Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава XX. Поток истинной любви.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава XX. Поток истинной любви. (старая орфография)

Глава XX. 

ПОТОК ИСТИННОЙ ЛЮБВИ.

Мы просим любезного читателя вспомнить, что мистер Филипп был занят в Париже только корреспонденцией в еженедельную газету, и что, следовательно, у него было очень иного свободного времени. Он мог пересматривать положение Европы, описывать последние новости из салонов сообщаемые ему, я полагаю, какими-нибудь писаками-товарищами, присутствовать во всех театрах посредством депутатов, и громить Луи-Филиппа или Гизо и Тьера в весьма красноречивых параграфах, которые стоили небольших трудов этому смелому и быстрому перу. Полезною, но унизительною мыслью должно было быть для великих и учоных публицистов, что их красноречивые проповеди годятся только для настоящого дня и что. прочтя что философы говорят во вторник или в среду, мы уже более не думаем о их вчерашних проповедях.

- Однако были мои письма, говорит впоследствии мистер Филипп: - которых, как мае казалось, свет неохотно бы забыл. Я хотел перепечатать их в одном томе, но не нашол ни одного издателя, который решился бы на этот риск. Одно любящее существо, воображающее, будто во всем, что я говорю или пишу, есть гениальность, уговаривало меня перепечатать письма, которые я писал в Пэлль-Мэлльскую Газету; но я был слишком робок, или она, может быть, была слишком снисходительна. Эти письма никогда не были перепечатаны. Пусть они забудутся.

И они были забыты. Он вздыхает, упоминая об этом обстоятельстве и, мне кажется, старается убедить себя, скорее чем других, что он непризнанный гений.

- Притом, знаете, убеждал он: - я был влюблён, сэр, и проводил все мои дни у ног Омфалы. Я не отдавал справедливости моим способностям. Если бы я писал для ежедневной газеты, я думаю, что из меня вышел бы хороший публицист: во мне были все задатки, сэр, все задатки!

А дело в том, что если бы он писал в ежедневную газету и имел в десять раз более работы, то мистер Филипп все-таки нашол бы возможность следовать своей наклонности, как он делал это всю жизнь. Кого молодой человек желает видеть, того он видит.

Филипп сделал много жертв - заметьте: много жертв, которых не все мущины имеют привычку делать. Когда лорд Рингуд был в Париже, он три раза отказался обедать с его сиятельством, пока наконец этот вельможа не догадался в чом дело, и сказал:

- Ну юноша, я полагаю, вы бываете там, где привлекательнее для вас. Когда вы доживёте лет до восьмидесяти, мой милый, вы узнаете всю суету подобных вещей и найдете, что хороший обед и лучше и дешевле лучшей из них.

Когда богатые университетские друзья встречались с Филиппом в его изгнании и приглашали его к Rocher или к Trois Frères он уклонялся от этих банкетов; а от двусмысленных собеседниц, которых молодые люди иногда приглашают на эти пиршества, Филипп отвёртывался с презрением и гневом. Он был добродетелен и громко хвастался своею добродетелью. Он надеялся, что Шарлотта оценит это и рассказывал ей о своём самоотвержении, а она верила всему, что он говорил, восхищалась всем, что он писал, списывала его статьи из Пэлль-Мэлльской газеты, хранила его поэмы в своих заветных ящиках.

По моим прежним замечаниям о мистрисс Бэйнис, читателю уже известно, что жена генерала имела также свои недостатки, как и все её ближние; я уже откровенно сообщил публике, что писатель и его семейство не пользовались расположением этой дамы, я теперь буду иметь приятную обязанность сообщить моё личное мнение о ней. Генеральша Бэйнис вставала рано. Она была женщина воздержная, любила своих детей, или лучше скажем, заботилась, чтобы им было хорошо; и тут, кажется, каталог её хороших качеств и кончается. У ней был дурной, запальчивый характер, наружность неприятная; одевалась она с самым дурным вкусом; голос имела пронзительный и обращение двух родов: почтительное и покровительственное, и оба одинаково противные. Когда она приказала Бэйнису жениться на ней, Великий Боже! зачем он не бежал? Кто осмелился первый сказать, что браки устроиваются на небесах? Мы знаем, что в них бывают не только ошибки, но и обман. Разве не каждый день случаются ошибки?

Я не думаю, чтобы бедный генерал Бэйнис сознавал свой положение или знал какое право имел он считать себя несчастным. Он бывал весел иногда, человек молчаливый, он любил поиграть в вист, любил выпить рюмку вина; это был человек очень слабый в обыдённой жизни, в чом должны были сознаться лучшие его друзья; но я слышал, что в сражении это бил настоящий тигр.

- Я знаю ваше мнение о генерале, говаривал мне Филь: - вы презираете мущин, которые не обижают своих жон; да, вы презираете, сэр! Вы считаете генерала слабым - знаю, знаю. И другие храбрые мущины бывают слабы с женщинами, наверно вы об этом слышали. Этот человек, столь слабый дома, был храбр на воине; и в его вигваме висят волосы безчисленных врагов.

Журнальные дела приводили иногда Филиппа в Лондон и, кажется, во время одного из его приездов имели мы этот разговор о генерале Бэйнис. И в то не время Филипп описывал нам дом, в котором жили Бэйнисы, жильцов, хозяйку и всё, что там происходило.

Этой боровшейся с обстоятельствами хозяйке, также как и всем страдающим женщинам, друг наш очень сочувствовал и очень любил; а она платила за доброту Филиппа ласковостью к мадмоазель Шарлотте и снисходительностью к жене генерала и другим его детям. Аппетит этих малюток был ужасен, а характер генеральши почти нестерпим, но Шарлотта была ангел, а генерал - баран настоящий баран. Её родной отец был такой же. Храбрые часто бывают баранами дома. Я подозреваю, что хотя баронесса могла иметь мало прибили от семейства генерала, всё-таки его месячная плата очень помогала её скудному доходу.

Я никогда не пускал к себе жильцов, но я уверен, что с этой профессией связаны многия тягостные обязанности. Что можете вы сделать, если какая-нибудь лэди или какой-нибудь джентльмэн не платят вам? Выгнать её или его? Может быть эта лэди или этот джентльмэн именно этого и желают. A в чемоданах, удержанных вами с таким шумом и скандалом, не наидётся и на сто франков имуществ. Вы не любите поднимать шум в вашем доме. Вы спрашиваете, что я хочу этим сказать? Мне жаль называть по именам, мне жаль разглашать, что мистрисс Больдеро не платила своей хозлйке. Она всё ждала денег, которых Больдеро всё не присылал. Ужасный человек! Он охотился за оленями в замке Габерлунци у его сиятельства. А в один печальный день узнали, что Больдеро забавлялся в Гамбурге опасными увеселениями на зелёном сукне.

- Слыхали вы когда о подобном развращении? Эта женщина самая отчаянная авантюристка! Я удивляюсь, как баронесса осмеливается сажать меня, детей моих и моего генерала за один столь с подобными людьми, Филипп! кричит генеральша. - Я говорю об этой женщине, с двумя дочерьми, которая сидит напротив; оне не заплатили хозяйке ни одного шиллинга в три месяца; эта женщина должна мне пятьсот франков: она заняла их до четверка, ожидая будто денег от лорда Стронгитэрма. Она уверяла, будто коротка с посланником, хотела представить меня и ему и в Тюильри, а мне сказала будто у лэди Гаргертон оспа в доме; а когда я сказала, что у нас у всех оспа была привита и что я не боюсь, она придумала какой-то новый предлог. Я так думаю, что эта женщина обманщица. Она услышит! А мне всё равно, пусть её слышит! Какая жосткая говядина! и каждый день всё говядина и говядина, так что надоест!

По этому образцу разговора мы видим, что дружба, зародившаяся между обеими дамами, кончилась вследствие неприятных денежных споров, что отдавать квартиры со столом не может быть приятным занятием и что даже обедать за табльд'отом не очень весело, когда общество скучное и за столом сидят две старухи, готовые швырнуть блюдо в лицо одна другой. А бедная баронесса должна была улыбаться и говорить любезности то тому, то другому. Она знала какова бедность и жалела даже о мистрисс Больдеро.

