Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава XXX. Возвращение к старым друзьям.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава XXX. Возвращение к старым друзьям. (старая орфография)

Глава XXX. 

ВОЗВРАЩЕНИЕ К СТАРЫМ ДРУЗЬЯМ.

Три старые товарища и Филипп составляли небольшую погребальную процессию, которая проводила генерала к его последнему месту отдохновения на Монмартрском кладбище. Церемония погребения была непродолжительна. Не было даже надгробной речи. Немногие помнят его, немногия, очень немногие скорбят по нём!.. Солнце закатывается, звезды блестят, роса падает, а наш любезный брат сошол с лица земли. Дети его ложатся спать со страхом и со слезами. Восходит солнце, которого он не видит, а дети просыпаются и их занимают их новые траурные платьица. Они играют, ссорятся, а глаза, смотревшие на них так добродушно, исчезли, исчезли. Проводы на кладбище знакомых в глубоком трауре, которые потом разойдутся но домам или клубам и будут носить по нас креп несколько дней - кто из нас может ожидать более? Эта мысль неблагородые и неутешительна, достойный сэр. А позвольте спросить, чем нам гордиться? Разве мы были так добры, так благоразумны, так велики душой, что имеем право ожидать любви, сожалений, воспоминаний? И великий Ксеркс и завоеватель Бобадил должны были узнать в последний час и в последнем убежище как они ничтожны, как одиноки и какой прах покрывает их. Скорее барабаны и трубы! Заиграйте весёлый мотив! Ударь по чорной упряжи, кучер, и скачи назад в город к свету, к делу, к долгу!

Я не сказал о генерале Бэйнисе ничего недоброго, кроме того что налагает на меня моя обязанность разскащика. Мы знаем из истории Морлборо, что самый храбрый и самый великий военный гений не всегда бывает храбр или успешен в своих битвах, с женой и что самые великие воины делали ошибки относительно слов meum и tuum. Мы не можем скрывать от себя того факта, что Бэйнис позволял водить себя за нос и имел слабости несовместные с самой высокой степенью добродетели.

Когда он узнал, что его небрежность относительно денег мистрисс Фирмин, вверенных его попечению, поставила его в зависимость от её сына, мы видели как старый генерал, для того, чтобы не давать отчота, бежал из Англии с своей семьёй и со всем своим маленьким состоянием и как он испугался при выходе на иностранный берег, очутившись лицом к лицу с своим страшным кредитором. Отречение Филина от своих прав успокоило старика чрезвычайно. Но Филипп мог передумать, так повторяла союзница Бэйниса. Жить за границей было дешевле и безопаснее. Бэйнис, его жена, семья, деньги - всё отправилось в изгнание. Сколько накопил старик, я наверно не знаю. И он и его жена этого не объясняли Филиппу, а когда генерал умер, его жена объявила, что она почти нищая. Бэйнис не мог оставить много денег, но чтоб доля Шарлотты ограничивалась суммою... которую незачем здесь выставлять, было слишком нелепо! Видите ли, мистер и мистрисс Фирмин путешествуют за границей теперь. Когда, я написал к Фирмину, спрашивая, могу ли я упоминать о состоянии его жены, он мне не отвечал, а а не люблю входить в эти разсчоты без позволения. Он горячого характера и мог по возвращении разсердиться на друга своей юности и сказать:

- Как мы смеете, сэр, говорить о моих частных делах? и какое дело публики до состояния мистрисс Фирмин? Когда по окончании последней церемонии дядя Мэк предложил отвезти Шарлотту в Тур, мать её не сделала возражения. Вдова старалась сделать девушке такое оскорбление, что может быть последней простить было невозможно. Шарлотта любила Филиппа от всего сердца и всеми силами; ей это позволили, её на это поощряли, как мы видели. Отказать ему, потому что явился жених богаче, было изменой, от которой возмущалось её верное сердечко, и она не могла простить подстрекательнице. Вы видите в этой простой истории я не умалчиваю ни о чом. Я не желаю, чтобы вы думали, будто Гели Уальсингэм еще плачет о Шарлотте. Господь с вами! Он был влюблен в неё недели три тому назад. Он тогда не видал герцогиню Иври, за которую, если вы помните, он поссорился с Подишоном в клубе, в улице Граммон. Он и герцогиня писали поэмы други в другу каждый на языке другого. Шарлотта давно вышла из головы молодого человека. Этот мотылёк спорхнул с нашего английского розового бутона и пересел на другой пожилой цветок! Я не знаю, известно ли было мистрисс Бэйнис о неверности молодого Гели, но его визиты прекратились, она разсердилась, разочаровалась. Шарлотта с своей стороны сердилась на то, что мать принуждала её отказаться от человека, которого она же сама поощряла её любить. Мама должна была защищать Филиппа, а не изменять ему! Если я прикажу моему сыну украсть ложку, должен ли он послушаться меня? А если он послушается и украдет и будет сослан за то, станет ли он любить меня впоследствии? Мне кажется, я не мог бы требовать от него сыновней любви.

