De finibus.
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: De finibus.

III.
DE FINIBUS.

Когда Свифтъ былъ влюбленъ въ Стеллу и отправлялъ ей письма изъ Лондона три раза въ месяцъ съ ирландскимъ пакетботомъ, вы, вероятно, помните, какъ онъ начиналъ письмо, скажемъ, No XXIII, въ тотъ самый день, когда было отослано письмо No XXII, и какъ тайкомъ онъ уходилъ изъ кофейни или собранiя, собственно съ темъ, чтобы побеседовать съ своей возлюбленной: "онъ никогда не выпускалъ ея нежной руки", какъ выразился бы тотъ или другой комментаторъ, говоря о декане и предмете его любви. Когда мистеръ Джонсонъ, отправляясь въ клубъ Додсли, и, дотрогиваясь, по дороге, до уличныхъ тумбъ въ Полль-Молле, забывалъ стукнуть по голове одной изъ нихъ, онъ ворочался назадъ и налагалъ на нее свои руки, будучи побуждаемъ къ тому, я ужь не знаю, какимъ предразсудкомъ. Мне кажется, и я подверженъ этой неопасной манiи. Какъ скоро у меня кончилась статья, я, не отправляясь еще спать, люблю начинать другую; быть можетъ, придется написать какихъ нибудь строчекъ шесть, но оне уже принадлежатъ следующему нумеру. Типографскiй мальчикъ не успелъ еще дойти до Гринъ-Арборъ-Корта, - личности, которыя съ часъ тому были оживлены, Пенденнисъ, Клэйвъ Ньюкомъ и (какъ бишь его? какъ звали последняго героя?) Филиппъ Фирминъ, только что выпили по рюмке вина, мама сiю минуту надела плащи своимъ детямъ, и все, раскланиваясь, переступили черезъ порогъ моего дома, какъ я снова возвращаюсь въ свой кабинетъ: tarnen usque recurro. Какими одинокими кажутся все эти люди! Милые добрые мои друзья! некоторымъ вы страшно надоели и они говорятъ: "Какое бедное однообразное общество у этого человека! Онъ вечно приглашаетъ насъ встретиться съ этими Пенденнисами, Ньюкомами и имъ подобными. Почему бы ему не познакомить насъ съ какими нибудь новыми личностями? Почему онъ не такой робкiй, какъ Туустарсъ, - не такой ученый и глубокомысленный, какъ Тринстарсъ, ее такой причудливый и гуманный, какъ Фаурстарсъ? Почему, наконецъ, онъ не кто нибудь другой!" Согласитесь, добрые люди, ведь ее только не возможно угодить вамъ всемъ, но было бы нелепо даже делать подобную попытку. Блюдо, которое съ жадностью уничтожаетъ одинъ человекъ, другому можетъ не понравиться. Неужели сегоднишнiй обедъ не по вашему вкусу? Въ такомъ случае будемъ надеяться, что завтрашнее угощенiе будетъ прiятнее. *** Я снова обращаюсь къ моему первоначальному предмету. Какое странное, прiятное, своеобразное и въ то же время грустное чувство овладеваетъ мной, когда я сижу въ кабинете, одинъ одинешенекъ, въ тишине, когда удалились все эти люди, которые жили у меня, сидели со мной за однимъ столомъ въ теченiи двадцати месяцевъ {Эти гости - известные герои романовъ Тэккерея, печатавшихся иногда въ его журнале месяцевъ по двадцати къ ряду. Пр. пер.}! Они нарушали мой покой; не проходило минуты, чтобы чемъ нибудь не раздражали меня, лезли мне въ глаза и на шею, когда мне нездоровилось, когда я хотелъ полениться, и ворчалъ про себя: "Повисните вы все! неужели вы не можете оставить меня одного?" Раза два они помешали мне отправиться на званый обедъ. Много и много разъ они отнимали у меня всякую возможность воротиться домой, потому что я зналъ, что они тамъ, въ кабинете, ждутъ меня, и - чума ихъ возьми! сколько разъ оставлялъ я домъ и семейство и уходилъ обедать въ клубъ, не сказывая никому, куда я ухожу. Да; страшно наскучили мне эти народы. Въ часы душевнаго треволненiя они были для меня бельмомъ на глазу. Они производили такой хаосъ въ моемъ доме и уме, что иногда я не зналъ, что происходило у меня въ семействе, не слышалъ, что говорили мои знакомые. Но наконецъ-таки они убрались: и вы, пожалуй, подумали, что вотъ теперь-то онъ будетъ спокоенъ? Ничуть не бывало. Я душевно былъ бы радъ, если бы Вулкомъ зашелъ ко мне побеседовать, или если бы снова появился Твисденъ, занялъ место въ кресле, которое стоитъ противъ меня, и началъ бы одинъ изъ своихъ нескончаемыхъ разсказовъ.

