| Автор: | Твен М., год: 1876 |
| Категории: | Приключения, Детская литература, Роман |
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.
На чистомъ, безоблачномъ небе сiяло яркое солнце и заливало своими лучами маленькiй, мирный городокъ. Было воскресенье. После завтрака тетя Полли прочла молитву, примешивая къ изреченiямъ Священнаго Писанiя собственныя нравоученiя, и закончила со чтенiемъ главы изъ книги Моисея.
Затемъ Томъ собрался съ силами и отправился "зубрить" тексты изъ библiи. Сидъ, какъ прилежный и умный мальчикъ, давнымъ-давно уже успелъ приготовить свои уроки. Томъ съ рвенiемъ принялся за пять стиховъ изъ нагорной проповеди, которые онъ выбралъ, потому что они были короче всехъ, которые онъ только могъ найти во всемъ Евангелiи.
Черезъ полчаса онъ уже имелъ кое-какое представленiе о своемъ уроке, но оно было очень смутно, потому что постоянно думать объ одномъ и томъ-же Томъ не былъ въ силахъ, и его мысли постоянно витали, неизвестно где, а руки были заняты то однимъ, то другимъ. Наконецъ, Мэри сжалилась надъ нимъ, взяла книгу и начала спрашивать урокъ, между темъ какъ онъ кое-какъ старался выбраться изъ окружавшаго его тумана.
-- Блаженна... а... а... а...
-- Нищiе...
-- Да, да, помню! нищiе... а... а...
-- Духомъ...
-- Духомъ... Блаженни нищiе духомъ, ибо они...
-- Ибо ихъ есть...
-- Да-да-да! Постой! Блаженни нищiе духомъ, ибо ихъ есть царствiе небесное. Блаженни плачущiе, ибо они...
-- У?...
-- Ибо они... а... а...
-- Уте...
-- Ибо они уте... да почемъ я знаю, что они сделаютъ!
-- Утешатся!
-- Да-да! Теперь я вспомнилъ! Блаженни плачущiе, ибо они... а... а... плачущiе, ибо они.... да что же они?! Почему ты мне не подскажешь, Мэри? Какъ тебе не стыдно дразнить меня, да еще въ воскресенье!
-- Ахъ, Томъ, какой ты глупый! Я вовсе не хочу тебя дразнить, я хочу только помочь тебе. Пойди, поучи еще немного, ты, наверное, скоро запомнишь это, а потомъ я тебе кое-что подарю. Слышишь?
-- Хорошо, хорошо, я сейчасъ пойду. Только скажи сначала, что ты мне хочешь подарить?
-- Да, я это знаю. Такъ хорошо-же! Давай сюда книгу, Мэри, я мигомъ выдолблю все пять стиховъ.
Действительно, вскоре урокъ былъ "выдолбленъ" Томомъ, и "выдолбленъ" такъ, что лучшаго нельзя было и желать. Этому содействовали, конечно, две причины: во-первыхъ, любопытство, а во-вторыхъ, самый подарокъ, который оказался совсемъ новымъ перочиннымъ ножикомъ, стоющимъ, по крайней мере, двадцать пять центовъ. Правда, ножикъ былъ не очень острый и ручка его была сделана не изъ слоновой кости, но онъ отлично резалъ дерево, въ чемъ Томъ очень скоро убедился, начавъ вырезывать свои вензеля на дверце шкапа. Затемъ онъ принялся было за обеденный столъ, но тутъ его позвали: было уже пора собираться въ воскресную школу.