Отсюда произошло несогласие между матерью и дочерью, и гнев мистрисс Бэйнис тем сделался сильнее, что её муж, которого алчность или страх сначала заставили взять её сторону, перешол на сторону дочери. Среди этого раздора Бэйнис умер, оставив победу и право за Шарлоттой. Он не хотел говорит с женой в последния минуты. Мистрисс Бэйнис не противилась, чтобы её дочь поехала к дяде, подставила худощавое лицо губам Шарлотты и получила поцелуй, в котором, я боюсь, было мало любви. Я не завидую детям, которые остались под командой вдовы, или бедной баронессе, которая должна была сносить надменность дерзость и скупость этой угрюмой женщины. И не долго баронесса страдала от этого тиранства. В газете Галиньяни скоро появилось объявление, что баронесса отдаёт квартиру внаймы, и я помню, что я читал в Пэлль-Мэлльской газете, что щегольския квартиры, избранное общество и прекрасный стол можно найти в одном из самых модных кварталов в Париже. Спросить баронессу С., в аллее Марли, в Элисейских Полях.

Мы угадали без затруднения, как это объявление очутилось в Пэлль-Мэлльской газете; и вскоре после него друг баронессы, мистер Филипп, появился за нашим чайным столом в Лондоне. Он всегда был дорогим гостем для нас и наших детей. У него на шляпе был креп. Как только дети ушли, он рассказал свою историю и распространился о смерти, похоронах, ссорах, любви, разлуке, о которых мы рассказали. Как он мог заработать триста или четыреста фунтов в год? Вот в чом был вопрос. Прежде чем он увиделся с нами, он уже разузнавал о способах и средствах. Он остановился у нашего друга мистрисс Брандон. Она думала, что трёхсот будет достаточно. Они могли бы жить у ней во втором этаже - не даром; нет, нет, но за умеренную цену, которая для нея будет достаточна. Они могли бы готовить у ней в кухне и одна служанка исполняла бы у них все работы. Бедняжечка! Она очень молода. Eй будет девятнадцатый год, когда она выйдет замуж. Сестрица предпочитает ранние браки продолжительным отсрочкам.

- Небо помогает тем, кто сам себе помогает, сказала она.

Филипп счол это превосходным советом, а друг Филиппа, когда он спросил его мнения, спросил в свою очередь:

она? в другой комнате? Разумеется, вы уже женаты?

Филипп громко расхохотался. Нет, он не был еще женат. Разве он не сказал, что мисс Бэйнис уехала в Тур к дяде и тётке? Он желал жениться. Он не может заняться работой пока не женится, он не может быть спокоен, здоров, пока не женится на этом ангеле. На улице можно было слышать, как он произносил имя своей Шарлотты и восхвалял её ангельския прелести и доброту. Он говорил так громко и так долго об этом, что моей жене уже это немножко надоело; а моя жена всегда любит слышать как расхваливают других женщин, так по крайней мере она говорит. Но когда мущина целый час кричит о своей Дульцинее, знаете, такой разговор сделается приторен наконец; и когда Филипп ушол моя жена сказала;

- Он очень влюблён; как Ты был, гораздо прежде чем в меня, сэр; но разве любовь будет платить по счотам, позволь спросить?

- Нет, душа моя. Любовь всегда сдерживается советами других людей, всегда, говорит друг Филиппа, который, я надеюсь вы приметите, говорит иронически.

