Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава XXXVIII. Привезший тетиву.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава XXXVIII. Привезший тетиву. (старая орфография)

Глава XXXVIII. 

ПРИВЕЗШИЙ ТЕТИВУ.

Бедная Сестрица ушла из Мильманской улицы, разсердившись на Филиппа, на жену его, на намерение супругов принять раззорение, угрожавшее им.

"Триста восемьдесят-шесть фунтов" думала она: "заплатить за этого старого негодяя! У Филиппа не найдётся столько со всей его мебёлью и с тем, что он отложил. Я знаю что он сделает: он займёт денег от ростовщиков, даст им векселей, а потом возобновит их и кончит тем, что раззорится. Когда он заплатит по этому векселю, старый негодяй подделает другой, а эта милая жонушка велит ему заплатить; а эти бедняжечки пойдут милостыню просить, если не придут за хлебом ко мне, который всегда для них готов, Господь с ними!"

Она сосчитала - это было не трудно - свои собственные наличные деньги. Она чувствовала, что выплатить четыреста фунтов из дохода Филиппа было невозможно.

- А то, что хранится в моём чулке, он еще не должен брать, разсуждала она: - это им понадобится, когда гордость их смирится и мои милочки будут голодать!

Не зная, куда ей обратиться за утешением и советом, мистрисс Брандон отправилась к своему доброму другу, доктору Гуденофу, который всегда радушно принимал Сестрицу.

Она нашла Гуденофа одного в его большой столовой, за очень не длинным обедом, после визитов в его больницу и к его пятидесяти пациентам, между которыми, я думаю, было больше бедных чем богатых. Услышав известие, принесённое сиделкой, доктор разбранил Филиппа и его мошенника отца, "так что утешительно было слышать", говорила нам после мистрисс Брандон. Потом Гуденоф вышел из столовой в библиотеку, вынул связку ключей, отпер бюро и вынул из него переплетённую книгу, которая была просто банкирская. Должно быть, чтение этой книги понравилось почтенному доктору, потому что на его почтенных чертах появилась усмешка, и он тотчас не вынул из письменной шкатулки небольшую тетрадь серой бумаги, на каждой странице которой были написаны имена банкиров: Стёмни, Роуди и К.; на этой серой бумаге доктор написал рецепт денежного приёма и подал своему маленькому другу.

- Вот вам, глупенькая! сказал он. - Отец мошенник, но сын славный малый; а вам, глупенькой, я должен помочь в этом деле, или вы раззоритесь. Отдайте это тому человеку за вексель. О, постойте! Сколько денег в доме? Может быть вид банковых билетов и золота прельстит его больше чека.

Доктор опорожнил свои карманы; не знаю сколько там нашлось блестящих шиллингов и соверенов, завёрнутых в бумагу; опорожнил ящик, в котором было еще больше золота и серебра, потом сходил в свою спальную и воротился с бумажником, набитым банковыми билетами, и из всего этого составил нужную сумму и отдал её Сестрице.

- Отдайте этому человеку и постарайтесь за это взять вексель от него. Не говорите, что это мои деньги, скажите, что это ваши и больше неоткуда взять; улестите его, наговорите ему разной лжи. Сердце ваше от этого не разорвётся. Какой безсмертный мошенник этот Фирмин! Хотя из двух случаев, которые я пробовал в больнице...

Тут доктор вступил в медицинский разговор с своей любимой сиделкой, который я не возьму на себя передавать не врачам.

Сестрица призвала благословение Господа на доктора Гуденофа и отёрла свои влажные глаза носовым платком, спрятала билеты и золото трепещущей рукою и пошла лёгкими шагами и с счастливым сердцем. На тоттенгэмской дороге она пришла в раздумье, идти ли ей домой или отнести эти деньги к мистрисс Филипп? Нет; их разговор был сегодня не очень приятен, они разменялись довольно запальчивыми словами, и наша Сестрица должна была признаться себе, что она была несколько груба в своём последвем разговоре с Шарлоттой. А Сестрица была горда, ей не хотелось признаться, что она была непочтительна в своём поведении к этой молодой женщине. Она была слишком самолюбива для этого. Разве мы говорили, что наша приятельница была изъята от предразсудков и суётностей этого нечестивого мира? Выручить Филиппа, выкупить гибельный вексель, пойти с ним к Шарлотте и сказать: "Вот, мистрисс Филипп, свобода вашего мужа" - это было для нея редким торжеством! A Филипп должен дать честное слово, что это будет последнии вексель, по которому он заплатит за отца. С этими счастливыми мыслями в сердце, мистрисс Брандон пришла в Торнгофскую улицу и захотела поужинать. Свечи освещали её сторы, так что можно было всякому видеть с улицы, что она дома; и вот часов в десять на мостовой раздались тяжолые шаги, которые, я не сомневаюсь, заставили Сестрицу вздрогнуть. Тяжолые шаги остановились перед её окном, a потом послышались на ступенях её дома. Когда раздался звонок, я считаю весьма вероятным, что щоки её вспыхнули. Она сама отворила дверь.

- Как! это вы, мистер Гёнт? Я никак... то-есть, я думала, что вы может быть придёте.

Освещаемый луною, сиявшей позади его, Гёнт шатаясь вошол.

- Как вы комфортэбельно посиживнаете за вашим столиком, сказал Гёнт в шляпе надвинутой на глаза.

- Не хотите ли войти и присесть за этот столик? сказала улыбающаяся хозяйка.

Разумеется, Гёнт присядет. Грязная шляпа снята с головы и он входит в маленькую комнатку бедной Сестрицы, стараясь принять небрежный, светский вид. Грязная рука тотчас схватилась за бутылку.

- Как! и вы попиваете немножко? говорит он, любезно подмигивая мистрисс Брандов и бутылке.

Когда она повернулась вынуть из буфета стакан, она знала, что Гёнт воспользовался этим случаем, чтобы порядком хлебнуть из бутылки.

- Пожалуйста не стесняйтесь, говорит весело Сестрица: - в буфете есть еще!

Гёнт пьёт за здоровье хозяйки, она кланяется ему, улыбается и прихлёбывает из своей рюмки, и такая кажется хорошенькая, румяная и весёлая. Щоки её похожи на яблоки, фигура стройна и грациозна, и платье всегда сидит на ней отлично. При свете свечей не видвы серебристые линия в её светлых волосах и знаков, сделанных временем в её глазах. Гёнт смотрят на неё с восторгом.

- Право вы кажетесь моложе и красивее, чем тогда как... как я видел вас в первый раз.

- Ах, мистер Гёнт! кричит мистрисс Брандом с вспыхнувшими щеками, что очень к ней идёт: - не напоминайте этого времени, и того... тоги негодяя, который поступил со мною так жестоко!

- Он был злодей, Каролина, поступив таким образом с такою женщиной, как вы! У этого человека нет правил; он был дурным человеком с самого начала, научил меня играть, ввёл меня в долги, познакомив с своими знатными товарищами. Я был тогда простодушным молодым человеком и думал, что водить знакомство с вельможами, дававшими большие обеды, было отлично. Это он сбил меня с пути, уверяю вас. Я мог бы получить приход, жениться на доброй жене, сделаться бишопом, ей-богу! потому что у меня были большие дарования, Каролина; только я был чертовски ленив и любил карты и кости.

- Брандон всегда говорил, что вы были одним из самых талантливых людей в коллегии; он всегда это говорил я помню, очень почтительно заметила хозяйка.

- Говорил? Он сказал обо мне доброе слово. Фирмин не был талантлив. Благодарю; вы приготовляете там горячо и хорошо, что отказаться нельзя, хотя я пил уже довольно.

- А я думаю, что вы, мущины, можете пить всегда. Вы говорили, что мистер Фирмин...

- Да я говорил, что Фирмин был щоголь, у него было какое-то величиственное обращение.

- Да, было! со вздохом сказала Каролина.

И наверно её мысли вернулись с давнопрошедшему времени, когда этот величественный джентльмэн пленил её.

- Я старался не отставать от него, вот что и раззорило меня! Я разумеется поссорился с моим старым отцом из-за денег, стан лениться и был выключен из коллегии. Потом посыпались на меня счоты. Даже теперь некоторые еще не уплачены. Неужели вы думаете, что если бы я не находился в стеснённых обстоятельствах то я сделал бы это с вами, Каролина? Бедная, невинная страдалица! Как это было постыдно!

- Да, постыдно! вскричала Каролина. - Этому я противоречить не стану. Оба вы поступили жестоко с бедной девушкой.

- Злодейски. Но Фирмин поступил хуже меня. Он держал меня в руках. Это он увлёк меня к дурному. Это он втянул меня в долги, и вот в это.

Это значило стакан грога.

- Отец не захотел меня видеть на смертном одре. Братья и сёстры поссорились со мною; и я всем этил обязан Фирмину - всем! Как вы думаете, раззорив меня, должен ли он был заплатить мне?

И он стукнул по столу своей грязной рукою. Она оставила грязные знаки на белой скатерти Сестрицы.

- А мне, мистер Гёнт? Что он должен был мне? спросила Гёнта хозяйка.

- Каролина! закричал Гёнт: - я заставил Фирмина многое заплатить мне обратно, но я хочу еще.

"Вексель там", подумала Каролина,

Она наверно побледнела, но он не приметил её бледности. Всё его внимание было устремлено на питьё, тщеславие и мщение.

- Он много должен мне, и уже заплатил много; а зaплатит еще больше. Неужели вы думаете, я позволю раззорить себя и оскорбить, и не отмщу? Надо было бы нам видеть его лицо, когда я явился к нему в Нью-Йорк и сказал:

" - Старый товарищ, я здесь". Он побледнел как полотно. "Я никогда тебя не оставлю. Пойдём-ка в таверну да выпьем". Он был принуждён пойти. Теперь он в моей власти, говорю вам.

Гёнт засмеялся смехом, который вовсе не бил приятен. После некоторого молчания, он продолжал:

- Каролина, вы ненавидите его? или вы любите человека, который бросил вас и поступил с вами как злодей? Некоторые женщины любят, я знаю таких женщин. Я мог бы назвать вам и других злодеев, но я не назову. Вы ненавидите Фирмина, этого плешивого, этого дерзкого негодяя, который наложил руку на меня и ударил меня на этой улице. Вы ненавидите его, я говорю! Я поддел их обоих! - вот здесь у меня в кармане - обоих!

- Что же у вам тут? проговорила Каролина едва дыша.

- Вам-то что до этого!

Он опустился на стул, подмигнул и с торжеством тряхнул рюмкой.

- Это для меня всё-равно; я ни от одного из них пользы не видала, говорили, бедная Каролина с замирающим сердцем. - Поговорим о чом-нибудь другом, а не об этих двух негодных людях. Если вы были весели в тот вечер - а я никогда не обращаю внимания на то, что говорит джентльмэн, когда он выпьет рюмку - такому высокому мущине ударить старика... Стыд... стыд! И уж я отделала его за это!

- Стало быть, вы ненавидите их! кричит Гёнт, вскочив и сжав кулак, а потом опят опускаясь на стул.

- Имею ли я причины любить их, мистер Гёнт? Садитесь и выпейте немножко...

- Нет, вы не имеете причины их любить. Вы их ненавидите.

- Я их ненавижу. Посмотрите... обещайте... я поддел их обоих... Каролина... ударить пастора? Что вы скажете на это?

Опять вскочив со стула и прислонившись к стене (на которой висел портрет Филиппа, работы Ридли), Гёнт вынул свой грязный бумажник, высыпал из него бумаги на пол и на стол, схватил одну грязною рукою, захохотал и закричал:

- Я вас поймал! Вот оно. Что вы скажете на это? Лондонь, июля 4. Через пять месяцев обещаю заплатить. Нет, не заплатишь.

- Мистер Гёнт, дайте мне взглянуть, сказала хозяйка. - Это что? вексель?

- Молодой поручился заплатить за старика, ответил Гёнт с шипящим смехом.

- На сколько?

- Что вы за это возьмёте? Я у вас куплю.

- А сколько вы дадите?

И Гёнт смеётся, подмигивает, пьёт, слёзы выступают на его пьяных глазах, он отирает их одной рукой, и говорит опят':

- Сколько вы дадите?

Когда бедная Кэролина подошла в своему шкапу и вынула оттуда банковые билеты и золото, полученные ею мы знаем от кого, и из ящика кучку своих собственных скопленных денег и трепещущими руками выложила всё это на блюдо, я никогда не слыхал в точности сколько выложила она. Но должно быть, она выложила всё что у ней было, потому что она ощупала свои карманы и опорожнила их, потом опять воротилась к шкапу, вынула оттуда ложки, вилки, брошку и часы; она выложила все это на блюдо и сказала:

- Мистер Гёнт, я всё это отдам вам за этот вексель, и посмотрела на портрет Филиппа, висевший на стене, - Возьмите, продолжала она: - и отдайте мне то.

- Как! у вас есть столько! вскричал Гёнт. - Да вы богачка, ей-боту! Сколько тут у вас, сочтите!

Она сказала ему, на сколько тут золота, банковых балетов, серебра и вещей.

В голове этого негодяя пробежала мысль.

- Если вы столько предлагаете, сказал он: - значит вексель стоит больше; верно этот человек разбогател.

- Выпейте еще немножко и поговорим, сказала бедная Сестрица, и красиво разложила свои сокровища на блюде и улыбаясь Гёнту, хохотавшему на её стуле.

- Каролина, сказал он после некоторого молчания: - ВЫ еще любите этого плешивого мошенника! Вот оно что! Это так похоже на женщин! Где вы достали столько денег? Послушайте, со всем этим, и с этим векселем в кармане мы прекрасно проживем. А когда эти деньги выйдут, я знаю кто нам даст еще, кто не может нам отказать. Послушайте, Каролина, милая Каролина! Я старик, я это знаю; но я человек добрый, я классический учоный и джентльмэн.

Классический учоный и джентльмэн так косился своими пьяными глазамм, что бедная женщина, которой он являлся женихом, ужасно испугалась, побледнела и отшатнулась назад с таким отвращением и страхом, что даже её гость заметил это.

- Я сказал, что я учоный и джентльмэн! закричал он. - Вы сомневаетесь в этом? Я ничем не хуже Фирмина. Я не так высок. Но я переведу и латинские и греческие стихи не хуже чем он или всякий другой. Вы хотите оскорбить меня? Разве я не знаю, кто вы? Лучше что ли вы учоного и пастора? Или, когда классический учоный предлагает вам свою руку и свой состояние, вы считаете себя выше его и отказываете ему?

Сестрицу испугали страшные взгляды этого человека.

- О мистер Гёнт, закричала она: - возьмите всё это! Тут двести-тридцать фунтов, и сколько вещей! Возьмите и отдайте мне эту бумагу.

- Соверены, билеты, ложки, часы и то, что у меня в кармане, это целое состояние, моя милая, при экономии! Я не хочу, чтоб вы были сиделкой. Я учоный и джентльмэн. Это место не годится для мистрисс Гёнт. Мы прежде истратим деньги, а потом достанем новый вексель от этого плешивого злодея, и сын его, ударивший бедного пастора... мы, Каролина, мы...

Негодяй встал и подошол к своей хозяйке, которая отшатнулась назад, истерически смеясь. За нею стоял буфет, в котором еще висели ключи. Когда негодяй подошол к ней, она хлопнула дверью буфета и ключи ударили его по голове; обливаясь кровью, с проклятием и с криком, он упал на стул.

В буфете стояла склянка, которую она недавно получила из Америки и о которой она говорила с Гуденофом в этот самый день. Это средство употреблялось раза два-три по его предписанию и при ней. Она вдруг схватила эту склянку. Когда негодяй произносил бешеные ругательства, она намочила хлороформом свой носовой платок и сказала:

- О, мистер Гёнт! разве я вас ушибла? Я не имела этого намерения. Но вы не должны пугать таким образом одинокую женщину. Позвольте мне примочить ваши виски. Понюхайте! это вас облегчит... непременно облегчит.

- Постойте... постойте! вам сейчас сделается лучше, прошептала мистрисс Брандон. - О, да! лучше, гораздо лучше!

Она еще намочила носовой платок из склянки, и через минуту Гёнг был совершенно без чувств.

Тогда маленькая, бледная женщина наклонилась к нему, вынула из его кармана бумажник, а из бумажника вексель с именем Филиппа, бросила его в камин и смотрела, как он сгорел до тла. Потом опять положила бумажник в карман Гёнта. Она сказала потом, что она никогда не подумала бы о хлороформе, еслибы не её краткий разговор с доктором Гудевофом в тот вечер о болезни, в которой она употребляла новое лекарство по его приказанию.

Как долго лежал Гёнт в этом оцепенении? Каролине это показалось целой длинной ночью. Она говорила потом, что мысль о её поступке в эту ночь заставила поседеть её волосы. Бедная головка! Она готова была пожертвонать и ею для Филиппа.

Гёнт пришол в себя, когда мистрисс Брандон сняла с его лица носовой платок и запах сильной жидкости перестал действовать на его мозг. Он был очень испуган.

- Что это такое? Где я? спросил он хриплым голосом.

- Ключи в буфете ударили вас, когда вы... наткнулись на них... сказала бледная Каролина. - Посмотрите, у вас из головы идёт кровь. Позвольте я вытру.

- Нет; уходите прочь! вскричал испуганный Гёнт.

- Хотите поехать домой в кэбе? Этот бедный господин ударился о дверь буфета, Мэри. Вы помните, он был прежде здесь в один вечер?

Каролина, пожимая плечами, указала своей служанке, которую она призвала, большую бутылку с водкой, еще стоявшую на столе, как на причину отупления Гёнта.

- Вам лучше теперь? не хотите ли еще немножко? спросила Каролина.

- Нет! закричал он с ругательством и с налитыми кровью глазами стал искать своей шляпы.

- Что это такое, сударыня? этот запах в комнате и вся эта куча денег и вещей на столе?

Каролина бросилась отворять окно.

- Это лекарство, которое доктор Гуденоф прописал для одной больной, и должна идти к ней сегодня.

В полночь Сестрица, бледная как смерть, пошла к доктору, разбудила его и рассказала всю историю.

- Я предлагала ему всё, что вы мне дали, сказала она: - и еще всё, что у меня было, кроме того, он не хотел... и...

Тут с мой сделалась истерика. доктор должен был позвонить своих слуг, дат лекарство своей сиделке и уложить еи в постель у себя в домЬ.

- Очень мне хотелось, говорил он потом: - просит её никогда не оставлять моего дома. Моя ключница выцарапала бы ей глаза, а то мистрисс Брандон могла бы остаться у меня совсем. Кроме своего неправильного произношения, эта женщина олицетворение всех добродетелей: постоянства, кротости, великодушия, весёлости и львиного мужества! Как подумаеншь, что этот дурак, этот щоголь-идиот, этот осёл Фирмин... (немногих людей на свете Гуденоф презирал так как своего бывшого собрата Фирмина): - как подумаешь, что этот негодяй обладал таким сокровищем и бросил его! Сэр, я всегда имел восторг к мистрисс Брандон; но я в десять тысяч раз выше думаю о ней после её славного престувления!

Диктор Гуденоф счол нужным рано послать к Филиппу и ко мне и сообщать нам странное приключение этой ночи. Мы оба поспешили к нему. Меня призвали, без сомнения, вследствие моего глубокого знания законов, которое могло помочь бедной Каролине в её настоящих затруднениях. Филипп пришол, потому что она желала видеть его. По какому-то инстинкту она узнала, когда он пришол. Она выползла из комнаты, где ключница доктора уложила её в постель. Она постучалась в дверь кабинета доктора, где мы держали совещание.

- Бросить вас? простить вам? Переезжайте к нам жить и не оставляйте нас! закричал Филипп.

- Я не думаю, чтобы мистрисс Филипп это понравилось, мой милый, сказала мистрисс Брандон, с рыданиями повиснув на его руке: - но после того, как вы были больны в школе, вы были для меня всё-равно что сын, и я никак не могла не сделать этого с злодеем вчера... не могла!

- По делом мошеннику. Он не заслуживал бы остаться в живых, сказал доктор Гуденоф: - Не волнуйтесь, Брандон! Я должен опять уложить вас в постель. Отведите её, Филипп, в комнатку возле моей и велите ей лечь и притихнуть как мышь. Вы не должны вставать, пока я на дам вам позволения, Брандон - помните это, и возвращайтесь в нам, Фирмин, а то скоро станут приходить больные.

Филипп увёл Сестрицу; дрожа и цепляясь за его руку, воротилась она в комнату, назначенную для нея.

- Ей хочется побыть с ним одной, сказал доктор и заговорил о странной обманчивой мечте этой женщины, будто это её умерший сын, который ожил. - Я знаю, что у ней на душе, прибавил Гуденоф: - она никогда не оправилась от этого воспаления в мозгу, в котором я нашол ее. Она оставит ему всё что у нея есть. Я дал ей меньше вчера только потому, что знал, что ей будет приятно прибавить своё. Она любит приносить себя в жертву. В Индии есть женщины, которые, если им не позволят изжариться с своими умершими мужьями, умрут с досады.

В это время мистер Филипп воротился, отирая очень красные глаза.

- Без всякого сомнения, этот пьяница давно протрезвился и знает, что вексель исчез. Он, по всей вероятности, будет обвинять её в воровстве, сказал доктор.

- Положим, вмешался другой друг Филиппа: - что я приставил бы пистолет к

- Вы не предполагаете, что мне было бы приятно заплатить по этому векселю? связал Филипп. - Я сказал, что если мне будет предъявлен вексели с подписью Филиппа Фирмина, я заплачу. Но если этот негодяй Гёнт только скажет, что у него был этот вексель и он потерял его, я с радостью присягну, что и никогда не подписывал никакого векселя - не могут же они найти виновною Брандон в том, что она украла вещь, которая не существовала никогда.

- Будем надеяться, что у этого векселя не было дубликата.

отправиться в Торнгофскую улицу и посмотреть, не случилось ли там чего-нибудь после ухода хозяйки.

Да, случилось. Служанка мистрисс Брандон рассказала нам, что рано утром этот противный человек, который приходил вчера, был так пьян и так дурно себя вёл - тот самый человек, которого мистер Филипп выбросил на улицу - пришол стучаться и звонить, ругался и кричал: "Мистрисс Брандон! мистрисс Брандон!" и перепугал всю улицу. Мэри выглянула на него из верхняго окна, велела ему идти домой или она позовёт полицию; на это он закричал, что он сам позовёт полицию, если Мэри его не впустит, и продолжал звать "полицию". Мэри сошла вниз, полуотворила двери и спросила что ему нужно. Гёнт начал браниться еще громче и требовать, чтобы его впустили. Он должен и хочет видеть мистрисс Брандон. Мэри отвечала, что госпожи её нет дома, что её позвали ночью к больной доктора Гуденофа. Гёнт кричал, что это ложь, что она дома, что он её увидит, что он должен войти к ней в комнату, что он там оставил кое-что и хочет это взять.

- Оставил кое-что? вскричала Мэри, - где же? Когда вы ушли отсюда, вы насилу держались на ногах и чуть не упали в сточную трубу, в которой я видела вас прежде. Ступайте-ка домой! Вы еще не протрезвились!

Держась за перила и беснуясь как сумасшедший, Гёнт продолжал кричать: "Полиция! Полиция! Меня обокрали! Меня обокрали!" пока изумлённые головы не показались в окнах спокойной улицы и не подошол полисмэн. Гёнт повторил ему своё обвинение, что в эту ночи, в этом доме с обокрала мистрисс Брандон. Полисмэн сказал, что он этому не верит, и велел этому грязному человеку уйти и лечь спать. Мистриссь Брандон знали и уважали во всём соседстве. Она помогала бедным, ходила за больным во многих уважаемых семействах, словом, полисмэн не поверили обвинению против доброй мистрисс Брандон. Гёнт всё продолжал кричать, что его обокрали и провели, а Мэри повторила полисмэну (с которым она имела может-быть довольно дружеския: сношения), что этот скот вчера шатаясь вышел из дома, и что если он потерял что-нибудь, то почему знать где?

- Его вынули из этого бумажника, из этого бумажника! ревел Гёнт. - Я обвиняю её. Этот дом разбойничий притон!

за работой. Он услыхал из спальной крик у дверей дома.

- Мистер Ридли, сказал полисмэн, с уважением дотрогиваясь до своей шляпы (этот полисмэн, без мундира, красовался на нескольких картинах Ридли): - вот этот человек растревожил всю улицу и кричит, что мистрисс Брандон обокрала его.

ъ.

- Я помню, что этот человек еще прежде был здесь пьяный и лежал в этой самой трубе, сказал он.

- Пьяница и безпорядочный! Пойдёмте отсюда! закричал полисмэн.

Вот какие известия друзья мистрисс Брандон узнали от её горничной, когда зашли к ней в дом.