Похождения Тома Сойера.
Глава первая

ПРИКЛЮЧЕНІЯ ТОМА СОЙЕРА

Повесть для юношества всехъ возрастовъ

Марка Твэна

ПЕРЕВОДЪ М. НИКОЛАЕВОЙ

Съ 65 рисунками въ тексте

Изданiе Поставщиковъ Его Императорскаго Величества
Товарищества Вольфъ
СПБургъ * Москва.

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

-- Томъ!

Молчанiе.

-- Томъ!

Никакого ответа.

-- И куда могъ опять деться этотъ мальчишка, хотела бы я знать? Томъ! где ты?

Старушка сдвинула очки на самый кончикъ носа и, глядя поверхъ стеколъ, окинула взглядомъ комнату; потомъ она быстрымъ движенiемъ подняла ихъ на лобъ и внимательно посмотрела вокругъ себя. Никогда въ жизни тетя Полли не позволила бы себе смотреть сквозь очки, разыскивая такое ничтожное существо, какъ сорванца-мальчишку: ведь очки - это была ея гордость, которую она носила не столько ради необходимости - она ничуть не хуже могла бы видеть сквозь две канфорки отъ плиты - сколько для красоты и для важности.

Съ минуту старушка казалась озадаченной и затемъ проговорила не очень сердито, но настолько громко, что ее могла ясно разслышать мебель, бывшая въ комнате:

-- Ну, подожди! дай мне только поймать тебя, и тогда...

Она не докончила фразы, такъ какъ уже успела подойти къ кровати и начала шарить подъ ней половой щеткой такъ усердно, что скоро запыхалась. Несмотря, однако, на все поиски, подъ постелью ничего не оказалось, исключая старой кошки, которая выбежала оттуда, повидимому, очень недовольная, что ее побезпокоили.

-- Нетъ, другого такого отвратительнаго мальчишки нигде не найти!

Тетя Полли подошла къ открытой двери и начала всматриваться въ густую зелень картофеля, росшаго передъ домомъ на площадке, изображавшей изъ себя садъ. Тома нигде не было видно! Теперь голосъ тети Полли сталъ значительно громче, такъ какъ былъ разсчитанъ на большое разстоянiе.

-- Ау! То - онъ!

строгой тетушки.

-- Аа! Вотъ где ты! Жаль, что я съ самаго начала не заглянула въ кладовую! Что ты тамъ делалъ?

-- Я? ничего!

-- Ничего? А въ чемъ у тебя запачканы руки и губы?

-- Я не знаю, тетя.

-- Да? Ну, такъ я знаю это. Это варенье, негодный мальчишка! Ты забылъ, что я тебе говорила? Ты забылъ, что я тебя предупредила, что если ты только дотронешься до варенья, то я тебя высеку? Дайка ту палочку!

Розга уже взвилась надъ спиной Тома; казалось, что избежать опасности было невозможно.

-- Что это у тебя такое, тетя? Оглянись-ка, тетя!

Тетя Полли испуганно обернулась и невольно поспешила подобрать юбки. Въ тотъ же самый моментъ мальчикъ однимъ прыжкомъ очутился у высокаго дощатаго забора, съ быстротой молнiи вскарабкался на него и черезъ секунду исчезъ изъ вида. Старушка съ минуту стояла, совершенно ошеломленная такимъ оборотомъ дела, и затемъ тихо разсмеялась.

-- Что поделаешь съ этимъ сорванцомъ! И какъ это я до сихъ поръ не могу сделать такъ, чтобы, не даваться ему въ обманъ? Ужь сколько разъ онъ выкидывалъ такiя штуки! Правду говорятъ люди, что старые дураки самые глупые. Да что же тутъ и сделаешь, когда что ни день, то у него новые Фокусы. О, онъ хорошо знаетъ, что я умею сердиться, но онъ также хорошо знаетъ и то, что если ему удастся одурачить меня и убежать или даже разсмешить меня, то я забываю о наказанiи. Видитъ Богъ, что я не исполняю своего долга и нехорошо поступаю съ мальчикомъ. "Кто любитъ, тотъ и наказуетъ", говорится въ библiи, а я... Боже мой, стыдъ и срамъ покроютъ меня и Тома, ужь это я заранее вижу. Сколько онъ делаетъ шалостей, но, Господи, ведь онъ единственный сынъ покойницы-сестры, и у меня не хватаетъ духа бить его. Каждый разъ, когда я спускаю ему, меня мучитъ совесть, а когда, случается, накажешь его, сердце обливается кровью. Вотъ и сегодня онъ ужь наверное не вернется домой до вечера, не пойдетъ въ школу и будетъ бегать по городу. Придется его завтра засадить за работу, хоть и тяжело заставлять его работать въ субботу, когда остальные мальчики свободны {Въ Америке, какъ и въ Англiи, по субботамъ занятiй въ школахъ нетъ.}, но что же делать: я обязана такъ поступить для его же пользы!

