Разговор за столом

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Разговор за столом (старая орфография)

Во время нашего путешествия по Швейцарии, мы, т. е. я и мой спутник Гаррис, остановились, между прочим, в Люцерне, в "Швейцарской гостиннице", где нам случилось иметь за столом разговор, который я буду помнить в течение всей моей жизни.

К обеду в 7 ¹/₃ часов сходилась целая масса отельных жильцов всевозможных национальностей, за бесконечно растянувшимися столами легче было разсматривать костюмы, чем самих их владельцев, так как большинство физиономий оставалось в перспективе. За то во время завтрака посетители располагались за маленькими круглыми столиками и потому, заняв, при счастьи, один из столиков посредины залы, можно было изучать сколько угодно физиономий. Сперва мы пробовали угадывать национальности отдельных лиц и это нам удавалось весьма легко, но с угадыванием имен - стало уже значительно труднее: для того, чтобы угадывать имена, необходимы, вероятно, особо продолжительные упражнения. Поэтому мы довольно скоро забросили этот отдел загадок, удовольствовавшись менее трудным.

Однажды утром я сказал: "Вот та компания - американцы."

- Да, - согласился Гаррис, - но из какого штата?

Я назвал один штат, Гаррис другой. Что молодая девушка, принадлежавшая к указанной компании, была очень красива и со вкусом одета, - в этом наши мнения совпадали, но относительно возраста мы не могли придти к соглашению: я полагал, что ей 18 лет, а Гаррис - 20. На этом пункте мы заспорили и я полу-сериозно предложил: "вопрос разрешается совсем просто - я пойду и спрошу ее."

Гаррис насмешливо сказал: "Да, это, конечно, совсем просто. Тебе стоит только подойти и в обычной здесь форме отрекомендоваться: "я - американец!" - и она, наверное, ужасно обрадуется, увидав тебя. При этом он дал мне понять, что едва-ли я решусь заговорить с ней.

- Я это так сказал, - продолжал я, - не в серьез, но ты меня считаешь ужь слишком робким: я далеко не так пуглив перед женщинами, и в доказательство этого, сейчас отправляюсь и начинаю разговор с этой барышней.

Мой план был совсем прост: я хотел изысканно вежливо заговорить с ней, предварительно попросив извинения, если меня ввело в заблуждение замечательное сходство её с одной моей хорошей знакомой. Если бы она ответила, что названное мною имя принадлежит не ей, то, вновь извинившись и вежливо откланявшись, я вернулся бы на свое место. Никакого несчастия из всего этого выйти ведь не могло! - Итак, я направился к их столику, поклонился сидевшему рядом с ней господину и уже хотел было обратиться к ней, как вдруг она воскликнула:

- Ага! Стало быть, я не ошиблась! я только что сказала Джену, что это вы, а он мне не хотел верить; но я отлично знала, что права и что вы наверное узнаете меня и подойдете к нам! Меня очень радует, что вы так именно и сделали: уйди вы, не узнав меня, я не могла бы считать это особенно для себя лестным. Садитесь пожалуйста... Удивительно! Вы тот именно человек, встретиться с которым еще когда-нибудь я менее всего ожидала!

Я был так удивлен, что совсем онемел и в течение минуты боялся потерять сознание. А, пока что, мы машинально обменялись рукопожатиями и я занял место подле нея. В таком положений я не бывал еще никогда в жизни. Мне чудилось, как бы сквозь сон, что действительно я уже видел однажды черты лица этой девушки, но когда именно и кто она такая, этого я положительно не мог вспомнить. Поэтому, дабы с первых же слов не попасть в просак, я завел было речь о швейцарских ландшафтах; но это ничуть не помогло; она сразу перешла на темы, более для нея интересные.

- Нет! А какую пережили мы ночь, когда шторм унес в море передния шлюпки! Вы помните?

могло помочь мне догадаться, где я видел эту вопрошающую незнакомку, но...

- Я помните, как боялась бедная Мери?

- О, да!--ответил я, - мне кажется, что все это было только вчера!

В душе я хотел, чтобы так оно именно и было, но на самом деле в памяти моей не оставалось даже искорки от этого "вчера"! Конечно, представлялось наиболее благоразумным тотчас же откровенно выяснить недоразумение, но мне показалось это слишком обидным после комплимента молодой девушки что я узнал ее! Таким образом, я все больше и больше запутывался, тщетно отыскивая спасительную тропинку, которая могла бы меня вывести из этого лабиринта. Незнакомка оживленно продолжала:

- А знаете, ведь Георг женился таки на Мери.

