Рейнская легенда
(Старая орфография)

Въ рыцарскiя времена на всякой горе, бросающей тень свою на светлыя воды Рейна, стоялъ могучiй замокъ

Въ наше время, замки эти обратились въ жилище крысъ и ящерицъ, а хищныя птицы вьютъ въ нихъ гнезда: мохъ, трава, грибы и плющъ растутъ по стенамъ; встарину было такъ тамъ, где теперь вьется плющъ, поднимались железныя решетки; где надъ гранитными зубцами качается полевой цветокъ, тамъ развевались шелковые флаги съ гербами, вышитыми золотомъ, вооруженные латники толпились тамъ, где теперь стелется мохъ, изъ-подъ котораго черный грибъ блеститъ на солнце лоснящейся шапкой.

По обширнымъ заламъ замка, вместо крысъ и птицъ расхаживали рыцари и красавицы; на праздникахъ и пиршествахъ носились они въ танцахъ, и тутъ, какъ везде, веселье и молодость звали любовь на радостный пиръ.

Красавицы и рыцари - васъ нетъ давно! золотыя кудри ваши сперва обратились въ серебреныя, за серебромъ пришло разрушенiе; быстрыя, легкiя и грацiозныя ножки устали, ослабли или отяжелели, неподвижныя въ подагре, наконецъ обратились въ голыя кости. Розы на щекахъ бледнели, отцветали, увядали и совсемъ исчезли; потомъ и щеки отпали, обнаживъ челюсти, и самый черепъ обратился въ прахъ, и о васъ нетъ ни помину, отъ васъ не осталось следа. Такъ было съ вами, такъ будетъ съ нами.

-- Налей вина, добрый товарищъ! мне становится грустно, когда я вздумаю о прошломъ времени и прошломъ поколенiи. Они жили и наслаждались, какъ и мы, и что же они теперь? Но нетъ, они все еще живутъ. Мы видимъ, какъ они мелькаютъ въ туманномъ отдаленiи въ блестящихъ латахъ; гордыя жены ихъ проходятъ предъ нами мерною поступью; резвые пажи ловятъ за ними шлейфъ, вьющiйся на мраморномъ полу. Поэтъ видитъ ихъ сквозь радужную призму мечты, слышитъ звукъ роговъ, сзывающихъ ихъ на бой или на турниръ, а замирающiе вдали аккорды лютни поютъ о ихъ любви и красоте.

Драгоценный даръ поэзiи! Какъ волшебная вода дервиша, приложенная къ очамъ, ты открываешь сокровища, которыхъ не видать никогда другимъ. Благословенные дары воображенiя! я не променяю васъ на груды золота...

-- Налей мне опять кубокъ, веселый другъ. Должно-быть, духи прошлаго плаваютъ въ чарующемъ напитке и призраки красавицъ и рыцарей временъ минувшихъ съ ласковой улыбкой смотрятъ на насъ сквозь благоуханное облако табачнаго дыма.

-- Много, много летъ назадъ, когда рыцарство было въ полномъ разгаре! На берегахъ Рейна случилось происшествiе, которое ужь было описано въ какой-то книге и, следственно, истина этого случая не подлежитъ никакому сомненiю. Это ничто иное, какъ разсказъ о рыцаряхъ, ихъ дамахъ, о любви, ревности, битвахъ, награжденной добродетели и о прочемъ.

Джентльмены должны меня выслушать - и выслушаютъ. Девицамъ и женщинамъ я желаю, чтобъ любовь каждой изъ нихъ была также счастлива и успешна, какъ любовь героини этого разсказа.

Въ среду 26 октября, того года, который я назвалъ выше такъ определительно, въ холодный и дождливый вечеръ, путешественникъ, которому судьба предназначила быть въ дороге въ эту ужасную ночь, могъ заметить другаго путешественника на пути отъ Обервинтера въ Годесбергъ. Этотъ второй путешественникъ былъ хотя и атлетическаго сложенiя, однакожъ, невысокаго роста; время оставило на его лице признаки своего могущества, выраженнаго морщинами, и въ кудри его вплело несколько седыхъ волосъ, впрочемъ, безъ его согласiя. Одетый въ кольчугу, онъ сиделъ на борзомъ коне, который, несмотря на пройденный имъ длинный и тяжелый путь, повидимому несъ седока вместе съ его вооруженiемъ и вьюкомъ съ особенною легкостью. Путешествуя по мирной стране, рыцарь счелъ лишнимъ надеть шлемъ, висевшiй у седла на походномъ чемодане. На томъ и другомъ былъ виденъ графскiй гербъ; на шлеме корона, а въ средине ея, какъ знакъ рыцарскаго происхожденiя, была изображена рука, держащая обнаженную шпагу. Въ правой руке всадникъ держалъ огромный мечъ, который снесъ не мало чалмоносныхъ головъ; широкую грудь рыцаря покрывалъ треугольный щитъ, на которомъ блестелъ серебряный гербъ; по этому гербу нетрудно было определить, что всадникъ принадлежалъ къ благородному гамбургскому дому.

И точно, этотъ отважный наездникъ былъ рыцарь Лудвигъ Гомбургскiй. Шляпа его съ павлиньими перьями, которую онъ носилъ, когда не быль въ боевомъ вооруженiи, ясно показывала, что онъ былъ изъ числа вельможъ австрiйскаго двора, а шелковый, непромокаемый зонтикъ - это незатейливое убежище отъ непогоды - обнаруживалъ, что онъ принадлежалъ къ аристократiи, потому-что, какъ известно, въ среднiе века право носить зонтикъ предоставлено было только исключительно вельможамъ. Походная сумка его, изъ дорогой персидской матерiи, въ то время весьма-редкой въ Европе, давала поводъ думать, что благородный рыцарь бывалъ на Востоке; обстоятельство эта подтверждалось также надписью на пергаменте, нашитомъ на сумке: "Графъ Лудвигъ Гамбургскiй, Іерусалимъ." Имя Святаго Города было зачеркнуто, а вместо его стояло: "Годесбергъ."

-- Увы! сказалъ рыцарь, дрожа отъ холода: - здесь не такъ тепло, какъ на Востоке! Я такъ голоденъ, что въ-состоянiи проглотить целикомъ самаго крупнаго верблюда Саладдина. Поспею ли я въ Годесбергъ къ обеду?

И съ этимъ словомъ, вынувъ часы изъ кармана, рыцарь повидимому успокоился потому, что было еще только семь часовъ вечера, и по его разсчету онъ могъ прiехать въ Годесбергъ прежде втораго звонка.

Благодаря быстроте коня, ожиданiе всадника исполнилось на-самомъ-деле: онъ примчался къ замку въ ту минуту, какъ разлился первый, обычный звонокъ въ знакъ того, что графъ Карлъ маркграфъ годесбергскiй приготовлялся къ обеду въ 8 часовъ.

Мостъ тотчасъ же былъ опущенъ, часовые отдали честь, благородный всадникъ въехалъ во дворъ замка; множество пажей и служителей встретило его съ почтенiемъ, должнымъ старинному другу дома Годесберговъ.

-- Добро пожаловать, графъ и воитель Святой Земли! воскликнулъ старый слуга, взявъ коня подъ уздцы. - Добро пожаловать! вскричали прочiе слуги въ одинъ голосъ и удалой всадникъ, удостоверять прежде, что конь его нашелъ удобный прiютъ, пошелъ въ замокъ, въ приготовленную для него комнату. Она была великолепно освещена множествомъ восковыхъ свечей; въ камине трещалъ огонь и бросалъ искры во все стороны; на окнахъ стояли цветы въ китайскихъ вазахъ; всевозможныя местныя косметическiя произведенiя соседняго города Кёльна покрывали туалетный столъ. Все это доказывало, что прiездъ графа гамбургскаго не былъ неожидамъ.

-- Клянусь Саладдиномъ, здесь гораздо-лучше, чемъ въ моемъ кiоске, въ Каире! Ну, господинъ брадобрей, каково поживаетъ мой крестникъ Отто, прелестная графиня, мать его и благородный графъ Карлъ, собратъ мой по оружiю?

-- Слава Богу, хорошо, отвечалъ со вздохомъ парикмахеръ.

-- Очень-радъ; но что значитъ этотъ вздохъ?

-- То, что со дня прiезда въ нашъ замокъ графа Готфрида, все пошло не такъ хорошо, какъ прежде.

-- Онъ здесь! вскричалъ Лудвигъ. - О! где онъ, тамъ не бывать добру.

И впродолженiе всего времени, пока графъ переодевался изъ дорожнаго костюма въ свежiй бархатный нарядъ, который, по приличiямъ того времени, мужчины должны были носить въ присутствiи дамъ, рыцарь продолжалъ беседовать съ бородобреемъ, который, съ свойственною парикмахерамъ болтливостью, разсказалъ о настоящемъ положенiи благороднаго дома Годесберговъ, о чемъ будетъ сказано въ следующей главе.

Само собою разумеется, что храбрый воинъ Лудвигъ Гомбургскiй встретилъ въ семье своего друга самый радушный прiемъ. Ратный товарищъ маркграфа Карла, онъ также былъ и другомъ маркграфини, прекрасной, восторженной Теодоры; поэтому выборъ крестнаго отца для ихъ сына палъ на него, несмотря на то, что известнейшiе принцы и рыцари того времени домогались той же чести.

Прошло ровно семнадцать летъ съ-техъ-поръ, какъ графъ былъ женатъ на графине; и хотя небо подарило имъ только одного сына, зато о немъ можно было сказать, что никогда более совершенное созданiе не являлось на земле.

Графъ Гомбургскiй, отъезжая въ крестовый походъ, оставилъ своего крестника ребенкомъ, и по истеченiи 17 летъ нашелъ его красивейшимъ юношею во всей Германiи.

Молодой Отто былъ стройнаго и высокаго роста; молодость и здоровье цвели на его щекахъ, на которыхъ первые признаки мужества бросали тень свою; вьющiяся золотыя кудри разбегались по плечамъ; взглядъ его, то полный выраженiя удальства и смелости, то ласковый и нежный, придавалъ лицу его неизъяснимую прелесть. Какая мать не гордилась бы такимъ сыномъ? Зато и храбрый Лудовикъ, прижимая юношу къ груди своей, вскричалъ: Во имя святаго моего патрона, ты, Отто, созданъ быть рыцаремъ Львинаго Сердца!"

Отто былъ одетъ къ вечернему пиру въ дорогое, хотя простое платье дворянина того времени, и нарядъ его, кроме цвета, очень-походилъ на нарядъ стараго рыцаря. На немъ былъ синiй камзолъ, изящно-украшенный выпуклыми съ резьбой золотыми пуговицами: рейтузы изъ нанковой матерiи, привозимой въ то время за весьма-дорогую цену ломбардскими кораблями изъ Китая, а дорогiя нашивки и снурки, произведенiе Голландiи, украшали его грудь и рукава; небольшая шляпа, подобная темъ, какiя мы видимъ на оперныхъ певцахъ, несколько-наклоненная на одну сторону и на ней яркiй тюльпанъ довершали костюмъ юноши, въ которомъ онъ вбежалъ въ кабинетъ къ крестному отцу доложить, что обедъ готовъ и что только его ждутъ къ столу.

И точно была пора на озабоченномъ лице графини Теодоры можно было прочесть внутреннее волненiе, близкое къ негодованiю, изъ опасенiя, что супъ или ценная рыба могли простыть. "Въ этомъ случае я боюсь не за себя, а за мужа", шепнула она графу Лудвигу и, въ безпокойстве, опираясь на его руку, она сошла въ гостиную.

-- Годесбергъ очень изменился въ последнее время, сказала она.

-- Не-уже-ли! вскричалъ графъ съ заметнымъ удивленiемъ. "Это же мне сказалъ парикмахеръ" подумалъ онъ.

Графиня молча вздохнула и стала разливать супъ. Въ первыя минуты Лудвигъ Гомбургскiй былъ слишкомъ занятъ эгоистическими обязанностями человека, обедающаго за прихотливымъ столомъ, чтобъ подумать о своемъ сподвижнике по оружiю, который сиделъ на противоположной стороне стола, между сыномъ и барономъ Готфридомъ.

-- Въ-самомъ-деле маркграфъ очень изменился, шепнулъ Лудвигъ на ухо графине: - вашъ мужъ такъ же любезенъ, какъ любой медведь.

Вместо ответа у графини полились градомъ слёзы въ тарелку. Гомбургъ замечалъ, между-темъ, что маркграфъ ничего не елъ и даже не дотрогивался ни до одного блюда.

-- Вамъ подадутъ вина, Гомбургъ, сказалъ мрачнымъ голосомъ маркграфъ. Но за этими словами не последовало приглашенiя пить. "Какая разница съ прошлымъ временемъ!" подумалъ Гомбургъ.

кубокъ. При виде этого, изступленiе маркграфа разлилось во всей силе; онъ бросился на сына и пролилъ на него кубокъ съ виномъ. Отто только покраснелъ отъ стыда.

-- Вы пьете вино! вскричалъ макграфъ, вы осмеливаетесь сами себя подчивать! Кто далъ вамъ на это право?

-- Лудвигъ, Лудвигъ! произнесла маркграфиня.

-- Замолчите, сударыня! вскричалъ графъ: - разве отецъ не имеетъ права бранить свое собственное дитя?

-- Свое собственное дитя? повторилъ маркграфъ съ глухимъ воплемъ...

