Базар житейской суеты.
Часть первая.
Глава I. Чизвиккский проспект.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Базар житейской суеты. Часть первая. Глава I. Чизвиккский проспект. (старая орфография)

ГЛАВА 1. 

Чизвиккский проспект.

Это было в достославную эпоху первых годов второго десятилетия девятнадцатого века.

В одно прекрасное июньское утро, к большим железным воротам "Благородной для девиц Академии мисс Пинкертон" подъехала большая фамильная коляска с двумя жирными конями в блестящей сбруе и с огромным, жирным кучером в парике и треугольной шляпе. Черный слуга, покоившийся на козлах подле жирного кучера, растопырил свои косолапые ноги в ту минуту, как экипаж поверстался с блестящей медной доской заведения мисс Пинкертон, и лишь-только потянул он к колокольчику свою дюжую руку, дюжины полторы молодых голов высунулись из узких окон джентльменского старинного кирпичного дома. Но между этими головками внимательный наблюдатель без труда угадал бы красный нос, принадлежавший мисс Джемиме Пинкертон, младшей сестрице "Основательницы Академии для молодых девиц".

- Посмотрите-ка сюда, сестрица, сказала мисс Джемима Пинкертон, это, кажется; коляска мистрисс Седли. Я угадала Самбо, чорного слугу, и кучера в новом красном жилете.

- Окончены ли все необходимые приготовления к отъезду девицы Седли, мисс Джемима? спросила сама мисс Пинкертон; величественная леди, Семирамида между профессорами женского пола, искренняя приятельница самого доктора Джонсона, и постоянный корреспондент даже самой мистрисс Чепон.

- Девицы встали сегодня в четыре часа утра, и ужь, я думаю, уложили свои вещи, сестрица. Мы приготовили для нея прощальный пучок цветов.

- Должно говорить: "прощальный букет" в благородном слоге. Заметь это, сестра.

- Очень хорошо. Мы приготовили для нея прощальный букет величиною с копну сена. Я положила в ящик Амелии две бутылки гвоздичной воды для мистрисс Седли и подробный рецепт, как ее приготовлять.

- И я надеюсь, мисс Джемима, вы приготовили также копию с денежного счета касательно мисс Седли. Не забудьте: девяносто три фунта стерлингов и четыре шиллинга. Адресуйте: "господину Джону Седли, на Россель-Сквере", и потрудитесь также запечатать это письмо, написанное мною к его супруге.

Автограф письма мисс Пинкертон, в глазах сестрицы её, Джемимы, был предметом глубочайшого благоговения, наравне с писанием какого-нибудь знаменитого принца. Только в том случае, когда воспитанницы оставляли заведение, или выходили замуж, мисс Пинкертон изволила писать персонально; и раз еще, когда бедная мисс Перч умерла от скарлатины, мисс Пинкертон собственноручно известила её родителей об этом плачевном приключении в таких красноречивых выражениях, что они, по мнению мисс Джемимы, должны были совершенно утешиться в потере своей дочери.

На этот раз, мисс Пинкертон благоизволила писать:

"Милостивая государыня, имею честь известить, что мисс Амелия Седли, после шестилетняго пребывания под моим ведомством в "Академии благородных девиц", препровождается, наконец, к её родителям, как молодая леди, достойная занять приличное место в благородном и образованном кругу. Все добродетели, характеризующия молодую Англичанку, аристократку по происхождению и чувствам, все таланты, приличные её положению в обществе, соединены в достолюбезной мисс Седли, которая своим прилежанием и послушанием приобрела общую любовь наставников, и кротостью своего характера снискала горячую привязанность своих взрослых и молодых подруг.

"В музыке, танцах и английской орфографии, во всех родах шитья и вышиванья, мисс Седли оказала похвальные успехи, и удовлетворила пламенным ожиданиям своих друзей. Относительно географии еще многого остается желать впереди, равно как рекомендуется при сем тщательное употребление железного корсета в продолжение первых трех лет, для сообщения мисс Седли совершенно прямой талии и возвышенной осанки, столько необходимой для всякой молодой леди из высшого круга.

"Относительно правил религии и нравственной философии, мисс Седли оказалась вполне достойною заведения, которое некогда благоволил почтить своим присутствием и лестным одобрением сам доктор Джонсон, Оставляя теперь Чизвиккский проспект, мисс Амелия уносит с собою сердца всех своих подруг и всегдашнее благоволение своей бывшей начальницы, которая имеет честь быть, вашею,

"P. S. Мисс Седли отправляется в сопровождении девицы Шарп. Пребывание мисс Шарп на Россель-Сквере ни в каком случае не должно простираться свыше десяти дней. Знатная фамилия, куда она обязана явиться с своим академическим аттестатом, желает пользоваться её педагогическими услугами без всякого отлагательства."

Окончив письмо, мисс Барбара Пинкертон приступила к начертанию своего имени, вместе с фамилией мисс Седли, на заглавном листе джонсонова словаря, так-как это знаменитое произведение неизменно предлагалось в подарок всем воспитанницам, при отъезде их из "Благородной Академии". На крышке переплета были вырезаны золотыми буквами: "Стихи достопочтенного доктора Самуила Джонсона, поднесенные им молодой леди после посещения учебного заведения мисс Пинкертон". Дело в том, что имя покойного лексикографа всегда было на устах этой достойной воспитательницы молодых девиц, и визит его в Чизвиккскую Академию сделался причиною её славы.

Получив приказание от старшей сестры принести лексикон, мисс Джемима вынула из шкафа два экземпляра этой достославной книги. Когда мисс Пинкертон окончила подпись на заглавном листе, Джемима с нерешительным и робким видом представила ей другой экземпляр.

- Это еще для кого, мисс Джемима? сказала мисс Пинкертон с поражающею холодностью.

-- Для Ребекки Шарп, отвечала Джемима с лихорадочным трепетом, причем краска распространилась по всему её бледному лицу, для Бекки Шарп: и она ведь уезжает, сестрица.

к своевольным распоряжениям против моих точных приказаний.

- Что жь такое, сестрица? Лексикон стоит только два шиллинга и девять пенсов, а бедной Ребекке будет очень жаль не получить прощального подарка.

- Пошлите ко мне мисс Седли, сказала Пинкертон.

И бедная Джемима, без всяких отговорок, поспешила исполнить приказание сестры.

История очень простая и самая обыкновенная в житейском быту. Отец мисс Седли был богатым лондонским купцом, между-тем как мисс Ребекка Шарп была безприютная сиротка, и, по мнению Пинкертон, ей даже без лексикона оказано слишком много благодеяний.

и ученых свойств рекомендуемых особ. Мисс Амелия Седли была в самом деле прелестной девицей со всех возможных сторон, и заслуживала в полной мере блистательные отзывы достопочтенной содержательницы благородной академии. Можно даже сказать, что мисс Пинкертон исчислила далеко не все очаровательный достоинства своей воспитанницы.

Мисс Амелия Седли пела как жаворонок, танцовала как Сильфида, вышивала превосходно и знала английскую орфографию как доктор Джонсон; но это еще далеко не все: у мисс Амелии было нежное, чувствительное, прекрасное сердце, и все заведение любило ее, начиная от самой Минервы в академическом чепце, до бедной судомойки в грязной юбке и до кривой пирожницы-девчонки, которой позволялось раз в неделю угощать произведениями своей стряпни юных воспитанниц на Чизвиккском проспекте. Из двадцати четырех девушек по крайней мере двенадцать были искренними и задушевными друзьями мисс Амелии Седли. Никто и никогда не злословил ее, ни даже сама мисс Бриггс, девица удивительно злонравная, имевшая несчастную привычку злословить целый свет. Заносчивая и гордая мисс Сальтир, внучка лорда Декстера, согласилась однажды навсегда, что Амелия чудо как мила, и этого мнения никто не опровергал.

И вот пробил час разлуки, грустный и печальный час для всех юных сердец, еще незнакомых с истинным горем жизни.. Мисс Шварц, богатая мулатка с шелковистыми волосами, расплакалась до такой степени, что академический доктор принужден был дать ей успокоительный порошок опьяняющого свойства. Мисс Пинкертон, как можно представить, вела себя достойным и величественным образом, не обнаруживая вспышки неприличных чувств, но мисс Джемима уже хныкала несколько раз; и только присутствие сестры спасло ее от истерических припадков. Ктому же было у нея множество хозяйственных хлопот, не позволявших принять деятельного участия в общем горе. Честная Джемима заведывала денежными счетами, отпускала провизию для кухни, смотрела за мытьем белья, за порядком в классах, и, сверх того, имела верховный надзор за прислугой. Но к чему распространяться о Джемиме? Стоит только затворить железные ворота академии, и мы вероятно ни раза не услышим ни о ней, ни даже о самой Минерве, приятельнице лексикографа.

Но с Амелией мы будем встречаться очень часто, и я полагаю, не будет никакой беды, если читатель узнает с самого начала, что природа снабдила эту девушку самыми лучшими своими дарами. Мы этому очень рады, потому-что, можете представить, мы имеем инстинктивное отвращение ко всему, что отзывается безнравственностью не только в жизни, но даже и в романах. Жаль, однакожь, что эта девица отнюдь не может служить идеалом физической красоты, потому-что у нея коротенький нос и слишком полные, румяные щеки; но в замен этого, личико её цвело розовым здоровьем, и в глазах отражался самый добродушный юмор, кроме тех случаев, когда они покрывались слезами, что случалось довольно часто. Мисс Амелия плакала и над мертвой канарейкой, и над последней страничкой глупой сантиментальной повести, и даже над мышеловкой, если жадная кошка готовилась схватить несчастную жертву, соблазнившуюся лакомым куском; но всего более плакала мисс Седли, когда кто-нибудь осмеливался сказать ей неласковое слово. Вот почему мисс Пинкертон, не имевшая впрочем ни малейшого понятия о чувствительности и слабостях человеческого сердца, перестала бранить ее после первого раза, и даже распорядилась отдать формальное приказание, чтобы все учителя и наставницы обходились как-можно ласковее с мисс Седли.

Ничего, стало-быть; мудреного нет, если в день отъезда мисс Седли совсем растерялась, и не знала, что ей делать: смеяться или плакать. Она была очень рада ехать домой, но мысль, что ей надобно разстаться с милыми подругами, переполняла горестью её сердце. Уже целых три дня; маленькая сиротка, Лаура Мартин, таскалась за нею как маленькая собачонка. Ей надлежало принять и возвратить по крайней мере четырнадцать подарков со включением четырнадцати торжественных обещаний писать непременно каждую неделю.

- Не разбирай почтовых дней, mon ange; пиши просто каждый день, и, поверь, твои письма будут для меня слаще конфект, говорила мисс Шварц, великодушная мулатка с шелковистыми волосами.

Ответы, само-собою разумеется, были эксцентрически-утвердительного свойства. Чтобы не отстать от других, малютка Лаура Мартин взяла под руку мисс Амелию, и бросив на нее умильный взгляд, проговорила:

- Душечка, Амелия, я буду называть вас мамашей в своих письмах.

Все эти подробности, нет сомнения, какой-нибудь степенный джентльмен, имеющий обыкновение читать романы за чашкой кофе с трубкою в устах, назовет чрезвычайно глупыми, пошлыми, приторными и до крайности сантиментальными. Точно так, и вот уже я вижу, как сей степенный джентльмен берет в эту минуту карандаш, подчеркивает эти унизительные эпитеты и прибавляет к ним на полях свое собственное замечание: Очень хорошо. Бросьте эту книгу, степенный джентльмен, и ступайте в клуб играть в карты.

Но мы будем продолжать. Сундуки, прощальные подарки, шкатулки и картонки со шляпками мисс Седли поступили в распоряжение косолапого Самбо вместе с ободранным чемоданом девицы Шарп, уложенным на дно коляски с приличными замечаниями и насмешками со стороны кучера и слуги. Когда таким образом упаковка и поклажа были приведены к благополучному концу, наступили последния минуты разставанья, страшные, горестные минуты, смягченные только необыкновенною твердостию духа и присутствием самой основательницы заведения. Само-собой разумеется, что при этом торжественном случае мисс Пинкертон произнесла великолепную прощальную речь имевшую самое успокоительное влияние на сердца юных питомиц. Речь была до крайности скучна; фигуральна, нелепа и дика, но все понимали с удовлетворительною ясностью, что в присутствии мисс Пинкертон отнюдь не должно давать простора излиянию детских чувств. Вслед затем явились на сцену тминная коврижка с бутылкой малаги, и когда девицы окончательно утешили себя таким напитком, мисс Седли получила окончательное позволение ехать в родительский дом.

- А вы, мисс Бекки, разве не хотите проститься с масс Пинкертон? сказала Джемима молодой девушке, на которую, казалось, никто не обращал никакого внимания во все это время. Ребекка уже сходила с лестницы в дорожном платье и с картонкой под мышкой.

- Напротив, очень хочу, отвечала мисс Шарп спокойным тоном.

- Mademoiselle, je viens vous faire mes adieux.

Мисс Пинкертон не понимала французского языка, хотя хвастала при каждом удобном случае, что может свободно объясняться на многих европейских диалектах. Закусив губы, и вздернув к верху свой римский нос, она отвечала величественным тоном:

- Мисс Шарп, желаю вам счастливого пути.

Говоря таким образом, она протянула, в знак прощанья, один из пальцов своей руки, мизинец, к которому надлежало прикоснуться с достодолжным уважением. Но мисс Шарп холодно уклонилась от этой чести, и только сделала реверанс; сопровождаемый двусмысленной улыбкой. Семирамида запылала пожирающим огнем благородного негодования.

- Ступайте, Бекки, Бог с вами, сказала взволнованным тоном мисс Джемима, опасавшаяся дурных последствий от вероятного столкновения, которое могло произойдти между Ребеккой и её сестрой.

И дверь кабинета захлопнулась за двумя пансионерками, окончившими полный курс наук.

Внизу еще раз произошла прощальная борьба, невыразимая словами. В приемной зале собрались все служанки, все милые дружки, все молодые леди и с ними танцовальный учитель, отложивший теперь попечение о своем уроке. Цалованьям, объятиям, рыданьям и даже истерическим взвизгам не было конца. Наконец, мисс Седли кое-как высвободилась из дружеских объятий, и обе пансионерки уселись в дорожную коляску. Никто, повидимому, не жалел о мисс Ребекке, и она с своей стороны не считала нужным проливать прощальных слез.

Но в ту пору, когда кучер получил приказание двинуться с места, Джемима вдруг выбежала к воротам с каким-то узлом под мышкой, и закричала:

же вам уезжать без подарка? Ну, прощайте! Благослови вас Бог! Кучер, ступай!

И добрая сестрица пошла назад, в твердой уверенности, что сочинила доброе дело. Но увы! лишь-только кучер двинулся с места, мисс Ребекка Шарп, выставив из коляски свое бледное лицо, бросила со всего размаха прощальный подарок, и знаменитое творение доктора Самуила Джонсона, перекувыркиваясь и делая рикошеты, прикатилось обратно к железным воротам "Академии для благородных девиц". Джемима обомлела от изумления и страха.

- Ах, как!... Ну, я никогда... сказала она, какая смелая!..

Но ужас оковал язык сестрицы, и начатые сентенции остались неоконченными.

Коляска покатилась быстро; железные ворота затворились, колокольчик собрал в танцкласс благородных воспитанниц мисс Пинкертон. Широкий мир открылся перед двумя молодыми леди. Прощай, Чизвиккский проспект.