- Tenez, monsieur Philippe, говорила она: - la générale слишком жестока. Другие тоже могли бы пожаловаться, а молчат.

Филипп чувствовал всё это; поведение его будущей тёщи наполняло его смущением и ужасом. Несколько времени после этих замечательных обстоятельств. Он рассказал мне, краснея, унизительную тайну:

- Знаете ли, что в эту осень я не только работал в Пэлль-Мэлльскую газету, но и Смит, корреспондент Daily Intelligence, желавший отдохнуть месяц, передал мне свою работу по десяти франков в день, и в это же самое время я встретил Редмана, который был должен мне двадцать фунтов еще с тех пор, как мы были в университете; он только что воротился из Гамбурга и заплатил мне. Ну, поклянитесь, что вы не разскажете никому! Я отправился с этими деньгами к мистрисс Больдеро. Я сказал, что если она заплатит драконше (то есть, мистрисс Бэйнис), я дам ей взаймы. И я дал ей, a она не заплатила!.. Не говорите! обещайте, что вы не скажете мистрисс Бэйнис. Я никак не ожидал получить долг от Редмана и не стал беднее.

Но как могла такая проницательная женщина, как генеральша Бэйнис, безпрестанно ослепляться званием и титулами? У баронессы часто обедал какой-то немецкий барон, с большим перстнем на грязном пальце, и на этого барона генеральша смотрела милостивым оком, a он вздумал влюбиться в её хорошенькую дочь. Молодой мистер Клэнси, ирландский поэт, также пленился прелестями этой молодой девицы и неустрашимая мать подавала надежды обоим поклонникам, к невыразимому безпокойству Филиппа Фирмина, который часто чувствовал, что пока он сидит за своей работой, эти обитатели дома баронессы С* находятся возле его очаровательницы - рядом с нею за завтраком, даже подают ей чашку чаю за утренним чаем, смотрят на неё, когда она гуляет по саду, и я думаю, что мучения ревности составляли часть тех невыразимых страданий, которые Филипп переносил в этом доме, где он ухаживал за своей возлюбленной.

Маленькая Шарлотта в письмах к своим друзьям в Лондон, кротко жаловалась на наклонность Филиппа к ревности.

"Не-уже-ли он думает, что я, зная его, могу думать об этих противных людях? спрашивала она. "Я совсем не понимаю, что бормочет мистер Кдэнси, и умеет ли кто читать стихи так, как Филипп? A немецкий барон - который даже не называет себя бароном, это мама непременно хочет так его называть - так грязно одевается и так пахнет сигарами, что я не люблю подходить к нему. Филипп тоже курит, но его сигары имеют приятный запах. Ах, милый другь! как может он думать, что таких людей можно поставить с ним наравне! Он так сердится и бранит этих бедных ладей, когда приходит вечером! Характер у него такой горячий! Скажите ему словечко - осторожно и кротко, знаете - за нежно привязанную и счастливейшую - только он делает меня несчастной иногда; но вы уговорите его?

Я могу вообразить, как Филипп разыгрывал роль Отелло, и его бедную юную Дездемону не мало пугал его мрачный нрав. Те ощущения, какие Филипп чувствовал сильно, он выражал громогласно. Корреспондентка Шарлотты, по обыкновению, старалась смягчить эти маленькия неприятности.

"Женщинам нравится ревность, говорила она. "Это немножко скучно, но это всегда комплимент. Некоторые мужья так высоко думают о себе, что они не удостоивают ревновать."

- Ужь не лучше ли тебе купить плеть, моя милая, и подарить её мне с поклоном и с комплиментом и кроткою просьбою прибить ею тебя!

- Подарить тебе плеть! экой простяк, говорит лэди, которая поощряет выговоры в других мужьях, а своему не позволяет сказать себе слова.

