| Автор: | Твен М., год: 1884 |
| Категории: | Роман, Приключения, Детская литература |
Глава XXXVIII
Герб Джима. - Искусный распорядитель. - Нет розы без шипов. - По требность в слезах.
Изготовление перьев для арестанта, равно как пре вращение ножа в пилу оказались для нас чертовски трудными. Джиму, в свою очередь, представлялось, ввиду его безграмотности, что труднее всего на свете писать. Ему надлежало, однако, украсить стены своей тюрьмы подобающими надписями. Мы этого положи тельно требовали. Том уверял, что без надписей никак нельзя обойтись. Не было еще примера, чтобы государственный преступник, содержавшийся в заточении, не начертал на стене тюрьмы своей фамилии и своего герба.
-- Вспомните, например, хоть леди Джен Грэй, Джильфорда Дудлея и престарелого Нортумберлэнда, - говорил он. - Положим, Гек, что это выполнить не легко, но все-таки тут ничего не поделаешь. Без этого ведь нельзя обойтись. Джим непременно должен увековечить свое имя и свой герб. Так поступали все знаменитые мужи в его положении!
Джим пытался было возразить:
-- Примите, сударь, во внимание, что у меня от родясь не было герба. Я получил от вас одну лишь подержанную белую сорочку, но ведь вы приказали вести мне на ней дневник.
-- Ты ровно ничего не понимаешь, Джим! Герб совсем не то, за что ты его принимаешь, и не представляет ни малейшего сходства с рубашкой.
-- Во всяком случае, Джим прав, - возразил я. - У него действительно нет герба, и он никогда не имел такового.
-- Я знал это и сам, друг мой, - объяснил Том, - но пойми, что он должен обзавестись гербом, прежде чем выйдет из тюремного заключения. Заметь себе, что он выйдет из тюрьмы не иначе как по всем правилась искусства, так что нельзя будет подпустить под его репутацию и соломинки.
Мы с Джимом принялись за изготовление перьев посредством трения о куски кирпича, причем мате риалом для Джима служил кусок медного подсвечника, а для меня оловянная ложка. Тем временем Том занялся более важным, но, как мне показалось, менее утомительным делом изобретения для Джима подходящего герба. По истечении некоторого времени он объявил, что придумал целую дюжину великолепнейших гербов, так что не знает, которому из них отдать предпочтение. Пожалуй, впрочем, можно будет остановиться на следующем гербе:
-- Щит разделен справа налево золотой полосой. Его поддерживает с правой стороны дикарь, а с левой - сторожевая собака, сидящая на цепи, в знак рабства. Голова дикаря украшена зелеными ветвями, а на лазурном поле главного щита мы изобразим дороги, разбегающиеся во все стороны, как эмблему замышляемого побега. В шлеме - голова беглого негра, а на поперечной полосе - его узел с пожитками, поддерживаемый двумя дубинами, символически изображающими нас с тобою. Девиз на щите: "Maggiore fretta, minore acta". Я вычитал его из книги. Он означает: "Чем больше шума, тем меньше дела".
-- Девиз, по-моему, еще может сойти, но во всем остальном я, признаться, не вижу ни малейшего смысла.
-- Нам теперь некогда рассуждать об этом, - воз разил Том. - Надо теперь работать, не покладая рук.
-- Положим, что так, но меня все-таки интересует, например, чего ради нужен Джиму шлем? Он, сколько известно, не рассчитывает поступать в пожарную команду!
-- Все это вздор! Никому не обязательно носить шлем, находящийся на гербе.
-- Это все же довольно утешительно! К чему же, однако, проведены на щите полосы?
-- Признаться, хорошенько не знаю, но во всяком случае Джиму необходимо иметь поперечную полосу на левом поле щита. Она имеется почти у всего английского дворянства.
Том всегда поступал таким образом. Не считая нужным объяснять что-либо, он не пытался ничего растолковать. Можно было расспрашивать его хоть целую неделю - и все равно не услышали бы в ответ ничего путного.
Составив во всех подробностях герб для Джима, Том принялся сочинять грустную надпись, которую Джиму, по примеру прочих высокопоставленных арестантов, следовало нацарапать на стене своей темницы. Придумав целую коллекцию таких сетований, мой приятель написал их на листке бумаги и прочел в нижеследующем порядке:
"1. Здесь разбилось сердце, истомленное долгим за ключением.
