Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава XVII. Brevis esse laboro.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава XVII. Brevis esse laboro. (старая орфография)

Глава XVII. 

BREVIS ESSE LABORO.

Генерал Бэйнис впоследствии уверял, что никогда лихорадка не являлась и не исчезала так приятно, как тот припадок о котором генеральша упоминала в письме к своей сестре маиорше Мак-Гиртер. Какое блаженство проснуться после страшных сновидений, в которых представлялись смерть, демоны и пытка, и увидать, что страшная мысль о разорении, в последние месяцы преследовавшая добродушного джентльмэна, исчезла навсегда! Как старший сын может поступить в университет, а второй в полк, обед и завтрак уже не будут отравляться страшными опасениями о завтрашнем дне, и старый воин опять повторял благодарственные молитвы и благословлял своего благодетеля.

Филипп думал об этом добром своём поступке только в том отношении, что ему было приятно осчастливить других людей. Он столько же был неспособен отнять всё состояние у старика и погрузить в бедность его невинную семью, сколько был неспособен украсть ложки с моего стола. Но другие люди за то ценили высоко его добродетель, а между прочим моя жена, которая положительно вздумала обожать этого молодого джентльмэна, и мне кажется позволила бы ему даже курить в своей гостиной. Богу известно, какой шум и какие грозные взгляды поднялись бы, еслибы хозяин дома вздумал выкурить сигару; но ведь я за то никогда не отказался бы предъявить свои права только потому, что это могло бы показаться неудобным для какого-нибудь старика; я так и сказал мистрисс Бэн. Но женщины смотрят на вещи не с практической точки зрения, и справедливость, если она не оттенена маленьким романизмом, не уважается ими.

Таким образом за то, что Филипп сделал этот великодушнейший, но и сумасброднейший поступок, его возвели в звание совершеннейшого preux chevalier. Самые великолепные обеды заказывались для него. Мы должны были ждать, пока он явился к чаю, а он почти всегда опаздывал. Детей посылали цаловать дядю Филиппа, как его теперь называли. Детей? Я удивляюсь как сама мать не вскакивала и не бежала также его цаловать. Elle on était capable. А демонстрации, происходившия между мистрисс Пенденнис и её новой приятельницей, мисс Шарлотой Бэйнис, были просто смешны; две пансионерки не могли вести себя не менее; и я не знаю которая казалась моложе другой. Разговорам, встречам на укреплениях, на пристани мало ли еще где! не было конца. Слуги безпрерывно ходили взад и вперёд с письмами от возлюбленной Лоры к возлюбленной Шарлотте, от милейшей Шарлотты в милейшей мистрисс Пенденнис. Мало того, жена моя дошла даже до того, что говорила будто мать возлюбленной Шарлотты, мистрисс Бэйнис, была предостойная, преумная женщина и предобрая мат - женщина, у которой язык никогда не переставал болтать о полку, о всех офицерах и o женах всех офицеров, о которых, сказать мимоходом, она могла сообщить весьма мало хорошого.

- Достойная мать, моя милая! она? говорю я. Но, Боже милостивый! мистрисс Бэйнис была бы страшной тёщей!

Я задрожал при мысли иметь такую пошлую, суровую, дурно-воспитанную женщину своею тещей. На это мистрисс Лора возразила совершенно брюзгливым тоном:

- О, какая это пошлость, Эртёр, со стороны человека, qui vent passer pour un homme d'esprit! Та вечно нападаешь на тёщей! Когда наши дочери выйдут замуж ты способен учить их мужей бранить, презирать их тёщу. Способен он, мои душечки? способен он, мои родные? (Это относилось в детям). Полно! я не имею терпения слышать подобный разговор.

- Ну, душа моя, мистрисс Бэйнис преприятная женщина; а когда я услышу этот рассказ о шотландцах на Мысе Доброй Надежды еще несколько раз (я не привожу его здесь, потому-что он нисколько не относится к настоящей истории), наверно он мне очень понравится.