Мэри дала ему жестяной тазъ съ водой и кусокъ мыла, и онъ вышелъ на дворъ. Тамъ онъ поставилъ тазъ на скамеечку, обмакнулъ мыло въ воде и положилъ его рядомъ съ тазомъ, затемъ вылилъ всю воду на землю, засучилъ рукава и, вернувшись обратно въ кухню, началъ усердно тереть полотенцемъ совершенно сухое лицо. Но Мэри было не такъ-то легко обмануть: она вырвала у него изъ рукъ полотенце и громко воскликнула:
Томъ несколько сконфузился, и когда тазъ снова наполнили водой, то онъ собрался съ духомъ и, постоявъ передъ нимъ несколько секундъ въ нерешимости, скрепя сердце, принялся за умыванiе. Когда онъ опять вернулся въ кухню съ зажмуренными глазами и ощупью отыскивая полотенце, съ его лица текли целые потоки мыльной воды. Однако, такого подвига съ его стороны оказалось недостаточно: чистое пространство доходило лишь до подбородка, дальше же вся шея была черна, какъ сажа. Мэри потеряла терпенiе и сама принялась за дело, и скоро Томъ вышелъ изъ ея рукъ чистенькимъ и беленькимъ, съ тщательно причесанными кудрями. Эти кудри были настоящимъ несчастiемъ для Тома, такъ какъ онъ находилъ ихъ слишкомъ женственными; онъ стыдился ихъ и делалъ все возможное, лишь бы пригладить ихъ. Затемъ Мэри вынула его праздничное платье, которое въ теченiе целыхъ двухъ летъ онъ надевалъ лишь по воскресеньямъ. Это платье называлось просто "другимъ платьемъ"; отсюда легко заключить, насколько великъ былъ гардеробъ Тома. Когда онъ наделъ это "другое платье", Мэри аккуратно застегнула на немъ курточку, надела ему на шею белый воротничокъ, обчистила его всего щеткой, и, въ заключенiе, подала ему коричневую соломенную шляпу съ желтыми крапинками. Въ этомъ наряде Томъ казался очень хорошенькимъ, но было видно, что такой парадный костюмъ его страшно стесняетъ. И действительно, чистое, не разорванное платье было для него настоящимъ наказанiемъ: ежеминутно приходилось думать о томъ, какъ бы его не разорвать или не выпачкать.
Томъ надеялся, что Мэри, по крайней мере, забудетъ о башмакахъ, но увы: башмаки стояли тутъ-же, старательно вымазанные саломъ. При виде этого, нашъ герой окончательно потерялъ терпенiе и началъ ворчать, что его вечно заставляютъ делать то, чего ему вовсе не хочется.
-- Ну, Томъ, не упрямься. Прошу тебя: сделай это для меня, - начала упрашивать Мэри.
Делать было нечего, и Томъ, ворча, наделъ и эти орудiя пытки. Мэри живо справилась со своимъ туалетомъ, и все трое отправились въ воскресную школу - место, которое Томъ ненавиделъ такъ же сильно, какъ любили его Сидъ и Мэри.
по собственному желанiю, третiй-же - имея въ виду цели, вовсе не относящiяся къ молитве.
У входа Томъ немного отсталъ и подошелъ къ товарищу, тоже одетому по-праздничному.
-- Послушай, Билль, есть у тебя желтый билетикъ?
-- Да!
-- Что ты возьмешь за него?
-- Кусокъ лакрицы и крючокъ отъ удочки.
-- Покажи-ка!
Томъ показалъ обе вещи, Билль осмотрелъ ихъ, и мена состоялась. Затемъ Томъ выменялъ еще три красныхъ и два синихъ билетика. Въ теченiе десяти или пятнадцати минутъ онъ продолжалъ скупать билетики, подкарауливая мальчиковъ, входившихъ въ церковь, и въ результате набралъ ихъ изрядное количество. Наконецъ, онъ вошелъ въ церковь вместе съ целой толпой мальчиковъ и девочекъ, селъ на свое место и тотчасъ же затеялъ ссору со своимъ соседомъ. Учитель, серьезный, добродушный старикъ, поспешилъ вмешаться въ дело, но едва онъ отвернулся, какъ Томъ дернулъ за волосы сидевшаго впереди него мальчика и укололъ иголкой другого соседа въ руку. Последнiй невольно вскрикнулъ и такъ какъ Томъ, какъ ни въ чемъ не бывало, уткнулся въ свою книгу, то соседъ и получилъ строгiй выговоръ отъ учителя. Весь классъ Тома былъ на одинъ покрой: безпокойный, невнимательный и шаловливый Когда пришлось отвечать уроки, ни одинъ изъ школьниковъ не зналъ заданнаго какъ следуетъ. За каждые два стиха изъ евангелiя, отвеченные безъ ошибки, учитель выдавалъ маленькiй синiй билетикъ съ напечатаннымъ на немъ текстомъ изъ См, Писанiя. Получившiй десять синихъ билетиковъ могъ обменять ихъ на одинъ красный, за каждые же десять красныхъ выдавался желтый. Счастливецъ, собравшiй такимъ образомъ десять желтыхъ билетиковъ, получалъ въ награду за прилежанiе небольшую библiю въ очень простомъ переплете (стоила она какихъ-нибудь сорокъ центовъ). Кто изъ моихъ читателей имелъ-бы настолько терпенiя и прилежанiя, чтобы выучить наизусть две тысячи стиховъ, если-бы даже за это ему обещана была роскошная библiя съ иллюстрацiями Густава Доре? А, между темъ, Мэри удалось прiобрести упорнымъ двухлетнимъ трудомъ две библiи. Только немногимъ изъ старшихъ учениковъ, и то изъ самыхъ прилежныхъ и усидчивыхъ, удавалось собрать нужное количество желтыхъ билетиковъ и получить библiю. Поэтому выдача библiи происходила при очень торжественной обстановке и была целымъ событiемъ въ школе. Получавшiй награду становился героемъ дня и это обстоятельство часто воспламеняло сердца остальныхъ школьниковъ такъ сильно, что они начинали усердно учиться, по крайней мере въ теченiе двухъ недель. Получить такое отличiе - было горячимъ желанiемъ и Тома - не потому, конечно, что ему было интересно иметь библiю, нетъ - но его соблазнила слава и величiе, которыя окружали счастливца.