3. Здесь прекратилось наконец биение одинокого сердца и нашел себе вечное успокоение дух узника, из мученного тридцатисемилетним одиночным заключением.
4. Здесь погиб после тридцатисемилетнего тяжкого заключения в чужом краю, покинутый друзьями, благо родный иностранец, побочный сын Людовика XIV".
Читая эти трогательные жалобы, Том до такой степени волновался, что голос у него дрожал и на глаза навертывались слезы. Между прочим, он никак не мог остановить свой выбор на которой-либо одной из этих надписей. Все они казались до того хороши, что жаль было отбросить какую-либо из таких жемчужин. При таких обстоятельствах было решено под конец, что Джим вырежет все четыре надписи гвоздем на стенах своей хижины. Негр объявил, что эта работа отнимет у него целый год времени, тем более что он не имеет ни малейшего понятия о начертании букв. Том обещал тогда нацарапать все надписи вчерне, так что останется лишь несколько углубить сделанные уже черты. Подумав немного, он присовокупил:
-- Пожалуй, однако, что на бревнах неуместно вырезать такие надписи. В порядочных тюрьмах нет бревенчатых стен. Следует по-настоящему вырубить их в скале. За неимением таковой мы должны при тащить сюда, по крайней мере, большой камень.
Джим протестовал, справедливо утверждая, что резьба на камне еще труднее резьбы на дереве. Он говорил, что ему за всю жизнь не удастся закончить такую работу. Том успокоил беднягу, обещав дать ему меня в помощники, а затем тщательно осмотрел, на сколько успешно продвигалась у нас с ним работа по изготовлению перьев. Оказалось, что она шла у нас обоих очень медленно. Вообще, я лично находил ее до чрезвычайности трудной. Руки мои страшно разболелись, а между тем дело почти не продвигалось вперед. Убедившись в этом, Том объявил:
-- Мне пришла отличная мысль: мы вырежем герб и все надписи на таком камне, которым, как говорится, можно убить сразу двух воробьев; я видел там, вниз по течению реки, у мельницы, здоровенный большой точильный камень. Затащив его сюда, можно будет вырезать на нем все что нужно, а также от шлифовать на славу перья и пилу.
Идея эта была действительно грандиозна, но и камень оказался достаточно крупных размеров. Тем не менее мы надеялись, что в состоянии будем с ним справиться. Приблизительно около полуночи мы отправились на мельницу, оставив Джима за работой. Выколотив ось из большого круглого точильного камня, мы принялись катить его по дороге. Дело это оказалось значительно труднее, чем мы предполагали. Время от времени камень падал, несмотря на все наши усилия его удержать, и при этом каждый раз угрожал нас раздавить. Том уверял, что кто-нибудь из нас непременно будет прихлопнут до смерти, прежде чем мы успеем доставить камень на мес то. Докатив камень до половины дороги, мы совершенно выбились из сил, а пот с нас обоих лился градом. Делать нечего, пришлось обратиться к Джиму и призвать его на помощь. Приподняв кровать, он снял с ее ножки цепь, обернул ее себе вокруг шеи, выполз вместе с нами сквозь подземный ход и дошел до того места, где мы оставили точильный камень. Я с Джимом принялись его катить, и он у нас скользил как по маслу, Том же довольствовался ро лью распорядителя. Вообще, он был специалистом по этой части, и я никогда не видал юношу-подростка, который бы так хорошо умел распоряжаться другими.
Прорытый нами подземный ход был достаточно широк, но все-таки не в такой же степени, чтобы можно было сквозь него протащить громадный точильный камень. Джим взялся поэтому за кирку и вскоре придал нашей норе надлежащие для того раз меры. Том наметил тогда гвоздем рисунки и надписи, которые надлежало вырезать на камне. Джим принялся за эту работу, употребляя вместо долота гвоздь, а вместо молотка толстый железный болт, разысканный нами в чулане среди прочего хлама. Ему велено было работать, пока не сгорит вся свеча. Затем ему предоставлялось лечь в постель, спрятав точильный камень себе под матрац. Распорядившись таким образом, мы помогли Джиму надеть цепь опять на ножку кровати и собрались было вернуться сами в спальню, когда Тому пришла опять в голову блестящая мысль.
-- Имеются у тебя здесь пауки, Джим? - спросил он.