- А! вот идёт Шарлотта. Как я рада! какая она хорошенькая! какой цвет лица! Какое милое существо!

На всё это, разумеется, я не мог противоречить, потому-что девушку свежее, красивее, с более нежным голосом, личикомь, смехом трудно было найти.

- Отчего мама любит Шарлотту больше нас? говорить наша милая и справедливо негодующая старшая дочь.

- Я не могла бы любить её больше, если бы была её свекровью, говорит Лора, подбегая в своей молоденькой приятельнице и бросая на меня взгляд через плечо.

Обе дамы принялись цаловаться. Действительно, девушка кажется необыкновенно хороша с своими розовыми щочками, светлыми глазками, с гибкими станом и в прелестной белой индийской шали, которую отец привёз ей.

В эту минуту является мистер Филипп Фирмин, который шатался на укреплениях с самого завтрака. Он говорить, что читал там законы; он нашол такое славное, тихое местечко для чтения.

- Вы должны, вы должны остаться подольше. Вы были здесь только пять дней. Шарлотта, попросите Филиппа остаться,

Все дети кричат хором:

- О, останьтесь, дядя Филипп! останьтесь подольше!

- Я надеюсь, что вы останетесь, мистер Фирмин, и взглядывает на него.

- Он пробыл здесь пять дней? что ты хочешь сказать? говорю я после моей жене. - Не-уже-ли в это короткое время позволь, во сто двадцать часов, а ко-крайней мере половина из них пошла на сон и на пищу (аппетит у Филиппа всегда был прекрасный), не-уже-ли ты хочешь сказать, что в это короткое время его сердце, жестоко пронзённое чудовищем в женском виде, излечилось совсем, сделалось здорово, и опять уже ранено? Прогулки две-три по пристани, столько же визитов к Бэйнисам (где он слушает рассказ о шотландцах на Мысе Доброй Надежды с почтительным интересом), слова два о погоде, два-три взгляда, я говорю: не-уже-ли ты хочешь сказать, что этот нелепый идиот и эта круглолицая девушка, хорошенькая, конечно, но только-что из класной, ты хочешь сказать, что они... Честное слово, Лора, это ужь черезчур. Да у Филиппа нет ни копейки за душой.

- Нет, у него есть сто фунтов и он надеется продать свою лошадь по-крайней-мере за девятьсот. У него превосходные дарования. Он легко может написать три статьи в неделю в Пэлль-Мэлльскую Газету. Вот уже триста фунтов в год. Надо обратиться к лорду Рингуду: он должен дать и даст что-нибудь. Разве вы не знаете, что полковник Бэйнис стоял возле полковника Рингуда в том сражении, где он был убит, и что они были короткими друзьями? А позвольте спросить: как жили мы, желала бы я знать?

- О женщины! женщины! стонет отец семейства. - Ведь Филипп Фирмин имеет все привычки богача. Не-уже-ли ты полагаешь, что он когда-нибудь в жизни сидел в второклассном вагоне, или отказывал себе в каком бы то ни было удовольствии? Он вчера дал пять франков нищей.

- У него всегда было благородное сердце, говорит моя жена. - От отдал всё своё состояние одному семейству неделю назад; и (тут, разумеется, был вынут носовой платок) и... Господь любит тех, кто весело даёт!

- Он безпечен, он расточителен, он ленив, и я право не знаю замечательно ли он талантлив...

- О да! ведь он наш друг. Брани его, брани, Эртёр!

- А позволь спросить, когда ты узнала эту изумительную новость? спросил я.

- Когда? с самой первой минуты, когда я увидала, как Шарлотта смотрит на него. Бедняжка сказала мне только вчера: "О Лора! он наш спаситель!" И он был их спасителем.

- Да. Но у него нет и пяти фунтов за душой! вскричал я.