Графъ Лудвигъ, пораженный удивленiемъ, гляделъ во все стороны; баронъ Готфридъ, сидевшiй на правой стороне маркграфа, бледный какъ привиденiе, демонски улыбался; Отто, пораженный, стоялъ безмолвно; бедная маркграфиня отвернулась въ сторону и отирала слёзы

И въ те грубыя времена подобныя ссоры за столомъ считались неприличными въ хорошемъ обществе; но Лудвигъ, видевшiй не разъ, какъ летало жаркое изъ рукъ маркграфа въ лицо провинившагося слуги, полагалъ, что это было ничто иное какъ обычная выходка его достойнаго, но немножко вспыльчиваго друга, и потому призналъ за лучшее переменить предметъ разговора.

-- Каково поживаетъ мой прiятель Гильдебрандтъ? спросилъ онъ.

-- Это ужь слишкомъ! вскричалъ маркграфъ и съ этимъ словомъ выбежалъ изъ комнаты.

-- Чортъ возьми! рыцари и господа! чемъ, однакожъ, боленъ мой благородный Годесбергъ?

-- Вероятно, у него пошла кровь изъ носу, отвечалъ Готфридъ насмешливо.

-- Ахъ, мой добрый другъ! вы попали, какъ говорится, не въ бровь, а прямо въ глазъ, сказала маркграфиня.

По движенiю ея, дамы встали изъ-за стола и удалились въ гостинную въ ожиданiи кофе. Маркграфъ, несколько успокоившись, не замедлилъ возвратиться.

-- Отто, сурово сказалъ онъ: - ступай къ дамамъ; въ твои лета еще не приходится оставаться въ обществе рыцарей после обеда.

Благородный юноша вышелъ изъ комнаты съ видимымъ неудовольствiемъ; маркграфъ занялъ въ конце стола место, только-что оставленное маркграфиней, и шепнулъ Людвигу

-- Гильдебрандтъ будетъ здесь вечеромъ на празднике, который я даю сегодня въ честь твоего возвращенiя изъ Палестины. Готфридъ, другъ мой, позаботьтесь, чтобъ музыканты не напились пьяны и чтобъ все было въ порядке.

Готфридъ низко поклонился маркграфу и вышелъ изъ комнаты.

-- Ты скоро все узнаешь, любезный Лудвигъ, сказалъ маркграфъ съ видомъ глубокой скорби. - Ты заметилъ Готфрида, который только-что вышелъ?

-- Да.

-- Ты смотришь на него что-то недоверчиво и, вероятно, не подозреваешь его значенiя; но я уверяю тебя, что Готфридъ добрый малый, мой искреннiй другъ, близкiй родственникъ и наследникъ, если я лишусь моего сына.

-- Мало ли что можетъ случиться.

Лудвигъ, непонимая маркграфа, относилъ слова его къ действiю несколькихъ стакановъ вина, которые тотъ выпилъ за обедомъ, и находилъ весьма-естественнымъ подражать ему въ этомъ, темъ более, что воинъ техъ временъ не отступалъ передъ стаканомъ пунша и на Востоке рыцарь проводилъ въ чарующихъ парахъ напитковъ немало безсонныхъ ночей съ Ричардомъ Львнное-Сердце, Готфридомъ Бульйонскимъ и даже съ непобедимымъ Саладдиномъ.

-- Ты зналъ моего друга Готфрила въ Палестине? спросилъ маркграфъ.

-- Да, я зналъ его, холодно отвечалъ Лудвигъ,

-- Почему же ты не встретилъ его, какъ стараго товарища, теплыми объятiями дружбы? Не оттого ли, что онъ беденъ? Но ты очень-хорошо знаешь, что онъ такого же благороднаго происхожденiя, какъ и ты, любезный графъ

-- Мне мало нужды до его рода и состоянiя, сухо возразилъ Лудвигъ: - званiе человека не что иное, какъ гербъ на монете, а человекъ - металлъ, изъ котораго она сделана. Я говорю тебе, любезный Карлъ Годесбергъ, что твой Готфридъ - металлъ неблагородный.

-- Ты клевещешь, Лудвигъ!

-- Я говорю правду. Въ армiи крестоносцевъ его знали - по дурной репутацiи. До прибытiя его въ Палестину, онъ долго проживалъ въ Константинополе, где и изучилъ у Грековъ игру въ кости. Накануне штурма Аскалона онъ выигралъ однимъ ударомъ пять тысячъ марокъ у Ричарда. Я поймалъ его на-деле; у него были фальшивыя кости.

-- Не хочешь ли ты сказать, что Готфридъ воръ? вскричалъ Карлъ, нахмуря брови. - Во имя святаго моего патрона, еслибъ мне сказалъ это кто-нибудь другой, я разрубилъ бы ему голову.

-- Истину моихъ словъ я докажу на самомъ Готфриде, живомъ или мертвомъ, а не на тебе, мои старый товарищъ! Впрочемъ, надо отдать ему справедливость, онъ храбръ, хорошо дерется и оказалъ немаловажныя заслуги при взятiи Акры; но нравъ его былъ такъ низокъ, что, несмотря на личную храбрость, онъ былъ высланъ изъ армiи.

-- Да, я слышалъ объ этомъ; Готфридъ самъ мне говорилъ, какъ это случилось: пустая ссора за стаканомъ вина съ Гуго де-Броденель - изъ-за бутылки, которую Броденель не хотелъ видеть на столе. Готфридъ былъ несколько нетрезвъ и швырнулъ ему бутылкой въ лобъ. Вотъ причина его увольненiя изъ армiи и внезапнаго возвращенiя сюда. Но ты не знаешь, продолжалъ маркграфъ, тяжело вздохнувъ, - какую важную услугу оказалъ мне достойный Готфридъ: онъ открылъ враговъ моихъ - изменниковъ.

-- Вотъ какъ!.. иронически заметилъ Гомбургъ

-- Да, опаснаго, ужаснаго врага, целое гнездо враговъ: Гильдебрандтъ изменникъ, Отто изменникъ, Теодора - о Небо! Теодора тоже изменница!

И при этихъ словахъ графъ горько заплакалъ. Онъ такъ страдалъ въ эту минуту, что казалось задохнется отъ рыданiя.

-- Что значитъ это отчаянiе, другъ мой? вскричалъ Гомбургъ, испугавшись не на шутку.

-- Смотри, Лудвигъ, смотри: видишь: Гильдебрандтъ съ Теодорой вместе: Гильдебрандтъ и Отто вместе, всегда вместе, неразлучны, какъ человекъ съ своею тенью. О! зачемъ я осужденъ видеть, какъ разбиваютъ въ глазахъ моихъ все привязанности моего сердца; всеми оставленный, я осужденъ влачить въ безотрадномъ одиночестве остальные дни моей жизни. Но тише... гости идутъ; и если ты не расположенъ осушить еще бутылку, то войдемъ въ гостиную къ дамамъ и тамъ наблюдай за Гильдебрандтомъ и Отто.

Праздникъ начался. Знатные дамы и рыцари, прiехавшiе въ каретахъ и верхомъ, толпились въ большой прiемной зале замка, великолепно-иллюминованной.

Слуги, въ богатыхъ ливреяхъ голубаго цвета, разносили различные прохладительные напитки и угощенiя на серебряныхъ подносахъ. Кофе, недавно введенный въ употребленiе въ Европе Петромъ-Пустынникомъ, по возвращенiи его изъ Аравiи, подавали въ дорогихъ китайскихъ фарфоровыхъ кувшинахъ.

Маркграфиня была очень-бледна; но женщины умеютъ скрыть свои страданiя; она казалась веселою, была любезнее обыкновеннаго съ гостями, хотя речь ея была принужденная, а смехъ насильственный.

-- Они снова вместе, шепнулъ маркграфъ, ударивъ по плечу Лудвига: - смотри же теперь!

Лудвигъ повернулся къ кадрили, въ которой Гильдебрандтъ и Отто стояли рядомъ. Дружба ихъ поразила его. Подозренiе маркграфа невольно мелькнуло въ уме его.

-- Ясно, какъ дважды-два-четыре, сказалъ маркграфъ - прочь отсюда товарищъ, пойдемъ сядемъ за карты.

Они уселись въ будуаре графини и начали играть. Хотя игра была значительная и маркграфъ выигрывалъ, онъ не могъ, однакожь, сосредоточить на ней своего вниманiя, потому-что былъ слишкомъ взволнованъ ужасной тайной, тяготившей его душу. Въ средине игры покорный, вкрадчивый Готфридъ подошелъ къ маркграфу и сказалъ ему на ухо несколько словъ, которыя привели его въ такое тревожное состоянiе, что съ нимъ едва не сделался ударъ; но маркграфъ успелъ скоро победить свое волненiе.

-- Въ какое время? сказалъ онъ Готфриду.

-- Съ разсветомъ дня, у внешнихъ воротъ.

-- Я тамъ буду.

-- И я тоже подумалъ Лудвигъ, храбрый рыцарь гомбургскiй.

Какъ часто человекъ, по свойственной ему самонадеянности, разсчитывая на будущее, воображая подчинить своей воде неумолимую судьбу, забываетъ, что въ ея рукахъ мы только игрушки! Сколько разъ можно поскользнуться, пока донесешь ко рту уже поднятый бокалъ!.. Какъ часто, по нашимъ соображенiямъ, мы предполагаемъ лечь на мягкiй пуховикъ, и вдругъ видимъ себя на жесткой земле; тогда мы вынуждены сказать, какъ лисица въ басне: "что зеленъ виноградъ", потому-что не можемъ достать его; или, того хуже, должны сердиться на судьбу за свои собственныя ошибки.

Лудвигъ Гомбургъ на разсвете дня не былъ, однакожь, у внешнихъ воротъ: онъ проспалъ до десяти часовъ, усталость отъ дороги и влiянiе напитковъ вечерняго праздника были этому причиной; скажемъ еще въ его оправданiе, что онъ спалъ какъ солдатъ, для котораго пуховая постель находка и который привыкъ просыпаться только подъ барабанный бой. Проснувшись, Гомбургъ увиделъ возле себя маркграфа. Карлъ, въ ожиданiи пробужденiя своего друга, просиделъ возле него более четырехъ часовъ, погруженный въ тяжкiя размышленiя, подъ влiянiемъ самыхъ горькихъ впечатленiй.

-- Который часъ? былъ первый и очень-естественный вопросъ Гомбурга.

-- Думаю, часовъ пять, сказалъ Карлъ, хотя въ-самомъ-деле было ужь десять. Еслибъ было двенадцать, два, четыре съ половиной, или двадцать минуть шестаго, Маркграфъ все-таки сказалъ бы: "теперь пять часовъ: Несчастные не заботятся о времени; оно не летитъ для нихъ; оно неподвижно.

-- Завтракъ готовъ? спросилъ крестоносецъ.

-- Спроси у дворецкаго, отвечалъ маркграфъ, покачивая головой, дико смотря во все стороны, дико улыбаясь.

-- Что съ тобой? спросилъ рыцарь: - на моихъ часахъ десять, а между-темъ ты еще не брился, на тебе тотъ же нарядъ, въ которомъ ты былъ на вечернемъ празднике; воротникъ измятъ, да ты вовсе и не ложился, кажется? Что жъ это значитъ, другъ мой, что случилось?

-- Обыкновенный случай, отвечалъ маркграфъ: - встречающiйся ежедневно неверная жена, неверный другъ и разбитое сердце. Вотъ почему я еще не ложился, вотъ что случилось.

-- Что ты говоришь? вскричалъ оскорбленный графъ Лудвигъ.

Замечанiя Готфрида казались основательными и имели свою причину и причину ужасную. Теодора и Гильдебрандтъ были на свиданiи у воротъ. Маркграфъ виделъ ихъ въ объятiяхъ одинъ у другаго. Какiя мученiя должны были терзать тогда отца и мужа!

Наконецъ, Теодора и Гильдебрандтъ разстались. Маркграфъ вышелъ къ ней на встречу и съ холодностью, выражавшею твердо-принятую решимость, приказалъ жене удалиться въ монастырь и немедленно сделалъ распоряженiе, чтобъ сынъ ея былъ также постриженъ въ монахи.

Оба приговора были исполнены.

Въ тотъ же день, подъ присмотромъ вооруженныхъ ратниковъ, Отто плылъ по реке, по направленiю къ Кёльну, въ монастырь святаго Буффо. Прекрасная Теодора, въ-сопровожденiи слуги и Готфрида, была на пути въ Поненвертскiй Монастырь, известный по живописному местоположенiю на острове, омываемомъ чистыми волнами Ренна.

-- По какому направленiю поехалъ Готфридъ? спросилъ рыцарь гомбургскiй, вне себя отъ злости.

-- Вы его не догоните, сказалъ маркграфъ. - Добрый Готфридъ теперь мое единственное утешенiе, родственникъ и наследникъ всего моего имущества; онъ скоро возвратится

"Будь такъ", подумалъ Лудвигъ, - но до возвращенiя его я переговорю съ нимъ кое-о-чемъ".

И соскочивъ съ постели, рыцарь, съ поспешностью оделся въ полное походное вооруженiе, торопливо умылся, наделъ шлемъ вместо обыкновенной шапки и сильно дернулъ звонокъ.

-- Стаканъ кофе, скорей! сказалъ онъ слуге, вбежавшему на звонъ.

-- Прикажи повару завернуть для меня въ бумагу кусокъ жаренаго и хлеба, и вели седлать моего коня - намъ предстоитъ далекiй путь.

Приказанiя эти были мгновенно исполнены.

Гомбургъ вскочилъ на коня и поскакалъ во весь опоръ. Маркграфъ не обращалъ ни милейшаго вниманiя на происходившую кругомъ него суматоху, по милости прiятеля, и погруженный въ горестное молчанiе, неподвижно сиделъ у опустевшей кровати Гомбурга.