-- Нет, сударь, их, слава Богу, у меня не имеется.
-- Ну, ладно, мы тогда их тебе раздобудем!
-- Но ведь, голубчик мой, мне вовсе не надо пауков! Я их боюсь. Жить с ними и с гремучими змеями почитай что одно и то же.
Подумав минутку или две, Том сказал:
-- А ведь хорошая идея. Вероятно, она была уже выполнена. Для меня не подлежит даже сомнению, так как ее изящество бросается в глаза. Во всяком случае, это будет шикарно! Где, однако, стал бы ты ее держать?
-- Кого именно, сударь?
-- Понятное дело, гремучую змею!
-- Помилуйте, мистер Том, побойтесь Бога! Да ведь если сюда заберется гремучая змея, я сию же минуту выскочу отсюда, если бы мне даже пришлось для этого пробить бревенчатую стену собственной моей головой!
-- Все это вздор, Джим. Ты постепенно к ней привыкнешь и не станешь тогда ее бояться. Под конец даже ты приручишь ее к себе...
-- Гремучую-то змею?
-- Ну, да! Тебе это, разумеется, будет нетрудно. Доброе и ласковое обхождение вызывает у каждого животного чувство благодарности, так что ему не при дет даже в голову причинять какой-либо вред чело веку, который за ним ухаживает! Ты мог бы вычитать это в любой книжке. Во всяком случае, отчего бы тебе не попытаться, ну хоть, например, денька на два или на три? Больше от тебя я ничего не требую. За это время ты наверное уже поладишь со змеей, а потом приручишь ее так, что она почувствует к тебе настоящую любовь, - будет спать с тобой в одной постели и ни под каким видом не захочет с тобою расстаться. Ты станешь обвивать ее тогда себе вокруг шеи и брать ее голову себе в рот.
бы от меня такого приглашения! Я вовсе не расположен также спать в од ной постели с какой бы то ни было змеей.
-- Пожалуйста, Джим, не дурачься! Узник непременно должен обзавестись каким-нибудь бессловесным любимцем. Если до сих пор никто не пытался выбрать себе в такие любимцы гремучую змею, тем большая слава выпадет на твою долю. Подумай толь ко, что это самый верный для тебя способ сделаться знаменитостью.
-- Поймите, молодой господин, что я вовсе не хочу такой знаменитости и такой славы! Положим, что змея укусит меня в подбородок. На кой прок мне тогда будет слава? Нет, сударь, уж пожалуйста, избавьте меня от змеи...
-- Черт возьми, Джим! Отчего же ты отказываешься попробовать? Я ведь только этого от тебя и требую. Если дело не пойдет на лад, можно будет прекратить опыт.
-- Покорно благодарю, сударь. Тем временем змея меня укусит, и тогда, значит, пиши пропало! Нет, сударь, я готов сделать вам в угоду какие угодно глупости, но если вы с Геком принесете сюда гремучую змею и заставите меня ее приручать, то я непременно сбегу от вас. Можете быть в этом уверены!
-- Ну, если ты, Джим, очень уж упрямишься, мы, пожалуй, обойдемся и без гремучей змеи. Мы раздобудем тебе ужа. Ты привяжешь ему к хвосту несколько погремушек, и мы вообразим себе тогда, что это не уж, а гремучая змея. Можно, пожалуй, снабдить тебя пятью или шестью штуками ужей.
-- Я, сударь, их терпеть не могу, но если без этих гадин никоим образом нельзя выйти на свободу, то пусть будет по-вашему. Признаться, мне до сих пор и в голову не приходило, сколько неприятностей дол жен вытерпеть человек, которого засадили в тюрьму.
-- Страдания - всегдашний удел узников, - философским тоном заметил Том, а затем добавил: - По крайней мере, надеюсь, что у тебя имеются здесь крысы?
-- В таком случае мы снабдим тебя также и крысами.
-- Нет, сударь, крыс мне вовсе не надо! От этих проклятых крыс покоя мне не будет. Могу себе пред ставить, как они станут бегать по мне и кусать меня за ноги, когда я попытаюсь уснуть. Если уж на то пошло, принесите мне ужей, но от крыс, пожалуйста, избавьте. Мне они вовсе не нужны!
