Похождения Тома Сойера.
Глава третья

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Когда Томъ явился къ тете Полли, она сидела у открытаго окна, въ комнате, служившей въ одно и то же время и спальней, и гостиной, и столовой, и библiотекой. Теплый летнiй воздухъ, мирная тишина, запахъ цветовъ, убаюкивающее жужжанiе пчелъ произвели на нее свое действiе; она задремала, держа въ рукахъ чулокъ, который вязала. На ея коленяхъ спала кошка, постоянно бывшая съ нею. Для безопасности, очки были подняты на лобъ до самыхъ волосъ, уже седыхъ. Она была уверена, что Томъ давнымъ-давно успелъ убежать, не окончивъ работы, и потому очень удивилась, когда онъ такъ храбро вошелъ въ ея комнату.

-- Можно мне теперь идти играть, тетя? - спросилъ онъ.

-- Какъ, уже? Сколько-же ты успелъ выкрасить?

-- Весь заборъ, тетя.

-- Томъ, не ври! Ты знаешь, что я этого терпеть не могу!

-- Да правда-же, тетя. Все готово.

Тетя Полли, повидимому, мало доверяла словамъ Тома; она встала со своего места, чтобы самой удостовериться, говоритъ-ли онъ правду; она была-бы очень довольна, если-бы ей удалось найти хоть пятую долю того, что говорилъ Томъ. Когда-же она увидела, что весь заборъ, действительно, былъ выбеленъ, и притомъ не кое-какъ, а покрытъ толстымъ слоемъ известки, удивленiю и радости ея не было границъ.

-- Однако! - воскликнула она. - Говорить нечего - ты можешь работать, когда захочешь! Но это, впрочемъ, съ тобой редко бываетъ, Томъ, - прибавила она, чтобы немного убавить похвалу. - Ну, ступай играть; только, смотри, не очень запаздывай, а то я тебе задамъ!

-- Тетя Полли была въ такомъ восторге отъ подвига своего племянника, что, прежде чемъ окончательно отпустить его, взяла его съ собой въ кладовую и выбрала самое большое, спелое яблоко, которое и передала ему, прибавивъ, что трудолюбiе и прилежанiе всегда награждаются. Пока она заканчивала свою маленькую проповедь удачно подобраннымъ изреченiемъ изъ Священнаго Писанiя, Томъ потихоньку стащилъ кусокъ пирога, чтобы еще больше вознаградить себя за свои труды.

Выйдя на дворъ, Томъ увиделъ Сида, который шелъ по наружной лестнице, ведшей въ верхнiй этажъ. Черезъ секунду въ рукахъ нашего героя очутилась целая куча комковъ земли, которые градомъ посыпались на беднаго Сида. Прежде чемъ тетя Полли успела собраться съ мыслями и поспеть на помощь, шесть или семь комковъ попали въ намеченную цель, а Томъ перелезъ черезъ заборъ и исчезъ изъ вида. Хотя въ заборе и были ворота, но Томъ не любилъ терять времени и пользовался ими очень редко. Теперь онъ былъ спокоенъ: предательство Сида относительно воротника рубашки, зашитой черными нитками, было наказано. "Другой разъ онъ побоится делать неуместныя замечанiя!" - подумалъ Томъ.

Пробравшись сзади конюшенъ, Томъ прошелъ вдоль задняго забора и, очутившись вне опасности быть пойманнымъ и наказаннымъ, бегомъ пустился къ городской площади, где, согласно уговору, состоявшемуся утромъ, должно было произойти сраженiе между двумя враждебными армiями мальчиковъ. Начальникомъ одной изъ нихъ былъ самъ Томъ, а другой - его закадычный другъ, Джо Гарперъ. Оба эти великiе полководца сами не принимали участiя въ рукопашномъ бое: они обыкновенно сидели вместе на пригорке и руководили действiями своихъ армiй, передавая приказанiя черезъ адъютантовъ. После долгаго, упорнаго боя победу одержало на этотъ разъ войско Тома. Сосчитавъ убитыхъ, обменявшись пленными и условившись относительно дня новаго сраженiя, обе армiй разошлись, и ТоiСгы отправился домой.

Проходя мимо дома бургомистра, онъ увиделъ въ саду незнакомую маленькую девочку - прелестное, нежное существо съ голубыми глазами и русыми волосами, заплетенными въ две толстыя косы; на ней было летнее платьице и вышитые панталончики. Нашъ полководецъ, одержавшiй столько победъ, на этотъ разъ самъ былъ побежденъ безъ боя. Некая Эмми Лауренсъ мигомъ исчезла изъ его сердца, не оставивъ после себя и следа. Томъ воображалъ, что безумно влюбленъ въ Эмми, а теперь оказывалось, что все это были одни только пустяки. Онъ ухаживалъ за Эмми въ теченiе несколькихъ месяцевъ, и не далее какъ неделю тому назадъ она сама призналась, что отвечаетъ на его любовь, а теперь - одинъ взглядъ, брошенный на незнакомую девочку, и Эмми навсегда исчезла изъ его сердца.