Гомбургъ спускался съ горы, где стоялъ замокъ Годесбергъ, по извилистой тропинке, которая вела къ зеленой равнине. Кто не видалъ этой очаровательной равнины? И кто, хоть разъ ее видевшiй, не сохранилъ о ней вечнаго прiятнаго воспоминанiя? Тысяча виноградниковъ и зеленыхъ полей лежатъ въ долине; могучiй Рейнъ во всемъ великолепiи струитъ близь нея свои сребристыя волны; на противоположномъ берегу семь горъ какъ-будто сторожатъ это чудо красоты природы.

Лордъ Байронъ, поэтъ забавный, описывая эту страну, сказалъ что местныя сельскiя девушки, съ голубыми глазами, толпятся вокругъ путешественника, поднося вино и хлебъ и наделяя его сельскими подарками.

Оно могло быть и такъ въ былое время, когда нашъ бардъ писалъ поэмы; ныньче поселяне этой страны ужь не те, и скорее готовы сами взять, чемъ дать; а голубые глаза исчезли также, какъ и гостепрiимство. Но какъ разсказываемое нами событiе происходило также очень-давно, то легко могло случиться, что Лудвигъ Гомбургскiй былъ встреченъ на пути своемъ тою же приветливою толпою, хотя исторiя умалчиваетъ, въ какой мере онъ пользовался ея радушiемъ.

Гомбургъ ехалъ далее по зеленой равнине, пока не достигнулъ Роландеска; отсюда могъ онъ обозревать островъ Поненвертъ и видеть все, что въ немъ происходило, потому-что островъ этотъ стоитъ среди Рейна, напротивъ того места, где находился нашъ рыцарь.

Въ Роландеске, въ нависшей надъ Рейномъ скале пробита небольшая пещера; надъ входомъ ея нынешнiй путешественникъ видитъ обветшалое изображенiе лика святаго Буффо, прикрытое благоуханными магнолiями и кактусами. Лудвигъ съ благоговенiемъ преклонилъ колено передъ изображенiемъ, подошелъ къ пещере и громко закричалъ:

-- Эй, отшельникъ, где ты?

Белая, какъ снегъ, борода придавала ему особенную, невыразимую важность. Ряса изъ голубой шерстяной матерiи темнаго цвета, опоясанная ремнемъ, составляла всю его одежду; толстые сандалiи защищали ноги отъ колючихъ растенiй и камней; голова ни чемъ не была покрыта.

-- Святый пустынникъ, сказалъ Гомбургъ торжественнымъ голосомъ: - приготовься исполнить твою обязанность, потому-что, кому-то здесь придется умереть.

-- Где, сынъ мой?

-- Здесь, на этомъ месте, отецъ мой.

-- Где же тотъ, которому предстоитъ такая участь?

-- Можетъ-быть и здесь, отвечалъ суровый воинъ.

Между-темъ, Гомбургъ увиделъ лодку, отплывавшую отъ Поненверта; въ ней стоялъ какой-то рыцарь; Лудвигъ тотчасъ узналъ въ немъ Готфрида Годссберга.

-- Будь же готовъ, святый отецъ, повторилъ онъ, указывая на приближавшуюся лодку.

Рыцарь Гомбургъ сделалъ пустыннику знакъ рукою, вскочилъ, безъ дальнихъ разсужденiй на коня, отъехалъ несколько шаговъ въ сторону, повернулъ коня на одномъ месте и остановился неподвижно на дороге. Длинное копье его чернело въ воздухе, каска и латы блестели на солнце; голова и грудь коня были покрыты стальною сбруей.

Готфридъ, также верхомъ (конь былъ оставленъ имъ на берегу до возвращенiя), вооруженный такимъ же образомъ, подъезжалъ къ Гомбургу и вдругъ остановился передъ нимъ,

-- Вы не владелецъ ли этой дороги, господинъ рыцарь? высокомерно спросилъ Готфридъ: - и не заграждаете ли ее отъ всехъ проходящихъ, вероятно, въ честь или въ угоду вашей возлюбленной?

-- Я не владелецъ этой дороги. Я заграждаю ее не отъ всехъ проходящихъ, но отъ одного только - изменника и клеветника"...

-- Такъ-какъ это до меня не касается, то прошу васъ пропустить меня.

-- Это относится именно до тебя, Готфридъ Годесбергъ: ты клеветникъ и изменникъ, а можетъ-быть еще и трусъ.

-- Что я слышу! вскричалъ пустынникъ (который въ свое время былъ также воиномъ не изъ последнихъ); онъ, какъ старый боевой конь, который слышитъ звукъ трубы, предчувствовалъ что быть бою.

Любопытство его было возбуждено въ высшей степени; онъ селъ на ближайшiй камень и сталъ смотреть на противниковъ съ мнимымъ равнодушiемъ.

Какъ только слово "трусъ" было выговорено Лудвигомъ, противникъ его осадилъ коня, взялъ копье и приготовился къ бою.

-- Га! вскричалъ онъ, Алла умдилла, (условный крикъ рыцарей въ Палестине при вступленiи въ бой).

-- Берегись, рыцарь, и проси пощады у неба, а отъ меня не жди ея.

Съ этимъ словомъ всадники бросились другъ на друга; пыль столбомъ взвилась подъ ними, щиты засверкали, отражая падавшiе на нихъ удары; наконецъ противники схватились лицомъ къ лицу, рванулись - и тысяча осколковъ ихъ копiй разлетелись въ разныя стороны. Кони ихъ, осаженные силою натиска поднялись на заднiе ноги, дрожали, храпели и стояли въ такомъ положенiи неподвижно несколько времени.

-- Лихая схватка! сказалъ пустынникъ, хотя летевшiй осколокъ чуть не заделъ его.

-- Вотъ они опять дерутся! теперь пошли и мечи въ дело! Славно бьешь серой! лихо отводишь пегой! Смелее пег... Старикъ не договорилъ и вдругъ упалъ на колени, закрывъ лицо руками, творя молитву Потомъ онъ вскочилъ на ноги и подбежалъ къ сражавшимся.

Бой кончился. Какъ ни быль храбръ Готфридъ, но силы его и искусство не могли одолеть Лудвига Гомбурскаго, на стороне котораго была справедливость Кровь лилась изъ-подъ латъ Готфрида. Мечъ Гомбурга несколько разъ пронзилъ его насквозь. Ударъ, направленный въ голову, котораго Готфридъ не успелъ отразить, разрубилъ ему шлемъ, изъ дамасской стали, и раскроилъ черепъ. Глаза, налитые кровью, посиневшее лицо, клубившаяся изо рта пена, размозженная голова - все это представляло зрелище самое ужасное, какое только можно себе вообразить.

Последнiй натискъ Гамбурга, отъ котораго Готфридъ свалился съ седла, отразился также и на коне его; онъ взвился на дыбы, заржалъ, захрапелъ, оперся ногами въ грудь умиравшаго наездника, бросился-въ сторону и помчался безъ седока во весь опоръ по горамъ, равнинамъ, полямъ, скаламъ и оврагамъ, по дорогамъ и не по дорогамъ, непереводя духа и неостанавливаясь ни передъ какою преградою. Онъ летелъ отчаянно, дико, съ быстротою молнiи и прискакалъ покрытый пеною, въ Кёльнъ, прямо въ то самое стойло, въ которое ставилъ его обыкновенно седокъ его.

Возвратимся къ умиравшему рыцарю:

Пустынникъ, осмотревши раны на всехъ частяхъ его тела, сталъ на колени передъ побежденнымъ и сказалъ: "Рыцарь, я считаю своею обязанностью доложить вамъ, что вы находитесь въ весьма-опасномъ положенiи и легко можете умереть..."

-- Вы полагаете, святой отецъ? въ такомъ случае, примите мою исповедь; а вы, рыцарь, кто бы вы ни были - выслушайте ее.

Глубоко-тронутый этимъ, Лудвигъ привязалъ коня къ ближайшему дереву.

-- Готфридъ, сказалъ онъ, открывая свой наличникъ. - я другъ твоего родственника маркграфа Карла, счастье котораго ты разрушилъ; я другъ чистой и непорочной жены его, которую ты оклеветалъ; я крестный отецъ молодаго Отто, наследство котораго ты желалъ себе присвоить; поэтому я вступилъ съ тобой въ смертельный бой и победилъ тебя. Теперь твоя очередь говорить.

-- Да, я признаю себя виновнымъ во всемъ этомъ и на краю гроба раскаиваюсь въ моихъ поступкахъ. Теодора непорочна, Отто сынъ маркграфа, Гильдебрандтъ не любовникъ ея, а родной братъ.

-- О небесное правосудiе! сказалъ Лудвигъ, всплеснувъ руками.

-- Да, Гильдебрандтъ дядя Отто, онъ не могъ быть признанъ родными принадлежащимъ къ роду ихъ, потому-что въ гербъ его вкралась геральдическая ошибка, помрачающая сiянiе ихъ происхожденiя. Вотъ почему Теодора (хотя они воспитывались вместе), не могла признать его родственникомъ въ глазахъ света.

-- Могу ли я передать свету твое признанiе?

-- Если хочешь, передай его только маркграфу Карлу и попроси простить меня. Еслибъ здесь былъ судья, я просилъ бы васъ обоихъ засвидетельствовать мои слова и охотно подписалъ бы собственное показанiе... Съ этими словами онъ задрожалъ всемъ теломъ, захрипелъ, предсмертная улыбка озарила его лицо и кровь хлынула изо рта.

-- Онъ уже не будетъ более грешить! произнесъ торжественно пустынникъ.

-- Да не отвергнетъ его небо, проговорилъ Лудвигъ; онъ былъ храбрый рыцарь, умеръ съ оружiемъ въ рукахъ и съ правдою на устахъ. Лудвигъ Гомбургскiй не желаетъ для себя лучшей смерти.

Спустя часъ после этого, благородный Лудвигъ, полной рысью въезжалъ во дворъ замка Годесберга, къ немалому удивленiю многочисленной прислуги, встретившей его. Позади его верхомъ, на его же лошади сиделъ почтенный пустынникъ.

-- Что такое случилось? спросилъ любопытный слуга. Конь Готфрида только-что промчался мимо воротъ; маркграфъ не выходилъ изъ комнаты вашей, господинъ Гомбургъ и сидитъ все на томъ же месте, точно на него нашелъ столбнякъ.

-- Молчи, болтунъ, и провели насъ къ нему.

Пустынникъ и рыцарь вошли въ комнату, въ которой, по словамъ слуги, несчастный маркграфъ сиделъ, какъ окаменелый. Лудвигъ взялъ убитаго горемъ маркграфа за руку, пустынникъ за другую, и въ такомъ положенiи, снисходя къ летамъ его, стали передавать ему, разными обиняками, описанное нами происшествiе.

Предоставляю читателю вообразить себе, какъ, во время разсказа пустынника, блуждавшiй взоръ маркграфа постепенно озарялся внимательностью, и какъ первые проблески радости постепенно стали оживлять его. Онъ вскричалъ, зарыдалъ и, въ припадке неистоваго восторга, такъ крепко прижалъ къ груди своей вестника счастiя, что старый отшельникъ былъ этимъ несколько смущенъ.

-- Беги сейчасъ къ маркграфине, скажи, что я оскорбилъ ее, что все разъяснилось, что я прошу ее возвратиться сюда, скажи, что я ее прощаю., нетъ, что я прошу у нее прощенiя. И тотчасъ написанное секретаремъ его посланiе было отправлено съ нарочнымъ гонцомъ.

-- Теперь пиши еще къ настоятелю монастыря въ Кёльне, чтобъ онъ не медленно прислалъ мне моего сына, моего любимаго, дорогаго Отто, моего яснаго сокола!

Въ порыве отцовской нежности, въ первый разъ въ жизни маркграфъ позволилъ себе такую пестроту речи.

Но на что не способна родительская любовь! Секретарь улыбнулся при этомъ последнемъ эпитете, написалъ другое письмо, и послалъ, съ другимъ гонцомъ, на другой лошади, по другому направленiю.

-- Теперь, сказалъ, развеселясь. Лудвигъ, не мешаетъ закусить; вы, святой отецъ, конечно сделаете намъ компанiю?

Отшельникъ не могъ отказаться; все трое сели за столъ; веселая беседа, вкусныя блюда и старое вино скоро заставили рыцарей забыть о минувшемъ горе.

-- Они, наверное, будутъ здесь къ обеду, говорилъ восхищенный отецъ; - и до-техъ-поръ, господа, мы не встанемъ изъ-за стола.

Но, увы! не сказали ли мы въ начале последней главы, что можно споткнуться не разъ, пока донесешь до рта ужь поднятый къ нему стаканъ; что надежды наши часто, слишкомъ-часто остаются тщетными!

Спустя три часа после отправленiя, первый гонецъ возвратился, съ вытянутымъ лицомъ преклонилъ колено предъ маркграфомъ и подалъ ему записку следующаго содержанiя:

"Я слишкомъ-долго сносила наше дурное обращенiе и решилась не подвергаться ему более. Я не хочу долее быть предметомъ вашихъ оскорбительныхъ насмешекъ и дерзостей. На прошлой неделе вы грозили мне палкой; въ прошедшiй вторникъ вы бросили въ меня графинъ съ виномъ; ныньче утромъ, вы прогнали меня изъ дому по нелепому подозренiю, и отправили въ этотъ монастырь, чтобъ я въ немъ кончила жизнь свою. Да будетъ такъ! Я не возвращусь потому только, что вамъ вздумалось изменить вашъ приговоръ. Всякое положенiе предпочтительнее того, чтобъ жить съ человекомъ, подобнымъ вамъ. Я остаюсь здесь навсегда и краснею отъ того, что должна подписаться

P. S. Надеюсь, что вы не удержите моихъ нарядовъ и брильянтовъ, хотя не сомневаюсь, что вы желали избавиться отъ меня для того, чтобъ водворить у себя другую женщину, которой я чистосердечно желала бы выцарапать глаза.