- Эртёр, я удивляюсь тебе. О мущины, мущины! ужасно суетны! Не-уже-ли ты думаешь, что небо не поможет ему в надлежащее время и не будет милостиво с нему, когда он столь многих спас от разорения? Не-уже-ли ты думаешь, что молитвы, благословения этого отца, этих малюток, этой милой девушки не принесут ему пользу? Что жь, если ему придется отдать год, десять лет, разве перед ними не довольно времени и разве не настанет когда-нибудь счастливый день?

Да. Так говорила женщина здравомыслящая и разсудительная, когда её предубеждения и романизм не были задеты. Описывать же романическую историю, или пересказывать любовный разговор, или описывать восторги при лунном сиянии и страстные излияния двух юных сердец и тому подобное - извините меня, s'il vous platt. Я человек светский и пожилой. Пусть молодые люди сами дополнят мой эскиз; пусть старики положат книгу на минуту и вспомнят. Они хорошо помнят это время - не правда ли? Уста не скажут теперь того, что они говорили тогда. Сегодня для счастливых, завтра для молодых, а вчера, разве не дорого вам? Я недавно был в обществе с одним пожилым господином, который не был особенно красив или здоров, или богат, или остроумен, но который, говоря о своей прошлой жизни, объявлял, что он охотно прожил бы снова каждую минуту своей жизни. Захотели бы вы, читающие это, пережить снова вашу жизнь? Что составляло её главную радость? Каковы были её удовольствия? Не-уже-ли они были так восхитительны, что вы захотели бы продолжить их опять, чтобы вас высекли в школе, чтобы вас приколотили тамошние забияки, что вы захотели бы отправиться к дантисту, куда ваши милые родители имели привычку вас возить, что вы хотели бы принимать английскую соль с кусочком черствого хлеба, чтобы заесть вкус лекарства, что вы захотели бы быть обманутым предметов вашей первой любви, что вы захотели бы сказать вашему отцу, что вы наделали кучу долгов, когда были в университете? Когда я соображаю, неприятности детства, тысячи разных болезней, которым подвержена наша плоть, я весело говорю, что я не желаю вечно подвергаться этим - нет. Я не хочу опять поступить в школу. Я не хочу слушать опять проповедь Тротмана. Дайте мне тотчас чашку болиголова. За ваше здоровье, мои милые. Не плачьте. Будьте весёлы. Ага! я чувствую как холод пробирает меня насквозь... Члены мои немеют, за то какое спокойствие и тишина!

Таким образом, дожив до моих лет, когда я вижу бедного молодого друга влюбленного и думающого, разумеется, о женитьбе, могу ли я не предаваться меланхолии? Как может жениться человек, неимеющий средств держать хоть самый миниатюрный экипаж, завестись хоть самым маленьким хозяйством, даже содержать себя одного, не говоря уже о жене и семействе? Боже милостивый! не богохульство ли жениться, не имея даже полтораста фунтов в год? Бедность, долги, векселя, кредиторы, преступления непременно постигнут несчастного, у которого нет полтораста - скажите ужь лучше двух тысяч в годь, потому что вы не можете жить прилично в Лондоне, не имея этого дохода. И почему вы знаете, какая выйдет жена из девушки, которую вы встретили на балах или обедах, какой у ней характер, какие окажутся у ней родные? Ну что если у ней есть бедные родные или грубые братья, которые будут вечно приходить к вам обедать? Какова её мать и будете ли вы в силах переносить, чтобы эта женщина вмешивалась в ваше хозяйство и распоряжалась в вашем доме? Генерал Бэйнис очень хорош, слабый, скромный и презентабельный старичок; но генеральша Бэйнис и эта ужасная маиорша Мак-Гиртер - а эти шалуны в скрипучих башмаках? Как человек светский, я увидал все эти ужасы, угрожавшие мужу мисс Шарлотты Бэйнис, и не мог видеть их без страха. Грациозно и легко, но остроумно и саркастически я счол моей обязанностью показать странности бэйниской семья Филиппу. Я передразнивал мальчиков, представил ужасных военных барынь очень искусно, как мне казалось, как-будто и никак не предполагал, чтобы Филипп имел какие-нибудь виды на мисс Бэйнис. Надо отдать ему справедливость: он разсмеялся раз или два; потом он очень покраснел. Его чувство юмора очень ограничено, в этом сознается даже Лора. Потом у него вырвалось сильное выражение: он сказал, что его чертовски стыдно, и вышел с своей сигарой. А когда я заметил моей жене, как он щекотлив в некоторых отношениях и как мало понимает он шутки, она пожала плечами и сказала:

- Филипп не только очень хорошо понимает то, что ты говорил, но даже еще и перескажет всё генеральше и маиорше при первом удобном случае.

Так и вышло, как мистрисс Бэйнис позаботилась сказать мне враг. Она знала, кто говорил дурно о ней и о её милых малютках за глаза.

Для того шага, который он замышляет, вы можете быть уверены, что молодой человек не чувствует ни малейшей необходимости ни в прощении, ни в сострадании. Он был так сумасбродно счастлив, что безполезно было разсуждать с ним. Не будучи вовсе поэтического настроения, негодяй писал стихи по секрету и мои слуги нашли отрывки его рукописи на тоалете в его спальной. Я не в праве привести всю поэму, которую наша горничная нашла в комнате мистера Филиппа и принесла, ухмыляясь, моей жене, которая только сказала:

- Бедняжка!

Дело в том, что это действительно был страшный вздор! какие плоския рифмы! какие старые мысли! Но Лора прибавила:

- Все влюбленные незабавны для своих знакомых; и я знаю одного человека, который писал не весьма умные любовные стихи, когда был молодь.

дружбы на сумасбродство моего друга.

А пока под этим покрывалом молодой человек совершенно доволен, даже чрезвычайно счастлив. Вся земля и природа улыбаются вокруг него.

- Любовь, сэр, говорит Филипп: - набрасывает ореол на любимую женщину, Там, где движется она, выростают розы, гиацинты и благоухание амврозии. Не говорите мне о бедности, сэр! Разве я не терпел её? Разве я теперь не так беден, как только может быть беден человек, а что жь из этого? Нуждаюсь я в чом нибудь? Разве я должен кому нибудь? Разве нет манны в пустыне для верующих? Вот ваш недостаток, Пен! в вас нет веры; малодушное у вас сердце, сэр; а если вы спасётесь, то ужь, конечно по милости вашей жены. Дайте-ка мне этого бордоского; оно недурно. Вы говорите мне, что для счастья женщины необходим экипаж. Я не говорю, чтобы экипаж не имел своих удобств - заметьте; но если он необходим, небо пошлёт его. Однако, сэр, чорт побери! взгляните на меня: разве я не нахожусь в самой ужасной бедности? Я спрашиваю вас: есть ли в Лондоне кто беднее меня? А после разорения моего отца, разве я нуждаюс в чом-нибудь? Нужен мне ночлег дня на два - хорошо: моя милая Сестрица охотно приютит меня. Нужны мне деньги - эта благочестивая вдова отдаст мне всё. Да благословит и вознаградит её небо! (тут по причинам, о которых не к чему и упоминать, оратор утирает кулаком глаза). - Нужна мне работа - разве вы не доставляете её мне? Надо бы вам посмотреть, как я отделал сегодня эти Путешествия. Я читал свою статью Шар... мисс... своим друзьям. Я не хочу сказать, чтобы это были очень умные люди, но вспомните Мольера и его клгачиицу.

- Под ключницей вы подразумеваете мистрисс Бэйнис? спросил я. - Обращением она похожа и образованием, кажется...