Какъ и угадала тетя Полли, Томъ не пошелъ въ школу и не явился къ обеду. Онъ целый день носился по городу, проводя время самымъ прiятнымъ образомъ. Подъ вечеръ онъ вернулся какъ разъ ко времени, когда долженъ былъ помогать маленькому негру Джиму колоть дрова на завтрашнiй день. Это, однако, нисколько не мешало ему разсказывать Джиму о своихъ приключенiяхъ и притомъ такъ увлекательно, что Джимъ успелъ сделать по крайней мере девять десятыхъ всей работы. Младшiй братъ Тома, вернее, его сводный братъ Сидъ уже справился съ своей работой: щепки и стружки для растопки были собраны и лежали въ кухне. Сидъ былъ прилежнымъ, тихимъ мальчикомъ и нисколько не походилъ на своего брата-сорванца.

Во время ужина, въ теченiе котораго Томъ при всякомъ удобномъ случае то и дело таскаль изъ сахарницы кусочки сахара, тетя Полли начала делать ему очень тонкiй и хитрый, какъ она сама думала, допросъ, надеясь выведать отъ него какое-нибудь признанiе. Какъ многiе простодушные люди, она воображала, что одарена талантомъ къ самой тонкой и хитросплетенной дипломатiи^ Это наивное заблужденiе составляло гордость ея детски-простой души, и самыя прозрачныя свои ловушки она считала чудесами хитрости и ловкости.

-- Томъ, - сказала она, помолчавъ, - сегодня въ школе было, вероятно, очень жарко?

-- Да, тетя.

-- Очень жарко?

-- Да, тетя.

-- А тебе не хотелось пойти выкупаться?

Въ голове Тома мелькнула мысль - ужь не подозреваетъ-ли его въ чемъ-нибудь тетя Полли. Онъ внимательно посмотрелъ на нее: на ея лице было самое простодушное выраженiе.

-- Н-нетъ, тетя... т.-е. не очень хотелось.

Старушка засунула руку за воротникъ рубашки Тома и медленно проговорила:

-- А теперь тебе уже не жарко, правда?

Схитривъ такимъ образомъ, тетя Полли была уверена, что ей удалось удостовериться въ сухости рубашки своего питомца съ такой ловкостью, что объ этомъ не подозревала ни одна душа въ мiре. Но Томъ отлично понялъ, къ чему клонится дело, и потому поспешилъ предупредить дальнейшiя попытки хитрой тетушки раскрыть истину.

Тетя Полли осталась очень недовольна, что выпустила изъ виду такое важное обстоятельство" но ее тотчасъ-же осенила новая мысль.

-- Но тебе, Томъ, для этого наверное не понадобилось распарывать воротника у рубашки, который я зашила тебе сегодня утромъ, правда ведь? Разстегни свою куртку.

Съ лица Тома исчезли последнiе следы какихъ бы то ни было опасенiй. Онъ быстрымъ движенiемъ разстегнулъ куртку: воротникъ рубашки оказался крепко зашитымъ.

-- Ахъ, чтобъ тебе... Ну, ступай. Я была готова отдать голову на отсеченiе, что ты купался въ двенадцать часовъ. Ну, да хорошо, на этотъ разъ ты велъ себя какъ следуетъ; ты оказываешься лучше, чемъ это можно думать, но только на этотъ разъ, слышишь, Томъ! на этотъ разъ!

Тете Полли наполовину было досадно, что все ея уловки оказались напрасными, наполовину же ее радовало, что хоть разъ Томъ случайно велъ себя хорошо. Но тутъ вмешался въ дело Сидни.

-- Да, тетя! А ведь ты зашивала воротникъ черными нитками!

-- Черными? Нетъ, кажется, белыми. Ведь белыми, Томъ?

Но Томъ не сталъ дожидаться конца разговора; онъ вихремъ бросился къ двери и, крикнувъ на прощанье Сиду: "Постой, я тебе за это отплачу!" - моментально исчезъ изъ комнаты.

Очутившись вне опасности, онъ посмотрелъ на две иголки, воткнутыя въ подкладку куртки; въ одну изъ нихъ была вдета черная, въ другую белая нитка.

-- Она никогда не заметила бы этого, - проворчалъ онъ про себя, - еслибы не этотъ дуракъ, Сидъ. И кто ее разберетъ! Сегодня она зашиваетъ белой ниткой, завтра черной; разве можно запомнить все это? Ну, а Сиду я не спущу, попадись онъ мне только!

Томъ далеко не былъ примернымъ мальчикомъ, - но подъ одной крышей съ нимъ жилъ такой, и онъ его зналъ и презиралъ самымъ искреннимъ образомъ.

Спустя несколько минутъ, нашъ герой уже забылъ о всехъ своихъ непрiятностяхъ, и не потому, чтобы оне были для него менее чувствительны, чемъ тяжелыя минуты, которыя приходится переносить взрослому человеку, а потому, что всеми его мыслями овладелъ новый интересъ, точь-въ-точь какъ это бываетъ со взрослыми людьми, которые легко забываютъ прежнiя огорченiя и заботы, разъ у нихъ есть въ виду что-нибудь новое, что можетъ заинтересовать ихъ и чемъ они могутъ заняться. Этотъ новый интересъ былъ не что иное, какъ новый способъ свистать, которому его научилъ несколько дней тому назадъ одинъ негръ, и который Томъ хотелъ во что бы то ни стало изучить въ совершенстве. Все дело заключалось въ томъ, чтобы издать отчетливый сильный свистъ, похожiй на щебетанье птицы, прерываемый короткими паузами съ прищелкиванiями. Если кто-нибудь изъ читателей помнитъ себя мальчикомъ, то онъ очень хорошо пойметъ, что я хочу сказать. Спустя немного времени, Томъ уже отлично напрактиковался и шелъ вдоль главной улицы города, весело насвистывая и торжествуя въ душе. Его настроенiе было очень похоже на настроенiе астронома, только-что открывшаго новую звезду, но я не думаю, чтобы радость последняго по своей силе, глубине и искренности могла сравниться съ радостью моего свистуна;

Летнiе вечера въ городке, где жилъ Томъ, были длинны; стемнеть еще не успело. Внезапно Томъ пересталъ свистеть. Передъ нимъ стоялъ незнакомый мальчикъ, который былъ выше его разве только на какой-нибудь дюймъ. Появленiе новаго лица - безразлично какого возраста и пола - было целымъ событiемъ въ бедномъ, маленькомъ городке С.-Петербурге {Небольшой городъ въ штате Виргинiя.}. А этотъ мальчикъ былъ, кроме того, чисто одетъ - чисто одетъ въ буднiй день! Это было непонятно, непостижимо! На немъ была надета хорошенькая шапочка; его суконная темно-синяя, застегнутая на все пуговицы, курточка была чиста и сидела точно вылитая; на брюкахъ также не было видно ни одного пятнышка. Онъ былъ въ сапогахъ - въ сапогахъ, а сегодня была только пятница, следовательно до воскресенья нужно было еще ждать целыхъ два дня!.. На его шее красовался шелковый галстукъ. Вся фигура незнакомца носила на себе отпечатокъ какой-то особенной аккуратности и щеголеватости, и это не могло не задеть Тома. Чемъ больше онъ смотрелъ на этого франта, "негоднаго выскочку", какъ онъ въ душе окрестилъ его, темъ безобразнее и отрепаннее казался ему его собственный костюмъ. Въ теченiе несколькихъ минутъ оба мальчика молча разсматривали другъ друга. Затемъ Томъ зашелъ съ другой стороны, незнакомецъ сделалъ то же самое. Повертевшись такимъ образомъ некоторое время, они остановились другъ противъ друга. Томъ началъ первый:

-- А ведь я могу тебя поколотить!

-- Попробуй!

-- Да, и попробую!

-- Много ты можешь сделать!

-- Чтобы вздуть тебя, силы хватитъ!

-- Нетъ, не хватитъ!

-- Хватитъ!

-- Говорю тебе, нетъ!

-- Нетъ!

Наступила короткая пауза. Собравшись съ мыслями, Томъ опять началъ:

-- Какъ тебя зовутъ?

-- Это не твое дело!

-- Я тебе ужо покажу, какъ это не мое дело!

-- Ну, покажи!

-- Будешь много разговаривать, такъ и покажу!

-- И буду разговаривать. Ну, подойди!

-- Ты, кажется, воображаешь, что очень уменъ! Обезьяна! Я бы могъ тебя отколотить, если бы мне даже привязали къ спине одну руку. Стоитъ мне только захотеть.

-- Да почему же ты не начинаешь? Ты только грозишься, а подойти, небось, боишься!

-- И подойду, если ты мне слишкомъ надоешь!