Друзья Филиппа без нетерпения выслушали разговоры Филиппа о нём самом. Почти все женщины симпатично слушают влюбленных мущин. Как бы ни были оне стары, оне помолодеют от от этого разговора. Мущины не так великодушны: Титиру надоедает слушать бесконечные речи Коридона о прелестях своей пастушки. А между тем о себе приятно говорить. Даже скучные биографии весело читать, а если их читаешь, то почему же их не слушать? Еслибы Филипп не говорил так много о себе, он не был бы таким приятным собеседником. Разве вы не можете любить человека, над которым немножко подсмеиватесь? Я предпочитаю такой открытый рот у собеседника осторожным челюстям, которые никогда не отпираются без ключа. А вход в душу Филиппа всегда открыт в обществе друга. Кроме своей любви, своих надежд в будущее, своей бедности, Филипп имел другие предметы к разговору. Его друг Сестрица составляла большой предмет к разговору, отец был также любимым предметом. Кстати, доктор писал к Сестрице. Он говорил, что надеется иметь успех в своей новой родине. Он и другой врач изобрели новое лекарство, которое должно было наделать чудеса и через несколько лет доставить им богатство. У него всегда были те или другие планы для приобретены богатства, которое никогда не являлось. Когда он давал на Филиппа векселя в небольшие суммы, письма его были исполнены надежд.

"Когда он напишет, что изобрел философский камень" говорил бедный Филипп: "я уверен, что будет постскриптум с извещением, что будет представлен в скором времени вексель на меня."

Присылал ли он векселя в последнее время? Филипп сказал нам, когда и как часто. Мы высказали ему всё наше добродетельное негодование. Глаза моей жены сверкали гневом Какой человек! какой отец! О, он был неисправим!

- Я удивляюсь, как он не женился, продолжал Филипп. - Я вздыхаю по мачихе.

- О! перестаньте, Филипп! закричала мистрисс Лора. - Будьте великодушны, незлопамятны, благородны! Не будьте циником и не подражайте, вы знаете кому!

О ком она говорила, желал бы я знать? После молнии на глазах этой дамы сверкнули слёзы. По продолжительной привычке, я могу понят её мысли, если она и не выражает их словами. Она думала об этих бедных, благородных, простодушных молодых людях и испрашивала небесного покровительства на них. Я не имею привычки расхваливать своих друзей. Слабости этого друга я описал довольно добросовестно. Но напишу также, что он также мужествен, весел в несчастьи, великодушен, прост, правдив.

Будучи пламенно влюблён, наш приятель был рад воротиться к лондонскому дыму и суматохе. Он говорил, что туман вреден для его лёгких. Он дышал гораздо свободнее в нашем большом городе, чем в той английской деревеньке в центре Парижа, в которой он жил. В своей гостиннице и в своей кофейной (где он сочинял свою красноречивую "Корреспонденцию") он имел случай говорить по-французски, но это не весьма удавалось его английскому языку.

- Вы наверно не предполагаете, чтобы мне хотелось быть принятым за француза, говорил он очень серьёзно. - Желал бы я знать, вздумал ли кто когда-нибудь быть принятым за француза?

Дом и сердце Сестрицы были всё еще к услугам молодого человека. Мы уже давно не были в Торнгоффской улице. Филипп был слишком занять своей любовью, чтобы много думать о своём любящем друге. Сестрица, между тем, продолжала свою смиренную жизнь, весело, скромно, трудолюбиво исполняла свою обязанность и готова протянуть руку помощи многим падшим путникам на дороге. У ней в доме была пустая комната, когда приехал Филипп. Комната! Разве у ней не будет пуст весь дом, если он понадобится Филиппу? Но после того, как мы видели Сестрицу в последний раз, она также должна была надеть чорное платье. Её отец, старый капитан, отправился на вечный покой. Место его пусто в маленькой гостиной, его спальная готова для Филиппа, пока Филипп останется. Она не показывала большого огорчения о потере капитана. Она говорила о нём постоянно, сделала ужин для Филиппа и посадила его на место отца. Как она суетилась в ту ночь, когда приехал Филипп! Какой радушный приём сиял из её ласковых глаз! Её скромные волосы теперь посеребрились, но щоки её похожи на яблоко; её стан был строен, проворен, лёгок, а голос, с своим кротким смехом и неправильным выговором всегда казался мне одним из приятнейших голосов на свете.

