Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава XV. Самаритяне.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Теккерей У. М., год: 1862
Категория:Роман

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава XV. Самаритяне. (старая орфография)



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

Глава XV. 

САМАРИТЯНЕ.

Дети подбежали к своему приятелю с распростертыми ручками и с улыбкой приветствия. Филипп погладил их по голове и сел с весьма печальным лицом за наш семейный стол.

- Ах, друзья! сказал он: - вы знаете всё!

- Да, знаем, отвечала грустно Лора, которая всегда сострадала несчастьям других.

- Как! это ужь разнеслось по городу? спросил бедный Филипп,

- Мы получили письмо от вашего отца сегодня.

Мы принесли ему письмо и показали особенную, ласковую приписку к нему.

- Его последняя мысль была к вам, Филипп! вскричала Лора: - посмотрите на эти последния добрые слова!

Филипп покачал головою.

- Не все неправда, что тут написано, но не всё и правда.

И Филипп Фирмин огорчил нас известием, которое он сообщил нам. В Старую Паррскую улицу явились уже сотни кредиторов. Перед отъездом доктор забрал значительные суммы от тех опасных капиталистов, к которым он последнее время прибегал. У них было безчисленное множество недавно подписанных векселей, по которым отчаянный человек набрал денег. Он уверял, будто разделился поровну с Филиппом, но себе он взял большую часть, а Филиппу оставил двести фунтов из его собственных денег. Всё остальное исчезло. Капитал Филиппа был продан. Отец его обманом воспользовался подписью опекуна, и Филипп Фирмин, слывший таким богатым, сидел нищим в моей комнате. К счастью, у него было мало, и то ничтожных долгов. Ну, он должен работать. Молодой человек, разорившийся в двадцать-два года, с двумя стами ф. с. в кармане, вряд ли понимает, что он разорён. Он продаст лошадей - наймёт квартиру - у него есть чем прожить год. Мы даже давно не видали Филиппа в таком бодром расположении духа.

- Теперь у меня спала тягость с души, сказал нам Филипп. - Сам не понимая зачем и почему, я давно уже ждал этого. На лице моего бедного отца было написано разорение; а когда эти полицейские явились вчера в Старую Паррскую улицу, мне казалось будто я знал их прежде. Я видел во сне их птичьи клювы.

- Этот несчастный генерал Бэйнис, принимая на себя опеку над имением вашей матери, принял вместе с нею и всю ответственность. Если часовой заснёт на своим посту, он должен быть наказан, сказал очень строго мистер Пенденнис.

- Великий Боже! не-уже-ли вы хотите, чтобы я разорил старика с таким большим семейством? вскричал Филипп.

- Нет, я не думаю, чтобы Филипп это сделал, сказала моя жена и на лице её выразилось удовольствие.

- Тот, это принимает на себя обязанность, должен исполнять её, моя милая! вскричал хозяин дома.

- Так я должен заставить старика поплатиться за вину моего отца? Если я это сделаю, пусть же я умру с голода! закричал Филипп.

- Итак, эта бедная Сестрица понапрасну принесла жертву, сказала мне после со вздохом моя жена. - А отец... о Эртёр! не могу тебе сказать, как был для меня противен этот человек. В нём было что-то ужасное, а обращение его с женщинами... о!...

- Если бы дул холодный сквозной ветер, моя милая, ты не могла бы более задрожать.

Женщины часто очень легко смотрят на разорение. Дайте им только возлюбленные предметы и - бедность кажется им ничтожным горем. А Филипп даже стал веселее, чем в прошлые годы. Побег доктора не мало возбудил толков в клубах. Теперь, когда он уехал, многие видят, что им давно было известно его разорение, что они всегда знали, что так кончиться должно. Об этом деле разговаривают, толкуют, преувеличивают, как обыкновенно бывает в подобных случаях. Это составило толков на целую неделю. Но всем было известно, что бедный Филипп самый значительный кредитор своего отца, и все смотрели на молодого человека довольно дружелюбными глазами, когда он явился в свой клуб после своей беды с пылающими щеками, с мучительным чувством стыда, воображая, что все будут избегать его как сына беглеца.

Нет, свет очень мало обратил внимания на его несчастье. Двое трое старых знакомых даже стали ласковее к нему, чем прежде. Некоторые говорят, что его разорение м необходимость работать принесут ему пользу. Только очень-очень немногие избегают его и делают вид будто не примечают, когда он приходит мимо. Между этими холодными физиономиями, вы, разумеется, узнаете лица всей Туисденской семьи. Три статуи, с мраморными глазами, не могли казаться каменнее тётушки Туисден и её двух дочерей, когда оне едут в своей величественной коляске мимо Филиппа. Мущины краснеют, когда видят его, а дяде Туисдену кажется немножко поздно начинать краснеть.

