Бал у мистрис Перкинс

Я не знаю, где лежит Баллимуллиган, и мне не случалось видеть ни одного человека, которому бы это было известно. Однажды я спросил об этом самого Муллигана, но он мне отвечал таким гневным тоном и с таким сознанием оскорбленного достоинства говорил о неприличии саксонского любопытства, что я, хотя и не узнал, где лежит это цельтийское графство, не мог уже дальше продолжать моих исследований.

Я не знаю даже, где я сам Муллиган живет. Однажды, вечером, когда я прощался с ним в Оксфордской улице, он сказал мне:

"Я живу там!" И указал при этом своею толстою палкою на Оксбридж. Итак его жилище должно лежать где-нибудь в этой стороне; но письма к Муллигану адресуют на имя его приятелей; пакеты и прочее приходящее на его имя дожидается его в различных трактирах, которые он посещает.

Клетчатые панталоны, которые вы на нем видите, он имел снисходительность заказывать моему портному, который так же, как и множество других лиц, очень бы желал знать адрес носящого панталоны. Мой шляпочник спрашивал меня, кто такой ирландский джентльмен, который велел ему прислать в мою квартиру четыре шляпы и одно соболье боа.

Так как этого я и сам не знал, то сказанные предметы и не были отосланы, за что Муллиган отнял свою практику у этого копеечного скалдырника, как ему угодно было его назвать.

Шляпочный мастер, сколько мне известно, не был принужден вследствие этого несчастья закрыть свою лавку.

Меня познакомил с Муллиганом один из его достойных соотечественников, который, что весьма странно, и сам не знал ничего об этом ирландском владельце. Знакомство это произошло следующим образом. Раз как-то обедал я в Гриниче с моим другом, ирландским адвокатом, Фредом Кленси. В это время подошел к вам Муллиган, представился Клейси, заговорил с ним о каких-то общих родственниках, Брианборёфах, подвинул стул к нашему столу и к концу обеда был уже с нами на самой дружеской воге. Со мною он был в особенности любезен и так внимателен, что тотчас же полюбопытствовал узнать мой адрес и в тот же день удостоил меня своим посещением. С тех пор, возвращаясь домой к завтраку, я часто имею приятную уверенность найдти Муллигана на моей квартире лежащим на софе и деятельно занимающимся буттербротами и утренними газетами; а возвращаясь домой по вечерам наслаждаться моим вечерним чтением, я непременно застаю уже моего верного товарища в креслах перед огнем: он наполняет комнаты дымом моих сигар и испытывает качество жидкостей, находящихся в моем буфете.

Остроты, которыми Муллиган осыпает Бетси, служанку нашего дома, по истине изумительны. Она начинает уже смеяться, как только он приходит, и разрывается от смеху при каждом его слове, чем бы он ее не назвал, уточкой, чертеночком или милочкой - все равно: она уже хохочет.

Муллиган такой же полновластный хозяин в моей квартире, как и индивидуум, платящий за нее еженедельно пятнадцать шиллингов; но потеря, замечаемая мною в носовых платках и других подобных вещах, с тех пор, как я познакомился с Муллиганом, по истине необъяснима. Я полагаю, что он играет у меня ту же роль, какую играет кошка во многих домах, где пропадают виски, сигары, сахар, чай и другие лакомства.

Муллигана ничем нельзя так оскорбить, как назвавши его мистером Муллиганом.

"Не хотите ли вы лишить меня моего титула, сэр! - говорит он - титула, который мои высокие предки, графы Муллиганы, носили в сотнях тысяч битв? В наших родных зеленых домиках и лесах, в американских саванах, в сьерах Испании, на равнине Фландрии не раз обращался в бегство саксонец при одном крике Муллиган абу! Мистер Муллиган!!! Да я выброшу за окно первого наглеца, который осмелятся назвать меня мистером." Говоря это, он так проревел военный клич Муллиганов, что мой дядя, почтенный член секты индепендантов в Бёязеи, сидевший у меня за чашкою чаю после майского собрания их общины и вызвавший всю эту бурю, назвав Муллигана , тотчас же оставил мою квартиру и с тех пор ничего не хочет знать обо мне, сообщая при свидании с другими членами нашей фамилии, что я погиб и погиб безвозвратно.

В один из прекраснейших дней протекшого сезона получил я от моего доброго и неоцененного друга, мистрис Перкинс в Поклингтон-сквере (различным членам этой высокоуважаемой фамилии я имел честь давать уроки рисования, французского языка и игры на флейте) приглашение, напечатанное на золотообрезной, сатинированной бумаге, в приличных выражениях - приглашение на вечер или на бал, как я его называю.

Кроме этого оффициального билета, выгравированного на меди и разосланного всем приглашенвын, я имел честь получить еще особенную записочку следующого содержания:

"£сди вы знаете какого нибудь достойного человека, то вы имеете полное право привести его с собой. Вы, господа, так вдались в ваши клубы и так мало занимаетесь танцами, что это просто стыд. Приходите к нам пораньше, прежде всех, и помогите нам вашим вкусом и вашею истинно континентальною находчивостью.

"Кого же мне привести?" задумался я, польщенный до крайности доверием мистрисс Перкинс. - Я подумал о Бобе Триппете и маленьком Фреде Ширинге, занимающем должность при таможне, о Гулькере, который очень богат и, как мне известно, учился танцевать в самом Париже, о дюжине других холостых приятелей, которые все были достойные моды. Вдруг кто-то ударил меня по плечу и прервал нить моих размышлений. Я оглянулся и увидел Муллигана, который, по обыкновению, стоя за мною, перечитывал все бумаги, валявшияся на моем письменном столе.

-- Это что такое? спросил он: - что за люди эти Перкинсы? И что у них такое? будет ли ужин или они отделаются чайком?

