Похождения Тома Сойера.
Глава вторая

ГЛАВА ВТОРАЯ.

Настало утро субботы; погода была чудесная: яркое солнце обливало своими лучами маленькiй городокъ, въ которомъ такъ и кипели жизнь и движенiе. У всехъ на душе было радостно и весело, а когда сердце молодо, то эта радость невольно рвется наружу и оглашаетъ воздухъ песнями и громкими, веселыми криками. Лица всехъ прохожихъ сiяли, и они шли, обгоняя другъ друга, точно къ ихъ ногамъ были привязаны крылья.

Въ дверяхъ домика тети Полли показался Томъ съ полнымъ ведромъ известки и кистью, привязанной къ длинной рукоятке. Онъ подошелъ къ забору, взглянулъ на него, и въ ту-же минуту вся природа утратила для него всякую прелесть. На лице его изобразилась самая глубокая печаль. И, действительно, опечалиться было чемъ: заборъ имелъ въ длину четырнадцать сажень, а высоту целыхъ девять футовъ Томъ вздохнулъ и, окунувъ кисть въ ведро, провелъ ею по самой верхней доске забора. Затемъ онъ еще два раза повторилъ эту операцiю и немного отошелъ въ сторону, чтобы посмотреть на сделанную работу. Какъ ничтожна была выбеленная имъ полоска въ сравненiи съ громаднымъ пространствомъ забора, еще непокрытымъ известкой! Томъ окончательно упалъ духомъ и тяжело опустился на стоявшiй рядомъ пень. Въ тотъ-же моментъ въ воротахъ показался негритенокъ Джимъ съ пустымъ деревяннымъ ведромъ въ рукахъ. Онъ шелъ, подпрыгивая и напевая что-то про себя. Ходить за водой къ насосу было для Тома всегда самымъ ужаснымъ наказанiемъ, но въ эту минуту такая работа казалась ему верхомъ счастья. Онъ вспомнилъ, что у насоса всегда можно было встретить массу народа: тамъ постоянно толпились мальчики, девочки, мулаты и негры и, въ ожиданiи очереди, менялись другъ съ другомъ разными безделушками, ссорились, бранились, шутили и дрались. Следуя примеру другихъ, Джимъ, уходя за водой, никогда не возвращался домой раньше, какъ черезъ часъ, несмотря на то, что отъ дома до колодца было не больше ста шаговъ. Все это вспомнилось Тому, и онъ решилъ пуститься на хитрость.

-- Послушай! Джимъ! - закричалъ онъ, - хочешь, я схожу вместо тебя за водой, а ты побели покаместъ заборъ?

Джимъ покачалъ своей курчавой головой.

-- Нельзя, масса Томъ. Ваша тетушка мне строго-на-строго приказала поскорее принести воды и ничего другого не делать. Она говоритъ: масса Томъ наверное попроситъ, чтобы ты побелилъ за него заборъ, такъ ты не смей этого делать!

-- Ну, вотъ еще! Мало-ли что она говоритъ! Давай-ка скорее ведро, я сейчасъ же вернусь назадъ. Она и не узнаетъ, что ты ея не послушался.

-- Нетъ, я боюсь! она сказала, что если а только посмею ослушаться, то она меня побьетъ!

-- Она-то! Да разве она умеетъ бить кого-нибудь, такъ только дастъ тихонько по затылку и все тутъ! Правда, говорить она любитъ всякую всячину, но разве можно бояться этого? Постой-ка, Джимъ, хочешь, я подарю тебе за это свистульку и еще кусокъ резины въ придачу?

Джимъ началъ колебаться.

-- Кусокъ резины, Джимъ, да смотри еще какой большой!

-- Ахъ ты, Господи! Правда, что славный кусокъ, но, масса Томъ, какъ-же быть со старухой? Я боюсь, того и гляди, она побьетъ меня.

Искушенiе было слишкомъ велико, и, въ конце-концовъ, Джимъ поставилъ ведро на землю и протянулъ руку за резиной. Но черезъ секунду онъ уже бежалъ съ ведромъ по улице, потирая себе плечо, Томъ какъ ни въ чемъ не бывало усердно мазалъ известкой заборъ, тетя же Полли съ победоноснымъ видомъ уходила съ поля битвы, держа въ руке туфлю.