- Чорт его побери! Разумеется, он придёт за деньгами. Даукинс, помни, что меня нет дома, когда придёт молодой мистер Фирмин.

Так говорил лорд Рингуд. Ах! путешественники находят и самаритян и левитов на своём трудном жизненном пути! Филипп рассказывал нам с большим юмором о встрече своей с своим кузеном Рингудом Туисденом в клубе. Туисден забавлялся с некоторыми молодыми писарями, своими товарищами; по когда Филипп подошол, свирепо нахмурив брови и с своим победоносным видом, тот струсил и бежал. И неудивительно.

- Не-уже-ли вы думаете, говорил Туисден: - что я соглашусь сидеть в одной комнате с этим негодяем после того, как он поступил с моим семейством? Нет, сэр!

Итак, дверь в Бонашской улице уже не открывалась более для Филиппа Фирмина.

Но дверь в Бонашской улице охотно открывалась для другого джентльмэна. Великолепная лошадь, запряженная в кабриолет, подъезжает к этой двери каждый день. Пара лакированных сапог выпрыгивает из кабриолета и бежит по широкой лестнице, на верху которой кто-то ждёт с улыбкой приветствия - с тою же самою улыбкою, на том же самом диване - та же самая мама пишет письмо за своим столом. Прелестные букеты из Ковентгардена украшают комнату. Через полчаса мама выходит поговорить с ключницей, vous comprenez? Нет ничего особенно нового под луною. Захотели ли бы вы, по совести - вы, готовые считать поведение мисс Агнесы Туисден бездушным - захотели ли бы вы, чтобы она выплакала свои хорошенькие глазки о молодом человеке, который не очень её любил, которого она сама не очень любила и который теперь} сверх того, нищий с разоренным и обезславленным отцом, и сомнительного происхождения? Какая нелепость!

Когда, теснимый превосходным числом неприятеля, полководец принуждён отступить, мы любим, чтобы он выказал своё искусство, унеся с собой свои ружья, пушки, казну и лагерные принадлежности. Доктор Фирмин, побитый фортуною и принуждённый бежать, выказал превосходное искусство и хладнокровие в своём побеге и оставил весьма небольшую добычу в руках победоносного врага. Вина его славились между нашими эпикурейцами, с которыми он обедал: он любил похвастаться как достойный bon vivant, знающий цену разговора о вине после обеда, о количестве редкого вина, которое у него хранилось в запасе; но когда дело дошло до продажи его имущества, нашлись только пустые бутылки, и я боюсь что некоторые безсовестные кредиторы нашли в них скверное вино, которое выдавали публике за настоящий и заботливо набранный запас известного знатока. Известие об этом безчестном поступке дошло до доктора Фирмина в его убежище, и он высказал в своём письме великодушное и мужественное негодование на то, как кредиторы запятнали его честное имя и репутацию bon vivant. У него было дурное вино! Какой стыд! Он покупал у самых лучших виноторговцев, и платил или, лучше сказать, брал в долг за самую дорогую цену, потому что в последние годы доктор совсем не платил по счотам. Фирмин отретировался, мы не скажем, с воинскими почестями, но наивозможно менее повреждённый поражением. В доме у него не осталось ничего порядочного. Друг дома и Филиппа купил за несколько гиней портрет его матери, а собственный портрет доктора, я боюсь, был продан только за несколько шиллингов и среди хохота жидов. Мы говорили вполголоса, невинно думая, что дети не обращали внимания на наш разговор. Но вдруг мистер Пенденнис-младший, который всегда был приятелем Филиппа, сказал:

- Филипп, если вы ужь так очень бедны, стало быть вы голодны конечно. Возьмите же мой кусок хлеба с ветчиной. Я не хочу его, мама, прибавил он: - и ты знаешь, Филипп часто давал мне разные разности.

Филипп наклонился и поцаловал этого доброго маленького самаритянина.

- Я не голоден, Эрти, сказал он: - и я не не беден, чтобы у меня не нашлось - посмотри - славного нового шиллинга для Эрти!

- О Филипп, Филипп! кричит мама.

- Не бери денег, Эртер! кричит папа.

мужественным сердцем приготовился отдать назад монету.

- Он совсем новенький, и очень хорошенький, но я его не возьму, Филипп, благодарствуйте, сказал он очень покраснев.

- Если он не возьмёт, я клянусь, что отдам этот шиллинг извощику, сказал Филипп.