Оба спорившие сантиментально желали брака этого молодого человека с этой молодой женщиной. Сердце Шарлотты так стремилось к этому замужству, что, мы думали, оно непременно разобьётся, если обманется в ожидании, а поведение её матери вам казалось, судя по тому, что мы звали о характер этой женщины, подавало серьёзную причину к опасению. Если бы представилась более выгодная партия, мы боялись, что мистрисс Бэйнис бросит бедного Филиппа, а он, естественно, поссорился бы с нею и в этой ссоре у него могли бы вырваться выражения смертельно оскорбительные. Первый пыл признательности к спасителю генерала Бэйниса мог пройти и эта мать могла сказать себе: "я ". Для низкого поступка можно придумать прекрасную и нравственную причину. Я дрожал за любовь бедного Филиппа, за надежды Шарлотты, когда эти предположения мелькали в голове моей. Оставалась надежда на честь и признательность генерала Бэйниса. Он о был храбрый воин, однако оба боялись своих жон.

Нам известно, кто уговорил генерала Бэйниса переехать в Париж. Когда Бэйнисы приехали, Бёнчи встретили их на лестнице. Оба старика служили большим утешением друг другу; они вместе отправлялись к Галиньяни каждый день, вместе читали там газеты. Но в достопамятной ссоре за пятьсот франков мистрисс Бёнч приняла сторону мистрисс Больдеро.

- Элиза Бейнис слишком с ней жестока. Можно ли оскорблять её при её несчастных дочерях? Эта женщина противная, пошлая, хитрая - я всегда так говорила. Но давать ей пощочины при её дочерях - это стыдно Элизе!

И вот в один день, когда оба старые офицера возвратились с прогулки, мистрисс Бёнч сообщила полковнику, что она отделала Элизу; а мистрисс Бэйнис с разгоревшимся лицом рассказала генералу, что она поссорилась с мистрисс Бёнч и она решила, что это в последний раз.

- По-крайней-мере до нас это не распространится, Бэйнис, мой милый! говорил своему другу полковник, который был сангвинического темперамента.

- Не будьте слишком уверены в этом, не будьте слишком уверены! отвечал со вздохом другой ветеран, который был более наклонен к унылому расположению духа, когда, после свалки за завтраком, в которой свирепо бились амазонки, оба старые воина отправились к Галиньяни.

К родным Шарлотты Филипп был почтителен по долгу, а может быть и по чувству интереса. Особенно до женитьбы мущины очень ласковы к родственникам возлюбленного предмета. Они говорят комплименты мамаше, слушают старые истории папаши и хохочут; они приносят подарки малюткам. Филипп ласково обходится с юными Бэйнисами; он водил мальчиком к Франкони и подделывался, как умел к разговору стариков. Он любил генерала, простого и достойного старика, и имел, как мы говорили, сердечное сочувствие и уважение к баронессе О*, восхищался её мужеством и добродушием при её многочисленных неприятностях. Но, как известно, мистер Фирмин мог иногда быт очень неприятным. Когда, растянувшись на диване, он разговаривал с своею очаровательницей, он не хотел встать с места, если другия дамы входили в комнату. Он хмурился на ними, если они ему не нравились. Он имел привычку вставлять в глаз лорнет, засовывать руки в карманы жилета, разговаривать и хохотать очень громко над своими собственными шуточками и остротами, а это было непочтительно к дамам и не нравилось им.

лорда Рингуда? Лорд Рингуд очень странный человек. Сын этого ужасного доктора Фирмина, который убежал обманувши всех? Бедный молодой человек! Не виноват он, что у него такой отец, как вы говорите, и это показывает большое великодушие, большую доброту с вашей стороны. Генерал и Филипп Рингуд были товарищами? Но, имея такого несчастного отца, как доктор Фирмин, мне кажется, мистер Фирмин должен был бы быть не так prononcé - как вы думаете? Но слышать как скрипят его сапоги, видеть как он разваливается на диване и хохочет и говорит так громко, когда мои душечки поют дуэты - признаюсь, неприятно для меня. Я не привыкла к такому monde и мои душечки также. Вы очень обязаны ему: он поступил очень благородно, говорите вы? Как! этот молодой человек помолвлен с этим милым, невинным, очаровательным ребёнком, вашей дочерью? Моя милая мистрисс Бэйнис, вы пугаете меня! Сын такого отца и - извините меня - человек с такими манерами и без копейки за душою, помолвлен с мисс Бэйнис! Боже милостивый! Этого не должно быть, этого не будет, моя милая мистрисс Бэйнис. Я написала моему племяннику Гектору, любимому сыну Стронгитэрна и моему любимому племяннику, чтобы он приехал сюда. Я сообщила ему, что здесь есть премилое юное создание, которое он должен увидать. Как мила была бы эта милая девушка хозяйкой в Стронгитэрнском замке? И вы хотите отдать её этому ужасному человеку с таким громким голосом и в сапогах со скрипом - о! это невозможно!