Однако, усердiе Тома скоро стало ослабевать. Ему вспомнились все его планы на этотъ день, и онъ опять загрустилъ. Вотъ скоро мимо него побегутъ мальчики, съ которыми онъ собирался еще накануне идти на горы, а оттуда въ лесъ, къ реке. Одна мысль о томъ, какъ они будутъ смеяться надъ нимъ, что его заставили работать въ субботу, бросала его въ жаръ. Онъ вытащилъ изъ кармановъ все свои сокровища и началъ ихъ разсматривать; тутъ были и старыя перья, и стеклянные и каменные шары, и старыя почтовыя марки. Всего этого было довольно, чтобы поменяться съ кемъ-нибудь работой, но чтобы купить себе хотя полчаса свободы - объ этомъ нечего было и думать. Томъ со вздохомъ спряталъ свои богатства въ карманы: подкупить этимъ того или другого изъ мальчиковъ и заставить его работать за себя было невозможной вещью. Но вдругъ, въ этотъ мрачный, безнадежный моментъ его осенила генiальная, великая мысль! Онъ схватился за кисть и бодро принялся за работу. Вдали показался Бенъ Роджерсъ, тотъ самый Бенъ Роджерсъ, насмешекъ котораго особенно боялся нашъ герой. Бенъ шелъ подпрыгивая и делая маленькiе шажки - лучшее доказательство, что онъ былъ въ превосходнейшемъ настроенiи духа. Онъ весело грызъ яблоко и время-отъ-времени что-то протяжно выкрикивалъ, вследъ за чемъ каждый разъ раздавалось громкое: динь-динь-динь! Дело заключалось въ томъ, что Бенъ изображалъ изъ себя пароходъ. Приблизившись къ Тому, онъ уменьшилъ ходъ, отошелъ на середину улицы и сталъ осторожно поворачивать къ забору; его осторожность была понятна: ведь онъ изображалъ изъ себя ни более, ни менее, какъ огромный пароходъ "Миссури", сидевшiй въ воде на глубину въ девять футовъ.

Онъ былъ въ одно и то-же время и пароходомъ, и капитаномъ, и экипажемъ, и паровой машиной, и колоколомъ; онъ же отдавалъ приказанiя и онъ же исполнялъ ихъ.

-- Стопъ машина! Динь-динь-динь!

-- Руль на бортъ! Динь-динь-динь!

Бенъ прижалъ руки къ бокамъ.

-- Лево руля! Динь-динь-динь! Чш-чш-чшш!!

Правая рука Бена начала описывать круги: она изображала изъ себя колесо въ сорокъ футъ.

-- Заднiй ходъ! Право руля! Динь-динь-динь! Чш-чш-чш-чшш! - на этотъ разъ начала описы вать круги левая рука.;

-- Стопъ машина! къ якорю! Динь-динь-динь! Чш-чш-чш! Бросай якорь! Выпустить пары! Эй! Шш-шш-фф!

"Миссури". Бенъ съ минуту молча смотрелъ на Тома.

-- Э-ге-ге! Никакъ ты сегодня на привязи? - засмеялся онъ.

Ответа на эту насмешку не последовало. Томъ, наклонивъ голову на-бокъ, съ видомъ настоящаго художника смотрелъ на последнiе мазки, которые онъ провелъ кистью, затемъ осторожно подправилъ ихъ и опять началъ любоваться своимъ произведенiемъ. Бенъ подошелъ еще ближе. У Тома при виде яблока потекли слюнки, но онъ продолжалъ делать видъ, что всецело погруженъ въ свою работу.

-- Что, неужели тебя наказали, Томъ?

-- Ахъ! Это ты, Бенъ! А я и не заметилъ, какъ ты подошелъ.

-- Послушай, я иду купаться. Можетъ-быть, и ты пойдешь со мной? Ну да, впрочемъ, ты наверное не хочешь и не бросишь своей работы!

Томъ съ удивленiемъ посмотрелъ на него.

-- А разве это не работа?

Томъ опять опустилъ кисть въ ведро и равнодушно произнесъ:

-- Конечно, для одного это можетъ казаться работой, а для другого нетъ. Я знаю только одно, что мне такая работа нравится.

-- Ужь не хочешь ли ты меня уверить, что это доставляетъ тебе удовольствiе?