Это посланiе, резко обрисовывающее нравы того времени, привело маркграфа въ отчаянiе.

-- Справедливы ли обвиненiя маркграфини? спросилъ пустынникъ сурово.

-- О, ревность, проклятая ревность! сказалъ огорченный мужъ: - зачемъ я прислушивался къ твоимъ ядовитымъ речамъ!

-- Они часто ссорились, но страстно любили другъ друга, шепнулъ Лудвигъ пустыннику, который пустился-было въ длинное разсужденiе о несогласiи въ семейной жизни, какъ вдругъ вбежалъ второй посланный, прiехавшiй изъ Кёльна. Лицо его было вдвое длиннее перваго.

-- Где мои голубчикъ? спросилъ его разстроенный отецъ; - привезъ ли ты его съ собою?

-- Нетъ... нетъ, отвечалъ съ нерешительностью посланный

-- Какъ нетъ! Я накажу его за ослушанiе! вскричалъ отецъ, желая скрыть подъ мнимою строгостью внутреннее волненiе и нежность.

-- Воля ваша, отвечалъ гонецъ, и сделавъ надъ собою последнее усилiе, прибавилъ: - вашего сына, графа Отто, нетъ въ монастыре.

-- Стало-быть, ты знаешь, где онъ?

-- Знаю, отвечалъ нарочный торжественнымъ голосомъ - онъ тамъ! и онъ показалъ въ окно на широкiй Рейнъ, освещенный золотистыми лучами заходящаго солнца.

-- Тамъ! что хочешь ты этимъ сказать? спросилъ изумленный маркграфъ.

-- Увы, мой добрый господинъ! когда графа Отто везли къ монастырю, онъ внезапно выпрыгнулъ изъ лодки въ воду и... и утонулъ

-- Выведете этого человека и повесьте его, сказалъ маркграфъ.

Хладнокровiе, съ которымъ онъ отдалъ это приказанiе, было ужаснее всякаго изступленiя.

-- Всехъ бывшихъ на лодке разстрелять на башне, за исключенiемъ рулеваго, съ которымъ поступить...

Какъ должно было съ нимъ поступить, никто этого не узналъ, потому-что съ этимъ словомъ маркграфъ упалъ безъ чувствъ на полъ...

Должно быть ясно даже для самыхъ ограниченныхъ умовъ (если между нашими читателями могутъ такiе встретиться), что маркграфу Карлу не было никакого повода падать мертвымъ. Само-собою разумеется, что Отто и не думалъ утонуть. Да и видано ли, чтобъ въ романе герой умеръ въ половине разсказа. Еслибъ это могло случиться, то маркграфу не оставалось бы делать более ничего, какъ отправиться на тотъ светъ въ конце предъидущей главы. И такъ-какъ Отто не утонулъ, то весь персоналъ нашего разсказа обстоитъ благополучно.

Молодой графъ, неумея себе объяснить причинъ негодованiя отца своего, не могъ перенести незаслуженнаго наказанiя, а потому, отплывши несколько миль и оправившись отъ перваго смущенiя, онъ решился на самое отчаянное предпрiятiе длятого, чтобъ избавиться отъ предстоявшаго заключенiя въ монастыре. Въ то время, какъ гребцы боролись съ быстротою теченiя реки, а рулевой старался пробраться между подводными камнями и отмелями, которые встречаются нередко на величественномъ, но опасномъ Рейне, Отто мгновенно бросился въ воду, завертелся въ кипящихъ волнахъ и исчезъ въ пенящейся струе. Представьте себе изумленiе и отчаянiе правившихъ лодкой при этомъ поступке молодаго человека. Они все его любили и каждый изъ нихъ готовъ былъ отдать за него свою жизнь: но, не зная куда за нимъ броситься, они разсудили не пускаться въ опасныя и безполезныя попытки и держались на веслахъ въ безмолвномъ созерцанiи. Разъ золотыя кудри Отто показались мгновенно на поверхности воды, потомъ буйная волна подняла его на мгновенiе, а въ третiй разъ онъ едва мелькнулъ - и больше его не видали. Зная, какъ ответственность лежала на нихъ передъ маркграфомъ, гребцы не возвратились въ Годесбергъ, пристали къ противоположному берегу и скрылись во владенiяхъ герцога нассаусскаго, где мы ихъ оставимъ, такъ-какъ имъ дела нетъ до нашего разсказа.

голову не приходило.

Отто просто нырнулъ и, расчитывая, что его почтутъ утонувшимъ, плылъ подъ водою, почти непоказываясь на поверхности на протяженiи 25 или 30 миль, то-есть все пространство между Годесбергомъ и Кёльномъ.

Скрывшись такимъ образомъ отъ преследованiй отца, онъ вышелъ на берегъ въ Кёльне, вошелъ въ удобную гостинницу, выдумалъ какое-то небывалое приключенiе въ лодке, чтобъ пояснить отчего онъ весь промокъ. Между-темъ, какъ платье его сохло передъ огнемъ, онъ отогревался въ теплой постеле, размышляя надъ происшествiями того дня.

"Сегодня утромъ я былъ наследникъ княжескихъ владенiй" такъ думалъ онъ на досуге, "а вечеромъ я чуть не нищiй, еслибъ матушка моя не подарила мне несколько денегъ въ день моего рожденiя. Какое странное вступленiе въ светъ для человека такого происхожденiя какъ я! Впрочемъ, я смелъ и предпрiимчивъ; первая попытка въ моей жизни - удалая, смелая попытка. Другiя опасности я преодолею такимъ же образомъ".

Затемъ поручивъ себя, несчастную мать и раздраженнаго отца покровительству святаго Буффо, молодой Отто заснулъ такимъ сномъ, какимъ только въ состоянiи заснуть полный здоровья беззаботный и къ тому еще измученный усталостью юноша.

Отъ изнуренiя Отто спалъ крепко. Онъ не заметилъ какъ солнце зашло за горизонтъ въ пятницу вечеромъ и какъ, по естественному ходу вещей, оно осветило землю въ субботу утромъ и вторично закатилось въ урочный часъ. Не разъ въ теченiе этого времени служанки гостинницы подкрадывались къ дверямъ, смотрели въ замочную скважину, и, чтобъ не разбудить его, потихоньку отходили на цыпочкахъ. Несколько разъ стукомъ сапоговъ пытались прервать его сонъ, но Отто, поворачиваясь съ боку на бокъ, храпелъ немилосердно и не обращалъ вниманiя на возмутительныя меры, которыя предпринимались противъ его спокойствiя. Однимъ словомъ, Отто проспалъ 36 часовъ и проснулся только тогда, когда солнце воскреснаго дня сiяло съ свойственнымъ ему великолепiемъ: колокола сотни церквей Кёльна звонили и гудели, а мирные граждане и гражданки спешили къ обедни.

Надевая свое платье изъ дорогаго генуэзскаго бархата, герой нашъ не могъ прiйдти въ себя отъ удивленiя, видя, что оно на него не влезало.

"Странно" говорилъ онъ, "платье это было сшито моею доброй матерью (при воспоминанiи о ней глаза его увлажились) несколько длиннее, а теперь оно мне стало коротко на поларипiна, камзолъ на спине трещитъ, а рукава едва до локтей достаютъ. Что это значитъ? не-уже-ли я такъ выросъ и потолстелъ въ одну ночь?"

Отъ этой мысли Отто захохоталъ отъ всего сердца. Резвый и веселый ювоша продолжалъ смеяться отъ всей души, хотя ошибался въ настоящей причине такого явленiя. Платье его село оттого, что проплыло 25 миль въ воде. Помочь своему горю Отто могъ только однимъ способомъ: купить другое платье, а потому онъ отправился къ лучшему портному въ Кёльне.

На пути онъ встретилъ толпы стрелковъ, одетыхъ въ парадной форме, и узналъ отъ нихъ, что въ этотъ день было назначено въ замке герцога клевскаго годичное состязанiе стрелковъ, на которомъ искуснейшiе изъ никъ награждались назначенными призами.

Незная, что делать, Отто ухватился за блеснувшую въ уме его мысль. Забежалъ къ портному и потребовалъ полный стрелковый нарядъ. Портной оделъ его стрелкомъ съ ногъ до головы за довольно-умеренную цену.

Въ этомъ наряде Отто былъ такъ величествененъ и благороденъ, что прiятно было смотреть на него. Сюртукъ светло зеленаго цвета и панталоны въ обтяжку, убранные множествомъ металлическихъ пуговицъ, отчетливо обрисовывали его стройную фигуру. Кожаные полусапожки рельефно выказывали его красивую ногу. Поясъ вокругъ талiи придерживалъ охотничiй ножъ и блестящiй кортикъ, которымъ до того времени онъ резалъ сыръ. Отто былъ радъ случаю дать ему более-благородное назначенiе. Къ довершенiю его наряда, небольшая белая шляпа небрежно надвинутая на одну сторону, обхватывала его волосы, которые во множестве золотыхъ колецъ разсыпались по плечамъ его, точно блестящiе эполеты, и струились по спине чуть не до пояса.

Я уверенъ, что не одна кёльнская красавица поглядывала на него умильно и видела въ ту ночь воспе амура въ образе юноши, въ зеленомъ наряде. Ко всему этому не доставало ему только приличнаго вооруженiя.

Отто поспешилъ къ более-модному оружейнику, купилъ у него лукъ изъ слоновой кости, обвитый пестрыми лентами. Щегольской колчанъ, искусно-расписанный, со стрелами изъ кипариснаго дерева и дамасской стали, былъ закинутъ за спину.

Кончивъ все эти покупки, нашъ искатель приключенiй спросилъ, где находилось сборное место стрелковъ, и узнавъ, что оно назначено въ гостиннице "Золотаго Оленя" поспешилъ туда. Вино и пиво, которыми онъ щедро угощалъ всехъ, доставили ему вдругъ многочисленное знакомство и доброе расположенiе будущихъ его товарищей.

Достаточно попировавши, Отто спросилъ ихъ наконецъ: - Когда же вы отправитесь? Я недавно сюда прiехалъ и также, какъ вы, назначенъ въ стрелковый отрядъ герцога Адольфа; прошу принять меня въ ваше общество.

-- Вы такъ веселы и молоды, вы издерживаете ваши деньги съ такою барскою расточительностью, что мы принимаемъ васъ въ наши товарищи съ особеннымъ удовольствiемъ. Будьте готовы, мы выступаемъ въ половине третьяго часа.

Въ назначенный часъ все стрелки готовы были выступить въ походъ.

Отто отозвалъ въ сторону хозяина гостинницы и сказалъ ему несколько словъ; хозяинъ вследъ затемъ, войдя въ общую залу, объявилъ: "Господа, счетъ заплаченъ".

Это неожиданное известiе не произвело ни малейшаго непрiятнаго впечатленiя, а, напротивъ, увеличило популярность Отто въ обществе стрелковъ.

шляпа его безъ пера.

-- Я достану перо, отвечалъ со смехомъ Отто. Другой подшучивалъ надъ темъ, что лукъ его былъ совершенно-новъ.

-- Я докажу вамъ, Вольфгангъ, что могу владеть и со старымъ, возразилъ, незапинаясь, Отто.

Его ответы, находчивость, наружность и бойкость подстрекали любопытство товарищей, желавшихъ поверить на-деле, отвечало ли его искусство въ стрельбе прочимъ качествамъ. Случай, покровительствующiй героямъ романовъ, не замедлилъ доставить возможность и въ этомъ отличиться нашему юноше.

Судьба какъ-будто заботится о такихъ людяхъ; обстоятельства группируются для нихъ всегда такъ, чтобъ всеми мерами способствовать ихъ успехамъ. Они всегда поспеваютъ во-время и кстати, если дело идетъ о спасенiи какой-нибудь невинности отъ преследованiя какого-нибудь изверга или что-нибудь тому подобное.

Однимъ словомъ, если они ищутъ приключенiя - приключенiе, какъ-тутъ является къ ихъ услугамъ.

Съ своей стороны, я не могъ никогда довольно надивиться этому и разгадать тайну, какимъ-образомъ герой пантомимной балаганной сцены всегда находитъ подъ рукой все, что ему понадобится. Для примера, положимъ, что онъ вздумалъ нарядиться женщиной: въ то же мгновенiе входитъ разнощикъ и предлагаетъ ему чахолъ съ сахарной головы вместо чепца. Вследъ затемъ является колбасникъ и снабжаетъ его ожерельемъ и поясомъ своей фабрикацiи - изъ колбасъ и сосисекъ; такимъ образомъ составляется весь туалетъ, пригодный балаганному герою. Основываясь на этомъ, я былъ уверенъ, что какая-нибудь птица принесетъ моему герою Отто перо, въ ответъ на насмешку одного изъ стрелковъ надъ его шляпой.

Такъ и случилось: проходя зеленую поляну, веселая компанiя увидела журавля, который, согнувъ шею въ дугу, прибралъ на спину ноги, высунулъ вперелъ носъ, выпучилъ красные глаза и лениво полетелъ по ветру; въ такомъ виде онъ представлялъ самую благопрiятную минуту для выстрела.

-- Стреляй, Отто! сказали ему.

-- Ты не хотелъ выстрелить въ ворону, потому-что эта птица ничтожна; не хотелъ стрелять въ сокола, потому-что онъ - благородная птица, такъ подстрели же намъ этого журавля, онъ летитъ тихо.

Отто въ это время завязывалъ снурокъ у сапожка своего. Родольфъ, одинъ изъ лучшихъ стрелковъ, выстрелилъ и далъ промахъ.

-- Стреляй же, Отто, сказалъ Вольфгангъ: - журавль улетаетъ все дальше-и-дальше.

Но на этотъ разъ Отто отрезывалъ себе палку на ближайшей вербе. Максъ, другой стрелокъ, тоже выстрелилъ - и снова промахъ.