людей изъ разстроеннаго воображенiя? и неужели романисты вообще обречены смирительной куртке? Я часто забываю имена живыхъ людей; признаюсь съ раскаянiемъ, что относительно ихъ я делаю ужасныя ошибки; но смело могу сказать, что личности, вводимыя въ повести вашего покорнаго слуги, ему совершенно знакомы, знаю даже звуки ихъ голосовъ. Однажды пришелъ ко мне повидаться джентльменъ, который былъ такъ похожъ на портретъ Филиппа Фирмина въ прекрасныхъ рисункахъ мистера Уокера въ Cornhill Magazine, что сделался для меня предметомъ величайшаго любопытства. Те же самые глаза, та же борода, те же плечи, словомъ тотъ самый портретъ, который вы видели изъ месяца въ месяцъ. Но все-таки онъ не похожъ на того Филиппа Фирмина, который хранится въ моей душе. Это отважное, великодушное, беззаботное, мягкосердое созданiе, приключенiя котораго только что приведены мною къ концу, давно, давно спитъ непробуднымъ сномъ. Много прошло летъ после того, какъ я слышалъ звучный его смехъ, или смотрелъ въ его светлые голубые глаза. Когда я зналъ его, мы оба были молоды. Вспоминая его, я снова становлюсь молодъ. Не дальше какъ сегодня утромъ онъ былъ снова живъ, сиделъ въ этой комнате, готовый смеяться, спорить, плакать. Въ то время, какъ я пишу эти строки, на дворе уже наступили серые сумерки; въ доме глубокая тишина, все ушли изъ него; въ комнате становится темно, я отрываюсь отъ бумаги, пристально смотрю на двери и думаю: - не войдетъ ли онъ!.. Нетъ? Ни малейшаго движенiя. Не показывается даже серой тени, которой воображенiе могло бы придать известныя формы и изъ которой наконецъ бы выглянули хорошо знакомые глаза. Нетъ, нетъ. Пришелъ типографщикъ и унесъ его вместе съ последнимъ корректурнымъ листомъ: неужели же вместе съ типографщикомъ улетела и вся вереница невидимыхъ призраковъ? Ха! позвольте! что это такое? Небесные духи и ангелы! Дверь отворяется и въ нее входитъ темная фигура... на рукахъ у нея что-то черное... черная пара платья. Это Джонъ. Онъ говоритъ, что время одеваться къ обеду.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Всякiй, кто имелъ немецкаго учителя и прогуливался съ нимъ по знаменитому Фаусту, Гёте (ты это делалъ со мной, мой наставникъ, добрый старый Вейсенборнъ, и мои глаза видели самого великаго поэта въ маленькомъ Веймаре!), вероятно читалъ очаровательные стихи, которые предпосланы этой драме и въ которыхъ поэтъ, обращаясь къ тому времени, когда его творенiе было впервые сочинено, припоминаетъ друзей, уже отшедшихъ въ вечность, но некогда слушавшихъ его песню. Дорогiя тени, говоритъ онъ, возстаютъ вокругъ него; онъ снова живетъ въ прошедшемъ. Въ настоящее время это кажется чемъ-то неопределеннымъ, мечтательнымъ. Мы, более скромные писатели, не можемъ создавать Фаустовъ, или производить монументальныя творенiя, которыя должны пережить все века; наши книги ни более ни менее какъ дневники, въ которые по необходимости должны записываться наши собственныя чувства. Взглянувъ на страницу, написанную въ прошедшемъ месяце или десять летъ тому назадъ, мы припоминаемъ день и его событiя; быть можетъ, въ соседней комнате лежало больное дитя, быть можетъ, въ то время, когда работалъ умъ, его терзали