Томъ украдкой сталъ следить за прелестной незнакомкой, но вскоре убедился, что она его заметила. Тогда онъ сделалъ видъ, что и не думаетъ смотреть на нее и началъ выкидывать разные Фокусы, чтобы обратить на себя еще большее вниманiе. Сделавъ несколько замысловатыхъ гимнастическихъ упражненiй, онъ покосился на девочку и въ ужасе заметилъ, что она направляется къ крыльцу дома. Однимъ прыжкомъ онъ очутился у изгороди, огорченный до глубины души, но все-таки надеясь, что она раздумаетъ и побудетъ еще въ саду. Девочка съ минуту постояла на ступенькахъ крыльца и затемъ быстро поднялась наверхъ. Томъ тяжело вздохнулъ, едва ея нога коснулась порога, но черезъ секунду лицо его просiяло: прежде чемъ скрыться за дверью, она перебросила черезъ заборъ цветокъ. Томъ живо подскочилъ къ нему, но, не доидя до него несколькихъ шаговъ, остановился, и, закрывъ ладонью глаза, какъ-будто защищая ихъ отъ солнца, притворился, что смотритъ вдоль улицы, точно увиделъ тамъ что-нибудь особенное. Затемъ онъ наклонился, поднялъ съ земли соломинку и сталъ пробовать установить ее у себя на носу, откинувъ голову далеко назадъ. Проделывая все это, онъ незаметно приблизился къ цветку и, наконецъ, коснулся его своей босой ногой. Схватить его между пальцами и ускакать на одной ноге за уголъ ближайшаго дома было уже деломъ только несколькихъ секундъ. Но Томъ скрылся лишь на одно мгновенiе - ровно на столько времени, чтобы успеть спрятать цветокъ за куртку близъ сердца или, вернее, желудка: Томъ былъ очень не силенъ въ анатомiи.

Затемъ онъ опять вернулся и ходилъ передъ заборомъ до самого вечера, время-отъ-времени. выкидывая какой-нибудь замечательный фокусъ. Но хорошенькая блондинка больше не показывалась, и Тому приходилось утешаться мыслью, что она, наверное, следитъ за нимъ изъ какого-нибудь окна, и что, такимъ образомъ, его труды не пропадаютъ даромъ. Наконецъ, ему волейневолей пришлось направиться домой. Голова его была полна самыхъ чудныхъ виденiй.

Все время за ужиномъ онъ былъ въ такомъ веселомъ настроенiи, что тетя Полли не переставала ломать себе голову надъ темъ, "что это случилось съ мальчишкой?" Выговоръ за нападенiе на Сида онъ выслушалъ очень спокойно и тотчасъ-же забылъ о немъ. Когда тетя Полли больно ударила его по рукамъ, заметивъ, что онъ тайкомъ стащилъ несколько кусковъ сахара, онъ только заметилъ:

-- Тетя, ведь ты не бьешь Сида, когда онъ беретъ сахаръ!

-- За то онъ никогда не мучаетъ меня, какъ ты. Если за тобой не смотреть, то ты готовъ утащить всю сахарницу.

Сказавъ это, тетя Полли вышла зачемъ-то въ кухню. Сидъ, радуясь тому, что его не накажутъ, протянулъ руку къ сахарнице и насмешливо посмотрелъ на Тома. Но, увы! - рука его дрогнула сахарница выскользнула изъ его пальцевъ, упала на полъ и разбилась вдребезги. Томъ былъ въ восторге, въ такомъ восторге, что едва сдерживался, чтобы не вскочить со своего места и не начать плясать. Но онъ решилъ молчать и ждать, пока не войдетъ тетя Полли и не спроситъ, кто разбилъ сахарницу. Тогда онъ разскажетъ всю правду и - о, радость! - наконецъ-то хваленый, "образцовый мальчикъ" получитъ хорошую трепку. Томъ сгоралъ онъ нетерпенiя. Наконецъ, тетя Полли вошла и, какъ вкопанная, остановилась передъ осколками сахарницы; глаза ея сверкали гневомъ. "Ну, вотъ, сейчасъ начнется представленiе!" - подумалъ Томъ съ радостью, но въ ту-же минуту почувствовалъ, какъ кто-то схватилъ его за шиворотъ, стащилъ со стула и началъ наделать однимъ ударомъ за другимъ. Рука разгневанной тетушки уже замахнулась въ третiи разъ, когда, наконецъ, Томъ громко закричалъ, вне себя отъ удивленiя и негодованiя:

-- Постой, Фета! За что ты меня бьешь? Ведь это Сидъ разбилъ сахарницу!