-- Если такъ, сказалъ Вольфгангъ: - приходится попробовать и мне; а вы, молодой человекъ, упустили хорошiй случай отличиться.

Вольфгангъ старательно прицеливался и выстрелилъ. "Слишкомъ-далеко сказалъ Вольфгангъ. "будь онъ проклятъ!"

Отто, бросивъ палку, которую вырезывалъ, спросилъ разсеянно:

-- Слишкомъ-далеко, говорите вы? вздоръ! можно подождать еще минутки две.

Отто острился и трунилъ надъ промахами товарищей, но никто изъ нихъ не обращалъ вниманiя на его шутки, потому-что все они, поднявши носъ кверху, следили глазами за журавлемъ.

-- Куда прикажете въ него попасть? спросилъ Отто.

-- Вотъ выдумалъ! сказалъ Вольфгангъ - разве ты не видишь, что журавль уже величиной съ муху?

прицелился, сообразивъ наклоненiе стрелы съ ветромъ.

Стрела зашипела, взвилась и полетела.

Отто взялъ снова палку въ руки, дурачился, пелъ и хохоталъ попрежнему и продолжалъ вырезывать палку.

Стрелки долго смотрели вверхъ разинувъ рты; наконецъ, соскучившись оставаться въ этомъ положенiи, вскричали. - Что тутъ глазеть; стрела пропала, пойдемъ.

-- Смотреть вверхъ скомандовалъ Отто со смехомъ.

Черное пятнышко быстро опускалось съ высоты, величиною сперва съ пуговицу, потомъ съ воробья, тамъ съ куропатку, съ курицу и хлопъ! На землю упалъ огромный журавль.

-- Вынь стрелу изъ глаза, Вольфгангъ, сказалъ Отто, невзглянувъ даже на птицу: - вытри ее и вложи опять въ мой колчанъ.

Въ-самомъ-деле, стрела проткнула глазъ журавля въ самый зрачокъ.

-- Вы не брать ли Фрейшюца? спросилъ удивленный Родольфъ.

Отто, насвистывая напевъ "Охотничьяго Хора", отвечалъ: - Нетъ, мой другъ, то былъ случайный выстрелъ; я, видишь ли, учился стрелять у стрелковъ славной Англiи, а тамъ стрелокъ - такъ ужь стрелокъ не на шутку.

Такимъ-образомъ Отто добылъ себе перо на шляпу изъ журавлинаго крыла, а пораженные удивленiемъ стрелки говорили "Что за дивная страна должна быть эта Англiя!"

Чуждые чувству зависти въ успехе ихъ новаго товарища, веселые стрелки съ удовольствiемъ отдали должную справедливость его превосходству. Вольфгангъ и Родольфъ въ-особенности протянули къ нему руки и просили Отто подарить ихъ его дружбой. Целый день стрелки продолжали свой путь: къ ночи остановились въ удобной гостиннице. въ которой пуншемъ, пивомъ и шампанскимъ пили здоровье герцога клевскаго и за здоровье каждаго изъ пьющихъ порознь. Съ наступленiемъ дня, они выступили снова въ путь, неостанавливаясь нигде, разве только длятого, чтобъ отъ времени до времени что-нибудь выпить и закусить. Частыя подкрепленiя такого рода придали имъ столько бодрости, что они решились не отдыхать наконецъ нигде более ранее ночи, которая застала ихъ у вороть маленькаго городка Вейндека. Делать было нечего: ворота города были заперты.

-- Нетъ ли здесь гостинницы, или какого замка, въ которомъ можно бы намъ было переночевать? спросилъ Отто часоваго. - Я такъ проголодался, что, за неименiемъ лучшаго, въ состоянiи проглотить свою родную бабушку.

Часовой засмеялся отъ такого иперболическаго изображенiя голода и сказалъ:

-- Вы бы лучше пошли спать въ замокъ Вейндекъ, по ту сторону; васъ никто тамъ не обезпокоитъ, прибавилъ онъ лукаво.

Въ это время луна, вырвавшись изъ облаковъ, оттеняла на ближайшей возвышенности замокъ, или, лучше сказать, остовъ замка. Крыши на немъ не было, окна выбиты, башни рушились, холодный лучъ месяца проникалъ въ него со всехъ сторонъ. Впрочемъ, съ одной стороны часть зданiя и крыша уцелели и казались громаднее, мрачнее и печальнее остальныхъ развалинъ.

-- Тамъ, конечно, можно намъ поместиться; но можно ли поужинать? спросилъ Отто у часоваго.

-- Будьте покойны; владетель Вейндека угостить васъ, возразилъ часовой съ какой-то ужимкой, и мерными шагами сталъ ходить взадъ и впередъ по валу. Между-темъ стрелки разсуждали о томъ, идти ли имъ ночевать въ мрачное, пустынное зданiе или нетъ.

-- Но мы не найдемъ тамъ къ ужину ничего, кроме хищныхъ птицъ, говорилъ Отто. - Послушайте, братцы, возьмемъ лучше приступомъ городъ; насъ тридцать удалыхъ молодцовъ, а гарнизонъ состоитъ только изъ трехсотъ человекъ.

Однако прочiе разсудили, что поужинать такимъ образомъ обошлось бы слишкомъ-дорого и, ворча, предпочли ночлегъ на голодный желудокъ.

выражали отчаянiе испуганныхъ пернатыхъ жителей.

Пройдя по темнымъ корридорамъ, закоптелымъ лестницамъ и комнатамъ, покрытымъ плесенью и сыростью, стрелки дошли наконецъ до какой-то комнаты, которая повидимому была въ лучшемъ состоянiи, чемъ прочiя, хотя разрушенiе и въ ней водворялось съ каждымъ днемъ более-и-более. Эта-та комната и была избрана нашими стрелками для ночлега. Затемъ они бросили жребiй, кому стоять на часахъ. Первые два часа пали на долю Отто, а сменить его приходилось прiятелю его, Вольфгангу. Отто обнажилъ свое оружiе, расхаживая на часахъ взадъ и впередъ - единственное возможное развлеченiе въ положенiи часоваго, а товарищи его между-темъ храпели въ различной степени и доказывали темъ, какъ крепокъ былъ сонъ ихъ, несмотря на то, что все они заснули безъ ужина.

Можно представить себе, въ какiя размышленiя погружался герой нашъ въ это время. Прiятныя и горькiя воспоминанiя о доме родительскомъ волновали душу его, помыслы о славе тревожили его своими обольщенiями.

Сiянiе луны скрылось, зато мерцавшiя звезды приветливо глядели на него

Полагаясь на молодаго человека, стрелки спали спокойно, а онъ продолжалъ шагать вдоль и поперегъ по разнымъ направленiямъ.

Наконецъ часы доложили ему, что была половина двенадцатаго, и такъ-какъ онъ оканчивалъ свой срокъ, то толкнулъ ногою спящаго Вольфганга, который тотчасъ вскочилъ, обнажилъ свою шпагу и сталъ на смену Отто.

Чтобъ воспользоваться теплотою, Отто легъ на то же место, съ котораго всталъ его товарищъ.

Несколько времени онъ не могъ заснуть; мечты и действительность до того смешались въ уме его, что онъ не могъ отличить одного отъ другаго.

Онъ продремалъ несколько минутъ, потомъ, вздрогнувъ, проснулся, опять заснулъ, опять очнулся. Въ одно изъ этихъ мгновенiй полусна, ему мерещилось, что онъ видитъ передъ собой образъ женщины въ белой одежде, которая скользнула въ комнату и манила къ себе Вольфганга.

Отго очнулся, посмотрелъ во все глаза - Вольфганга не было. Въ эту минуту часы прибили полночь на городской башне и Отто вскочилъ на ноги.

Какъ только пробило 12-ть часовъ, Вольфгангъ увиделъ вдругъ передъ собою бледный призракъ женщины. Онъ не могъ постичь, откуда явилась она и стояла предъ нимъ, вперивъ въ него свои светлые, голубые, стекловидные глаза. Женщина эта была совершенство красоты. Лицо ея бледное, какъ у мраморной статуи, въ которую любовь художника не вдохнула еще жизни; блуждавшая на устахъ улыбка, холодная, какъ отблескъ полуночнаго месяца на зеркальной поверхности озера, придавали этому виденiю особенное очарованiе и величественность.

Вольфгангъ былъ очарованъ, заколдованъ и, подъ влiянiемъ этихъ впечатленiй, смотрелъ на призракъ пристально, разинувъ ротъ. Она поглядывала на него умильно, необыкновенно-ласково и, поднявъ грацiозно руку, белую какъ мраморъ, сделала ему знакъ следовать за собою.

Спросить, пошелъ ли за нею пылкiй, молодой Вольфгангъ, тоже, что спросить потянулось ли железо за магнитомъ, побежала ли борзая за зайцемъ или ухватился ли ребенокъ за игрушки.

Вольфгангъ, конечно, последовалъ за нею. Ветхiя двери, какъ-бы чудомъ раскрылись передъ ними безъ шума. Они проходили безчисленное множество комнатъ, непотревоживъ ни одной изъ спящихъ птицъ; комнаты не были освещены, а между-темъ въ нихъ было пилю какъ днемъ

Мы не можемъ сказать утвердительно, долго ли они шли, но, наконецъ, остановились въ одной изъ комнатъ, где стоялъ столъ, обтянутый кованнымъ серебромъ, съ поставленными на немъ двумя приборами. Красавица села на одномъ конце стола и указала место Вольфгангу на другомъ. Онъ также селъ. Столъ былъ не великъ, колена ихъ встретились. Ему казалось, что онъ дотронулся до ледяной стены.

-- Прекрасный стрелокъ, ты. верно, голоденъ после дороги? Что прикажешь подать тебе къ ужину? Винегретъ ли со свежими раками, соусъ изъ рыбы съ лукомъ, свиную голову съ трюфлями или бифштексъ съ хреномъ? Говори, мой милый стрелокъ, все будетъ къ твоимъ услугамъ. Между-темъ на столе не было ничего, кроме закрытаго серебрянаго блюда, и Вольфгангъ полагалъ, что прекрасная незнакомка, предлагая ему такiя кушанья, подтрунивала надъ нимъ, и чтобы озадачить ее, онъ решился потребовать чего-нибудь редкаго.

-- Прекрасная незнакомка! мне хотелось бы котлетокъ со свежимъ горохомъ

Она открыла блюдо и передъ ними явились котлеты. Онъ переложилъ ихъ къ себе на тарелку, а незнакомка, снова закрывъ магическое блюдо, любовалась аппетитомъ гостя. Несмотря на то, что порцiя была довольно-объёмистая, Вольфгангъ съелъ ее всю, крякнулъ и попросилъ чего-нибудь выпить.

-- Все, чего хочешь, сказала она, взявшись за серебряный графинъ, филигранной работы, съ пробкой, обделанной въ золото.

Тотчасъ же, по его желанiю, лепившiяся струи того и другаго напитка полились изъ одного графина къ нему въ стаканъ. Выпивъ залпомъ до капли, Вольфгангъ объявилъ, положа руку на сердце, что онъ не пивалъ на своемъ веку ничего лучшаго.

Онъ возбудилъ этимъ новый аппетитъ и потребовалъ безконечный рядъ блюдъ, которыхъ исчислить нетъ возможности.

Только очарованiе, говорилъ онъ после своимъ товарищамъ, поверившимъ ему, могло придать ему такую алчность въ эту удивительную ночь.

Онъ еще потребовалъ котлетъ, но уже съ капустой, соленой сёмги крыло индейки.

-- Я очень-люблю индейку, заметилъ онъ.

-- Я тоже, сказала бледная красавица.

Съ этимъ словомъ, индейка явилась на столъ немедленно. За нею последовалъ пуддингъ, потомъ еще что-то и, въ заключенiе, швейцарскiй сыръ. Но всего удивительнее было то, что каждое кушанье являлось на томъ же закрытомъ блюде, о которомъ мы говорили. Вольфгангъ обратилъ вниманiе на это обстоятельства, показавшееся ему сверхъественнымъ, впрочемъ, тогда только, когда онъ ужь отведалъ несколько десятковъ различныхъ предметовъ.

-- Эту загадочность легко объяснить, сказала съ улыбкою, бледная красавица: - слуги васъ слышатъ, потому-что они и кухня внизу.

Однако это объясненiе было неудовлетворительно для того, чтобъ понять, какимъ-образомъ вино, пиво, эль, пуншъ и даже уксусъ и масло выливались изъ одной и той же бутылки.

"Много есть вещей въ природе, другъ Горацiо, о которыхъ не снилось нашимъ мудрецамъ!"

И въ-самомъ-деле нашъ другъ Горацiо-стрелокъ былъ въ такомъ положенiи, что его ужь ничто не могло удивить.

-- Счастливъ ли ты теперь, прекрасный юноша, спросила незнакомка, заметивъ, что Вольфгингъ пересталъ есть и развалился въ креслахъ.

-- О, еще бы нетъ!

-- Желалъ бы ты иметь подобный ужинъ всякiй вечеръ? продолжала она.

-- Почему же нетъ; впрочемъ, несовсемъ... иной разъ я желалъ бы иметь устрицы.

-- Милый другъ, согласись быть моимъ, и ты будешь есть ихъ круглый годъ.

Несчастный Вольфгангъ не въ-состоянiи былъ подозревать ничего въ эту минуту, въ-противномъ случае, это странное предложенiе объяснило бы ему, что онъ находится въ довольно-подозрительномъ обществе.

Женщина, предлагавшая устрицы на ужинъ въ-теченiе круглаго года, живетъ не съ доброю целью.

-- Не спеть ли вамъ песенку, стрелокъ дорогой?

