Роджерс

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Роджерс (старая орфография)

Марк Твен

Этот Роджерс попался и представился мне в городе - на юге Англии, где я некоторое время жил. Его отчим женился на моей дальней родственнице (впоследствии повешенной) и он воображал поэтому, что между нами существует кровное родство. Он являлся ко мне каждый день, садился и разговаривал. Из всех виденных мною когда-либо человеческих редкостей, он, мне кажется, был самою редкою. Он пожелал видеть мою новую шляпу. Я был не прочь от этого, так как надеялся, что он заметит имя известного шляпочника с Оксфордской улицы и соответственно этому будет питать ко мне уважение. Но он повертел ее в руках с глубоким сожалением, указал на два, три изъяна и сказал, что я недавно приехал, что нельзя было и ожидать, чтобы я знал, где нужно покупать вещи. Сказал, что пришлет мне адрес своего шляпочника. Затем он сказал: "Извините меня" и начал вырезывать маленький кружок из красной шелковой бумаги, с красивыми зубцами, взял, послюнил клею и приклеил к моей шляпе, закрыв фамилию фабриканта. "Теперь, - сказал он, - никто не узнает, где вы купили ее. Я пришлю вам ярлычек от своего шляпочника и вы можете приклеить его на этот кусочек". И все это с самым спокойным, хладнокровным видом! Никогда еще я не любовался так на человека в моей жизни. Заметьте, что, когда он проделывал все это, его собственная шляпа лежала тут же на столе, в оскорбительной близости к нашим носам, что-то вроде старинного гасилыцика "тяжелого" образца, скособоченная и обезображенная от времени, потерявшая всякий цвет вследствие превратностей погоды и перевязанная "экватором" из медвежьяго сала, пропитавшого ее насквозь.

Другой раз он осмотрел мое платье. Я ничего не боялся, потому что на двери моего портного была надпись: "Специальный поставщик его королевского высочества принца Уэльского". Я еще не знал тогда, что почти все портные вывешивают такую надпись и что для того, чтобы одеть обыкновенного человека нужно девять портных, а для принца полтораста. Он был полон сострадания к моему платью. Написал мне адрес своего портного. Сказал мне, чтобы я не упоминал своего nom de plume, в надежде что портной поставит мне лучший материал, как делают многие любезные люди, сказал, что вряд ли портной станет безпокоиться из-за неизвестной личности (неизвестная личность! А я-то думал, что мое имя прославилось по всей Англии, это был самый жестокий удар с его стороны) и посоветовал сказать его имя, и тогда все будет прекрасно.

- Но он тогда проработает целую ночь и разстроит свое здоровье, - сказал я, думая, что шучу.

- Пусть себе, - отвечал Роджерс, - я достаточно сделал для него, чтобы он мог выказать благодарность за это.

Легче было моей шуткой сбит с толку мумию. Роджерс продолжал: "Я заказываю там все свое платье, это единственное платье, в котором можно показаться".

Я сделал еще попытку.

- Мне бы хотелось, - сказал я, - чтобы вы принесли с собой хоть пару, мне бы хотелось взглянуть...

- Бог с вами, разве вы не видите, что на мне? Это вещь - работы Моргана.

Я осмотрел вещь. Платье безспорно было куплено готовым у еврея с Чатгамской улицы в 1848 году. Новое, оно, вероятно, стоило четыре доллара. Оно было обтрепано, зашаркано, изорвано и засалено. Я не мог устоять против соблазна показать ему дыры. Он так огорчился, что я почти сожалел, что сделал это. Сначала он казался погруженным в безысходное горе. Потом вдруг встал, махнул рукой, как будто отгоняя от себя сожаление к целому народу и сказал с притворным волнением: "Все равно, все равно, не судите по мне, не удивляйтесь. Я могу надеть другое".

Когда он совсем оправился и мог спокойно осмотреть дыры, он сказал: "Ах, - теперь он понимает, - это его лакей сделал это сегодня утром, одевая его".

Его лакей! В таком нахальстве было что-то внушающее уважение.

Почти каждый день он интересовался какою-нибудь частью моей одежды. Трудно было ожидать такой придирчивости от человека, всегда ходившого в одном и том же костюме, да еще в костюме, казавшемся с виду современным Вильгельму Завоевателю.

Может быть, это было недостойным тщеславием, но мне непременно хотелось заставить этого человека полюбоваться чем-нибудь моим или каким-нибудь моим действием, вы бы, вероятно, почувствовали ту же самую потребность. Наконец, я нашел случай: я собирался возвратиться в Лондон и записывал свое грязное белье, отдавая его в стирку. Оно представляло весьма импонирующую гору в углу комнаты - пятьдесят четыре штуки. Я надеялся, он вообразит, что все это набралось за одну только неделю. Я взял в руки записку, как будто для того, чтобы удостовериться все ди верно, и оставил ее на столе, с притворной забывчивостью. Само собою разумеется, что он взял ее и пробежал глазами до самого итога. Тогда он сказал: "Вы немногим обходитесь" и положил назад записку.

подставку и любоваться ими. Он носил на груди тусклую, стеклянную булавку, которую называл "морфилитическим" бриллиантом, не заботясь о значении этого слова, и сказал, что существует только две таких - другая находится у китайского императора.