Очень скоро после приезда Филиппа в Лондон, мистрисс Брандон посетила жену смиренного биографа мистера Фирмина и обе женщины имели сентиментальный разговор. Все добрые женщины, знаете, сентиментальны. Влюбленные, сватовство, милая бедность нежно интересуют их. Моя жена в то время начала писать длинные письма мисс Бэйнис, на которые та скромно отвечала в выражениях признательности за участие, которое лондонская приятельница принимала в ней. Я видел по этим ответам, что брак Шарлотты с Филиппом принимался как дело решоное обоими этими дамами. Оне разсуждали о способах и средствах. Оне не говорили о экипажах, брачном контракте, городском и загородном доме, о деньгах на булавки, о приданом, и моя жена, соображая об источниках дохода, всегда указывала на состояние мисс Шарлотты, которое, хотя конечно маленькое, сделало бы довольно полезную прибавку в доходу молодых супругов.

- Пятьдесят фунтов в год немного! Позвольте мне сказать вам, сэр, что пятьдесят фунтов в год сумма очень порядочная. Еслибы Филипп только мог доставать сам триста фунтов в год, мистрисс Брандон говорит, что они могли бы жить очень хорошо,

Вы спросите, мой милый друг, возможно ли, чтобы люди могли жить четырьмя стами фунтами в год? Как могут этим жить? Они пьют, едят, одеваются, имеют крышу над головами, стёкла в окнах, и некоторые из них также добры, счастливы и хорошо образованы как их соседи, которые богаче их в десять раз. Притом, кроме денежных расчотов, эта любящая женщина твёрдо верит, что те, которые трудятся, будут всегда иметь насущный хлеб; а мущина знает что эти разсуждания ему нечего оспаривать. Моим возражениям и сомнениям жена моя противопоставляла первую любовь Филиппа в его кузине, мисс Туисден.

- Вы в то время не возражали, сэр, говаривал этот логик. - Вы тогда весело смотрели бы, как он сделался бы несчастным на всю жизнь, потому что вы думали, что денег было довольно и связи хорошия. Денег! очень счастлива мисс Ульком с своими деньгами! Большую честь принёс всем этот брак!

Мне незачем напоминать моим читателям несчастный результат этого брака. Обращение Улькома с женой было приятным предметом разговора лондонского общества и в лондонских клубах, вскоре после того как эта чета соединилась брачным союзом. Мы все помним, как Улькома обвиняли в том, что он бил жену, и как она убежала домой к отцу с подбитым глазом. Оба Туисдена так этого стыдились, что отец и сын перестали ходить к Бэйдо, где никто не сожалел о их отсутствии, кроме одного человека, которому Тальбот проиграл в вист.

Не пойдёт ли мистер Фирмин навестить тётку в её несчастьи? Кто прошлое помянет, тому глаз вон, думали некоторые советники Филиппа. Теперь, когда мистрис Туисден была несчастлива, её сердце могло смягчиться к Филиппу, которого она любила прежде. Филипп был так великодушен, что навестил её, и нашол, что карета ждёт ее у дверей. Слуга заставил Филиппа ждать в скучной, хорошо знакомой передней, дерзко улыбнулся ему в лицо и укладывал манто и равные женския принадлежности в карету в присутствии бедного брошенного племянника. Надо признаться, что этот визит был романическим усилием Лоры примирить врагов, как будто, моя душа, Туисдены пускали, когда-нибудь, к себе человека бедного или несветского! Они жили в постоянном страхе, чтоб Филипп не пришол занимать у них денег. Как будто они давали когда-нибудь денег взаймы нуждающимся! За то Туисдены сделали очень хорошее угощение для нового лорда Уипгэмского и Рингудского, который царствовал по смерти своего родственника. Они были так любезны, что поехали к нему провести Рождество и раболепно поклонялись перед сэром Джоном Ринудом, как кланялись перед покойным графом. Старый граф был тори в последние дни своей жизни, и Тольбот Туисден тоже был консерватором тогда. Настоящий лорд Рингуд был также вигом. Это удивительно, как либеральны сделались Туисдены после двухнедельных послеобеденных разговоров в Рингуде!

И потом хвастался обедами, винами, роскошью, поварами рингудскими, как бывало при покойном деде. Всякий содержатель собак в Лондоне знает, как собаки лают и кидаются на бедных подходящих к воротам. Туисден отец и сын были этой собачьей породы и таких собак есть целые своры везде.

Если Филипп открывал перед нами своё сердце и говорил откровенно о своих планах и надеждах, вы можете быть уверены, что он сообщал всё и мистрисс Брандон, и никто на свете не старался быть ему полезным так, как она. Пока мы говорили о том, что делать, эта женщина действовала для своего любимца. Она имела твёрдую союзницу в мистрисс Мёгфорд, жене издателя Пэлль-Мэльской газеты. Мистрисс Мёгфорд давно интересовалась Филиппом, его несчастьями, его любовью. Эти две добрые женщины сделали из него сентиментального героя. Ах! еслибы оне могли придумать какой-нибудь удобоисполнимый план, чтобы помочь ему! И такая возможность скоро представилась этим обрадовавшимся женщинам.