Она взяла мандолину и начала петь песню нежную и вместе-съ-темъ страшную. Въ ней говорилось о томъ, какъ знатная дама влюбилась въ пажа, и о прочемъ. Вольфгангъ, между-темъ, билъ тактъ, качалъ головой во все стороны; и еслибъ не былъ упоенъ любвью и виномъ, то заметилъ бы, какъ портреты на стенахъ тоже качали головами, мигали и гримасничали подъ музыку.

Песнь кончилась.

-- Я, знатная дама, сказала она: - а ты, стрелокь, хочешь ли быть пажемъ моимъ?

-- Я готовъ съ тобою хоть къ демону

-- Идемъ же, возразила она, дико глядя на него: - идемъ въ мой храмъ и обвенчаемся.

Она протянула ему руку - рука ея была холодна какъ у мертвеца. Вольфгангъ схватилъ ее и они вышли. Вместе съ темъ два портрета предковъ, мужчины и женщины, висевшiе на стене, тихонько вышли изъ своихъ рамъ, отвесили уходившимъ любовникамъ низкiй поклонъ и сели за столъ на те же места. Третiй портретъ одного изъ предковъ, неимея возможности выйтди изъ рамы, за неименiемъ ногъ, нахмурилъ брови, въ знакъ своего неудовольствiя. Несколько другихъ вейндекскихъ владетелей, изображенныхъ въ профиль, казались угрюмыми и мрачными. Вследъ за Вольфгангомъ и его невестою, пока они дошли до места, назначеннаго для венчанiя, образовалось шествiе ста и более лицъ. Венчальная комната была великолепно иллюминована; ветхiя знамена древнихъ рыцарей развевались какъ на дрюриленской сцене; органъ заигралъ приличный случаю гимнъ, а на хорахъ стояла толпа людей, одетыхъ въ черныхъ платьяхъ.

-- Идемъ другъ мой! сказало привиденiе...

Въ то время, какъ пробило 12 часовъ, Отто, какъ мы ужь сказали, заметивъ отсутствiе Вольфганга, вскочилъ на ноги. Мысль, что прiятель его исчезъ вместе съ мелькнувшимъ передъ его глазами привиденiемъ, ужаснула его. - "Я пойду за ними", сказалъ онъ и, разбудивъ бывшаго на очереди стрелка, велелъ ему сменить себя, а самъ бросился стремглавъ по направленiю, по которому скрылось Вольфгангъ и его обольстительница. Не его была вина, если онъ ихъ не отъискалъ тотчасъ же; замокъ былъ великъ: въ комнатахъ было темно; тысячи дверей сбивали его съ толку, следовательно нетрудно ему было потерять следъ техъ, кого онъ преследовалъ. Какъ должно было ожидать, онъ попалъ не въ те двери и блуждалъ по мрачному замку часа три. Отто звалъ Вольфганга всею силою своего голоса, и только равнодушное эхо отвечало на призывъ его. Неупадая духомъ, онъ решился, во что бы то ни стало, подать руку помощи исчезнувшему товарищу.

Герой нашъ попалъ наконецъ въ ту самую комнату, въ которой отъужиналъ Вольфгангъ и где въ эту минуту старая чета, отецъ и мать белой красавицы, вышедшая изъ рамъ, сидела за столомъ.

-- Славно! Берта наконецъ нашла себе мужа, говорила старуха.

-- Признаться, пора; она ждала его четыреста-пятьдесятъ-три года, отвечалъ старикъ.

По старой моде, онъ быль напудренъ и носилъ косичку на спине.

-- Какъ кажется, женихъ не важная птица, говорила старуха понюхивая табакъ. - Какой-нибудь искатель приключенiй мещанской породы. Видели ли вы, какъ онъ елъ и пилъ за ужиномъ? Я ужасаюсь при мысли, что дочь наша выходить за простаго стрелка.

-- Стрелокъ стрелку рознь, отвечалъ отецъ: - иные стрелки точно сволочь, какъ вы изволили заметить, иные, напротивъ, джентльмены перваго сорта по рожденiю по-крайней-мере, если не по воспитанiю; доказательствомъ этому служить молодой Отто, сынъ маркграфа годесбергскаго, который въ эту минуту подслушиваетъ у двери, какъ лакей, и котораго я намеренъ вышвырнуть отсюда.

Съ этимъ словомъ старый баронъ, обнаживъ огромную шпагу, размахивалъ ею передъ глазами Отто. Человекъ, менее храбрый, поставленный въ подобное положенiе, далъ бы тягу, а неустрашимый юноша очутился среди комнаты. Надо сказать, что Отго носилъ на груди, талисманъ подаренный ему матерью при разставанье. Талисманъ этотъ, какъ не и талисманы, былъ одаренъ волшебною силой, вследствiе чего Отто прибегнулъ въ этомъ случае къ его могуществу и, вынувъ его изъ-за пазухи вскричалъ: - "Прочь! Я приказываю вамъ удалиться". Немедленно призраки барона и баронессы вскочили обратно въ рамы свои съ такимъ же проворствомъ, съ какимъ арлекинъ проскакиваетъ сквозь стенные часы на балаганной сцене.

Отто побежалъ въ отворенною дверь, въ которую вошелъ Вольфгангъ вместе съ своею дьявольскою невестою, и мчался изъ комнатъ въ комнаты, освещенныя бледнымъ светомъ луны.

Звукъ органа, долетавшiй до его слуха, быль его путеводителемъ. Онъ дошелъ наконецъ до комнаты, въ которой совершался брачный обрядъ. Отто бросился къ двери; она была заперта. Онъ постучался, но, вероятно, швейцаръ быль глухъ. Наконецъ Отто приложилъ къ замку свой талисманъ - раздался трескъ, скрипъ и дверь отворилась настежь; органъ залился несвязными фугами, светъ факеловъ заколебался; они стали гаснуть; собравшiяся тени съ крикомъ и визгомъ разбежались, невеста дико вскрикнула и... разсеялась въ воздухе, исчезла какъ дымъ

Отто упалъ въ обморокъ на пороге, а Вольфгангъ лежалъ безъ чувствъ среди комнаты. Въ этомъ положенiи, стрелки нашли ихъ; и когда, очнувшись, они разсказывали своимъ товарищемъ въ несвязныхъ выраженiяхъ объ этомъ удивительномъ происшествiи, скептики говорили "вотъ вздоръ! они просто были пьяны"; а другiе, покачивая головой вскричали; "они видели вейндекское привиденiе" Тутъ начались разсказы о многихъ молодыхъ людяхъ увлеченныхъ его обольщенiями, и которые не такъ счастливо отделались, какъ Вольфгангъ, но пропали безъ вести. Это приключенiе привязало Вольфганга теломъ и душою къ его избавителю. Съ разсветомъ стрелки опять пустились въ путь къ замку герцога клевскаго.

На разстоянiи отъ Вейндека до Клеве много замковъ и аббатствъ. Каждый изъ нихъ по мненiю путеводителей имеетъ свою легенду и свое привиденiе. Съ помощью воображенiя автора, долго бы можно было отвлекать нашихъ путешественниковъ отъ ихъ цели, и тогда странствованiе ихъ было бы нескончаемо. Скажемъ же только, въ короткихъ словахъ, что наши туристы безъ особенныхъ приключенiй дошли до Клева, въ которомъ огромное стеченiе народа толпилось въ ожиданiи следующаго дня.

Здесь кстати было бы сделать описанiе прибывшей съ разныхъ сторонъ публики и выказать, при этомъ удобномъ случае, глубокое знанiе старины; мы представили бы сперва кавалькаду рыцарей въ сопровожденiи пажей, отягченныхъ блестящими щитами, и рядъ оруженосцевъ съ знаменами и копьями.

За ними следовалъ бы рядъ акробатовъ, фокусниковъ, музыкантовъ, смуглыхъ цыганъ и Венгерцевъ съ эликсирами вечной молодости; потомъ следовала бы группа веселыхъ рейнскихъ поселянъ, поющихъ свои песни, затемъ мы описали бы великолепный балдахинъ, разукрашенный гербами, изъ-за шелковыхъ занавесокъ котораго выглядывали бы гордыя, хорошенькiя личики белокурыхъ красавицъ.

Но для этого у насъ не достаетъ места, а читатель можетъ обратиться къ остроумному разсказу объ Ивангое, въ которомъ найдетъ подобныя картины во всей ихъ подробности. Отто и его товарищи прибыли въ городъ Клевъ, расположились въ гостиннице отдохнуть отъ усталости и приготовлялись къ ратоборству въ следующiй день. Настало утро Отто со стрелками поспешилъ въ поле. Они были все вооружены лучшими луками и стрелами и горели нетерпенiемъ отличиться, точно также, какъ и другiе стрелки, собравшiеся съ разныхъ местъ. Группы Англичанъ, толпы болтливыхъ Французовъ, жиды съ рулетками, Тирольцы и Венгерцы съ перчатками и разными безделушками - все стремились къ полю, въ которомъ разставлены были цели для стрельбы.

Считаемъ лишнимъ упоминать, что Отто и его товарищи пришли къ месту раньше прочихъ. Но какiя слова въ-состоянiи выразить восторгъ молодаго человека, когда онъ увиделъ герцога клевскаго, вместе съ дочерью его, Еленою, предшествуемыхъ хоромъ роговъ, волынокъ, флейтъ, трубъ и тому подобныхъ духовыхъ инструментовъ? Какое искусство пера въ состоянiи изобразить красоту этой молодой девушки? Вообразите себе все прелести, какiя только могутъ украшать женщину, все добродетели, какiя возвышаютъ умъ и душу, все совершенства, свойственныя человеческой организацiи - и вы составите себе лишь слабое понятiе о красоте, и превосходстве очаровательной принцессы Елены. Представьте себе цветъ лица такой (не знаю на сколько это справедливо, какой можно иметь отъ постояннаго употребленiя роуланда-калидора. зубы, предъ которыми жемчугъ не что иное какъ каменный уголь: блестящiе, нежные, голубые глаза, которые то поражали своимъ огнемъ, то исцеляли нежнымъ взглядомъ; шея и бюстъ такъ обольстительны, что лучше о нихъ и не говорить, а ножки падали на землю съ легкостью капли росы.

Прекрасная Елена была одета въ изящный нарядъ, какой когда-либо вышелъ изъ рукъ модистокъ. Волосы ея, черные какъ лакированная кожа, были такъ длинны, что горничная разстилала косу ей на подушку на большое отъ нея разстоянiе, а шляпа, убранная махровыми розами, подсолнечниками, райскими птицами и пестрыми лентами, придавала ей такой интересный видъ, что даже издатель газеты Morning-Post влюбился бы въ нее по-уши. Такое впечатленiе она произвела и на юнаго Годесберга. Опираясь на лукъ, скрестивъ ноги, онъ смотрелъ на нее какъ Амуръ на Психею. Взоры ихъ встретились - для обоихъ все было кончено. Румянецъ зарделся на щекахъ, юныя сердца почувствовали первый трепетъ любви въ одно время. Съ этой минуты они любили другъ друга навеки. Отто какъ вкопанный стоялъ на одномъ месте, а идеальная Елена, чтобъ скрыть свое смущенiе, высморкала носъ.

Кто это стоитъ за кресломъ на эстраде, где сидитъ герцогъ и принцесса, его дочь? Кто это съ волосами морковьяго цвета, у котораго глаза надъ искривленнымъ носомъ искоса поглядываютъ другъ на друга? Спина его согнулась въ дугу, а безобразный ротъ, окруженный щетиной, показываетъ рядъ скверныхъ зубовъ; голубой, шитый серебромъ камзолъ выказываетъ еще резче его безобразiе; а розовая шляпа, съ страусовыми перьями, неуклюже надета на его лысую то лову? Въ мирное время господинъ этотъ вооруженъ множествомъ кинжаловъ, ятагановъ, шпагъ, сабель и мечей, что доказываетъ его буйный нравъ. Это - страшный Ровскей-Доннерблицъ, рыцарь Энлентрекенштейнъ. Онъ ищетъ, говорятъ, руки прелестной Елены; въ эту минуту нашептываетъ ей разныя любезности и отвратительно улыбается. Но она отъ него отворачивается.

Отто все еще стоитъ въ созерцанiи красавицы, опершись за лукъ.

-- Въ чемъ состоитъ призъ? спросилъ одинъ изъ стрелковъ другаго.

-- Тутъ два приза: бархатная шапка, вышитая золотомъ, работы рукъ принцессы, и дорогая цепь кованнаго золота. Оба приза лежатъ на подушке передъ дочерью герцога

-- Я съумею выбрать, если мне первому достанется взятъ призъ, говорилъ грубый, неуклюжiй, кривоногiй стрелокъ, на щите котораго были изображены волчьи пасти, гербъ вождя Доннерблица.

-- Который же, однако? спросилъ Отто живо къ нему повернувшись.

-- Конечно цепь, отвечалъ стрелокъ. - Не думали ли вы, что я возьму мишурную ермолку?

Отто, приготовляя лукъ, презрительно улыбнулся, гремевшiе рога возвестили, что стрельба скоро начнется. Описывать ли намъ ее? Нетъ это ужь было сделано въ Ивангое, романе, о которомъ мы выше упомянули.

Представьте себе стрелковъ, одетыхъ въ зеленый цветъ: они поочередно выступаютъ и стреляютъ въ цель. Иные попадаютъ, другiе нетъ. Промахнувшiеся удаляются, осмеянные зрителями, Те же, которые попадали, имели право стрелять вновь. Впрочемъ, скоро сделалось очевидно, что соперничество оставалось только между Сквинтофомъ, стрелкомъ Доннерблица, и юнымъ героемъ съ золотыми кудрями. Слава Сквинтофа, какъ стрелка была известна по всей Европе. Но кто быль его смелый соперникъ? Въ этомъ собранiи билось сердце, которое горело нетерпенiемъ узнать его - сердце Елены.