-- Перкинсы, с Поклингтон-сквера - люди высшого тона, Муллиган, сказал я, несколько обидевшись. - Сестра мистера Перкинса за баронетом сэром Джильсом Бэконом из Гогвета в Норфольке; дядя мистера Перкинса был лорд-пером Лондона, а он сам заседателем в парламенте и мог бы опять туда попасть, еслиб захотел. Это семейство принадлежит к моим искренним друзьям, Муллиган! Бал с чаем! как бы не так!...

Я закусил себе язык, чувствуя, что сказал слишком много.

-- В таком случае, вскричал Муллиган, ударивши меня еще раз и весьма энергически по плечу: - нечего и распространяться более, я иду с вами, мой милый. Это дело в шляпе!

-- Что, что? Что же говорится в этом письме? чем же я не достойный молодой человек? Не думаете ли вы, милостивый государь, что прямой потомок тысячи королей не может составить приличного общества для жалкого лондонского купчишки? А если это шутка, если вы позволяете себе шутить со мною, то позвольте же и мне заметить вам, милостивый государь, что я не жалую подобных шуток. Не полагаете ли, что я не такого же порядочного происхождения и не так же хорошо воспитан, как вы сами или какой-нибудь из ваших саксонских приятелей.

-- Я никогда этого не говорил, Муллиган! отвечал я.

-- Я и не полагаю, чтобы вы думали серьёзно, что один из Муллиганов не может быть в обществе какого-то Перкинса?

-- Но как можете вы, Муллиган, думать, чтобы я хотел сказать вам что-нибудь оскорбительное.

-- Тото же. Но в таком случае нечего и толковать более; мы иден - и кончено!

Согласитесь, что мне оставалось делать?

Я написал к мистрисс Перкинс, и она отвечала мне, что примет с удовольствием Муллигана, как и всякого другого из моих приятелей.

Но она не может себе представить, что такое общество Муллигана, думал я, с ужасом.

Сообразно приглашению мистрисс Перкинс, пишущий эти строки появился заблаговременно в Поклингтон-сквере, и изящный вкус, с которым были сделаны все приготовления к балу, вызвал откровенное удивление с моей стороны. Ужин был приготовлен в столовой, и господа Григс и Спунер, ближайшие рестораторы, аранжировали его самым блестящем образом. Я помогал моему почтенному другу мистеру Перкинсу и его погребщику откупоривать и разливать вина, не без удовольствия видел под буфетом огромный холодильник, в котором уже стояло множество бутылок шампанского.

Рабочий кабинет мистера Перкинса, в котором добрый человек обыкновенно дремлет после обеда, был превращен на этот вечер в чайную, и мистрисс Флоунси, горничная мисс Фанни, царствовала там неограниченно в своем новеньком чепчике с розовыми лентами, который ей шел чрезвычайно. Еще за долго, за долго до приезда гостей я видел в этой комнате мастера Томаса Перкинса и мастера Джильса Бэкона, занимающого макаронами.

Тут же суетились мистер Грегори, погребщик, Джон, слуга, большой лакей сэр Джильса в бэконовской ливрее и почтенный Грундзель, обойщик и бвощный торговец из Поклингтон-сквера с полдюжиною адъютантов, одетых, как доктора теологии, в черные фраки и белые галстухи.

Дверь гостиной была снята с петель и положена под кровать мистера Перкинса, а отверстие убрано кисеею и цветочными гирляндами: эта комната назначалась для танцев. Оркестр, состоящий из мистера Клаппертона - фортепьяниста, мистера Пинча - арфиста и мистера Шпоффа - кларнетиста, явился довольно рано и перед началом своей веселой деятельности получил в чайной изрядное подкрепление, состоящее из нескольких стаканов негуса.

Будуар налево был назначен для карт, большая зала для приема гостей; и люстры, и желтый штоф, покрывающий мебель, являлись во всем своем блеске. Цветы были разставлены на ступеньках и освещены несколькими матовыми лампами, распространявшими лунное сияние на эту волшебную рощу, в которой мисс Перкинс, как я имел смелость заметить её мама, играла роль феи.

Это первый год в общественной жизни юного создания, получившого образование в одном из самых дорогих пансионов. Простое белое кисейное платье, обхваченное голубым поясом, возвышало прелести, о которых я намерен отзываться не иначе, как с почтительным удивлением.

Мой превосходный друг Муллигане из Баллимуллигана был так мил, что явился прежде всех. Как неловко, скажем между прочим, придти первому на обед или вечер, а тем не менее, кто нибудь да должен же быть первым? Я, впрочем, как человек довольно застенчивый, всегда ожидаю на углу улицы, сидя в моем кабриолете, чтобы подъехал чей нибудь экипаж.

Мы еще разставляли блестящие графины с хересом, когда мой друг уже появился.

"Где мой друг, мистер Титмарш?" провозгласил Муллиган еще на лестнице и через минуту вторгнулся в комнату, приготовленную для ужина, где находился я с мистером и мистрисс Перкинс, а так как слуга объявил: "мистер Муллиган!", то Муллиган вспыхнул.

-- Муллиган баллимулиганский, негодяй! заревел он и очень кстати извинился, что по необходимости должен сам представить себя.

Может быть, мистер и мистрисс Перкинс не желали бы, чтоб их застал кто-нибудь чужой в этой комнате, освещенной еще покуда только двумя огарками; но Муллиган не обратил на это обстоятельство ни малейшого внимания, с жаром пожал всем руки и через минуту был как дома.

-- Я в восторге, сударыня, что могу познакомиться с друзьями моего дорогого, талантливого друга (так угодно было Муллигану назвать меня); смотрите на меня не как на простого знакомого. Вы, сударыня, чрезвычайно напоминаете мне мою дражайшую матушку, имеющую свою резиденцию в баллимулиганском замке, и я вас уже люблю.