Въ конце урока у кафедры появился директоръ школы съ закрытымъ молитвенникомъ въ рукахъ, между страницъ котораго онъ засунулъ свой указательный палецъ, и попросилъ уделить ему несколько минутъ вниманiя. Когда директоръ воскресной школы произноситъ съ кафедры речь, то молитвенникъ почему-то является для него такой-же необходимой вещью, какъ тетрадка нотъ въ рукахъ певца, выходящаго петь передъ публикой. Почему это такъ делается - трудно сказать: всемъ известно, что въ этихъ случаяхъ ни тотъ, ни другой никогда не пользуются обоими названными предметами. Директоръ воскресной школы въ городке С.-Петербурге былъ худощавымъ, небольшого роста человекомъ летъ около двадцати пяти съ рыжей козлиной бородкой и рыжими-же волосами. Лицо его было серьезно, а голосъ звучалъ очень торжественно, когда онъ началъ свою речь:
въ окно. Неужели ты думаешь, девочка, что я сижу тамъ, на дворе, где-нибудь на дереве и разсказываю птичкамъ о нашемъ Спасителе? а? (Сдержанный смехъ среди школьниковъ). И такъ, прежде всего я долженъ вамъ сказать, что мне очень прiятно видеть передъ собой столько веселыхъ, чисто вымытыхъ личиковъ, которыя пришли сюда, въ это священное. место, чтобы выучиться быть хорошими, добрыми и честными...
И такъ далее, и такъ далее. Нетъ никакой надобности приводить речь директора до конца; она была похожа на все речи, которыя говорятся въ такихъ случаяхъ и которыя известны каждому изъ насъ.
Последняя половина речи несколько разъ прерывалась проказами и шопотомъ школьниковъ, мешавшими, слушать даже такимъ непоколебимымъ любителямъ знанiя и просвещенiя, какъ Сидъ и Мэри. Но когда по смыслу речи и голосу оратора стало видно, что речь близится къ концу, всякiй шумъ затихъ и конецъ ея былъ всеми встреченъ общей молчаливой благодарностью.