- О! неужели?

- Какже, какже! Он утверждал потом, что еа отец гораздо больше виноват во всем, чем она сама, и мне думается, что он был прав. А вы как думаете?

- Понятно, совершенно ясно! Я это всегда говорил...

- Нет, вы были тогда совсем другого мнения, по крайней мере, в то лето...

- Летом? Да, летом, - вы правы... Но зато в следующую зиму, - я уже говорил совсем... другое!..

- И вот, таким образом, выяснилось, что Мери ни в чем не виновата, а виноваты - её отец и старый Дарлей!

Дабы что-нибудь ответить, я подтвердил:

- Да, этот Дарлей... он всегда казался мне крайне несносным стариком!

- Таков он и был действительно! однако, несмотря на все его странности, вы относились к нему особенно любезно. Помните, как он всегда порывался проникнуть в дом, как только на дворе становилось немножко холодно?

Я не решался идти дальше. Несомненно: этот Дарлей не принадлежал к числу двуногих, но пользовался двумя парами ног; может быть, это была собака, а может быть и слон. Но так как всякое животное имеет шерсть, то я, не отвечая на вопрос, рискнул заметить:

- И какой славный был у него мех!

Это замечание, кажется, пришлось кстати, так как она подтвердила:

- Да, густой... он был весь как бы покрыт шерстью!

Это меня немножко смутило, и потому я, в свою очередь, осторожно подтвердил:

- Да! шерстью он мог похвалиться! Она сказала: "Другого негра, с такими "шерстяными" волосами не легко отыскать!" Мне показалось это лучем света, а то я уже опять стал терять сознание. Я очень обрадовался, а она продолжала: - Ведь у него было достаточно удобное жилище, но каждый раз, как только становилось холодно, он непременно являлся в дом и его нельзя было удалить оттуда. Впрочем, ему многое прощалось в воспоминание того, как несколько лет назад он спас жизнь Тому. Вспоминаете вы Тома?

- О, да! А ребенок его - такое миленькое существо!

- Я не видел никогда ребенка красивее его!

- Я ужасно любила возиться с ним и играть!

- А я с таким удовольствием качал его на коленях!

- Да ведь вы же ему и придумали имя! Как его звали-то?

Я чувствовал, что теперь настает конец. Если бы хоть я знал, какого пола был этот мерзкий ребенок? К счастью, мне вспомнилось имя, пригодное для обоих случаев. Я сказал:

- Ребенка звали Шурочкой!

- Кажется, в честь кого-то из родственников. Но ведь вы же придумали имя и тому, который умер и которого я никогда не видела? Как звали того?

Так как ребенок умер и она его никогда не видела, я признал возможным назвать его на удачу первым попавшимся именем:

- Его звали Томас-Генрих!

Она с минуту подумала, а потом сказала:

- Это странно... очень странно!

Я сидел как на угольях с холодным потом на лбу. Но как ни отчаянно было мое положение, я все еще не терял надежды выпутаться из него, если только она не пожелает знать имена еще дюжины детей. С нетерпением ожидал я, что будет дальше! Все еще раздумывая об имени последняго ребенка, она вдруг сказала:

- Как жаль, что вас уже не было, когда у меня родился ребенок, - вам пришлось бы и для него выбрать имя!

- У вас ребенок? Да разве вы замужем?

- Уже 13 лет!..

- Как вас крестили? Вы это хотите сказать?

- Нет не крестили, а венчали! Вот этот мальчик - мой сын!

- Но ведь это совершенно невероятно... почти невероятно? Простите великодушно за нескромный, быть может, вопрос, - я хотел бы спросить: разве вам больше 18 лет?

- В день шторма, о котором мы вспоминали, мне было ровно 19 лет, - это был день моего рождения!

Я соображал, чтобы такое сказать совсем безопасное, дабы, с одной стороны, подержать разговор, а с другой - сделать менее заметными прорехи в моих воспоминаниях. Но мне не приходило в голову ничего вполне безопасного в данном моем положении. Если бы я сказал: "Вы нисколько не изменились с тех пор", это могло быть очевидно рискованным; скажи я наоборот: "вы теперь выглядите гораздо лучше", - и это тоже. Я уже было решил перейти на тему о погоде, но землячка опередила меня, воскликнув:

- Как мне было приятно вспомнить о милом старом прошлом! А вам?