-- Удовольствiе? А, пожалуй, что и такъ. Ведь красить заборы приходится не каждый день, да и не всякому это удается.

Дело явилось въ совершенно новомъ свете. Бенъ задумался. Томъ продолжалъ осторожно водить кистью, время-отъ-времени отступая на одинъ шагъ назадъ, чтобы лучше судить, хорошо ли сделана работа, и местами подправляя ее. Казалось, что онъ совершенно забылъ о Бене. Последнiй внимательно следилъ за каждымъ движенiемъ кисти и, наконецъ, не выдержалъ.

-- Послушай, Томъ, Дай и мне немного покрасить!

Томъ сделалъ видъ, что хочетъ исполнить эту просьбу, но тотчасъ же переменилъ свое намеренiе и ответилъ:

куда-нибудь на задворки, то тогда, конечно, это было бы все равно и для нея и для меня. А такъ - нетъ! Тутъ нужна хорошая и чистая работа: изъ ста мальчиковъ, пожалуй, только одинъ сумеетъ ее сделать такъ, какъ следуетъ!

-- Неужели? Ну, Томъ, дай мне только попробовать. Если бы я красилъ заборъ, я бы непременно далъ и тебе покрасить!

-- Да мне ведь это ничего не стоило бы, Бенъ; но только я не знаю, какъ быть съ тетей Полли. И Джимъ просилъ, и Сидъ просилъ, но она имъ не позволила. Вдругъ ты испортишь - что мне тогда делать?

-- Ну, вотъ еще вздоръ какой! Точно ужь это такая трудная вещь! Давай кисть, а я дамъ тебе за это остатокъ яблока.

-- Ну, хорошо! Впрочемъ, нетъ, Бенъ, я, право, боюсь...

"Миссури" работалъ и потелъ на солнце, нашъ художникъ въ отставке сиделъ въ тени на опрокинутомъ боченке, болталъ ногами, елъ яблоко и думалъ о томъ, какъ бы залучить себе новыя жертвы. Недостатка въ последнихъ не было: мальчиковъ приходило къ забору очень много. Они приходили, чтобы посмеяться надъ Томомъ, но все оставались и упрашивали, чтобы имъ позволили немного помазать кистью. Когда Бенъ усталъ, Томъ уже успелъ сговориться съ Билли Фишеромъ, которому позволилъ покрасить за почти совсемъ новый бумажный змей. После Билли взялъ кисть Джонни Миллеръ, заплативъ за это удовольствiе дохлой крысой съ веревочкой, на которой ее можно было качать. Такъ продолжалось до самаго полдня. У Тома къ этому времени скопилось целое состоянiе: кроме змея и крысы, онъ получилъ двенадцать каменныхъ шаровъ, губную гармонiю, правда, несколько испорченную, кусочекъ синяго стекла, сломанную трубу, старый ключъ, который ничего не отпиралъ, кусокъ мела, пробку отъ графина, оловяннаго солдата, кусокъ толстой веревки, шесть пистоновъ, котенка съ однимъ глазомъ, медную ручку отъ двери, собачiй ошейникъ, ножикъ съ ломанной ручкой, четыре апельсинныя корки и старую задвижку отъ окна. Кроме того, онъ самымъ прiятнымъ образомъ провелъ все утро, болтая съ мальчиками. Заборъ же былъ покрытъ известкой въ три слоя. Если бы известь не вышла, то можно съ уверенностью сказать, что Томъ разорилъ бы всехъ мальчиковъ въ городке, отобравъ у нихъ все ихъ драгоценности.

Теперь Тому мiръ уже не казался такимъ мрачнымъ. Самъ не зная того, онъ открылъ великiй законъ, который служитъ причиной многихъ поступковъ людей: чтобы заставить человека чего-нибудь сильно желать, достаточно только уверить его, что то, чего онъ хочетъ, очень трудно достигнуть. Если~бы Томъ былъ великимъ философомъ, каковъ, напримеръ, авторъ этой книги, то онъ понялъ-бы, что трудомъ люди называютъ то, что они должны делать, а удовольствiемъ - что они делаютъ по собственному желанiю. Онъ понялъ-бы, почему деланiе искусственныхъ цветовъ или занятiе почтальона считается трудомъ, а играть въ кегли или всходить на Монбланъ - удовольствiемъ.