- Вы похожи на Туисденов, ей-богу похожи! Если люди не принадлежат к известному monde, вы не цените их. Вам полезно было бы испытать какое-нибудь несчастье, Пен, и я сердечно желаю этого для вас, исключая вашу милую жену и детей. Вы мерите вашу нравственность по мэй-фэрскому масштабу, и еслибы ангел явился к вам в резинковых галошах и с бумажным зонтиком, вы отвернулись бы от него. Вы никогда не отыскали бы Сестрицу. А это герцогиня - Бог да благословит её! великодушнейшее, деликатнейшее, неустрашимое создание, с тончайшим чувством юмора, но у ней произношение неправильно; а как могли бы вы простить подобное преступление? Сэр, вы остроумнее меня, способнее; но я думаю, сэр, прибавляет Филь, крутя свои рыжие усы: - я выше вас великодушием, хотя, ей-богу, старый товарищ, и мущиной и мальчиком вы всегда были добрейшим человеком на свете для Филиппа Фирмина - добрейшим великодушнейшим и дружелюбнейшим - только вы бесите меня, когда поёте в этом проклятом мэй-фэрском тоне.

- Папа смеялся, а дядя Филипп дёргал свою бороду, сказала маленькая посланница.

- Я дам вам славную прядку этих волос, Нелли, моя милая, говорит дядя Филипп.

- О, нет! отвечает дитя. - Я знаю кому вы отдадите их, знаю я: мама? и она отправляется к своей мамаше и шепчется.

новыми красными башмачками и заставляла любоваться своим голубым кушачном.

Для кого Филипп сохранит придку этих рыжих кудрей, которые вьются около его лица? Можете вы угадать? Какого цвета волосы в этом маленьком медальоне, который этот джентльмэн носит на виду? Несколько месяцев назад, кажется, бледные льняные волосы занимали это почотное место; теперь каштановые, как я вижу, точь-в-точь такого цвета, как те, которые вьются вокруг хорошенького личика Шарлотты Бэйнис и падают локонами на её шею, Итак видите, мы меняемся: лён уступает место каштану, а каштан сменяется эбеном. Это что такое? Не-уже-ли я насмехаюсь, потому что Коридон и Филлида влюблены и счастливы? Видите, я дал себе слово не заниматься сантиментальным вздором. Описывать любовь безнравственно и нескромно - вы знаете это. Описывать её так, как она кажется вам и мне, посторонним зрителям, значило бы описывать самый скучный фарс, самую однообразную болтовню. Записывать вздохи, пожатие рук и тому подобное - прилично ли достоинству историков? Уйдём от этих сумасбродных молодых людей: мы им не нужны; и как ни скучен их фарс, как ни однообразна их болтовня, вы можете быть уверены, что они забавляют их и что они довольно счастливы и без вас. Счастливы? Может ли какое-нибудь счастье сравниться с этим, позволите спросить? Не восхитительно ли поджидать посланного, схватить записку и наградить подателя? удалиться от всех пытливых глаз и читать:

"Возлюбленный мой! Насморку мамаши лучше сегодня. Джонсиз пил у нас чай, а Джулия пела. Мне не было весело, так-кок мой дорогой друг был на этом проклятом " и проч. и проч. Вот в каких застенчивых строчках безыскусственная невинность шепчет свои обеты. Так она улыбается, там она лепечет, так она болтает. Молодые люди, занимающиеся этою милою забавою, будьте уверены, что ваши родители играли в такую же игру и помнят правила её. Да, под широким жилетом папа её старом сердце есть уголок еще такой романический, как в то время, когда она читала Шотландских Начальников в дни своего девичества. А глядя на вашего деда, мои милые, вы вряд ли поверите, что этот спокойный, милый старичок был когда-то сумасброден... Под моими окнами, когда я пишу, проходит странствующий цветочник. Его розы и гераниум везёт на тележке четвероногое животное маленькое, с длинными ушами, возвышающее свой голос и распевающей по-своему. Когда я был молод, ослы ревели совершенно таким образом, и другие будут так реветь, когда мы смолкнем и уши наши не будут слышать более.