-- И все-таки ты должен будешь ими обзавестись. Крысы полагаются всем узникам, а потому, пожалуй ста, не ломайся! В книгах не описывается ни одного такого случая, в котором благородный узник обходился бы без крыс. Человек, томившийся в заключении, естественно дружит с крысами, ласкает их и выучивает разным фокусам, так что под конец они становятся ручными. Надо только, чтобы ты забавлял их музыкой. Надеюсь, ты умеешь играть на каком-нибудь инструменте?
-- Единственно только на еврейской арфе, сударь, - иными словами, на гребне, в который заправлен кусочек бумаги. Навряд ли музыка на таком инструменте очень им понравится.
действуют на них грустные меланхолические звуки, а других из еврейской арфы, разумеется, нельзя даже и извлечь. Услышав такую жалобную музыку, крысы непременно сбегутся посмотреть, что именно с то бою творится. Да, так будет и в самом деле прекрасно! Все у тебя пойдет как по маслу. Вечером перед отходом ко сну и рано утром ты усаживаешься на постели и начинаешь играть на своей еврейской арфе. Всего лучше играть что-нибудь трогательное, как, например: "Последняя цепь порвалась, и я на земле не жилец уж"... Против такой вещи не устоит ни одна крыса. Стоит тебе поиграть так минутку или две, чтобы все крысы, змеи, пауки и другие бессловесные твои друзья начали о тебе беспокоиться и вышли из своих закоулков тебя прове дать. Поверь, дружище, что они будут кишмя кишеть вокруг тебя и чувствовать себя при этом отлично.
-- Положим, что эти твари будут чувствовать себя хорошо, но каково-то будет мне самому? Я, клянусь Богом, не могу себе этого даже и представить! По стараюсь, впрочем, выполнить ваше приказание по мере сил и возможности. Если уж приходится жить с разными гадинами, то, разумеется, лучше доставлять им всяческое удовольствие, во избежание семейных неприятностей.
Том стоял еще некоторое время посреди хижины, как будто стараясь что-то припомнить. Старания эти не замедлили увенчаться успехом.
-- А ведь я чуть не забыл про один очень важный предмет. Как ты думаешь, Джим, мог бы ты вырастить здесь цветок? - спросил он.
-- Пожалуй, и мог бы, сударь, но только здесь ведь порядком темновато, а это растениям вредно. Если цветок тут и вырастет, то уж, разумеется, самый чахлый.
-- Думаю, сударь, что здесь можно было бы раз вести бурьян, но только игра ведь положительно не будет стоить свеч.
-- Не беспокойся, будет стоить. Мы принесем тебе несколько отросточков, а ты посади их в уголке и ухаживай за ними хорошенько. Только заметь себе, что эти растеньица надо будет называть не бурьяном, а пиччиолой. Так всегда принято, когда что-нибудь выращено в тюрьме. Поливать их можешь собственными своими слезами.
-- Для этих растений нужны слезы узника, а вовсе не ключевая вода. Их всегда поливают слезами.
-- Это совершенно безразлично; ты все-таки дол жен поливать свою пиччиолу слезами.
-- В таком случае она умрет у меня на руках, сударь, так как я почти никогда не плачу.
Том был на мгновение озадачен этим возражением, но, обдумав хорошенько обстоятельства дела, решил, что Джим может как нельзя лучше вызвать у себя слезы на глаза с помощью лука. Он обещал зайти утром в хижину Ната, раздобыть хорошую луковицу и опустить ее Джиму в кофейник. Джим объявил, что пить кофе с луком ему будет в такой же степени неприятно, как если бы его заставили пить кофе с табаком. Вообще, ему решительно все не нравилось. Он объявил, что вовсе не расположен выращивать негодный бурьян на своих собственных слезах, а также исполнять должность музыканта для крыс, ухаживать за змеями и за пауками, не считая того, что ему приходится изготовлять себе перья, вырезать на камне надпись, вести дневник и т. д. и т. д. Он никогда не рассчитывал, что человек, попавший в тюрьму, окажется в таком неприятном и столь ответственном положении. Том, слушая его, под конец вышел из тер пения. Он объявил, что у Джима имелись несомненно большие шансы прославить свое имя, чем у какого-либо другого узника на свете. Между тем он, вследствие крайнего невежества, не может оценить этих шансов по достоинству. Он точно также не в состоянии ими пользоваться, как свинья жемчугами. Джим устыдился и обещал больше не прекословить, после чего мы с Томом вернулись восвояси и улеглись спать.