сомненiя и страхъ за жизнь любимаго существа; рука милаго друга, который читалъ начало той повести, не будетъ более уже лежать въ нашей руке. Что касается до меня, то я признаюсь, что когда читаю страницы, написанныя этой рукой, въ глазахъ моихъ часто теряется ихъ содержанiе. Въ эти минуты я вижу передъ собой не слова, но тотъ день, въ который оне были написаны; вижу страницу изъ исторiи жизни; вижу, быть можетъ, трагедiю или комедiю, разыгранную въ нашемъ маленькомъ семейномъ кружке, веселье, которое мы разделяли, погребальное шествiе, въ которомъ принимали участiе, глубокую, тяжелую горесть, которую мы старались схоронить въ своихъ сердцахъ.

какого нибудь своего сочиненiя, я самъ нахожу ошибку, две, даже полдюжины. Джонсъ названъ Броуномъ. Умершiй Броунъ призванъ къ жизни, и, о ужасъ! спустя месяцы после напечатанiя статьи, я вижу, что Филиппа Фирмина назвалъ Клэйвомъ Ньюкомомъ, тогда какъ Клэйвъ Ньюкомъ, покорнейшимъ писателемъ читателя изображенъ какъ герой совсемъ другаго разсказа. Эти две личности въ моихъ глазахъ такъ не похожи одна на другую, какъ... какъ, скажемъ хоть, какъ лордъ Пальмерстонъ на мистера д'Израэли. Между темъ ошибка эта существуетъ въ 84 томе Cornhill Magazine, на 76 строке, 990 страница; и я желалъ бы убедиться, что въ жизни моей не делалъ ошибокъ или заблужденiй хуже этого.

Но вотъ еще написанъ Finis. Еще пройденъ мильный столбъ по дороге, ведущей отъ рожденiя къ будущему мiру! Действительно, это такой высокiй предметъ, который требуетъ серьезнаго размышленiя! Неужели мы до конца нашей жизни будемъ продолжать это сказочничество, будемъ всегда словоохотливы? Не пора ли тебе, о говорунъ! замолчать, и позволить говорить молодому поколенiю? У меня есть прiятель, живописецъ, который, подобно другимъ личностямъ, не составившимъ себе известности, начинаетъ стареть. Онъ никогда не рисовалъ съ такой тщательной отделкой, какъ показываютъ теперь его произведенiя. Этотъ артистъ все еще одинъ изъ самыхъ скромныхъ и прилежныхъ тружениковъ. У искусства онъ всегда считался усерднейшимъ, почтительнымъ ученикомъ. Въ его призванiи, въ вашемъ, въ моемъ, трудолюбiе и смиренiе помогаютъ намъ и утешаютъ насъ. Позвольте сказать вамъ одно слово. При довольно значительной опытности, я никогда не находилъ людей пишущихъ книги, которые были бы ученее и остроумнее людей непишущихъ. Относительно обыкновеннаго запаса сведенiй неписатели часто стоятъ выше писателей. Нельзя ожидать, чтобы адвокатъ, имеющiй обширную практику, былъ сведущъ во всехъ родахъ литературы; такъ точно и писатель обыкновенно бываетъ слишкомъ занятъ своими собственными книгами, чтобы иметь возможность обращать вниманiе на произведенiя другихъ людей. После дневнаго труда (въ которомъ я описывалъ, скажемъ напримеръ, агонiю Луизы при разлуке съ капитаномъ, или гнусный поступокъ взбалмошнаго маркиза съ лэди Эмилiей), я отправляюсь въ клубъ съ темъ, чтобы дать отдыхъ голове и, какъ выражаются американцы, "порешить" на этотъ день съ литературой. Что же изъ этого следуетъ? Удовольствiе, прогулка после обеда, прiятная книга, прекомфортабельное кресло у камина, и... остальное вамъ известно. Начинаетъ одолевать дремота. Прiятная книга