Почти во всех газетах на новый год явилось блестящее объявление об издании в Дублине новой газеты под названием Шэмрок. Разумеется, самые знаменитые ирландские писатели были приглашены в сотрудники. Редактором этого нового журнала был приглашон Микаэль Кассиди, помощник редактора Пэлль-Мэлльской газеты. А если Микаэль Кассиди попадет в Дѵблин, то почему же Филиппу не занять его место в Пэлль-Мэльской газете? Кассиди, разумеется, сообщит о своём вакантном месте своим приятелям, которые будут рады взять его жалованье до открытия другого более выгодного места. Но как только мистрисс Брандон узнала о вакантном месте, она решила, что его займёт Филипп. Мистрисс Мёгфорд всегда считала молодого человека очень надменным, но совершенным джентльмэном, и быстро заразилась восторженными похвалами мистрисс Брандон. Жена моя наняла карету, ваяла с собою детей, поехала к мистрисс Мёгфорд и начала восхищаться её садом, детской - всем что носило имя Мёгфорда. Любопытно было примечать, в какой восторг пришли эти женщины, какие планы составляли оне, чтобы достать это место для Филиппа. Моя жена полагала, что мистрисс Мёгфорд очень желает блистать в свете.

- Не можем ли мы пригласить кой-кого из знати вместе с Мёгфордами? сказала она мне. - Некоторые из прежних друзей Филиппа будут очень рады услужить ему, я уверена в этом. Признаюсь, мы употребили эту хитрость. Мы ласкали Мёгфордов, льстили им для Филиппа, и да простит небо хитрость мистрисс Лоре. Признаться, мы дали обед. Мы пригласили самых знатных из наших знакомых для мистера и мистрисс Мёгфорд и просили Филиппа как можно лучше обращаться со всеми гостями, приглашенными к нам. При моей жене лев Фирмин был ягнёнком. Грубый и высокомерный в обществе Филипп был самый смирный и смиренный человек с теми, кого он любил и уважал. Он никогда не уставал играть с нашими детьми и хохотал за их играми. Никто так не смеялся над моими шуточками, как Филипп Фирмин. Я думаю, что моя жена любила его за это благородное поощрение моего остроумия. На этом званом обеде я просил его быть очень вежливым со всем и не наступать на мозоли никому.

Мы пригласили Мёгфорда, издателя Пэлль-Мэлльской газеты, с женой, и Бикертона, редактора, лорда Эскота, старого университетского товарища Филиппа, и еще двух-трех мужчин. Наши приглашения дамам были не так счастливы. Некоторый были приглашены, а другия уехали в деревню на Рождество. Словом, мы были очень счастливы, что могли иметь старую лэди Гикси, которая могла считаться светской дамой, когда не было никакой другой. Моя жена сказала ей, что цель нашего обеда - познакомить нашего друга мистера Фирмина с издателем и редактором Пэлль-Мэлльской приехала первая. Поставив её экипаж в соседнюю конюшню, её грум вызвался помочь нашим слугам служить за обедом. Его усердие и проворство были замечательны. Фарфоровые чашки и крышки для блюд разбились в передней. Мистрисс Мёгфорд сказала, что "Сэт опять принялся за свои прежния штуки", и хозяйка, я надеюсь показала, не она умеет владеть собою среди этого биения фарфора. Мистрисс Мёгфорд приехала ранее назначенного часа, чтоб посмотреть наших детей, говорила она.

- На лондонских поздних обедах детей никогда не видишь, заметила она.

В Гэмпстиде её дети всегда являлись за десертом и оживляли гостей своими невинными криками, прося апельсинов и ссорясь за конфеты. В детской дамы нашли нашу милую Сестрицу. Она пришла взглянуть на своих любимцев и сама была любима всеми ими; кажется, она помогала кухарке приготовить для обеда какие-то лакомства. Начался разговор о наших детях, о детях мистрисс Мёгфорд, о детях вообще. А потом хитрые женщины (хозяйка и Сестрица) разговорились о добродетелях, несчастьях, помолвке Филиппа и о той милой девушке, с которою он был помолвлен Этот разговор продолжался до-тех-пор пока послышался стук колёс и раздался звук молотка.