Большая часть шума въ продолженiе речи директора была вызвана событiемъ, настолько-же замечательнымъ, насколько и редкостнымъ - въ церковь вошли постороннiе посетители! Это были: бургомистеръ и два господина: одинъ - очень старый и дряхлый, другой-же - помоложе и более статный, хотя съ поседевшими уже волосами. Съ ними вошла еще дама, повидимому жена последняго, съ девочкой, которую она вела за руку. Все утро передъ темъ Томъ чувствовалъ себя очень неловко: его мучила совесть, и онъ не могъ безъ стыда взглянуть на Эмми Лауренсъ, преследовавшую его нежными взглядами. Увидевъ-же теперь вошедшую девочку, онъ забылъ объ угрызенiяхъ совести и тотчасъ-же началъ выделывать разныя штуки, чтобы обратить на себя вниманiе - толкалъ соседей, дергалъ ихъ за волосы, строилъ гримасы, однимъ словомъ, пускалъ въ ходъ все средства, которыми, по его мненiю, можно было покорить сердце маленькой девочки. Одно только немного омрачало его веселость: это было воспоминанiе о томъ позоре, который онъ испыталъ въ саду этого ангела, но въ своемъ увлеченiи Томъ скоро пересталъ думать объ этомъ непрiятномъ случае. Вошедшiе посетители заняли самыя почетныя места, и, когда директоръ окончилъ свою речь, выяснилось, кто они были. Статный седой господинъ оказался очень важной особой: это былъ не кто иной, какъ главный судья округа - высшiй сановникъ, какого когда-либо приходилось видеть детямъ, собравшимся въ школе. Они смотрели на него съ любопытствомъ и нетерпенiемъ, но въ το-же время и со страхомъ ожидали, когда онъ заговоритъ. Прiехалъ онъ изъ Константинополя - городка, лежащаго въ двенадцати миляхъ отъ С.-Петербурга, следовательно, онъ успелъ таки попутешествовать и кое-что повидать на своемъ веку. Было очень возможно, что онъ бывалъ и въ самомъ Вашингтоне {Вашингтонъ - столица Сев.-Американскихь Соединенныхъ Штатовъ.} и виделъ тамъ "Белый Домъ" {"Белый Домъ" - дворецъ президента Соединенныхъ Штатовъ.}. Все это, въ глазахъ детей, придавало судье столько важности, что они притаили дыханiе и молча таращили на него глаза. Передъ ними былъ великiй судья Тачеръ, братъ бургомистра ихъ городка и дядя Вилли Тачера, который, нисколько не смущаясь, соскочилъ со своей скамейки и подаль руку великому человеку съ такимъ видомъ, какъ-будто это было самымъ обыкновеннымъ деломъ. Если-бы Вилли слышалъ шопотъ, пронесшiйся при этомъ между школьниками, онъ невольно долженъ-бы былъ возгордиться.
-- Смотри, смотри, Джимъ! Онъ подходитъ къ нему... подаетъ ему руку! Каково! Да я бы готовъ былъ отдать целыхъ три стеклянныхъ шарика, чтобы быть на его месте!
"отличиться": онъ, какъ сумасшедшiй, бегалъ взадъ и впередъ, отдавалъ приказанiя, хвалилъ однихъ, делалъ выговоры другимъ. Не отставалъ отъ него въ этомъ отношенiи и библiотекарь, суетившiйся точно на пожаре съ целой охапкой книгъ подъ мышкой. Вообще, после того какъ въ воскресную школу прибыли постороннiе посетители, она сразу преобразилась. Все о чемъ-то усиленно хлопотали, бегали изъ угла въ уголъ и наперерывъ старались показать себя съ самой лучшей стороны. Молодыя учительницы, сладко улыбаясь, наклонялись надъ ученицами, которыхъ только-что бранили, и очень мило грозили пальчиками непослушнымъ школьникамъ и ласково гладили по головке прилежныхъ и послушныхъ; молодые учителя громко читали свои наставленiя и всячески старались доказать, что пользуются влiянiемъ на своихъ питомцевъ; маленькiя девочки-ученицы старались "отличиться" по-своему, мальчики выбивались изъ силъ, чтобы перещеголять ихъ, притомъ съ такимъ усердiемъ, что въ воздухе безпрерывно носилась целая туча бумажныхъ шариковъ. Но несмотря на всю эту суету, великiй человекъ оставался совершенно спокойнымъ и только улыбался, сознавая, что причиной всей суматохи былъ онъ, только онъ. Чтобы окончательно довершить блаженство директора школы, не хватало только одного - иметь возможность наградить какого-нибудь мальчика библiей за выученные две тысячи стиховъ. Но - увы! - по справкамъ, которыя онъ навелъ, оказалось, что только у несколькихъ лучшихъ учениковъ было по два, по три желтыхъ билетика.