вдругъ падаетъ на полъ, быстро поднимается, и съ видомъ некотораго смущенiя кладется на колена; голова склоняется на мягкую подушку кресла; глаза закрываются; раздается нежная носовая музыка. Неужели вы думаете, я разсказываю клубныя тайны? Вечеромъ, после обеда десятки такихъ людей, какъ я, имеютъ обыкновенiе спать. Быть можетъ, я еще заснулъ надъ той самой книгой, въ которой недавно было написано Finis. А если надъ ней засыпаетъ авторъ, то что же бываетъ съ читателями? спрашиваетъ Джонсъ, налетевшiй на меня съ своимъ остроумiемъ. Что?! А вы разве спали надъ ней? И прекрасно делали. Мои глаза не разъ видели прiятелей, дремлющихъ надъ страницами, написанными этой рукой. Где-то въ одной изъ моихъ книгъ есть виньетка, въ которой одинъ господинъ сладко спитъ съ "Пенденнисомъ" или "Ньюкомами" на коленяхъ; а если авторъ можетъ доставить отрадное утешенiе, безвредный сонъ, то разве онъ не сделалъ вамъ добраго дела? Такъ точно и авторъ, который возбуждаетъ ваши чувства и интересуетъ васъ, вполне достоинъ вашихъ благодарностей и благословенiй. По временамъ у меня бываетъ лихорадка и головная боль, которыя укладываютъ меня въ постель на несколько дней. Начинается ознобъ, отъ котораго, я съ признательностiю долженъ сказать, мне прописанъ коньякъ съ горячей водой; это лекарство броситъ меня въ жаръ и т. д. Во время двухъ такихъ лихорадочныхъ припадковъ я читалъ романы съ ужаснымъ удовольствiемъ. Однажды, на Миссиссипи, со мной былъ Jacob Faithful (Яковъ Верный), въ Франкфурте на Майне - очаровательные Двадцать летъ спустя, Мг. Dumas, на Тонбриджскихъ минеральныхъ водахъ - приводящая въ трепетъ Woman in White (Женщина въ Беломъ)! Эти книги доставляли мне наслажденiе съ утра и до заката солнца. Я съ особеннымъ удовольствiемъ и признательностiю вспоминаю объ этихъ лихорадочныхъ припадкахъ! Ведь стоитъ только представить себе: целый день въ постели, и хорошiй романъ вместо собеседника. Никакихъ заботъ, ни малейшаго угрызенiя совести за леность, ни одного посетителя, и только Женщина въ Беломъ или кавалеръ д'Артаньянъ разсказываютъ мне свои исторiи съ утренней зари до ночи! "Ма'мъ, мой господинъ свидетельствуетъ вамъ свое почтенiе, и проситъ, нельзя ли получить третiй томъ". (Это посланiе было отправлено къ моей прiятельнице и соседке, которая ссужала мне, томъ за томомъ, Женщину въ Беломъ нападаютъ другъ на друга, обилiе ратоборства, и какой нибудь наглецъ въ шкафу, который долженъ выдержать пытки передъ самымъ концомъ. Мне не нравится вашъ печальный конецъ. Я никогда не прочитывалъ два раза исторiю какой-то чахоточной лэди. Если бы я могъ дать коротенькiй советъ безпристрастному писателю (какъ выражался въ былые дни Examiner), я бы сказалъ: не должно действовать à la mode le pays de Pole (кажется, такова была фразеологiя), но миловать. Въ исторiи Филиппа я имелъ позволенiе отъ автора сообщить, что онъ намеренъ былъ утопить двухъ негодяевъ - некоего доктора Ф... и некоего мистера T. X. на пароходе President, или на какомъ-то другомъ трагическомъ корабле, но, какъ видите, я смиловался. Я представилъ себе мертвенно-бледное лицо Фирмина среди толпы дрожавшихъ отъ ужаса пассажировъ, на разрушавшейся палубе, въ пустынномъ океане, и подумалъ: - "Жалкiй злодей! ты не долженъ утонуть; ты долженъ только получить горячку; долженъ иметь сознанiе о своей опасности и шансъ, самый незначительный шансъ, къ раскаянiю". Не знаю раскаялся ли онъ, когда увиделъ себя въ желтой горячке, въ Виргинiи? Знаю только одно, что онъ воображалъ, что сынъ сильно его оскорбилъ, и что онъ простилъ его на смертномъ одре. Не думаете ли вы, что въ мiре этомъ много можно найти неподдельнаго истиннаго раскаянiя? Неужели вы не знаете, что люди всегда находятъ извиненiя, которыя успокоиваютъ ихъ совесть, всегда стараются доказать себе, что ихъ злостнымъ образомъ оклеветали или перетолковали слова ихъ и действiя въ дурную сторону; прощаютъ преследователей и притеснителей, которые предъявятъ вексель въ надлежащiй срокъ, и не питаютъ злобы къ тому дикому зверю, который притянетъ въ полицiю за кражу ложекъ? Много летъ тому назадъ я имелъ ссору съ одной известной особой (я поверилъ показанiямъ относительно его, сообщеннымъ мне его друзьями и оказавшимся впоследствiи совершенно неверными). Эта ссора до самаго дня его смерти была непримиримою. "Зачемъ это душа вашего брата остается для меня темною? говорилъ я брату его. Ведь не ему, а мне следуетъ сердиться и быть недоступнымъ для прощенiя: - виноватъ былъ я, а не онъ". Если въ стране, где они обитаютъ теперь (ибо Finis поставленъ уже въ книгахъ жизни того и другаго), сделались понятны имъ все непрiятности, сплетни и дрязги здешняго мiра, то я надеюсь, что они согласятся, что моя вина не имела непростительнаго свойства. Если вы, добрый мой сэръ, не сделали ничего худшаго, то, поверьте, обвиненiе ваше не будетъ тяжелое. Да, dilectissimi fratres! только относительно не обнаруженныхъ еще нашихъ прегрешенiй мы можемъ петь и то въ полголоса, выражающимъ плачь и раскаянiе минорнымъ тономъ: Miserere nobis miseris peccatoribus.

Къ грехамъ, въ которые нередко впадаютъ романисты, следуетъ отнести высокопарность или велеречiе, противъ которыхъ, съ своей стороны, я хочу предложить особенное libera me. Этотъ грехъ принадлежитъ учителямъ, гувернанткамъ, критикамъ, проповедникамъ и наставникамъ молодыхъ и старыхъ людей. Мало того (я намеренъ очистить свою грудь и освободить душу), быть можетъ, изъ всехъ существующихъ ныне составителей романовъ, вашъ покорнейшiй слуга более всехъ приверженъ къ назидательности. Разве вы не заметили, что онъ безпрестанно останавливается въ своемъ разсказе и начинаетъ говорить вамъ проповедь? Въ то время, когда бы ему следовало заниматься деломъ, онъ хватаетъ музу за рукавъ и начинаетъ надоедать ей своими циническими речами! Громко и отъ чистаго сердца я вопiю: peccavi. Я говорю вамъ, что мне хотелось бы иметь возможность написать романъ, въ которомъ не проглядывало бы ни малейшаго эгоизма, въ которомъ не было бы ни разсужденiй, ни цинизма, ни вульгарности (и такъ далее), но чтобы на каждой странице описывался какой нибудь страшный случай, чтобы въ каждой главе являлся какой нибудь негодяй, была бы драка или какая нибудь тайна. Я желалъ бы иметь возможность кормить читателя такъ вкусно и пряно, чтобы оставлять его при конце ежемесячной трапезы еще более алчущимъ и жаждущимъ.