- Ах, какая досада! Гости едут! сказала мистрисс Мёгфорд, и поправив чепчик и воланы с помощью ловкой мисстрисс Брандон, сошла вниз, нежно простившись с детьми, которым на Пэлль-Мэлльскую

Многие из наших гостей уже приехали, когда наконец доложили о мистрисс Мёгфорд. Я должен сказать, что она имела замечательную наружность и редко можно было видеть такой великолепный наряд.

Бикертон и Филипп были представлены друг другу и разговорились о французской политике перед обедом. В этом разговоре Филипп держал себя очень осторожно и вежливо. Бикертон слышал, что о письмах Филиппа отзывались хорошо, и его дружелюбие увеличилось, когда вошол лорд Эскот и

- А что касается мистрисс Мёгфорд, сказал он, бросив на нее взгляд сострадания: - разумеется мне не нужно говорить вам, что она не бывает нигде - нигде.

Сказав это, Бикертон выступил вперёд, взглянул на мою жену с видом спокойного покровительства, добродушно кивнул мне головой, напомнил лорду Эскоту, что он имел удовольствие встречаться с ним в Игэме, а потом вступил с Томом Пэджем, который, я признаюсь, один из самых аристократических наших гостей, в разсуждение о каком-то политическом вопросе - я забыл о каком именно; но главное состояло в том, что он назвал двух-трёх передовых людей, с которыми он разсуждал об этом вопросе. Он назвал очень знаменитые имена и дал им понять, что с людьми, носящими эти знаменитые имена, он находился на самой короткой и дружеской ноге. С издателем Пэлль-Мэлльской газеты он находился в самих холодных отношениях, и я боюсь, что его обращение с моей женой и со мною было не совсем почтительно. Мне показалось, что лоб Филиппа морщился, когда он следил за покровительственным обращением этого человека со всеми. Обед подали довольно поздно, по причинам лучше известным в нижних областях дома,

- Мне кажется, сказал Бикертон, мигая Филиппу: - что наш добрый друг и хозяин не привык давать обеды. Хозяева очевидно находятся в волнении.

Филипп сделал такую страшную гримасу, что Бикертон сначала подумал, что он болен чем-нибудь.

- Всякий обед хорош, когда он сопровождается таким приёмом, какой я получаю здесь, отвечал Филипп.

- О! это очень добрые, очень добрые люди! вскричал Бикертон.

Мне не нужно говорить, что Бикертон думает, будто ему вполне удалось принять вид светского человека. Он подошол к лэди Гикси и говорил с нею о большом бале, на котором встретился с одного оскорбительного слова главному редактору Пэлль-Мэлльской газеты и я начал поздравлять себя, что наш обед кончится благополучно, когда кто-то к несчастью похвалил вино.

- Очень хороший клэрет. У кого вы покупаете вино? Честное слово, этот клэрет лучше того, который я пью в Париже - как вы думаете, мистер Фермор? Где вы обыкновенно обедаете в Париже?

- Я обыкновенно обедаю ка тридцать су, а в праздники за три франка, мистер Бекертон, заворчал Филипп.

-- Меня зовут Бикертон. Как пошло говорить об обедах в тридцат су! пробормотал мне Бикертон, мой сосед за обедом. - Конечно, о вкусах спорить нельзя. А когда я бываю в Париже, я обедаю у Трёх Братьев. Какое у них бургундское!

- Ничего не может быть пошлее, как вести такой лавочный разговор, сказал Бикертон довольно громко.

- Я не держу лавки, но не стыдился бы, еслиб я держал. А вы верно стыдитесь, мистер Бикертон?

Бикертон выскочил из-за стола и побледнел.

- Я не вижу, чтоб я быль обязан выносить вещи такого рода за чьим бы то ни было обедом! кричит Бикертон. - Прощайте, лорд Эскот!

- Что такое случилось? спрашивает его сиятельство, и мы все удивляемся, что мой гость встаёт из-за стола и уходит в сильном гневе.

- По делом ему, Фирмин! говорит Мёгфорд, выпив еще рюмку.

И вот что вышло из примирительного обеда - обеда, который должен был помочь Филиппу в его карьере!

- Хорошенько его еще! закричал Мёгфорд, которого вино сделало красноречивым. - Это такая скотина, я терпеть его не могу - и мистрисс Мёгфорд тоже терпеть его не мометь.