При этих словах мистер Перкинс почувствовал некоторое безпокойство и предложил Муллигану, не угодно ли ему выпить стакан вина и пройдти в другия комнаты.

-- Клянусь честью, о, мой любезнейший, сказал Муллиган: - выпить чего-нибудь хорошенького никогда не мешает и хотя от него и так уже сильно несло виски, он выпил полграфина вина за укрепление знакомства, начавшагося под такими счастливыми предзнаменованиями.

-- Пойдем отсюда, Муллиган, сказал я и повел благородного ирландца в другия комнаты, погруженные еще в глубокий мрак, так-как освещение еще не начиналось. Здесь мы перепугали мисс Перкинс, припоминавшую на рояле польку, в которой она была так восхитительна на последнем вечере. Она сначала не разглядела гостя; но как же была она поражена, когда Муллиган ринулся к ней.

-- Прекрасная очаровательница! сказал Муллиган: - не убегайте при приближении покорнейшого из ваших рабов. Знаете ли вы ирландския мелодии? Играете ли вы: "Мы боимся говорить о девяносто-восьми" или "Шан-Фог" или "Погребальный марш Оллама Фоллаха"?

-- Что это за съумасшедшого привел Титмарш? спросил мастер Бэкон у мистера Перкинса: - посмотрите, как перепугалась Фанни!

-- Пустяки! Девушки всегда пугаются, отвечал брат Фанни.

Но Джиль Бэкон был несколько предусмотрительнее и продолжал;

-- Нет, Том, если это продолжится, то мы принуждены будем выпроводить этого господина.

И они, без сомнения, исполнили бы свою угрозу немедленно, если бы в это самое время страшный стук в двери не заставил Грегори вбежать в залу, как съумасшедшого, и разом зажечь все свечи и лампы, так-что мы очутилась облитые светом.

Мисс Фанни вскочила и побежала к своей мама, а молодые люди бросились на лестницу встречать и вводить гостей.

"Я только с моими сестрами", сказал мистер Бэкон; но это только в настоящем случае означало ровно

Все молодые леди имели ярко розовые щечки и румяные локти; все были одеты в белые платья, у всех были более или менее темно каштановые волосы, и, таким образом, это цветущее и многочисленное семейство само по себе уже составило целое общество, прежде чем явились другие гости.

Потом приехали три мисс Меггот на одной лошади; мистер Бледз и его племянница из No 19 в сквере, капитан Струттер с своею супругою и дочерью, доктор Тедди, две дочери и их мама; но где же были кавалеры? Одного Муллигана, как велик и ловок он ни был, не ставало в таком множестве прекрасных представительниц прекрасного пола.

Наконец послышался быстрый, чистый и короткий стук, и когда я заглянул в переднюю, то увидел мужчину, снимающого галоши, на которого длинный лакей сэра Джильса Бэкона поглядывал довольно презрительно.

-- Как доложить о вас? спросил он, подмигивая Грегори, стоявшему на лестнице.

Господин в галошах отвечал с спокойным достоинством "мистер Фридерик Минчин."

"Пёмикорт-Темпль" добавлено маленькими буквами на его визитной карточке; это один из адвокатов, подающих блестящия надежды. Утром можно его найдти дома; по вечерам на его дверях написано: "в Вестминстере". Моим юридическим друзьям, без сомнения, известно, знаменитое дело Бинка и Минчина; это тот самый Минчин.

Он решительно фешенебелен, и на судейских балах жены обер-адвокатов весьма с ним любезны; потому что он танцует безъупречно и является на все обеды, куда только позовут.

Он по большей части обедает в клубах, оксфордском и кембриджском, и записан в них членом, что, впрочем, видно с первого взгляда. Минчин ест ростбиф и запивает его полпинтою вина, потому что он делает все, как настоящий джентльмен. Он исполнен любви к литературе, все еще сочиняет звучные латинские стихи, и играл на флейте до получения права на практику.

Когда мистер Минчин зван куда нибудь на вечер, то писарь приносит ему в клуб в мешке, назначенном для деловых бумах, бальный костюм, в который мистер Минчин там же и облекается, стараясь при этом подымать ноги как можно повыше, чтобы не сделать на панталонах ни малейшого пятнышка. Для таких собраний, каково нынешнее, он покупает всегда пару новых перчатон, а в другое время писец его деятельно занимается вычищением старых посредством резины.

Минчин знает достаточное количество забавных историй, вынесенных им из своих поездок или из университетской жизни, и за столом с приятною полу-улыбкою сообщает их ни ухо соседу; кроме того, он знает всегда последнюю остроту барона Моле. Он обладает состоянием в пять тысяч фунтов, замужнею сестрою в Гарльстрите; он - добрый сын и леди Джен Ренвиль имеет о нем самое выгодное мнение и отзывается о нем как об отличнейшем молодом человеке с превосходными правилами.

Высокопочтевная леди и её дочь прибыли в то самое время, как мистер Минчин, наконец, освободился от своих галош. Высокий сын почтенной леди и исполненная достоинства манера, с которою мистер Минчин помог леди Ренвиль взойдти на лестницу, прекратили всякия насмешки ее стороны прислуги.

За Фридериком Минчином последовало сотни других. Через полчаса господа Шпофф, Пинч и Клеппертон загремели, и Муллиган величественно выступил в первой кадрили с одною из мисс Бэкон.

Мои юные друзья Джильс и Том поместились на ступеньках, ведущих в танцовальную залу, и оставались там во весь вечер, занимаясь грабежем подносов, проходящих мимо их туда и обратно.

