать, упрашивая жестами публику передать листок брату. Король прочитал за писку, положил ее в карман и сказал:

собирался обратиться к вам с такою просьбою.

Король продолжал затем совершенно спокойно свою речь и время от времени опять употреблял красивую фразу о погребальных оргиях. Сделав это в третий раз, он пояснил:

-- Я говорю "погребальные оргии", потому что этот термин правильнее, чем употребляемое в ваших местах выражение "погребальные обряды". У нас в Англии это в достаточной степени уже выяснено, так что оргии теперь уже в достаточном ходу. Слово "оргия" взято с греческого, где "орго" обозначает нечто внеш нее, открытое, публичное; поставив здесь вместо при дыхания букву "п" и сделав перестановку согласных, а также присоединив сюда еврейское слово "джесом", означающее сажать или прикрывать, получим погребение. Отсюда следует, что погребальные оргии на самом деле то же самое, что и публичные похороны.

-- Мне никогда еще не доводилось встречать та кого наглого шарлатана! - Мужчина с широким, могучим подбородком расхохотался ему прямо в лицо. Все пришли в величайшее смущение и негодование и принялись восклицать:

-- Что с вами, доктор?!

-- Скажите на милость, Робинсон, неужели вы еще ничего не слыхали? Этот господин - Гарвей Уилькс.

Король поспешил приятно улыбнуться и, радушно протянув свою руку, воскликнул:

-- Так это дорогой друг и врач покойного моего брата?.. Я...

-- Руки прочь! - воскликнул доктор. - Так вы уверяете, будто говорите на настоящем английском языке? Худшей подделки мне никогда еще не доводилось слышать! Вы называете себя братом Питера Уилькса? Вы плут и мошенник! Вот вы кто такой!!!

образом Гарвей представил подавляющую массу доказательств своей личности; доктору Робинсону объяснили, что Гарвей знает по именам не только всех жителей города, но и всех собак. Тщет но, однако, умоляли джентльмена с энергичным, широким подбородком пощадить нежные чувства Гарвея и сироток - его племянниц, он продолжал ломить напрямик и объявил, что человек, выдающий себя за англичанина, но говорящий вместо английского языка на каком-то ломаном американском жаргоне, неминуемо должен быть лжецом и обманщиком. Бедные сиротки держали короля в своих объятиях и проливали горькие слезы, когда доктор внезапно обернулся и повел атаку прямо на них, объявив:

-- Я всегда был другом вашего отца и вашим искренним другом. Предупреждаю вас теперь, как друг и доброжелатель, которому хотелось бы вас защитить и избавить от серьезной беды: бросьте вы этого негодяя! Повернитесь к нему спиною! Не вступайте ни в какие сделки с невежественным бродягой, который выдает идиотскую тарабарщину за греческие и еврейские слова! Это шарлатан самого грубого пошиба! Ему удалось узнать где-то несколько имен и фактов, а вы по своей наивности считаете знание этих имен и фактов доказательствами! Вы, бедняжки, дурачите сами себя при содействии собравшихся здесь сумасбродов, общих наших приятелей! Мэри-Джен Уилькс, вы знаете ведь, что я ваш искренний и бескорыстный друг! Послушайте меня! Прикажите вытолкать этого жалкого обманщика в шею!

Мэри-Джен выпрямилась во весь рост и, клянусь всем святым, стала в это мгновение настоящей красавицей.

Никаких расписок нам не требуется.

Она охватила рукою стан короля, а Сюзанна и девочка с заячьей губой бросились ему на шею. Поднялась целая буря рукоплесканий; многие от восторга топали ногами, а король, закатив глаза к небу, величественно улыбался. Убедившись, что не найдет в сиротах ни малейшей для себя поддержки, доктор ушел, сказав на прощание:

-- В таком случае, господин доктор, - возразил на смешливо добродушным тоном король, - мы первым делом пошлем за вами!

Обещание это рассмешило всех присутствующих, увидевших в нем весьма остроумную шутку.