Александръ Дюма описываетъ себя во время составленiя плана работы безмолвно лежащимъ на спине въ теченiе двухъ дней на палубе яхты въ какомъ нибудь порте Средиземнаго моря. Черезъ два дня онъ требовалъ обедъ. Въ эти два дня онъ созидалъ целое зданiе, делалъ лепку изъ глины, чтобы тотчасъ же обратить ее въ вечную бронзу. Главы, характеры, случаи, приключенiя, комбинацiи, все приводилось въ порядокъ въ голове этого артиста прежде, чемъ перо прикасалось къ бумаге. Мой Пегасъ не хочетъ летать, чтобы позволить мне осмотреть раскинувшееся подо мною поле. У него нетъ крыльевъ, на одинъ глазъ онъ ослепъ, онъ ленивъ, упрямъ, неповоротливъ; ползетъ какъ ракъ тамъ, где нужно мчаться, мчится тамъ, где нужно идти шагомъ. Онъ не покажетъ своей удали, когда я этого хочу. Иногда бежитъ такимъ шагомъ, который изумляетъ меня; а когда мне более всего желательно, чтобы онъ бежалъ, животное это становится неподвижнымъ, и я принужденъ бываю уступить его капризу. Хотелось бы знать, испытываютъ ли эту же самую роковую участь другiе писатели? Они наперекоръ самимъ себе должны нибудь личность, и я сейчасъ же спрашиваю: ну, какъ бы подумалъ объ этомъ Диккенсъ? Каждый человекъ замечалъ во сне громадную драматическую способность, которая иногда въ немъ обнаруживала, я не говорю изумительную, силу, потому что во сне ничто не изумляетъ. Но встречаемыя нами странныя личности делаютъ такiя замечанiя, о которыхъ вы прежде и не думали. Точно также воображенiе предсказываетъ разныя вещи. Мы какъ-то говорили о напыщенномъ слоге некоторыхъ писателей. Почему же не быть вдохновенному слогу, когда писатель, подобно Пифiи на ея прорицательномъ треножнике, начинаетъ произносить сильныя слова, - слова, отъ которыхъ онъ не можетъ удержаться, которыя вылетаютъ чрезъ разговорные органы его телеснаго организма съ шумомъ, трескомъ и свистомъ? Я говорилъ вамъ, что для меня было поразительно, когда Филиппъ Фирминъ (произведенiя артиста, - но не моего) съ рекомендательнымъ письмомъ въ руке вошелъ въ эту комнату и селъ на противоположный стулъ. Въ романе "Пенденнисъ", написанномъ десять летъ тому назадъ, есть разсказъ о некоемъ Костигане, котораго я изобрелъ (точно также, какъ, я полагаю, другiе авторы изобретаютъ своихъ персонажей изъ лоскутковъ, обрывковъ, обрезковъ и концовъ различныхъ личностей). Однажды вечеромъ я сиделъ въ какой-то таверне и курилъ; вдругъ входитъ этотъ Костиганъ живьемъ, точь въ точь такой же, какимъ я его изобразилъ въ своихъ грубыхъ рисункахъ. На немъ была та же самая визитка, та же изношенная шляпа, нахлобученная на одинъ глазъ, тотъ же самый блескъ въ этомъ глазе. "Сэръ, сказалъ я, принимая его за стараго прiятеля, котораго встречалъ въ неведомыхъ странахъ: сэръ, сказалъ я: - могу ли я предложить вамъ стаканъ грогу? - "Почему же! можете, отвечалъ онъ: - за это я спою вамъ песенку". Само собою разумеется, что у него былъ грубый ирландскiй выговоръ; разумеется также, что онъ былъ изъ военныхъ. Черезъ десять минутъ онъ вытащилъ свой формуляръ, въ которомъ значилось его имя. Какимъ образомъ узналъ я его, угадалъ, что это онъ? Ничто не можетъ убедить меня, что я не виделъ этого человека въ мiре духовъ. Тамъ, я знаю, я виделъ его; но ведь это только пустая игра словъ. Я нисколько не удивился, услышавъ ирландскiй его выговоръ. Я какимъ-то образомъ знавалъ его прежде. Кто не ощущалъ внезапнаго изумленiя, когда передъ вами ни съ того, ни съ другаго является какое нибудь лицо, какое нибудь место, некоторыя слова въ книге, и вы знаете, что еще раньше встречали и это лицо, и эти слова, и эту сцену, и такъ далее?

Добраго сэра Вальтера Скотта обыкновенно называли "Чародеемъ Севера". Ну что, если явится какой нибудь писатель, который можетъ писать такъ вошли бы въ открытое окно, вонъ подле того маленькаго сада? Если бы Онкасъ и нашъ благородный старый Лидсеръ Стокинъ молча пробрались въ него? Если бы, безъ всякаго шума и закручивая усы, вскочили въ него Атосъ, Портосъ и Арамисъ? Если бы за ними последовали милая Амелiя Бутъ, опираясь на руку дяди Тоби и Титльбатъ Титмаусъ съ выкрашенными въ зеленый цветъ волосами; вся компанiя комедiантовъ Крумльса съ труппой Жиль-Блаза, сэръ Роджеръ де-Коверлей, и величайшiй изъ всехъ сумасбродныхъ джентльменовъ, Ламанчскiй рыцарь, съ своимъ блаженнымъ оруженосцемъ? Повторяю вамъ, я пристально смотрю на открытое окно, размышляя объ этихъ людяхъ. Если бы кто нибудь изъ нихъ вошелъ, я, право, нисколько бы не испугался. Дорогiе старые друзья! сколько прiятныхъ часовъ проведено мною съ ними! Мы не очень часто видимся другъ съ другомъ, но когда видимся, то встреча наша бываетъ самая счастливая. Вчера вечеромъ, когда просмотренъ былъ последнiй корректурный листъ, когда выставленъ былъ на немъ Finis, и разсыльный мальчикъ благополучно донесъ его до типографiи, я съ удовольствiемъ провелъ полчаса съ Яковомъ Вернымъ.

поправки никогда не кончатся. Это настоящiя плевелы, - чтобы ихъ чума взяла! Каждый день, приходя въ свой собственный литературный садикъ, я усматриваю ихъ, беру лопатку и вырываю ихъ съ корнемъ. Но, соседъ мой, праздныя слова - не пособятъ горю. Возвращенiе къ старымъ страницамъ ничего не производитъ, кроме кичливости ума. Согласитесь, вы дорого бы заплатили за возможность вырвать некоторыя изъ нихъ. О, грустныя старыя страницы, скучныя старыя страницы! Одне и теже заботы, ennui, ссоры, повторенiя, старые разговоры! Но, впрочемъ, отъ времени до времени приходитъ на умъ добрая мысль, отъ времени до времени пробуждается какое нибудь прiятное, дорогое воспоминанiе. Еще несколько главъ и явится последняя, а за ней, посмотрите! и самый Finis - конецъ приходитъ къ концу и начинается Безконечное.