Я с чувством подтвердил:

- О, без сомнения! Подобных полчаса я никогда не переживал! и, по справедливости, мог бы добавить: "я охотнее согласился бы, чтобы с меня, с живого, содрали кожу, чем пережить это еще один раз!" Я от всего сердца был ей признателен, чувствуя, что этим заканчивается моя пытка, и думал уже ретироваться, как вдруг она сказала:

- Вот одного только я не могу понять...

- Что такое?

- Относительно имени умершого ребенка? Как вы его назвали?

Я этого не ожидал: я забыл имя ребенка; не мог же я предполагать, чтобы оно мне еще когда-нибудь понадобилось. Но, не давая заметить этого, я ответил:

- Джон-Вильям!

Мальчик, сидевший рядом, поправил мою ошибку:

- Нет, Томас-Генрих!

Я поблагодарил его и сказал:

- Ах, да, да! Я перепутал его с другим ребенком. Действительно, бедного малютку звали Том-Генри: Том ги... гм... в честь великого Томаса Карлея, а Генри... гм... гм... в честь Генриха VIII... Родителям очень нравились эти оба имени...

- Тем удивительнее все это! - промолвила моя прекрасная собеседница.

- Почему?

- Потому что, вспоминая об этом ребенке, родители всегда называли его - Амалия-Сусанна!

Наступил очевидный конец; я плотно сжал губы и решил молчать как убитый. Продолжая выпутываться, мне пришлось бы лгать все больше и больше, а это уже мне надоело. Я сидел, не издавая ни единого звука, медленно поджариваясь на огне собственного позора!

Вдруг моя собеседница весело разсмеялась и сказала:

- Наши воспоминания о милом прошлом доставили гораздо больше удовольствия мне, чем вам! Я сразу же догадалась, что вы хотите представиться, будто обознались во мне и, огорошив вас комплиментом, тогда же решила наказать вас за это, - что, кажется, и удалось вполне. Мне было очень приятно познакомиться, при вашем посредстве, с Томом, Георгом и Дарлеем, о которых до тех пор я никогда ничего не слыхала. Если уметь правильно начать, то от вас можно узнать целую массу всяких. новостей. Мэри и штурм, унесший в море передния шлюпки, - это действительные факты, все остальное - область фантазии. Мэри - моя сестра, её полное имя - Мария Х. Ну, теперь вы знаете кто я?

также молодо, как и тогда, а ваша не блекнущая красота носила достойную копию в этом прелестном мальчике! и, если эти слова мои вас хоть немножко тронут, то заключите мир: я признаю себя разбитым и побежденным!

В этом смысле и ратификован был мир, тут же приведенный в исполнение.

* * *

Вернувшись к Гаррису, я сказал: - Вот видишь, что могут сделать талант и ловкость!

- Едва-ли! Я вижу только то, на что способны колоссальная невежливость и глупость! Чтобы человек, не потерявший все свои пять чувств, стал приставать таким манером к совершенно незнакомым ему людям и надоедать им целых полчаса своим разговором, - это... это - нечто такое, подобного чему я никогда не видел! Но что ты им говорил?

- Ничего неприличного! Во-первых, я спросил девушку, как ее зовут!

- Честное слово, - это на тебя похоже! Ты в состоянии выкинуть такую штуку! Я, конечно, поступил не умно... Но ведь не мог же я предполагать, что ты действительно отправишься туда и разыграешь из себя такого болвана. Я совсем забыл об этих твоих специальных способностях! Что могут теперь подумать о нас эти незнакомцы! Но как же ты это спросил? в какой форме? Надеюсь, ты все-таки постарался, как-нибудь объяснить...

- Нет, я просто сказал: мой друг и я очень хотели бы узнать, как вас зовут, если вы не имеете ничего против этого....

- Это чорт знает, что такое! Ты выбрал удивительно элегантную форму, делающую тебе честь, и я в особенности благодарен тебе за то, что ты впутал и меня! Ну, а что же она?

- Ровно ничего. Она просто сказала, как ее зовут.

- Неужели? И даже не удивилась?