Предстоялъ окончательный выстрелъ. Щить былъ поставленъ на три четверти мили отъ стрелковъ. Черный кружокъ на немъ былъ такъ малъ, что весьма-трудно было разсмотреть, а нетолько попасть въ него. И въ то время, какъ Сквинтофъ выбиралъ стрелу для последняго выстрела, Ровскей-Доннерблиць бросилъ ему кошелекъ, полный золота, и сказалъ: "Сквинтофъ, если выиграешь призъ - деньги твои".

-- Въ такомъ случае я заранее кладу деньги въ карманъ, сказалъ стрелокъ, поглядывая насмешливо на Отто; "этотъ цыплёнокъ едва ли попадетъ въ подобную цель."

Сквинтофъ прицелился, выстрелилъ и попалъ въ самую середину точки.

-- Попадешь ли ты такъ, молодой человекъ? сказалъ Сквинтофъ юноше - и громъ рукоплесканiй увенчалъ успехъ его.

-- Попадалъ ли кто изъ васъ въ горошину? спросилъ Отто.

Общiй смехъ последовалъ за этимъ вопросомъ.

Торговка овощей, случайно-стоявшая близь него, подала ему горошину. Отго подошелъ къ цели, вынулъ стрелу Сквинтофа и воткнулъ горошину въ углубленiе, образовавшееся отъ острея стрелы; после чего возвратился на свое место. Пока онъ приготовлялся къ выстрелу, Елена находилась въ такомъ волненiи, что, казались, съ ней делалось дурно. Никогда не видала она более красиваго юноши, какимъ былъ Отто въ эту минуту. Онъ казался вдохновленнымъ. Длинныя кудри были отброшены на плечи; румянецъ здоровья игралъ на его щекахъ, къ которымъ лезвее бритвы еще никогда не прикасалось. Взявъ лукъ и лучшую стрелу, онъ отставилъ правую ногу и наклонился впередъ, приподнявъ немного левую. Въ этомъ балансирующемъ положенiи онъ походилъ на Аполлона. Прицелился, стрела взвилась.

-- Онъ пробилъ горошину! вскричала принцесса, и съ этимъ словомъ упала въ обморокъ.

Доннерблицъ сердито и косо взглянулъ на юношу однимъ глазомъ, а другимъ бросилъ злобный и укорительный взглядъ на своего стрелка. Сквинтофъ пробормоталъ какое-то проклятiе. - Отто лучшiй стрелокъ, сказалъ онъ - Я полагаю, ты берешь золотую цепь.

-- Золотую цепь? возразилъ Отто: - ты думаешь я предпочту ее работе прекрасной Елены! Никогда. И, подойля къ эстраде, на которой стояла очнувшаяся отъ обморока Елена, онъ сталъ передъ нею на колени и принялъ бархатную шапочку, которую она, покрасневши до ушей, положила ему на шелковыя кудри. При этомъ взоры ихъ опять встретились, сердца забились. Они никогда еще не говорили другъ съ другомъ, а между-темъ, любили другъ друга навеки.

-- Не хочешь ли ты вступить въ мою службу, сказалъ Ровскей Доннерблицъ юному Отто: - ты будешь капитаномъ моихъ стрелковъ, вместо этого чурбана, котораго победилъ.

-- Вашъ чурбанъ, какъ вы его называете, искусный и лихой стрелокъ, гордо отвечалъ Отто: - а я не намеренъ вступать въ службу къ Доннерблицу.

-- Ты желаешь, можетъ-быть, войдти въ домъ къ герцогу клевскому? спросилъ отецъ Елены. Высокомерiе простаго стрелка его забавляло.

-- Я готовъ умереть за герцога клевскаго и его семейство, отвечалъ Отто. Слово семейство было произнесено значительно и нежно.

Елена поняла, что подъ этимъ словомъ онъ разумелъ ее, темъ более, что, кроме нея, въ семье герцога не было никого.

-- Какъ твое имя, молодой человекъ, спросилъ герцогъ: - ты долженъ быть внесенъ въ списокъ моихъ стрелковъ.

-- Стрелокъ Отто, отвечалъ онъ, краснея.

Въ ознаменованiе торжества нашего героя, стрелки, къ обществу которыхъ онъ принадлежалъ, дали великолепный пиръ, на которомъ Вольфгангъ отличался своимъ аппетитомъ. Уничтоженный превосходствомъ Отто, Сквинтофъ отказался участвовать въ этомъ пиру. Отто не елъ ничего. Любезный читатель, конечно, догадывается почему: онъ былъ слишкомъ-влюбленъ, чтобъ быть голоднымъ, и хотя я заметилъ на самомъ-себе, что аппетитъ мой не уменьшался, когда я бывалъ влюбленъ, но надо помнить, что Отто герой романа, а этотъ народъ не естъ, когда любитъ.

Въ следующiй день юный вздыхатель быль зачисленъ въ стрелковый полкъ герцога клевскаго, а съ нимъ и товарищъ его, съ которыми онъ поклялся никогда не разставаться. Снявъ съ себя свой щегольский нарядъ и надевъ форменную одежду, Отто вздохнулъ. Костюмъ его былъ блестящъ, но все же онъ выражалъ зависимость, несообразную съ его гордымъ характеромъ. "Впрочемъ", говорилъ онъ себе въ утешенiе, "чего я не перенесу для нея!"

Что же касается до Вольфганга, онъ былъ менее-щекотливъ и радъ былъ променять изношенный камзолъ на пестрые штаны, жолтую куртку, светло-зеленый плащъ и оранжевую шляпу.

-- Посмотри на этихъ двухъ стрелковъ, говорилъ герцогъ клевской своему гостю, Доннерблицу, прогуливаясь съ нимъ на террасе после обеда.

Герцогъ указывалъ на двухъ друзей, которые стояли въ то время на часахъ въ первый разъ.

темъ, верно, и ты готовъ побиться объ закладъ, что одинъ весь векъ былъ стрелкомъ, а лругой благороднымъ дворяниномъ.

-- Который же, ни мненiю вашему, более похожъ на дворянина? съ досадою спросилъ Ровскей-Доннерблицъ.

-- Какъ который? разумеется, Отто! сказала Елена съ живостью. Она шла подле отца своего и гостя. Слова, сказанныя ею въ пользу Отто, только разсердили Доннерблица, который впалъ въ мрачное расположенiе духа.

-- Съ-какихъ-поръ, герцогь, крестьянинъ, одетый въ вашу ливрею, позволяетъ себе носить украшенiе благородныхъ рыцарей? Кто, кроме дворянина, можетъ носить такiе длинные волосы?

-- Эй часовой! закричалъ онъ: - поди сюда!

Отто мгновенно очутился передъ нимъ. Подходя къ герцогу и его гостю, Отто сделалъ накараулъ, мелькомъ взглянулъ на Елену: глаза ихъ встретились, сердца вабились, оба вспыхнули.

Такъ на море корабль отвечаетъ на сигналъ другому кораблю. Пока они съ любовью смотрятъ другъ на друга, напомнимъ нашему читателю, какимъ уваженiемъ, встарину на Севере пользовались длинные волосы. Кроме дворянъ, никто не имелъ права носить ихъ, и если человекъ обезславилъ себя какимъ-либо дурнымъ поступкомъ, онъ былъ уверенъ, что его прежде всего остригутъ. Вассаламъ и рабамъ, дерзнувшимъ носить длинные волосы, определено было наказанiе.

-- Я желаю, чтобъ ты самъ остригъ себе волосы, молодой человекъ, сказалъ герцогъ клевскiи дружескимъ тономъ. - Такiя кудри несообразны съ формою моихъ стрелковъ

-- Какъ, мне обрезать волосы? вскричалъ Отто въ отчаянiи.

-- И даже уши, прибавилъ Довнерблицъ.

-- Перестаньте, благородный рыцарь Ейленшрекенштейнъ, сказалъ герцогъ съ достоинствомъ - позвольте мне распоряжаться моими стрелками, какъ мне вздумается. А вы, молодой человекъ, обезоружьтесь.

Отто отвязалъ свой кортикъ, судорожно схватился за эфесъ съ мыслью вонзить его въ сердце Доннерблица, но удержался. Потомъ снялъ свою шляпу и низко поклонился герцогу.

Какъ горько было подумать прелестной Елене, что золотыя кудри должны пасть съ прекрасной головы юноши!

Отто былъ встревоженъ. Оскорбленная гордость и самолюбiе дворянина терзали его душу.

-- Вступая къ вамъ въ службу, я не надеялся быть остриженнымъ, сказалъ онъ герцогу.

-- Ты можешь остаться у меня или нетъ, сказалъ герцогъ несколько-сердито: - я не терплю въ службе своей людей низкаго происхожденiя, подражающихъ дворянамъ, и не намеренъ входить въ какiя бы то ни было сделки съ моимъ стрелкомъ.

-- Я решился, сказалъ Отто, въ свою очередь разсерженный: - я...

-- Что же вы? вскричала Елена, едва переводя духъ...

-- Я... остаюсь.

Бедная девушка чуть не упала въ обморокъ отъ радости. Доннерблицъ, вне себя отъ злости, пробормоталъ про-себя какую-то брань и отошелъ въ сторону.

Съ этими словами герцогъ удалился, чувствуя въ душе состраданiе къ Отто, темъ более, что, въ молодости своей, онъ славился красотой и такими же кудрями, которыя онъ такъ жестокосердно приказывалъ остричь. Бородобрей повелъ юношу въ боковую комнату и, безъ дальнейшихъ разсужденiй, принялся за дело. Шелковыя кудри юноши, которыми мать его играла не разъ, падали къ нему на колени и на плечи, будто онъ сиделъ подъ золотымъ дождемъ. По окончанiи печальной операцiи. Отто, взошедшiй въ комнату, завитый какъ Аполлонъ, выходилъ изъ нея какъ остриженный новобранецъ.

Взгляните, какъ онъ сталъ печаленъ! и немудрено онъ думаетъ о томъ, какими глазами будетъ смотреть на него Елена после того, какъ онъ утратилъ лучшую часть своей красоты.

"Захочетъ ли она знать меня" подумалъ онъ, "будетъ ли любить меня после такого превращенья?" Погруженный въ грустныя размышленiя и не желая показаться въ такомъ виде товарищамъ. Отто спрятался за уголъ стены и предался совершенному отчаянiю. Но вдругъ заметивъ "кого-то", онъ повеселелъ, и что жь увиделъ? Елена шла къ той комнате, изъ которой онъ только-что вышелъ: она тревожно осматривалась кругомъ, боязливо приближалась и, уверившись, что въ комнате не было никого, дрожа отъ волненiя, вошла въ нее и - представьте себе восторгъ Отто, когда онъ увиделъ, что она подняла локонъ волосъ, прижала его къ губамъ своимъ и спрятала на груди. Вспыхнувъ отъ сознанiя своего поступка, она выбежала изъ комнаты и поспешно скрылась въ свои покои. При виде этого, Отто думалъ-было выйдти изъ своего тайнаго убежища, броситься передъ нею на колени и призвать землю и небо въ свидетели своей любви, но, опомнившись, онъ далъ пройдти Елене и притаилъ свое дыханiе. Влюбленный юноша былъ тронутъ подобнымъ признакомъ взаимности и пересталъ жалеть о потере своихъ волосъ: онъ поклялся жертвовать для нея не только своими кудрями, но даже головой, еслибъ представилась необходимость.

Внезапный отъездь Доннерблица въ тотъ же день после обеда со всей его свитой былъ поводомъ многихъ пренiй и разговоровъ Онъ уехалъ, взбешенный, вследствiе жаркаго и продолжительнаго разговора съ герцогомъ.

Въ то самое время, какъ герцогъ провожалъ своего гостя, многочисленная прислуга толпилась за дворе. Доннерблицъ вскочилъ на коня, приказавъ своимъ трубачамъ играть воинственный маршъ, и презрительно бросилъ горсть золота прислуге и оруженосцамъ герцога.

-- До свиданiя, любезный герцогъ, сказалъ онъ. - Я неожиданно оставляю васъ: но не забудьте - это не последнее мое посещенiе Замка Клевскаго.

Сказавъ это, онъ поскакалъ по мосту.

Прекрасная Елена не присутствовала при отъезде Доннерблица; герцогъ былъ встревоженъ. Въ тотъ же вечеръ онъ осматривалъ все укрепленiя замка и разспрашивалъ офицеровъ о состоянiи военной амуницiи, припасовъ и прочаго.

Герцогъ скрывалъ, но горничная Елены разболтала, и потому все узнали, что Доннерблицъ сделалъ предложенiе и просилъ руки дочери герцога, но получилъ отказъ и, въ порыве бешенства, поклялся возвратиться въ Замокъ Клевскiй не иначе, какъ съ вооруженной силой, победителемъ замка и его владельцовъ.

онъ былъ жестокъ съ врагами. Много говорили о варварскихъ его действiяхъ въ городахъ и замкахъ, имъ покоренныхъ. Бедная Елена терзалась мыслью, что своимъ отказомъ она обрекала на жертву и истязанiе всехъ жителей замка съ ихъ женами и детьми.

Спустя несколько дней, догадки о предстоявшей войне подтвердились на-самомъ-деле. Былъ полдень. Герцогъ клевскiй обедалъ, хотя съ некотораго времени почти-совершенно ничего не елъ. Вдругъ у воротъ раздался звукъ трубы и посланный Доннерблица, одетый въ кольчугу, на которой сiялъ гербъ его повелителя, вошелъ въ столовую. Передъ нимъ пажъ несъ на подушке кованную перчатку. "Синiй Вепрь" такъ назывался посланный, вошелъ неснимая шляпы. Герцогъ мгновенно наделъ свою и селъ въ кресло на возвышенiи, назначенномъ для прiема въ торжественныхъ случаяхъ.