- Вы держали извощика всё это время? О Филипп, Филипп! опять закричала экономная мама.

- Потеря времени - потеря денег, милая мистрисс Пенденнис, сказал Филипп очень серьёзно. - Мне нужно быть во многих местах. Когда я разорюсь совсем, вы увидите, каким я сделаюсь скрягой! Я должен ехать к мистрисс Брандон, которая будет очень безпокоиться, бедняжка, пока не узнает всего.

- О Филипп! мне бы так хотелось поехать с вами! вскричала Лора. - Пожалуйста засвидетельствуйте ей ваше уважение.

- Merci! сказал молодой человек и схватил ручку мистрисс Пенденнис в свою большую руку. - Я передам ей ваше поручение, Лора, J'aime qu'on l'aime, savez-vous?

- Это значит, я люблю тех, кто любит её! вскричала маленькая Лора: - но я не знаю, заметила после эта маленькая особа своему родителю и поверенному: - люблю ли я, чтобы все любили мою мама, то-есть, я не люблю, чтобы она любила их, папа - только вы можете, папа, и Этель может, и Эртёр может, и, я думаю Филипп может теперь, когда он беден и совсем, совсем один - и мы буден заботиться о нём, будем? И мне кажется, я куплю ему что-нибудь на мои деньги, которые мне дала тётушка Этель.

- А я отдам ему мои деньги! закричал мальчик.

- А я дам ему мои... мои...

Но пересказывать ли всё, что нежные губки болтали в своей безискусственной доброте? Но нежные слова любви и сострадания наполнили сердце матери радостью и признательностью.

Мистрисс Пенденнис взяла с Филиппа слово приехать обедать и не брать извощика - это слово мистеру Фирмину не трудно было сдержать, потому что ему стоило сделать только несколько сот ярдов из своего клуба через парк; и я должен сказать, что моя жена, особенно позаботилась о нашем обеде в этот день, приготовив для Филиппа блюда, которые он любил.

Я уже прежде описывал нашего друга и его шумную, пылкую, великодушную натуру. Когда Филипп был растроган, он всем на свете показывал своё волнение. Когда он был сердит, все его враги были мошенники и воспитанные молодые люди были детьми пошлых и необразованных родителей, что хвастливый отец имел молчаливого сына; смелая мать - скромную дочь. Друг наш не Амадис и не сэр Чарльз Грандисон, и я нисколько не выставляю его человеком, которому следует подражать, но я стараюсь изобразить его верно, как природа создала его: каким природа создала его, таким он и был.

Ну, я опять должен сказать, что Филипп, кричал о своём горе, хохотал во всё горло, был расточителен на похвалы, на восторг к своим друзьям и на презрение к своим врагам; он не был справедливым человеком, но и встречал людей справедливее его, но вполовину не столь честных; конечно, он не был человеком безукоризненным, хотя я знаю людей лучше его, которые вовсе не так добры. Так, я полагаю, думает моя жена, а то зачем бы ей так любить его? Когда Филипп пришол обедать к нам в первый день своего разорения, лицо его сияло счастьем: он смеялся, прыгал, ласкал детей, то брал их на колена, то вскидывал малютку до потолка, то вскакивал на диван, то ездил верхом на стуле. Что же касается обеда, то аппетит у Филя всегда был прекрасный, но в этот день едва ли людоед мог страшнее работать вилкой и ножом.

- Я обедаю за сегодня и за завтра тоже; я не могу ожидать каждый день такого прекрасного обеда. Как хорошо это бордоское! Можно мне завернуть его в бумагу и унести домой?

Когда мы остались втроём, освободившись от слуг и детей, наш друг рассказал нам причину своей весёлости.

вы были так великодушны и - и так добры, так нежны, так ласковы ей-богу. Оставив вас, куда, вы думаете, и поехал?

- Мне кажется я могу угадать, Филипп, сказала Лира,

- Ну, разумеется, я поехал к ней, продолжал Филипп. - Я думаю, что лучше её у меня нет друга на свете. Старика не было дома и я рассказал ей всё, что случилось. Что, вы думаете, сделала она? Она сказала, что ждала меня и приготовила комнатку с прехорошенькой кроватью наверху; так опрятно и красиво все там убрано; и просила и умоляла, чтобы я переехал к ней. Я обещал, чтобы сделать ей удовольствие. Потом она повела меня в свою комнату, бросилась к комоду, отворила его и вынула двадцать-три фунта из... из чайницы! и сказала: "вот, Филипп!..." какой я дурак!

Тут оратор прервал свою речь.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница