Звон колоколов.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Звон колоколов. (старая орфография)

IV.
ЗВОН КОЛОКОЛОВ.

Когда, в ознаменование какого нибудь большого празднества, зазвонят в летний день колокола на ближайшей церкви, я постоянно вспоминаю один июльский день, сад и шумный звон колоколов, годы и годы тому назад, - именно тот самый день, в который короновался Георг IV. Я помню, как один маленький мальчик лежал в саду и читал первый роман. Название романа - Шотландские вожди (Scottish Chiefs). Этот маленький мальчик (теперь уже он состарелся и далеко не маленький) читал книгу в летней беседке своей бабушки. Ей тогда было восемьдесят лет. Это была милая привлекательная старая лэди, с длинной черепаховой тростью, в напудренной прическе, с белыми как снег (или это так казалось от пудры?) волосами под чепцом, в прехорошеньких бархатных туфлях на высоких каблучках, каких вы не видали во всю свою жизнь. У нея был внук, флотский лейтенант; сын её сына - флотский капитан; внук её мужа - тоже флотский капитан. Она жила десятки и десятки лет в хорошеньком, старом хемпширском городке, населенном женами, вдовами и дочерями морских капитанов, адмиралов и лейтенантов. Боже мой! как свежо еще сохранились в моей памяти мистрисс Дюваль, - вдова адмирала Дюваля, - девицы Деннет, жившия в Большом Доме на другом конце города, дочери адмирала Деннета, - девицы Барри, дочери покойного капитана Барри, - добрая старая мисс Маскюс, дочь адмирала Маскюса, - милая маленькая мисс Норваль, и любезные девицы Букеры, из которых одна вышла за муж за капитана, в настоящее время адмирала, сэра Хенри Эксселента, командора ордена Бани. Далеко, далеко я заглядываю в прошедшее, и в нем отыскиваю этот маленький городок, с его радушием и дружелюбием. Городок этот так похож на любой роман мисс Аустин, что я невольно задаю себе вопрос: - не там ли она родилась и выросла? Впрочем, нет; нам это было бы известно, да при том же все добрые старые лэди единодушно провозгласили бы ее маленьким ленивым созданием, которое занимается только пустыми книжонками и пренебрегает домашним хозяйством. Разумеется, в Англии были и другие города, где жили вдовы и жены других морских капитанов, где они вели нескончаемые беседы, любили друг друга и ссорились; предметом их разговора нередко бывала и горничная Бетти, с её прекрасными лентами, да! В шесть часов они пили чай, каждый вечер часов до десяти играли в кодриль, садились за скромный ужин, после которого Бетти брала фонарь и провожала их домой; так проходил один день, за ним другой, за тем следующий и следующий, и т. д., пока наконец наступил день, в который фонарь не зажигался, когда Бетти более не приходила; все это маленькое общество предалось покою под маргаритками, куда в скором времени последуют за ними и некоторые другия личности. Каким это образом дожили до такой глубокой старости эти добрые люди? Moi qui vous parle, я превосходно помню старого мистера Джильберта, который бывал в море с капитаном Куком; да ведь капитан Кук, как вы справедливо замечаете, любезная мисс, цитируя из ваших Mangnall's Questions, был убит жителями Оугайхи в 1779 году. Так чтоже! а разве вы не помните его портрета, где он изображен во весь рост на морском берегу, в штиблетах, с ружьем в руке, приказывая своим людям не стрелять с лодок, между тем как громадного роста татуированный дикий наносит ему смертельный удар? Разве вы не помните тех гурий, которые танцовали перед ним и другими офицерами на большом отаитском балу? Разве вы не знаете, что Кук был при осаде Квебека, с знаменитым Вульфом, сражавшимся под начальством герцога Комберлэнда, царственный отец которого был храбрым и отличным офицером при Рамилье, прежде чем сделался главнокомандующим при Деттингене? Ура! Вперед, молодцы! Лошадь моя пала! тем лучше, - я теперь знаю, что не обращусь в бегство. Неужели французы бегут? В таком случае я умру спокойно. Постойте, постойте! О! Quo me rapis? Мой Пегас мчится Бог знает куда, подобно коню его величества при Деттингене.