И вдругъ, въ самый последнiй моментъ, когда, казалось, уже всякая надежда исчезала, со своего места всталъ Томъ Сойеръ и смело протянулъ девять желтыхъ, девять красныхъ и десять синихъ билетиковъ. Это было ударомъ грома при безоблачномъ небе! Директоръ окончательно растерялся - ничего подобнаго онъ не ожидалъ; но билетики были на-лицо, съ этимъ нельзя было не согласиться. И вотъ, Тома повели на возвышенiе, где сиделъ судья и прочiе гости; оттуда провозгласили и великую новость; впечатленiе, которое она произвела, было потрясающее: все точно окаменели и смотрели на Тома, какъ на величайшее чудо въ свете; на время былъ забытъ даже самъ господинъ главный судья Все мальчики сгорали отъ зависти, въ особенности же те, которые только теперь поняли, съ какой целью выменялъ у нихъ Томъ билетики. Они презирали и проклинали самихъ себя, что дали себя такъ ловко надуть.
Между темъ, награда была выдана Тому съ такой торжественностью, какую только могъ придумать бедный директоръ: онъ чувствовалъ, что дело не совсемъ чисто, и въ то же время не зналъ, какъ объяснить себе подобный случай. И действительно, разве возможно было предполагать, чтобы такой мальчикъ, мальчикъ, который едва-едва могъ запомнить два - три стиха, былъ въ состоянiи выучить ни больше, ни меньше, какъ две тысячи стиховъ! Эмми Лауренсъ ликовала и старалась всеми силами показать это Тому, но онъ даже не хотелъ взглянуть на нее. Это сильно удивило и огорчило девочку, но затемъ въ ея голове мелькнуло подозренiе и она решила наблюдать; неосторожный взглядъ Тома на дочь судьи объяснилъ ей все. Бедная Эмми едва удерживалась отъ слезъ: она ревновала, сердилась и начала ненавидеть весь светъ, и больше всехъ, разумеется, Тома.
Тома представили судье; но языкъ не повиновался ему, онъ едва могъ дышать отъ волненiя, охватившаго его. Объяснялось это, конечно, отчасти величiемъ человека, къ которому его подвели, но главнымъ образомъ темъ, что ведь онъ былъ ея
-- Томъ.
-- Ну, разве такъ? Разве тебя зовутъ только Томомъ.
-- Томасъ.
-- Вотъ, вотъ! Но ведь этого мало. У тебя есть, вероятно, и фамилiя, не такъ-ли, мой милый?
"сэръ" или "господинъ судья". Надо быть вежливымъ.
-- Томасъ Сойеръ, господинъ судья!
-- Вотъ это хорошо! Ты славный мальчикъ! очень хорошiй мальчикъ! Две тысячи стиховъ изъ библiи - очень много, очень много! Но знай, Томасъ, что ты никогда не раскаешься въ томъ, что ихъ выучилъ. Знанiе дороже всего на свете; безъ него трудно быть хорошимъ и умнымъ человекомъ. И когда ты вырастешь, мой другъ, и будешь, быть-можетъ, великимъ человекомъ, ты вспомнишь о своемъ детстве и скажешь: всемъ этимъ я обязанъ воскресной школе, въ которой я учился, добрымъ учителямъ, которые давали мне уроки, господину директору, который поощрялъ меня и подарилъ мне библiю, прекрасную, роскошную библiю. Вотъ что ты скажешь тогда, Томасъ, и почувствуешь, что эти две тысячи стиховъ ты не отдалъ-бы ни за какiя деньги! А теперь ты, можетъ-быть, скажешь этой лэди и мне что-нибудь изъ того, что ты выучилъ? Напримеръ, ты, конечно, знаешь, какъ звали всехъ двенадцать апостоловъ? Такъ скажи намъ, какъ звали первыхъ двухъ, которые пошли за Іисусомъ Христомъ?
Въ продолженiе всей речи судьи Томъ безпокойно вертелъ пуговицу на куртке и казался очень смущеннымъ. При последнемъ-же вопросе онъ покраснелъ, какъ кумачъ, и опустилъ глаза. Директоръ былъ готовъ провалиться сквозь землю: онъ отлично зналъ, что Томъ неспособенъ ответить на самый простой вопросъ. Темъ не менее, онъ счелъ нужнымъ ободрить своего ученика:
-- Отвечай-же этому джентльмену, Томасъ, не бойся!
-- Я знаю, мне ты ответишь, - сказала дама, - и такъ, первыхъ двухъ апостоловъ звали...
-- Давидомъ и Голiафомъ!
Изъ жалости опустимъ занавесь, чтобы не видеть окончанiя этой сцены. Умолчимъ также и о томъ, что было после, когда тетя Полли узнала о награде, полученной Томомъ.