Тетя Полли въ смущенiи остановилась, между темъ какъ Томъ кротко смотрелъ ей прямо въ глаза, ожидая, что она сейчасъ бросится обнимать и утешать его и начнетъ просить прощенiя. Но тетя только сказала:

-- Ну, чтожъ изъ этого? Не беда, если тебе и попало лишнiй разъ. Ты, наверное, и безъ того заслужилъ наказанiе.

какъ что могла она сказать ему, кроме того, что она, действительно, виновата передъ нимъ. Разсуждая такимъ образомъ, она промолчала и съ смущеннымъ сердцемъ принялась за свое вязанье. Томъ забился въ уголъ и погрузился въ печальныя мысли. Онъ зналъ, что въ душе тетя Полли готова стать передъ нимъ на колени, и это очень льстило его самолюбiю, но онъ твердо решилъ не делать никакихъ шаговъ къ примиренiю. Онъ виделъ, что она время-отъ-времени смотритъ на него изъ-подъ очковъ глазами, полными слезъ, точно прося у него прощенiя, но онъ притворился, что ничего не замечаетъ, и продолжалъ думать. Онъ представлялъ себе, что онъ боленъ и лежитъ при смерти на своей постели; тетя наклоняется надъ нимъ и умоляетъ его простить ее, но онъ молча отворачивается и умираетъ. Каково ей будетъ тогда? - Или, его приносятъ домой бездыханнымъ, съ мокрыми волосами, бледнымъ лицомъ: его нашли въ реке, где онъ нашелъ себе вечный покой. Какъ тогда бросится къ нему тетя Полли, какъ она будетъ плакать и молиться, чтобы Богъ вернулъ ей ея мальчика! А онъ будетъ лежать холодный и неподвижный, онъ - бедный маленькiй мученикъ!

Томъ, наконецъ, такъ расчувствовался отъ всехъ этихъ мыслей, что готовъ былъ расплакаться; на глаза его навернулись слезы, которыя потекли по его щекамъ и капали съ кончика носа; когда онъ попробовалъ смигнугь ихъ. Но, несмотря на это, ему было такъ прiятно растравлять свое горе, что всякое постороннее вмешательство показалось бы ему оскорбленiемъ его чувствъ. Поэтому, когда въ комнату вбежала его двоюродная сестра Мэри - веселая и радостная после недельнаго пребыванiя въ деревне, куда она ездила гостить и откуда только-что вернулась, - то онъ, мрачный, какъ туча, поспешилъ уйти изъ дома.

Онъ пошелъ къ реке, где никто не могъ ему помешать предаваться своимъ мрачнымъ мыслямъ. Взобравшись на плотъ, причаленный къ берегу, онъ сталъ смотреть въ воду. Какъ было бы хорошо, если бы онъ могъ сразу утонуть, самъ не зная объ этомъ и не испытывая, никакихъ мученiй! Затемъ онъ вспомнилъ о цветке, брошенномъ ему черезъ заборъ, и вынулъ его изъ-подъ куртки; онъ уже завялъ и поблекъ. Это еще более усилило мрачное настроенiе Тома. Пожалела-ли бы она его, если бы это улицамъ. Около половины одиннадцатаго онъ очутился въ маленькой улице, где жила обожаемая незнакомка, и остановился передъ знакомымъ садикомъ. Въ доме все было тихо, только въ одномъ изъ оконъ второго этажа виднелся светъ. Не въ той-ли комнате жила она? Томъ перелезъ черезъ заборъ и подкрался подъ самое окно. Въ теченiе несколькихъ минутъ онъ смотрелъ наверхъ и потомъ легъ на землю, сложивъ руки на груди и держа въ нихъ заветный цветокъ. Вотъ такъ хотелъ онъ умереть - подъ открытымъ небомъ, не имея ни крова надъ головой, ни друга, который отеръ бы предсмертный потъ съ его лба, ни любящаго человека, который склонился бы надъ нимъ въ последнiя минуты! А утромъ, открывая окно, чтобы полюбоваться яснымъ небомъ, она увидала бы его и, можетъ-быть, уронила бы слезу на бедный трупъ и вздохнула бы надъ молодой жизнью, такъ рано подкошенной смертью!

Вдругъ окно распахнулось, раздался визгливый голосъ служанки, и целый потокъ холодной воды окатилъ трупъ беднаго, покинутаго всеми мученика

же исчезнувшая въ темноте.

Спустя немного времени, Томъ былъ уже дома и, раздевшись, разсматривалъ свое промокшее платье при свете сальнаго огарка. Сидъ, проснувшiйся при его приходе, хотелъ ему что-то сказать, но благоразумно решилъ промолчать: видъ Тома былъ слишкомъ грозенъ. Наконецъ, Томъ забрался подъ одеяло, отбросивъ въ сторону такiя непрiятныя формальности, какъ молитва и мытье рукъ, что Сидъ принялъ себе къ сведенiю.