Впоследствии, в Лондоне, я с большим удовольствием смотрел, как этот фантастический бродяга входил в переднюю гостинницы с своими великокняжескими манерами; так как он всегда выдумывал себе новые виды величия, в нем ничего не было старого, кроме его платья. Когда он обращался ко мне в присутствии незнакомцев, он всегда немного повышал голос и называл меня "сэр Ричард" или "генерал" или "ваша милость" и когда окружающие начинали обращать на нас почтительное внимание, он спрашивал меня небрежным тоном, как бы случайно, зачем я вчера обманул герцога Аргильского и напоминал мне о том, что мы приглашены на следующий день к герцогу Уэстминстерскому; я думаю, что в то время эти вещи казались реально существующими для него. Раз он пришел и пригласил меня пойти посидеть вечером у графа Уорвика. Я сказал, что не получил формального приглашения. Он сказал, что это не важно, так как граф не церемонился с ним и с его друзьями. Я спросил, могу ли я идти в том, в чем я был. Он сказал, нет, едва ли это возможно: в доме всякого джентльмэна вечером требуется вечерний костюм. Он сказал, что подождет, пока я оденусь, и затем отправимся в его аппартаменты и там я могу выпить бутылку шампанского и выкурить сигару, пока он оденется. Мне ужасно хотелось посмотреть, что выйдет из всего этого, и потому я оделся и мы отправились в его квартиру. Он сказал, что если мне все равно, мы пройдемся пешком. И вот мы прошагали мили четыре по туману и грязи и, наконец, нашли "аппартаменты". Они состояли из одной комнаты над лавкой цирюльника, во дворе. Два стула, маленький стол, старый чемодан, умывальный таз и кувшин (оба на полу, в углу комнаты), неубранная кровать, обломок зеркала и горшок с маленькой, погибающей розовой геранью, которую он называл столетним растением и говорил, что она не цвела уже более двух веков, подарена ему покойным лордом Пальмерстоном (ему предлагали за нее огромную сумму денег), вот все убранство комнаты. Был еще медный подсвечник, с огарком свечки. Роджерс зажег свечу и просил меня садиться и расположиться, как дома. Он высказал надежду, что мне хочется пить, так как он желает угостить меня бутылкой удивительного шампанского, которое редко можно найти у обыкновенных продавцов; или, может быть, я предпочитаю херес или портвейн? Он сказал, что у него есть портвейн в бутылках, настолько заросших слоями паутины, что каждый слой приростал в продолжение целого поколения. Что же касается его сигар - ну, пусть я сам сужу о них. Затем он высунул голову в дверь и крикнул:

- Саквилль! - ответа, не было.

- Эй, Саквилль! - ответа не было.

- Кой чорт случился с дворецким? Я никогда не позволяю прислуге... О, будь он проклят! Этот идиот унес ключи. Не могу попасть в остальные комнаты без ключей.

Он перестал звать Саквилля и начал звать "Англези". Ио и Англези не приходил. Он сказал: "Вот уже второй раз, как этот берейтор уходит без спросу. Завтра я его разсчитаю". Тепер он начал взывать к "Томасу", но Томас не отвечал; затем к "Теодору", но ни один Теодор не откликнулся.

- Что же, приходится покориться, - сказал Роджерс, - прислуга никак не ожидала меня в этот час и вся разбежалась, воспользовавшись свободой. Можно обойтись без берейтора и без пажа, но без дворецкого невозможно достать вина и сигар, а без лакея я не могу одеться.

Я предложил помочь ему одеться, но он и слышать об этом не хотел; кроме того, он чувствует себя хорошо только тогда, когда одет привычной рукой. Впрочем, он в конце концов решил, что они такие друзья с графом, что совершенно безразлично, как он будет одет. Так как мы наняли кэб, он дал кучеру адрес и мы отправились. Скоро мы остановились у большого дома и вышли. Я прежде никогда не видел воротничка на этом человеке. Теперь он стал около фонаря и, вытащив из кармана почтенный бумажный воротник и серый галстух, надел их на себя. Он взошел на лестницу и исчез за дверью. Тотчас появившись снова, он быстро сбежал с лестницы и сказал:

- Поедем скорей!  

- Теперь мы спасены, - сказал он, и сняв свой воротничок, и галстух сунул их обратно в карман.

- Чуть-чуть не попался, - сказал он.

- Каким образом? - спросил я.

- Клянусь св. Георгом, там была графиня!

- Не знает меня? Безусловно обожает меня. Мне удалось увидеть, как она промелькнула, прежде чем она меня заметила, и я сбежал. Не видел ее месяца два. Войти туда, упасть ей, как снег на голову, без всякого предупреждения, было бы опасно. Она бы этого выдержать. Я не знал, что она в городе, думал, что она в замке. Позвольте мне опереться на вас, только на одну минуту, вот; теперь мне лучше, благодарю вас, очень, очень благодарю вас. Боже мой, как это мне удалось увернуться!

После этого меня больше никогда не приглашали к графу, но заметил его дом на будущее время. Он оказался обыкновенной гостинницей, с живущими в ней до тысячи плебеев.

летом, в море, в качестве "Графа Рамегэтского".