Баронесса, без сомнения, насказала всего хорошого о своих жильцах другим своим жильцам и сама она и мистрисс Больдеро думали, что все генералы, возвращавшиеся из Индии, были очень богаты. А мысль, что её дочь может быть баронессой Стронгитэрн вскружила голову мистрис Бэйнис. Когда бедный Филипп пришол в этот вечер в своих поношеных сапогах и истёртом пальто, мистрисс Бэйнис угрюмо приняла его. Он безсознательно болтал возле своей Шарлотты, нежные глазки которой покоились на нём, а щоки горели румянцем. Он болтал; он громко смеялись, между тем как Минна и Бренда распевали свой дуэт.

- Taisez-vous donc, monsieur Philippe, кричит баронесса, прикладывая палец к губам.

Мистрисс Больдеро взглянула на свою милую мистрисс Бэйнис и пожала плечами. Бедный Филипп! смеялся ли бы он так громко (и так грубо - я в этом сознаюсь), если бы он знал что происходило в уме этих женщин? Как суха была генеральша с Филиппом! как сердита с Шарлоттой! Бедный Филипп, зная, что его очаровательница во власти своей матери, держал себя смиренно перед этим драконом и старался лестью умилостивить её. У ней был странный, сухой юмор, она любила шутки, но Филипп в тот вечер был как-то ненаходчив. Мистрисс Бэйнис отвечала на его шутки:

- О! не-уже-ли?

- Пожалуйста поди и посмотри, Шарлотта, о чом плачет этот ребенок.

И бедная Шарлотта уходит, имея еще весьма смутное предчувствие о несчастьи. Ведь мама часто бывала не в духе, и не все ли они привыкли к её брани?

А что касается полковницы Бёнч, то я груб, часто досаждал своим смехом, своим неуважением, своими ухарскими манерами. С теми, кого он любил, он был кроток как женщина и обращался с ними с чрезвычайной нежностью и с трогательным уважением. Но тем, к кому он был равнодушен, он не давал себе ни малейшого труда угождать. Если, например, они рассказывали длинные истории, он уходил или перебивал их своими собственными замечаниями совершенно о других предметах. Итак полковница Бёнчь положительно терпеть не могла этого молодого человека и, мне кажется, имела на это очень хорошия причини. А полковник Бёнч говорил Бэйнису, подмигнув:

- Хладнокровный молодец этот юноша!

А Бэйнис говорил Бёнчу:

- Странный мальчик! Прекрасный человек, как я имею причины знать очень хорошо.

А со всем Болдеровским кланом мистер Фирмин обращался с самою забавною дерзостью и как-будто вовсе не хотел знать о их существовании. Итак, вы видите, бедняжка в своей бедности не научился смирению, не узнал самих первоначальных правил искусства приобретать друзей. Кажется, его лучшим другом в этом доме была хозяйка, баронесса С*. Мистер Филипп обращался с нею как с равною, а этот знак любезности он не имел привычки оказывать всем. Со многими знатными и богатыми людьми он был нестерпимо смел. Ни звание, ни богатство не имели никакого влияния на этого молодого человека, как на обыкновенных смертных. Он был способен ударить бишопа по жилету и противоречить герцогу при первой встрече. Если общество надоедало ему за обедом, он просто-на-просто засыпал. У нас дома мы всегда находились в приятном безпокойстве, не от того, что он сделал или сказал, а от ожидания что он сделает или скажет. За столом баронессы С* он не засыпал, предпочитая не спускать глаз с хорошенькой Шарлотты.

"Были ли у кого такие сапфиры, как его глаза? думала она.

А её глаза? Ах! если они должны были проливать слезы, я надеюсь, что добрая судьба скоро их осушит.