Джильс съел столько мороженого, что завтра наверно будет страдать от воспаления в желудке. Том съел только двенадцать порций, но за то выпил более Джильса четырьмя стаканами негуса. Грундзель, дворецкий в эти минуты, а поутру еще бывший овощным торговцем, у которого мистер Том постоянно покупает имбирное пиво, натурально не может ему ни в чем отказать, потому что человек в штиблетах, разносящий подносы - никто другой, как сам мистер Грундзель.

Теперь я попрошу вас прислушаться к разговору трех господ, стоящих у дверей в залу:

Первый господин. Где хозяин, не тот ли вон плешивый старикашка?

Второй господин. Без всякого сомнения] Хозяин непременно должен иметь лысину. Я полагаю, что он биржевой маклер, не велика птица! Меня привез Снокс.

Первый господин. Были ли вы в чайной комнате? там прехорошенькая девушка: голубые глаза, розовые ленты и проч., и проч.

Третий господин. Сэр! эта молодая леди - моя племянница, моя племянница, сэр; мое имя - Бледз, сэр!

Второй господин. А! обратите же внимание на плечи вашей племянницы, сэр, они этого стоят, советую вам. Джинкс, представь меня Перкинсам. Э, да вот моя старая знакомая, леди Шпек; клянусь честью, это она и со всеми своими поросятками: она всегда гонит перед собою все свое стадо.

Леди Шпек. Элеонора! Мария! Амалия! вот господин, которого мы встречали у сэра Джона Поркингтона.

Мистер Флам. Леди Шпек! с трудом узнаю вас! Не угодно ли вам танцовать, леди Шпек?

Леди Шпек. Отойдите, забавное создание!

Мистер Флам. А это, без сомнения, три сестрицы прекрасной леди, сколько я могу судить по их сходству с несравненной леди Шпек!

Леди Шпек. Мои сестры, ха, ха, ха! мои дочери, мистер Флам. - И они танцуют, не правда ли, девицы!

Мисс Шпек. О, конечно!

Мистер Флам. Ах, зачем я не танцую!

Я никогда не мог снять хорошого портрета с мистрисс Перкинс (для этого нужна кисть Ловрема); но портрет Ларкинса все находят чрезвычайно похожим.

Адольф Ларкинс давно уже служит в конторе Перкинса, в Сити; его два или три раза в год приглашают к обеду. Вечерния собрания составляют величайпиее наслаждение для этого простосердечного юноша. Он чувствует себя совершенно счастливым, когда, пробежавши пешком из Кентского предместья в улицу Темзы и проработавши там без устали двенадцать часов сряду, а потом воротившись домой, может облечь свою сухощавую фигуру в элегантный бальный костюм, в котором он находится в настоящую минуту, и бежать опять в город, всюду, куда только позовут его танцовать.

Кварталы Ислингтонский, Пентонвильский, Соммерсетский являются попеременно сценами подвигов этого добродушного малого, и я видал даже, как он отличался в Ноттин-Голе, в одном доме, где должно признаться со стыдом, не дали ему даже и буттерброта за все его добросовестные труды в польке.

Чтоб обрисовать одним словом всю страсть молодого человека к танцам, должен сказать, что он посещает даже балы в Hôtel-garni, когда он не может идти куда нибудь в другое место.

Он обладает галошами, как и мистер Минчин; но над ним уже никто не смеется. Он решительно не имеет ни малейшей дозы представительности и входит в дом с такою скромною, смиренною миною, что даже прислуга смотрит на него с сожалением. Он не говорит ни слова и, кажется, не думает; но когда музыка заиграет, то начинает танцевать. В продолжении этой операции, он осаждает свою даму не более как двумя или тремя словами, кажется сконфуженным, и потому весьма понятно, что он танцует всегда с самыми непривлекательными девицами.

ли мне простоте его наслаждений и наивности его души или смеяться над таким глупым препровождением жизни.

Но не всем же быть рыкающими львами; в мире должны попадаться и овечки и беззащитные добрые создания, которых бы можно было стричь, когда понадобится. Посмотрите, даже сама добродушнейшая мистрисс Перкинс подводит дрожащого Леркинса к страшной мисс Бёньян.

Поэт, сочинительница "Струн Сердца", "Убийственных Ночных Привидений", "Цветок Страсти" и проч., и проч.

Хотя стихи мисс Бёньян проникнуты любовью; но она сама никогда не была замужем. Она ровно шести футов роста, любить вальс еще более нежели поэзию, а салат из морских раков как то и другое вместе. Она считает себе двадцать-семь лет, и в таком случае её первое творение "Сирота из Гозо" вышло уже в свет, когда сочинительнице его было всего три года.

Для девицы, которая вся - душа, мисс Бёньян имеет слишком хороший аппетит. Страдания, которые она вынесла, по её собственному выражению, безграничны; поэмы, которые она написала, дышат непонятными страстями, мрачным отчаянием, духовною пыткою, которые могло бы размягчит сердце ломового извощика, еслиб только он прочел эти создания.

Утешительно, впрочем, видеть, как она танцует на вечерах, и знать (знать привычки знаменитых писателей и писательяиц всегда полезно), что она каждое утро подкрепляет свое бедственное существование теплой бараньей котлетой.

Мисс Бёньян живет в Hôtel-garni, в Бромптоне и приезжает на балы в фиакре.

Стоит заплатить два пенни, чтоб только посмотреть, как мисс Бёньян и Поссейдон Гикс, великий поэт, говорят между собою. Как они ненавидят друг друга! Я безбожнейшим образом привел Гикса в настоящее бешенство, высказав ему по доверенности, несколько похвал мисс Бёньян; а мисс Бёньян можно в одну минуту выгнать из комнаты парою добрых слов о Гиксе.