Каким образом эти богатые историческия и личные воспоминания истекают из самого современного предмета? Какой же это предмет, позвольте узнать. Любезный мой друг, если вы заглянете в предшествовавший нумер моих Записок (впрочем вы можете оставить их и в покое: это меня нисколько не удивит и не обидит), если вы заглянете в этот листок, где автор представляет себе Атоса и Портоса, Дальгетти и Айвенго, Амелию и сэра Чарльза Грандисона, Дон Кихота и сэра Роджера, гуляющими в саду пред окном, вы сейчас же заметите, что романы с их героями и героинями составляют современный предмет разговора, в который мы немедленно и углубимся. Любезный сэр, принадлежите ли вы к нашей стороне и любите ли чтение романов? Напоминание о вашем первом романе, конечно, будет для вас удовольствием. Свой первый роман Шотландские вожди я не дочитал до конца, - не мог. Я с каким-то волнением и встревоженным любопытством заглядывал в страницы, ближайшия к концу. Мисс Портер, как доброе милое с нежным сердцем создание, не хотела в конце V тома снять голову Валласа. Она заставила его умереть в темнице. Впрочем хорошенько не помню; я читал этот очаровательный, вызывающий слезы роман сорок два или сорок три года назад, - и кроме того не мог дочитать до конца пятого тома. Праведное небо! при чтении его становилось так грустно, так грустно, как будто возвращаешься после праздников в школу.

Блистательный скоттовский цикл романов дошел до меня спустя лет пять; и я полагаю, мальчики нашего возраста были особенно счастливы, напав на эти восхитительные книги в то особенно время, когда мы могли лучше всего наслаждаться ими. О! с каким восторгом вспоминаю я те светлые дни и свободные часы, проведенные на школьной скамейке, когда Клаверхауз или Айвенго были моими товарищами! Я заметил весьма недавно, как маленькие люди приходили в величайший восторг над романами капитана Мэйна Рида, над Луговыми степями Густава Эмара или Индийскими рассказами, и в течение случайных вакаций убегали в спальню с каким нибудь томом под мышкой. Но разве эти индийцы и воины ужаснее индийцев и воинов нашего времени? Во всяком случае, даже и в зрелом возрасте я не могу оставаться не признательным за романы, особенно исторические, до периода весьма неотдаленного. Позвольте припомнить; вот первые из них - произведение нашего неоцененного Скотта. Кого именно люблю я в сочинениях этого дорогого старого маэстро? Люблю:

Барона Брадвординского и Фергюса (Капитан Ваверлей через-чур ужь кроток).

Люблю Айвенго, Локслея; крестового рыцаря.

Люблю Квентин Дорварда, и в особенности дядю Квентина; я забыл имя этого джентльмена.

Люблю Саладина и шотландского рыцаря в Талисмане. Султана лучше всего.

Люблю

Люблю майора Дальгетти. Очаровательный майор! Вспомнив о нем, так и хочется соскочить с места, подбежать к книжному шкапу и достать с полки этот том. Сколько мужественной красоты и благородной скромности обнаруживается во всех героях Скотта! Они вовсе не похожи на героев. В положении героя, они повидимому краснеют и как будто говорят: - ужь если так должно быть, то нечего делать - идет! Они хороши собой, скромны, прямодушны, простосердечны, храбры, но не слишком умны. Если бы я был матерью (что очень нелепо), я пожелал бы быть мачихой многих молодых людей в роде Вальтер-Скоттовских героев.

Как, однако же, ни нравятся мне эти безхитростные, благородные, без всяких претензий джентльмены, я должен сознаться, что, по моему мнению, герои другого автора, и именно: Лидсер-Стопин, Онкас, Хардхарт, Том Коффин, Лидсер-Стопин пожалуй еще и превосходнее. La Longue Carabine - это одна из величайших редкостей вымысла. Он стоит на ряду с вашим Дядей Тоби, сэром Роджером де-Коверлей, Фальстафом, - со всеми героическими фигурами, американскими и британскими, и артист, изобревший их, вполне заслуживает признательность своего отечества.

В школе, в мое время, был один публичный день, когда собирались родственники учащихся, старые воспитанники и несколько экзаменаторов из университетов. В этот день всех нас выставляли на показ; отличившиеся получали награды; все были в новых платьях, и, надо сказать правду, некоторые из нас казались великолепными денди. У всех пухлые розовые щеки, чистые воротнички, лоснящияся новые платья, светлые лица с отпечатком на них цветущей юности - fit tueri coelum - откровенности, веселья, благородства! Видеть сотню мальчиков, стройно марширующих в церковь или старинный зал, слышать во время пения звучные свежие их голоса, и смотреть на их смелые спокойные лица, - скажите, неужели это зрелище, эти звуки не в состоянии привести человека в восхищение?.. Но, прекрасно. Что сказал я о мальчиках, то может быть сказано и о романистах. Я точно также представляю себе чинное парадированье всех учеников школы Парнасса. В этой академии я считаюсь последним. Мне нравится, когда мои товарищи кажутся здоровыми, видными, - словом джентльменами. Вот это мистер Фильдинг... у него подбит глаз. Как великолепно он сложен! - Вот это - мистер Скотт, один из старших в школе. Видали ли вы когда нибудь этого человека в более приятном расположении духа, при такой мужественной осанке? А вон видите худенького, переваливающагося с боку на бок, бледного юношу, который вечно занимает деньги, вечно лжет, заглядывается на горничных - это - мастер Лауренс Стерн - внук епископа, и сам намеревался поступить в духовное звание, - не стыдно ли тебе маленький негодяй! Но каким он обладал гением! Надо, надо посечь его, - и как только молодой шалун выйдет из позорной комнаты, надо ему дать золотую медаль. Я бы непременно поступал таким образом, еслибы был доктором Розгой и начальником школы.

Но оставимте эту школьную метафизику, эту розгу и все, что до нея относится. Покорнейшему слуге, читатель, позвольте напомнить, что предмет нашей беседы - герои и героини романов. Скажите, милэди, как вам нравятся ваши герои? Джентльмены, каким героиням романов отдаете вы предпочтение? Приступив к этому листку, я послал два приведенные вопроса к двум моим знакомым, самым ожесточенным потребителям романов. Джентльмен указал мне на мисс Аустин, - а лэди сослалась на Атоса, Гэй Ливингстона и (простите невольный румянец) на полковника Эсмонда; кроме того она призналась, что в молодости была сильно влюблена в Валанкура.

не раз заставляли нежные сердца ваших бабушек биться сильнее обыкновенного. Но он и его слова канули в вечность. О, какая жалость, что слава романов должна постоянно приходить в упадок; что на полках вокруг них должна собираться страшная пыль; что ежегодные чеки от гг. издателей должны уменьшаться и уменьшаться! Справьтесь, пожалуйста, в библиотеке, кто теперь спрашивает Тайны Удольфского замка? Не перестали ли даже Парижския тайны наводить прежний свой ужас? Увы! наши романы имеют свой интерес только известное время; а, впрочем, мне знакомы личности, упомянуть имена которых мне запрещает прискорбная скромность, но которые готовы отправиться к преддвериям ада вместе с , Дарикуром и Фаддеем Варшавским.

Одна из моих старых сантиментальных подруг, с которой я разговариваривал вчера по поводу романов, сказала мне, что её любимым героем был лорд Орвиль, в Эвелине "Между тем как я отъискивала книги, сюда вошел лорд Орвиль. Он затворил дверь за собой и, приблизясь ко мне с озабоченным видом, сказал:

" - Правда ли, мисс Анвиль, что вы уезжаете?

" - Полагаю - правда, милорд, отвечала я, продолжая отъискивать книги.

" - Так внезапно, так неожиданно: неужели я должен лишиться вас?

" - Не большая потеря, милорд, сказала я, стараясь говорить веселым тоном.

" - Неужели, сказал он, серьезно: мисс Анвиль может сомневаться в моей искренности?

" - Не могу представить себе, вскричала я: что мистрисс Сельвин сделала с этими книгами?

" - Ради самого Неба, продолжал он, скажите мне; могу ли я льстить себя надеждой, что вы позволите мне доказать мою преданность!

" - Надо сбегать на верх, сказала я, сильно смущенная: и спросить, что она сделала с ними?

" - Так вы решительно уезжаете, воскликнул он, взяв мою руку; и вы не подадите мне ни малейшей надежды на взаимную любовь! По крайней мере, научите меня, мой милый друг, научите меня переносить ваше отсутствие с твердостию, подобною вашей.

" - Милорд, сказала я, стараясь освободить свою руку: прошу вас отпустите меня!

" - Я отпущу, вскричал он, падая, к моему невыразимому смущению, на колена: - отпущу, если вы желаете оставить меня.

" - О, милорд, воскликнула я: встаньте, умоляю вас, встаньте. Я уверена, милорд, вы не столь жестоки, чтобы смеяться надо мной!

" - Смеяться над вами! повторил он, с горячностью: нет я уважаю вас. Я почитаю вас и восхищаюсь вами выше всех человеческих созданий! Вы - друг, к которому душа моя привязана как к своей лучшей половине. Вы милейшая и совершеннейшая из женщин: вы для меня так дороги, что высказать это язык не имеет достаточно силы.

"Я не берусь описывать моих ощущений в тот момент; я едва переводила дух; я сомневалась в своем существовании; кровь покинула мои щеки; ноги отказывались поддерживать меня. Лорд Орвиль поспешно встал и подвел меня к стулу, на который я опустилась почти без жизни.

"Не могу описать последовавшей сцены, хотя каждое слово напечатлено на моем сердце; его уверения, его выражения были слишком очаровательны, чтобы их повторить; не смотря на мои усилия оставить его, он не позволил мне удалиться; короче, мой добрый сэр, я не могла выдержать этого испытания и он выведал у меня самую священную тайну моего сердца {Представляю здесь контраст этого старинного раздушенного напудренного разговора Д'Арбле с нынешним новейшим разговором. Если двое молодых людей желают ныньче скрыть свое душевное волнение и выразиться самым скромным языком, то рассказ будет таков:

"Когда я отыскивала книги, вошел лорд Орвиль. Он казался чрезвычайно печальным:" - Правда ли, мисс Анвиль, сказал он: - вы собираетесь в дорогу?

" - Собираюсь, отвечала я, продолжая отъискивать книги.

" - Вы очень спешите, сказал он.

" - Полагаю, в этом нет большой потери, заметила я так весело, как только могла.

" - А вы не обращаете внимания на мои чувства? сказал Орвиль с сильным волнением.

" - Что сделала мистрисс Сельвин с этими книгами? продолжала я.

" - Так вы уезжаете? сказал Орвиль: и уезжаете навсегда? Желал бы я иметь столько твердости, сколько ее имеете вы, мисс Анвиль, и пр.

Разговор, как вы замечаете, можно бы легко написать в этом тоне; и еслибы герой и героиня были новейшого времени, они бы не позволили своему диалогу идти на ходулях, а повели бы его естественным образом по нынешнему обыкновению. Кстати, - какая странная привычка у нынешних писательниц заставлять мужчин грубо обходиться с женщинами! Во времена мисс Портер и madame D'Arblay более, чем на одну писательницу, которая изображает вас в этом виде.}.

Другим, быть может, madame, не слишком понравится эта выдержка из вашего любимого романа, но когда вам приведется прочитать ее, вы по прошествии одиннадцати люстр? В эти минуты вы смотрите на него светлыми глазами тех дней; - ваш герой стоит перед вами, отважный, даровитый, не приторный, настоящий джентльмен; он делает самый изысканный поклон одной из прекраснейших молоденьких женщин, каких мир никогда еще может быть не видывал, и потом ведет вас в котильон под звуки милой незабвенной музыки. Горны Эльфанда гудят, гудят! Bonne vieille, вы помните их мелодию; при этом воспоминании все еще дрожат ваши сердечные струны.

Из ваших героических героев, мне кажется, наш друг монсеньор Атос, граф де Лафер, считается моим лучшим фаворитом. С полнейшим душевным удовольствием я читал его от восхода и до заката солнца. Через сколько томов прошел он? Через сорок? через пятьдесят? С своей стороны я бы желал, чтобы он показался еще в сотне томов; мне бы никогда не наскучил он с его освобождениями заточенных, наказаниями злодеев, пронизыванием негодяев своей легкой грациозной шпагой. О, Атос, Портос и Арамис! может ли быть что нибудь великолепнее этого трио? Мне кажется, д'Артаньян лучше всего нравится мне в своих собственных записках. Я купил его годы и годы тому назад, за пять пенсов, в маленьком томе с пергаментной обложкой, на книжной выставке в пассаже на подворье Грэя. Дюма облекает его славой и делает его маршалом; а сколько мне помнится, настоящий д'Артаньян был ни более, ни менее как жалкий авантюрист, который умер в изгнании в начале царствования Людовика XIV. Читали ли вы когда о Chevalier d'Harmenthal? Случалось ли вам когда нибудь читать Tulipe Noire, такое скромное произведение, как всякий рассказ мисс Эджворт? Я всегда вспоминаю с благодарностью и удивлением о расточительных банкетах, на которые он приглашал меня! Какими рядами роскошных пиршеств угощал он меня! Откуда он берет деньги на эти великолепные пиры? Говорят, что все произведения, носящия имя Дюма, написаны не им самим. Что же из этого следует? Разве главный повар не имеет у себя помощников? Разве ученики Рубенса не писали на его полотнах? Разве Лауренс не имел у себя помощников для замалевки фона? Хотя я и сам в своем роде le métier, но признаюсь, я часто желал иметь у себя компетентного, респектабельного и проворного чиновника для деловой части моих романов; по приходе его в одиннадцать часов, я сказал бы ему: - мистер Джонс, if you please, смерть архиепископа, на которой я сегодня поутру остановился, должна быть описана по крайней мере на пяти страницах. Возьмите энциклопедию и обратитесь к статье "Водянка", или к какой вы сами хотите. Но, сделайте одолжение, чтобы в смерти его не было каких нибудь медицинских промахов. Сгруппируйте вокруг него дочерей, докторов и капелланов. Достаньте с третьей полки, под литерою В. London Вельза, вы найдете там описание Ламбета и некоторые рисунки этого места. Придайте им необходимый колорит. Одна из дочерей пусть сойдет вниз и разговаривает с своим обожателем, который подъехал на своей лодке к пристани Ламбета и пр. и пр. Джонс, сметливый молодой человек, разсматривает какие ему нужно медицинския, историческия, топографическия книги; его руководитель указывает ему в Джереми Тэйлоре (fol. London. MDCLV) несколько замечаний, которые как нельзя более соответствуют переселению доброго старого архиепископа из этой жизни. Когда я прихожу одеваться к обеду, усопший архиепископ лежит уже на столе у меня на пяти страницах; медицина, топография, теология, все, все в надлежащем порядке, и Джонс еще за несколько часов ушол домой к своему семейству. Сэр Крисгофор Рен (Wren) считается архитектором церкви св. Павла; но ведь не он клал камни и приносил известку. Так точно и в романах есть множество плотничной и каменной работы, которую может выполнить бойкая знакомая с своим делом рука. Легко сказать: бойкая, знакомая, с делом рука! Даю вам честное слово, - что в романах бывают такия части, - скажем например любовные интриги, "дела", волокита в шкапу и т. д., которые бы я охотно приказал взять в руки моему лакею Джону, как я приказываю ему принести угля и вычистить сапоги. И в самом деле, попросили ли бы вы лакея подослать вора под кровать, припрятать духовное завещание, которое должно быть вскрыто в надлежащее время, или написать в мои лета нежный любовный разговор между Эмилией и лордом Артуром! Я стыжусь самого себя, в особенности когда бываю обязан писать о любви; тогда, хотя и сижу в своем кабинете один одинехонек, но до такой степени краснею, что вы непременно бы подумали, что мне готовится апоплексический удар. Вы спрашиваете: - неужели на писателей производят какое нибудь действие их собственные произведения? Ничего не знаю о других джентльменах, но о себе могу сказать, что когда я пишу какой нибудь фарс, какую нибудь шутку - я плачу; - описывая какую нибудь патетическую сцену, я все время хохочу до безумия, - по крайней мере такого мнения Томкинс. Ведь вы знаете - какой я циник!

такого запрещения, я охотно бы распространился еще на поллиста, и поговорил бы еще о многих героях и героинях романов, которые невольно приходят мне на память. Я прилежно изучал эти книги с тех ранних дней, которые описаны в начале этой маленькой статьи. Очаровательные, восхитительные, незабвенные романы! Романы вкусные, сочные и сладкие, как пирожки с малиновым вареньем в цветущие дни юности! Забуду ли я когда нибудь, как однажды вечером, после молитвы (то есть, когда младшим классам велено было ложиться спать), я прижался к шкафу, чтобы прочитать хоть полстранички моего дорогого Вальтер-Скотта - и вдруг прямо мне в голову прилетел лексикон монитора! Ребекка, дочь Исаака Йоркского, я постоянной верно любил тебя в течение сорока лет! Тебе было лет двадцать, а мне двенадцать, когда я впервые узнал тебя. Шестьдесят лет спустя, душа моя, большая часть женщин твоей восточной расы давно утратили цвет юности, давно перешли предел красоты, но для меня ты вечно молода и прекрасна, и я готов вступить в бой со всяким вероломным рыцарем, который осмелится оскорбить твое имя.