- Нет, немножко как будто бы... Может быть, это было и удивление, но мне показалось, что это скорей радость...

- Да, вероятно... Совершенно естественно, это была радость! Как же ей было не обрадоваться, услышав такой вопрос от совершенно незнакомого человека! Что же ты сделал дальше!

- Я протянул ей руку, а она пожала ее.

- Я видел это, хотя и не верил своим глазам! А её сосед не предупредил тебя о своем намерении немедленно свернуть тебе шею?

- Нет, мне показалось, что они все были очень рады со мной познакомиться...

- Это наверное так и было!.. Они, вероятно, думали про себя: вот человек, которого показывали в каком-нибудь музее и который убежал оттуда, - попробуем развлечься этим манекеном! Другого объяснения их кротости быть не может... Ты сел... Тебя, конечно, пригласили сделать это?

- Нет, я подумал, что они просто забыли пригласить...

- Ты обладаешь замечательно верным инстинктом. Что же ты делал потом? о чем ты разговаривал?

- Нет, действительно, твоя деликатность выше всякой похвалы! Ну, дальше, дальше... Не обращай пожалуйста внимания на мою скорбную физиономию, я всегда так выгляжу, когда в душе чему-нибудь особенно глубоко радуюсь! Разсказывай дальше!.. Она ответила тебе о своем возрасте?

- Да, и потом рассказала мне о своей матери, о своей бабушке, о всех остальных родственниках и, наконец, о самой себе.

- Сама - о самой себе?

- Нет, не совсем так. Я спрашивал, а она отвечала.

- Это божественно! Может быть, ты осведомился об её политических убеждениях?

- Разумеется, - она демократка, а её муж - республиканец.

- Её муж! Разве этот ребенок замужем?

- Она совсем не ребенок; она давно замужем, а господин, который сидит с ней рядом, - её муж.

- У ней есть дети?

- Понятно! Семь с половиной!

- Что за чепуха!

- Нисколько, это - сущая истина. Она мне сама сказала.

- Но как же... семь с половиной... при чем тут половина?

- Это от первого брака... Пасынок всегда считается за половину.

- От первого брака? Разве она уже была замужем?

- Еще бы! три раза, это её четвертый муж.

- Не верю ни одному слову! невозможность очевидна. Этот мальчик её брат?

- Нет, это её самый младший сын. Он моложе, чем выглядит: ему всего 11 ¹/₂ лет.

- Все это положительно абсурд! А впрочем, дело представляется совершенно ясным: они сразу поняли, кого имеют перед собою, и дурачили тебя для собственного развлечения. Я очень рад, что остался в стороне во всей этой комедии; по крайней мере, они не имеют оснований предполагать, что оба мы из одного и того же теста. Они еще долго пробудут здесь?

- Нет, перед обедом они уже уезжают.

- Нет, в начале я только спросил об их планах вообще и они мне тогда сказали, что хотели бы остаться здесь еще неделю и предпринять прогулки по окрестностям. Но в конце нашего разговора я им дал понять, что мы с тобой не прочь сопровождать их в этих прогулках и предложил сейчас же привести тебя и представить им. Но они как будто колебались одну минуту, а потом спросили: может быть, ты из того же учреждения, откуда и я? Когда я подтвердил это, то они заметили, что предполагали другое и выразили желание немедленно отправиться в Сибирь навестить одного своего больного родственника.

- Это - диплом твоей глупости! До таких способов никто еще никогда не доходил. Если ты умрешь раньше меня, то я обещаю соорудить тебе памятник из ослиных голов вышиною в Страсбургский собор. Так они интересовались узнать, из того же-ли я учреждения, откуда и ты? Какое учреждение они подразумевали?

- Я не знаю; мне не пришло в голову спросить их об этом.

- А чего же мне стыдиться? Душа моя не помышляла ни о чем злом... В чем мой грех? Это очень милые люди и я им, кажется, очень понравился.

Гаррис сделал еще несколько резких замечаний, а затем удалился к себе в номер, с целью, как он сказал, разломать там в дребезги все столы и стулья. У него удивительно холерический темперамент: самая малость выводит его из себя.

Перед молодой дамой я попал в просак, но, одурачив Гарриса, я отомстил за себя. Всегда нужно как можно скорей сорвать на ком-нибудь сердце, - иначе раненое место заживает слишком медленно.