-- Да, какъ-же! Говорить-то не трудно, а сделать - такъ сейчасъ на попятный!

-- Настоящая ты обезьяна! Ты думаешь, что очень красивъ? Ха, вотъ такъ шапка!

-- Не смотри на нее, если она тебе не нравится, а то сбей ее съ мой головы! Ну, попробуй! но только знай, что тому, кто это сделаетъ, будетъ плохо!

-- Хвастунъ, лгунишка!

-- Ты самъ хвастунъ!

-- Болтунъ! Видно боишься, что получишь на орехи!

-- Ну, сунься! Что-же ты?

-- Подожди только, если ты меня выведетъ изъ терпенiя, то я разобью тебе голову камнемъ!

-- Еще-бы! Попробуй только бросить.

-- И брошу!

-- Нисколько не боюсь!

-- Боишься, боишься!

-- Нетъ, не боюсь!

-- Врешь, боишься!

Наступила новая пауза; оба противника опять закружились другъ около друга. Вдругъ они очутились рядомъ, плечо къ плечу, и Томъ слегка подтолкнулъ своего врага.

-- Убирайся прочь отсюда!

-- Можешь самъ убраться!

-- Я не уйду!

-- А я ужь и подавно!

Стоя другъ около друга и опираясь одной ногой въ землю, оба начали изо всехъ силъ напирать другъ на друга, но силы оказались равными: ни одинъ не уступилъ другому. Наконецъ, разгорячившись и раскрасневшись, оба, точно по уговору степенно отклонились другъ отъ друга, и Томъ съ угрозой въ голосе обратился къ своему сопернику:

-- Ты трусъ и обезьяна. Я скажу своему старшему брату, и онъ тебя однимъ мизинцемъ изобьетъ такъ, что ты не встанешь съ места!

-- Ты врешь!

-- А ты-то почему можешь это знать?

Томъ провелъ ногой черту на земле.

-- Перейди только сюда, и я тебя такъ отколочу, что ты не отличишь своего отца отъ старой колокольни!

-- Ну, теперь подходи; довольно тебе хвастаться!

-- Смотри, не раздражай меня, а то тебе будетъ плохо!

-- Да что ты только разговариваешь? Чего ты не подходишь?

-- Ей-Богу, поколочу тебя за два цента {Центъ - немного, меньше: двухъ копеекъ на наши деньги.}!

вцепившись другъ въ друга, царапая другъ друга, точно кошки, разрывая въ клочки платье и покрывая себя грязью и славой. Несколько минутъ спустя, безформенный комокъ началъ принимать некоторыя более правильныя очертанiя, и въ облаке пыли начала выделяться фигура Тома, сидящаго верхомъ на своемъ противнике и награждающаго его обильными колотушками.

-- Кричи: довольно!

Но мальчикъ упорно молчалъ, стараясь освободиться изъ-подъ насевшаго на него Тома, и плача отъ боли и злости.

-- Кричи: довольно! - повторилъ Томъ, продолжая барабанить кулаками по спине побежденнаго.

Наконецъ, незнакомый мальчикъ невнятно пробормоталъ: - "довольно!" и Томъ медленно слезъ съ побежденнаго врага.

Потерпевшiй пораженiе стрелой пустился по улице, обчищая себя на бегу отъ пыли. По временамъ онъ оборачивался назадъ, грозилъ кулаками и кричалъ Тому, что отплатитъ ему, когда ему "опять удастся поймать его". Но Томъ въ ответъ на все угрозы только хохоталъ и пошелъ дальше, очень веселый по случаю только-что одержанной победы. Но едва онъ повернулся спиной къ убегавшему непрiятелю, какъ последнiй поднялъ камень, бросилъ его въ Тома и, попавъ ему между лопатокъ, помчался дальше по улице. Томъ обернулся и погнался за коварнымъ изменникомъ, но, не догнавъ его, виделъ, какъ тотъ скрылся въ свой домъ. Онъ подошелъ къ садовой решетке и сталъ вызывать врага на новый поединокъ, но тотъ отвечалъ ему изъ окна однеми гримасами. Наконецъ, вышла мать избитаго мальчика, обругала Тома злымъ, негоднымъ мальчишкой и прогнала его вонъ. Томъ поневоле долженъ былъ уйти, но не переставалъ ворчать себе подъ носъ, что еще проучитъ "эту обезьяну".

Онъ вернулся домой только поздно вечеромъ и, осторожно влезая въ окно, наткнулся на засаду въ лице тети Полли, которая при виде его изорваннаго и испачканнаго платья окончательно и безповоротно решила засадить своего питомца на другой день, въ субботу, за самую тяжелую работу.