Гикс открылся изумленному миру в первый раз в произведениях в байроновском роде: "Предсмертный Кусин", "Незаконный сын Лары", "Атабил", "Брандер Боцариса" и другие. Его "Песнь Любви", в стиле мистера Мура, написанная Гиксом еще к то время, когда ему было не более тринадцати лет, и когда он находился в Троддингской коммерческой школе, подала великия надежды.

Впоследствии, великий Бард стал обнаруживать уже не столько страсти, сколько глубокомыслие, и в двадцати-летнем возрасте написал: "Идиосинкразии" (в сорока книгах in quarto), "Арарат", страшный эпос, как выразилась о нем критика, и "Мегатерии", прекрасное дополнение нашей допотопной литературы.

Так как я не читал творений Гикса, то и не могу сказать о них своего суждения; но знаю только то, что бедный издатель Джингль приписывает свое банкрутство именно последнему "Эпосу", изданному роскошным in folio.

В последнее время Гикс принял классическое направление, написал "Посейдона", "Яхуса", "Гефалиста" и проч. и, вероятно, пойдет далее чрегь всю индологию; но сколько мне известно, он не прочитал ни одной страницы на греческом диалекте, как и многие из вас, получивших классическое образование.

Гикс, когда мы снимали с него этот очерк, находился в вдохновенной позитуре, смотрел на люстру и, казалось, вовсе не замечал, что глаза мисс Петтифер устремлены на него.

Имя мисс Петтифер - Анна-Мария; она дочь Гигса и Петтифера (юридическая фирма в Бетфорд-Рове); но Гикс называет ее в своих стихах "Янтой" и сам обладает значительною лавкою лекарственных материалов в Сити.

на всех из-под платья.

Ей сорок-семь лет и она младшая из трех сестер. Все три живут вместе, в полусгнившем, ветхом доме, возле "Мидльсекского Госпиталя", и живут там; Бог знает, сколько десятков лет. Достоверно только одно, что старшая мисс Меггот смотрела из окошка этого дома на Гордоновское возстание 1789 года и рассказывает, что у её отца, лейб-медика Георга III, оторвали при этом случае кошелек от косы. Обе старушки называются уже мистрисс Джен и мистрисс Бетси; одна из них сидит в другой комнате за вистом; но младшая все еще зовется Ненси, и сестры считают ее настоящим ребенком.

Мисс Ненси была когда-то помолвлена за храброго молодого офицера, Фендриха Ангуса Мак-Квирика из Гвайстлдинских стрелков; но он пал в битве при Катрбра, подле своего полковника храброго Шнуффмуля. Глубоко, глубоко скорбела по нем мисс Ненси!

Время, залечило, впрочем, раны её сердца; она теперь повеселела, с охотой бы пела и танцовала, и охотно бы даже вышла замуж, еслиб кто нибудь сделал ей предложение.

Предложите же ей, любезный друг, предложите если не вашу руку и сердце, то по крайней мере предложите ей пройдти с вами в кадрили.

Не смотрите на её фигуру; а подумайте только о там, что вы сделаете ее истинно счастливою, и чего вам это стоит! Ах, любезный читатель, последуйте моему совету, танцуйте всегда с старыми девами, танцуйте всегда с гувернанками. Для бедного создания какое утешение, возвратившись в свою одинокую комнатку, думать, что кто нибудь да обратил же на нее внимание, и в особенности, если этот кто нибудь такой прекрасный молодой человек как вы, мой читатель!

Мистер Винтер. Мисс Муллинс, взгляните, взгляните только на мисс Ранвиль! Какое изображение прокраоного расположение духа!

Мисс Муллинс. Ах, вы, насмешливое создание!

Мистер Винтер. Знаете ли, почему она так зла? Она надеялась танцовать с капитаном Криггом и, по ошибке, попала в руки кембриджскому профессору. Не правда ли, он очень красивый мужчина?

Мисс Муллинс. Вы страшный человек, вы ужасный злодей)

Мисс Муллинс. Ах, перестаньте, ради Бога!

Мистер Винтер. Он профессор ланцетного искусства в университете, считает себя светским человеком, мисс Муллинс, и танцует на всех академических балах.

Мисс Муллинс. Вы просто чудовище, безпощадное чудо.

Мистер Винтер. Знаете ли вы леди Дженни Ренвиль, мама мисс Ренвиль? Каждый год по балу, лакеи в канареечных ливреях, Бакерстрит, шесть обедов в сезон, объедки круглый год, бедность и тщеславие, можете себе представить; я был у нея однажды на балу. Ранвиль-Ранвиль, её братец, и между нами будь сказано, и не забудьте, мисс Муллинс, это величайший секрет, он еще глупее своей сестрицы.

Мисс Муллинс. О, злейшее, безпощаднейшее, насмешливейшее создание!

Мистир Винтир. Вы ко мне несправедливы, мисс Муллинс; прямо! вы ко мне ужасно несправедливы!

Мистер Боттер. Сколько жизни в этой девушке, сколько жжзня, мистрис Джой.

Мистер Джой. Она солнечный луч в вашем доме, Боттер, право, солнечный луч: если мистресс Джой находится в дурном расположении духа, то....

Мистрисс Джой. Не болтайте глупостей, мистер Джой.

Мистер Боттер. Вот это я называю танцевать; Фанни Эльснер ничто перед нею! и это четырнадцатая кадриль! Да они бриллиант между девушками, хоть этого я и не должен бы вам говорить.

Мистрисс Джой (улыбаясь). Зачем вы не женитесь, мистер Боттер? Не поговорить ли мне с нею? Она вам не откажет. Вы еще не так стары, мистер Боттер.

Мистер Боттер. Не огорчайте меня, мистрис Джей. Вы знаете очень хорошо, знаете, что я еще в 1817 году при открытии Ватерлооского моста, отдал свое сердце одной молодой леди, но она не хотела обо мне и слышать и повергла меня в отчаяние, выйдя замуж за мистера Джоя.

Мистрисс Джой. Отстаньте, болтливое старое создание.

Брат мисс Ранвиль-Ранвиль, мистер Ранвиль-Ранвиль, служит в министерстве иностранных дел: он играет в соседней комнате в вист. Талейран тоже играл в вист, вот почему Ранвиль-Ранвиль дозволяет себе это развлечение.

Не его вина, если он не величайший человек во всей комнате.

разу не компрометировал себя; в школе был он первым и отличился в Оксфорде. Он обладает уже огромною лысиною точно такою, какая была у Каннинга: эта лысина составляет его гордость. По утру, перед завтраком, он показывается верхом в Сент-Джемском парке. Он скрепляет деловым шнурком счеты своих портных и разделяет все приглашения на обеды, бережно им сохраняемые, по дипломатическим периодам и всем им ведёт правильный реестр. Если он позволяет себе шутить, то не иначе, как цитатами из Горация, как шутил сэр Роберт Пиль.

Единственное развлечение, которое он себе позволяет, это чтение Фукидида во время парламентских вакаций.

Его всюду зовут за обеды, потому что на его пуговицах шифр королевы, а всякому приятно показать, что он в коротких сношениях с министерством иностранных дел.

"Где я обедаю - говорит он торжественно - там я считаю своею обязанностью бывать на вечерах."

Вот причина, почему он здесь присутствует. Он никогда не танцует, никогда не ужинает, ничего не пьет; а, воротившись домой, наслаждается в постели овсяной кашицей; я думаю, что мозг его несколько пропитался овсом.

Это такой осел и с такими представительными формами, что можно только удивляться, как он не достиг еще высших ступеней в свете; но, тем не менее, над ним смеются, и мы с вами будем министрами также скоро как и он.

А там сидит веселый плут Жан Гёббардт и делает вид, как будто разсматривает книгу с гравюрами.

Посмотрите, как весело и плутовски глядит он ни всех! Он душа и веселье всякого общества, и после ужина вы сами будете смеяться до упаду над его импровизированными песнями. Он обдумывает теперь одну из таких импровизаций, и в то же время думает об одном векселе, которому завтра срок: счастливый малый!

Милая Эмми Троттер весь вечер молчит, весь вечер печальна; но наконец, её хорошенькое личико расцветает улыбкою. Надобно ли еще спрашивать, почему?

Пожалейте о простодушном, милом создании! Лорд Мафеусалем только что теперь приехал, и как спешит встретить его невинная девушка!

Утешительно в нашем эгоистическом, холодном, завистливом свете встретить совершенно чистое, девственное сердце и любоваться маленькой, романической картиной взаимной любви.

Лорд Мафусалем, хотя в календаре перов и записаны его годы, хотя он и стар и изтаскан, носит парик, подагру и румянится, съумел зажечь чистое пламя любви в этой нежной груди. В прошедшем году поговаривали о двух счастливцах, сначала о Томе Виллуаби, а потом о молодом Гобуке, младшем сыне сэра Джона Гобука; но милая, кроткая Эмма почувствовала, что у нея есть в груди сердце только тогда, когда встретила на палубе парохода милое, ветхое создание.

-- Зачем вы явились так поздно, Эдуард? говорит кроткое, невинное дитя.

Мать смотрит на них со слезами на глазах, вызванными чувством нежной радости. Легко понять все счастье превосходной родительницы, нежнейшей из матерей.

-- Посмотрите только на них обоих, говорит она: - я готова побожиться, что здесь нет другой такой счастливой и прекрасной парочки.

Внук Мафусалема дуется; мадмоазель Ариана с французской сцены вне себя от. гнева.

Но эгоистическая зависть многих людей не объяснима. Нельзя же на всех угодить и всех сделать довольными.

толстый юноша, одевающийся точь в точь, как одевается мистер Бомори.

Бомори занимает финансовую должность, получает в год восемьдесят фунтов жалованья и за эти деньги содержит лучший кабриолет и лучших лошадей целого сезона, я в один клуб платит ежегодно семьдесят гиней {Гинея то же, что фунт стерлингов.}.

Он охотится в Лейчестершире, где самые знатные люди дают ему своих лошадей; в театрах за кулисами его очень любят; в Ричмонде розовые шляпки гоняются за ним толпою; он закадышный приятель всех известнейших лондонских roués, старого Мафусалема, лорда Биллигота, лорда Тарквиния и других не менее древних фамилий.

Он явился на этот вечер, чтоб сделать удовольствие лорду Мафусалему; но не воображайте себе, чтобы он при всех этих достоинствах важничал. Ничуть! Несмотря на свою сановитость, он очень вежлив и приветлив с каждым и с удовольствием, ловко, и приятно займет десять гиней у кого вам угодно.

Не его происхождение - довольно сомнительное, не его состояние - совершенно отрицательное, не его честность, находящаяся в прямой пропорции с его финансовыми средствами, не его ум - он едва умеет читать, открыли ему дорогу в высший свет; но особенный род сановитости, особенный грандсеньорский лоск, особенное je ne sais quoi сделали его тем, чем вы его теперь видите.

Когда я смотрю на этого франта, когда он галопирует в парке на блестящем коне, то мне кажется, что знаменитые Бруммели, сын и отец, были перед ним не более, как лакеи.

Флиндерс - тень мистера Бомори; дает ему в займы деньги, покупает по его поручению лошадей, одевается как он; встречает его и в Паль-Мале и на ступенях клуба; и всякому трубят в уши о своем "Бо". Кабриолет Флиндерса отвозит "Бо" в Дерби, и кошелек его расплачивается за обеды розовых шляпок.

Я не думаю, чтобы Перкинсы знали, какого плута они принимают, и считают его за порядочного человека с хорошей репутацией, каким считали его отца.

Что же касается до капитана Грига, то о нем нечего много распространяться. Он исполняет все обязанности своего призвания с невозмутимою важностью: непогрешителен в верховой езде, очень любезен, когда подопьет, и несколько скучен, когда ужь совсем напьется. Он не может связать двух мыслей, но чрезвычайно добродушный и безупречный кавалерист.

Мой друг Боб Гели выделывает соло в кадрили. Посмотрите, какое бесконечное удовольствие освещает его лицо. Есть ли у него скрытые печали? не имеет ли он каких нибудь горестей? Нет, милая мисс Джонс, он танцует как истинный британец, с совершенною, восхитительною веселостью, и предается удовольствию с легкостью, свойственною нашему народу.

Когда Канальяр совершает ту же операцию, называемую Cavalier-Seul, конфузится ли он сколько нибудь? О, нет! он принимает победоноснейшую из своих поз, закладывает большие пальцы в рукавные отверстия своего жилета и летит вперед, летит назад, делает пируеты и прыгает, и как будто бы хочет сказать всем: Regarde-moi au monde, venez aux femmes, venez voir danser Canaillard {Мир! смотри; женщины прядите, придите посмотреть на танцующого Канальяра.}!

Но когда гер фон-Бобвиц совершает то же самое, то совершает с улыбающеюся ловкостью и с грациозною приятностью. Но если бы бедный Гели летел к дантисту, то и тогда его лицо не могло бы быть веселее; он думает, что глаза всех присутствующих устремлены исключительно на него, и что он глядит совершенным глупцом.

Честное слово, милая мисс Джонс, честное слово, если бы вы заглянули в самого меня, то убедились бы, что я не вовсе не прав. Я думаю, что французы и немцы могут танцовать, такова ужь их природа; но мы слишком тяжелы для этого.

Я в этом случае разделяю турецкое воззрение на этот предмет; и думаю, что мы должны только смотреть на танцы.

-- Adieu, завистливая старая лиса, скалящая зубы на виноград, сказала мне мисс Джонс я помчалась с Томом Тоцером в польке с такою быстротою, что я с ужасом попятился в маленький будуар.

Канальяр. О ces Aoghris! quels hommes, mon Dieu! Comme ils sont habillés, comme ils dansent!

Бобвиц. Ce sont de beaus hommes pourtant; point do tenue militaire, mais de grands gaillards; si je les avais dans ma compagnie de la garde, j'en ferais de boos soldats.

ête cet Allemand! Les grands hommes ne font pas toujours de bons soldats, monsieur. Il me semble que les soldats de France, qui sont de ma taille, monsieur, valent un peu mieux....

Бобвиц. Vous croyez?

Канальяр. Comment je le crois, monsieur! j'en suis sûr! Il me semble, monsieur, que nous l'avons trouvé.

Бобвиц (добродушно). Je m'en vais danser la polka. Serviteur, monsieur.

Канальяр. Allez. {Кавальяр. Ах эти англичане! Что за люди. Боже мой! как они одеты, как танцуют!

Бобвиц. Однакож, они очень красивые мужчины; нет военной выправки; но огромные малые; если бы они были под моей командой, я бы из них сделал славных солдат.

Кавальяр. Как глуп этот немец! Из больших людей не всегда выходят хорошие соддаты. Мне кажется, что французские солдаты, которые все моего роста, стоят немного более....

Бобвиц. Вы думаете?

Кавальяр. Как, я думаю! да, я в этом уверен! Кажется мы это доказали.

Бобвиц (добродушно). Я иду танцовать польку. К вашим услугам.

Кавальяр. Идите себе.}.

Мистер Броун. Танцуете вы польку, мисс Бестльтон? Танцуете? я в восторге.

Мисс Бестльтон

Мистер Смис (про себя). Болван!

Если кадрили напоминают мне, похоронную процессию, то я утверждаю, что очень приятно смотреть, как танцуют польку. Посмотрите, как легко кружатся Броун и Эмилия Бёстльтон, точно два голубя вокруг голубятни; а Тоцер вертится с безсовестной маленькой Джон, точно трубочист первого мая. Мисс Джой танцует с счастливцем Фредом Спарком и сама мисс Ранвиль в восторге: она сцепилась с безсовестным капитаном Григгом. Бомори выступает довольно небрежно с мисс Троттер, отчего дрожат морщиноватые щеки лорда Мафусалема. Посмотрите, с какою невозмутимою важностью и с какою легкою, грациею кружится толстый барон, посматривая на утлого француза, сгибающагося под тяжестью мисс Бёньян: а она притопывает и выбивает такт как ломовая лошадь.

Но самая ужасная картина, поразившая мое зрение это злосчастная мисс Литль, которую безжалостная судьба отдала в руки Муллигану. Несчастное создание дрожит в его мускулистых руках, как блеющая овечка в когтях орла.

Ирландский помещик, презирая все условные формы танца и музыку чуждых стран, припоминает танцы зеленых долин своей родины и выделывает страшные скачки, в которых несчастная мисс Литль должна за ним следовать. Мисс Ранвил и её капитан в ужасе сбегают со сцены, мисс Троттер улетает с дороги и скрывается под защиту изумленного лорда Мафусалема. Фред Шпарк едва может двигаться от смеха; а мисс Джой дрожит за участь бедной Софии Литль.

заключил свой танец страшным ура! от которого задрожало не одно саксонское сердце.

-- О, если бы земля разверзлась подо мною я приняла меня в свои дружеския объятия! завопил и потихоньку и скрылся в самую густую толпу, собравшуюся вокруг ужина.

К чему описывать ужин? Кому незнаком этот говор, стук ножей и вилок, хлопанье пробок, запах мотуса и репового салата. Вдовушки, бросающияся на блюда с мясными пастетами, а молодые девицы, жеманящияся из деликатности перед тарелками, которые предлагают им услужливые молодые кавалеры. Три весьма взрачные господина, одетые как доктора теологии, стоят за столом и подают все, чего может только пожелать человеческий желудок. Что касается до меня, то я всегда так удивляюсь этим господам, что не могу спокойно ужинать. Я думаю, что если бы у них спросили кусок крокодилова мяса, то один, из этих изумительных людей отъискал бы его непременно.

Какое презрение должны питать эти господа к жующей толпе, которой они прислуживают! Как должны они ненавидеть от глубины души и пастеты из дичи, и желе, и шампанское! Как трудно мне было оставить моего бедного друга Грундзеля, тянущого за ширмами прямо из бутылки.

Этот переодетый овощный торговец на всем поклингтоновским сквере самая известная личность. Он прислуживает на всех порядочных собраниях; хотя его и презирают в тех домах, где есть своя собственная прислуга; но там, где прислуга состоит только из женщин, Грундзель играет важную роль.

"Винцент, пошли мне дворецкого, или, просто, пошли мне Добборофа", так называет она достопочтенного Жорджа Грундзеля.

Когда девицы Трумис делают визиты на почтовых лошадях, то Грундзель всегда стоит на запятках. Эти девицы почтили его своим величайшим доверием, крестили у него четырнадцать детей и, уезжая на лето в Бонгор, поручают ему весь свой дом.

Он провожал этих леди и в незабвенное утро, когда они представлялись королеве Шарлотте.

Торжественный костюм мистера Грундзеля - синий фрак с медными пуговицами, белый жилет, неизмеримое жабо и высочайшие воротнички. Одно время он был ночным сторожем, даже приходским кистером при церкви св. Петра в Поклингтоне. Ему можно доверить безчисленное число серебряных ложек, и все, что вам угодно, кроме крепких напитков, он же разносил и пригласительные билеты на бал мистера Перкинса.

Нечего говорить, что после ужина снова начались танцы. Другие поужинали во второй раз. Я собственными руками подал мисс Беньян четыре стакана шампанского и такое количество рокового салата и трюффелей, что нисколько не удивился, когда она потребовала потом стаканчик вишневой водки.

Какой неприятный зеленовато-желтый цвет выступил на щеках многих девиц, как ярко заблистали румяны за лице полковницы Блёдигер. Толстый кучер леди Дженни Ранвиль уже укатил. Фред Минчин зашлепал в своих галошах. Я усадил в экипаж мисс Меггот и обеих её старушек-сестриц.

Добрые старушки! Они изъявили мне свою благодарность, пригласивши меня на чай в следующий четверг. Мафусалем отправился в клуб добивать остаток ночи.

-- Вспомните обо мне завтра утром, сказала ему мисс Троттер, и послала из кареты воздушный поцелуй.

Кавальяр, уходя, спросил дорогу в Лейчестер сквер. Все расходятся - жизнь затихает.

обвенчают эту парочку? Вы смотрите на это молодое, маленькое создание, на её прекрасную улыбку, на румянец её щек и жалеете, зачем вы не паша.

-- Не забудьте прислать мне кусок свадебного пирога, шепнул я на ухо старому мистеру Ворду, и мы оба плутовски посмотрели на молодую чету, которая почти последняя уходит из дома.

Музыканты собирают свои инструменты, часовая стрелка показывала пять.... но, вдруг, вдруг Грундзель кинулся на меня со всех ног:

-- Ради Бога, бегите скорее в залу, ирландский джентльмен сцепился с мистером Перкинсом.

Это было слишком, слишком справедливо!

Муллиган сидел еще за опустевшим столом, и качал его изо всех сил.

Напротив его стоял Перкинс, задыхаясь от гнева.

Муллиган. Я говорю тебе, ты погребщик, слышишь ли, я говорю тебе, жирный толстяк, подай мне шампанского, оно не дурно в этом доме.

Мистер Перкинс (с достоинством

Муллиган. Что там за но? далее.... пучеглазый осел! Поди и принеся вина, и мы выпьем вместе, старый козел.

Мистер Перкинс. Мое имя Перкинс, сэр.

Муллиган. Недурная рифма к porker {Поросенок.}, такому же жирному животному как и ты. Скорее, вина!

Мистер Перкинс Сэр, я господин в своем доме.... я приказываю вам убираться вон. Я не позволю себя оскорблять, сэр. Я велю позвать полицию, сэр. Что это значит, мистер Титмарш, сэр.... что это значит, что вы привели ко мне в дом такое.... такое животное, сэр?

Едва только Перкинс произнес эти слова, как Муллиган испустил военный клич Муллиганов и устремился как тигр на свою добычу.

Мы схватили его.

Мистер Грегори, мистер Груадзель, сэр Джил Бэкон и сын хозяина бросились разом на пьяного ирландского помещика и держали его крепко.

Кто-то нахлобучил Муллигану шляпу на глаза, и я увел его в торжественном молчании утра. Щебетанье птиц, свежесть розового воздуха и чашка кофе, которую я влил в Муллигана в первой попавшейся кофейной, привели его несколько в себя. Когда я оставил его, то гнев его сменялся полным смешением мыслей. Он кипел местью за оскорбления, нанесенные саксонцами Эрину и требовал поля битвы; он желал разделить могилу Сарефильда и Гюга о'Неля; но оставался при твердом убеждении, что мисс Перкин и мисс Литль умирают от любви к нему, и что оне сидели на пороге и горько плакали, когда он покидал их.

-- Что лучше на этом свете, обезуметь ли от смеха или обезуметь от вина? сказал я сам себе, возвращаясь домой в мрачном расположении духа.

Бетси уже проснулась; стоя на коленях, она шарила песком ступеньки лестницы и весело начинала свой трудовой день.