-- Молчанiе! вскричалъ герцогъ, а вы, Синiй Вепрь, говорите.

-- Во имя высокаго, могущественнаго Ровскей Доннерблица, маркграфа Ейленшрекенштейна, графа Кретенвальда, Шнауценштадта и Гальгенугеля, я объявляю войну вамъ, Адольфу двадцать-третьему, герцогу клевскому. Одинъ лицомъ клицу, копьемъ къ копью, или фронтомъ къ фронту, на чистомъ поле или въ стенахъ, на равнине или на горахъ, благородный Ровскей вызываетъ тебя на бой. Здесь или где бы то ни было, онъ провозглашаетъ противъ тебя войну насмерть. Въ знакъ чего, вотъ перчатка. И, снявъ ее съ подушки, Синiй Вепрь

Елена побледнела, но герцогъ съ самоуверенностью швырнулъ на полъ свою перчатку въ ответъ, а перчатку Доннерблица приказалъ поднять. Отто, преклонивъ колено, подалъ герцогу эту перчатку.

-- Эй, кравчiй! наливай мне кубокъ, сказалъ герцогъ, стоявшему за кресломъ человеку, одетому въ черные панталоны въ-обтяжку, съ белымъ платкомъ на голове. Кубокъ былъ тотчасъ наполненъ мальвазiей; въ него входило кварты три. Онъ быль золотой, работы Бенвенуто Флорентинскаго.

-- Пей Синiй Вепрь, сказалъ герцогъ: - и спрячь кубокъ у себя; вотъ тебе, кроме-того, цепь, которую прошу носить въ знакъ памяти. Съ этимъ словомъ, герцогъ Адольфъ наделъ на шею посланнаго дорогую изумрудную цепь.

-- Я всегда радъ вызову на бой, сказалъ онъ и приказалъ провести Синяго Вепря до воротъ замка. Герцогъ удалился изъ залы, вместе съ дочерью. Все окружавшiе ею были поражены его достоинствомъ, храбростью и щедростью.

въ-теченiе несколькихъ часовъ ворота Петерварлейка противъ 700 Турковъ, осаждавшихъ крепость. Но эти подвиги, прославившiе владетеля Клевскаго Замка, были совершены тридцать летъ тому назадъ.

Съ-техъ-поръ, какъ онъ поселился въ замке, праздность и лень заставили его бросить прежнiя атлетическiя упражненiя, которыми онъ такъ славился въ юности. Бездействiе принесло плоды: онъ попробовалъ взять свой боевой мечъ, которымъ однажды, въ Палестине, разрубилъ надвое, кажется, слона - и едва могъ только поднять этотъ мечъ. Наделъ свое вооруженiе - оно было ему узко. Старый воинъ, напрасно силясь застегнуть его, заплакалъ. Такимъ-образомъ онъ не могъ даже подумать вступить въ бой съ Доннерблицомъ; не могъ онъ надеяться стать противъ него вооруженною силою въ открытомъ поле. Владенiя его были незначительны. Миролюбiе и леность его вассаловъ вошли въ пословицу: денежныя средства были истощены.

Въ такомъ виде раскрывалась передъ нимъ картина его отчаяннаго положенiя. Всю ночь напролетъ онъ писалъ къ друзьямъ, просилъ о помощи, и вдвоемъ съ секретаремъ исчислялъ ничтожныя средства, которыя онъ могъ противопоставить непрiятелю.

Елена въ эту ночь не могла сомкнуть глазъ, думая объ Отто и объ опасности, которую навлекла своимъ отказомъ Доннерблицу.

Отто тоже не спалъ, но мечты его (были светлы и честолюбивы). Онъ думалъ о томъ, какъ спасти Елену и вынести неприкосновенными изъ предстоявшей опасности - любовь и честь.

Такимъ-образомъ герцогъ клевскiй приготовлялъ не на шутку свой замокъ къ бою. Со всехъ сторонъ пригнанъ былъ скотъ, рогатый и нерогатый, оглашавшiй воздухъ своимъ мычаньемъ. Большое количество пшеницы и ржи, купленной на наличныя деньги, взятой въ долгъ или добытой даромъ, посредствомъ фуражировки - все это составляло запасъ осажденныхъ.

Прелестная Елена приготовляла своими руками перевязки для раненныхъ и ободряла своимъ присутствiемъ ратниковъ, которые, за ласковый взглядъ ея, готовы были заплатить жизнью. Укрепленiя были усилены. Рвы тщательно обставлены рогатками и наполнены водой; огромные камни лежали на стенахъ, съ целью бросать ими въ осаждающихъ. Въ котлахъ топили смолу, кипятили воду и масло, для того, чтобы гостепрiимство было слаще врагамъ.

Отто, обладавшiй лучшимъ зренiемъ во всемъ гарнизоне, стоялъ на самой высокой башне съ темъ, чтобъ наблюдать за движенiями ожидаемыхъ враговъ.

Непрiятель скоро показался. Длинные ряды копiй блестели вдали и вскоре войско Доннерблица развернулось въ совершенномъ боевомъ порядке. Палатки знаменитаго вождя и его многочисленныхъ воиновъ начали раскидываться по равнине на разстоянiи выстрела отъ замка. Какъ только войско заняло позицiю, парламентёръ, съ флагомъ и трубою, подъехалъ къ воротамъ замка. Эти былъ тотъ самый посланный, который привезъ вызовъ отъ вождя своего герцогу кiевскому.

срока никто не выступить противъ него, то онъ возьметъ замокъ приступомъ и не пощадитъ никого. Сказавъ это, посланный пригвоздилъ перчатку къ воротамъ замка. Герцогъ какъ и прежде, бросилъ ему свою.

Но какъ бороться съ такимъ воиномъ? кого послать на бой вместо себя? какъ устоять противъ угрожавшаго приступа? Вотъ въ чемъ герцогъ не въ-состоянiи былъ отдать себе отчета.

Прелестная Елена провела всю ночь въ молитве и просила Провиденiе послать имъ защитника.

Какъ жестоко оскорблено было ея сердце, и какъ она горько разочаровалась въ истине человеческихъ чувствъ, когда, въ следующее утро, после прибытiя непрiятеля, ей сообщили, что при перекличке оказалось, что тотъ, на котораго она возлагала свою надежду, тотъ, котораго сердце ея избрало своимъ покровителемъ - изменилъ!

Отто, коварный Отго бежалъ, и товарищъ его, Вольфгангъ, съ нимъ вместе. Висевшая веревка изъ окна ихъ комнаты свидетельствовала, что, воспользовавшись темнотою ночи, они переплыли ровъ и перешли къ непрiятелю.

Обливаясь слезами, Елена ушла въ свою комнату; никогда въ жизни она не была такъ несчастна.

На другой день, передъ завтракомъ, въ девять часовъ утра, трубы Доннерблица огласили воздухъ, а самъ онъ, на огромномъ пегомъ коне, въ полномъ боевомъ вооруженiи, выехалъ изъ своей палатки и проехалъ тихимъ шагомъ взадъ и впередъ мимо замка.

Три раза въ день докучливыя трубы повторяли свой враждебный вызовъ, три раза въ день Доннерблицъ проезжалъ мимо замка въ-ожиданiи боя. Первый день прошелъ, а ответа на вызовъ не было. Насталъ второй день и уже клонился къ вечеру, но никто не выступалъ противъ Ровскея. Звукъ трубъ оставался безответнымъ, а между-темъ солнце скрывалось за горизонтомъ.

Каждый день трубы гремели, за часъ до восхода солнца, за часъ передъ полуднемъ и за часъ передъ закатомъ. Третiй день насталъ и не принесъ съ собою надежды на чью-либо помощь.

-- Я иду на вызовъ Ровскея и, можетъ-быть, мы более не увидимся, дочь моя, Елена моя, невинная причина нашего несчастiя! Если я сегодня вечеромъ паду жертвою Доннерблица, жизнь твоя будетъ безчестiемъ, постыднымъ бременемъ. При этихъ словахъ онъ подалъ ей кинжалъ и велелъ заколоться, какъ только жестокiй врагъ овладеетъ замкомъ. Елена поклялась исполнить приказанiе отца, а онъ удалился въ свою оружейную и сталъ надевать съ усилiемъ заржавленныя латы. Когда-то эти латы вынесли удары тысячи копiй, но теперь они сделались такъ узки, что мешали движенiямъ герцога.

Последняя труба загремела... и разнесла свой звукъ по равнине. Ответа нетъ!

Трубы опять свое; но и эти звуки замерли въ отдаленiи и снова водворилось глубокое, мертвое молчанiе.

-- Прощай дитя мое, сказалъ герцогъ, взбираясь съ трудомъ на лошадь; - не забудь моего последняго желанiя; слышишь... трубятъ въ третiй и последнiй разъ. Часовой, отопри ворота! Трубачи трубите! да защититъ Господь невинныхъ!

"Охотничьяго Напева" явственно долетали по ветру.

Тысячи голосовъ изъ толпы, стоявшей на стенахъ, закричали: "Ратникъ! ратникъ!" Изъ леса показался рыцарь и за нимъ оруженосецъ, Онъ ехалъ на беломъ арабскомъ коне, а конюшiй плелся за нимъ, на весьма-неказистой серой лошади, нелишенной, впрочемъ, силы и бодрости. Оруженосецъ трубилъ сквозь полосы забрала; наличникъ же рыцаря былъ совершенно закрытъ. Небольшая золотая, княжеская корона, на которой качались три страусовые пера, показывала его званiе; на беломъ щите не было никакихъ изображенiй.

Играя беззаботно копьемъ, рыцарь спускался въ поляну, въ которой раскинутъ былъ лагерь Доннерблица. Все присутствовавшiе въ недоуменiи, удивленные, съ трепетомъ смотрели на рыцаря и горели нетерпенiемъ видеть развязку битвы. Бедный герцогъ более прочихъ сомневался въ успехе своего неизвестнаго защитника.

-- Такая поджарая фигура не по плечу Доннерблицу, говорилъ герцогъ своей дочери: - но кто бы онъ ни былъ, а смельчакъ онъ не последнiй и сидитъ на коне бойко. Каково! онъ ударилъ по щиту Доннерблица своимъ копьемъ! Не сдобровать же ему!

Стоя на одной изъ башенъ замка, герцогъ клевской и дочь его видели, какъ неизвестный рыцарь вызвалъ на смертельный бой Доннерблица, потомъ отъехалъ къ крепостному валу, ловко поклонился Елене и сталъ въ позицiю, въ-ожиданiи противника. Латы и оружiя его блестели на солнце; въ эту минуту онъ казался однимъ изъ техъ сказочныхъ рыцарей, существующихъ въ книгахъ, которые решали судьбу сраженiй до изобретенiя пороха.

съ ловкостью.

Увидевъ такого щедушнаго противника, громадный Доннерблицъ презрительно улыбнулся и огромными шпорами кольнулъ коня, который храпелъ и ржалъ отъ нетерпенiя. Доннерблицъ направлялъ коня во все стороны и заставлялъ его скакать и прыгать; после несколькихъ минутъ, проведенныхъ въ этомъ упраздненiи, всякой могъ убедиться въ его уменьи управлять конемъ. Онъ отъехалъ въ противоположную сторону отъ противника и поднялъ коня на дыбы.

Старый герцогъ, стоявшiй на башне, находился въ такомъ волненiи въ-ожиданiи боя, что совершенно забылъ объ опасности, угрожавшей ему, въ случае торжества Доннерблица.

-- "Впередъ!" вскричалъ онъ и съ этимъ словомъ, быстрее молнiи, бойцы бросились одинъ на другаго. Бой завязался ужасный; никакое перо не въ-состоянiи начертать эту картину.

Видели ли вы когда-нибудь, какъ на железной дороге, съ визгомъ пролетаютъ поезды одинъ мимо другаго? Съ такою быстротою оба всадника во весь духъ бросились другъ на друга и столкнулись, какъ два пушечныя ядра. Перья ихъ шлемовъ разсыпались по воздуху; кони отъ силы ударовъ покачнулись и едва устояли на ногахъ; копье, направленное въ голову Доннерблица, сорвало корону со шлема, а самый шлемъ отбросило далеко въ сторону; часть леваго уха Доннерблица была трофеемъ этой схватки. Неизвестный рыцарь былъ невредимъ; копье врага его только скользнуло по белому щиту; выраженiе лица Доннерблица, обнаженная голова и налитые кровью глаза, вперенные въ незнакомца, представляли зрелище ужасающее.

что онъ ждетъ пока Доннерблицъ оправится.

-- "Молодецъ! вскричалъ герцогъ, лихо дерешься! Но зачемъ же ты не снесъ голову этому мерзавцу?"

-- Подай мне другой шлемъ! вскричалъ Ровскей. Дрожащею рукою конюшiй подалъ его.

Надевъ шлемъ, Доннерблицъ обнажилъ огромный мечъ и кинулся на своего противника съ страшнымъ крикомъ. Неизвестный рыцарь мгновенно вынулъ свой мечъ.

Доннерблицъ наносилъ удары мечомъ съ обыкновеннымъ бешенствомъ, взмахивая надъ головою противника съ необычайною силой и быстротой; то срывалъ перо съ его шлема, то какое-нибудь другое украшенiе; косарь едва ли съ большею ловкостью коситъ траву. Въ-теченiе некотораго времени неизвестный рыцарь могъ только отражать тяжелые и быстрые удары непрiятеля.

то въ плечо, где скреплялся нагрудникъ съ рукавами, то въ наличникъ. Последнiй ударъ пробилъ Доннеблицу левой глазъ - онъ закричалъ неистово. Кровь лилась изъ всехъ скважинъ латъ его; исходя кровью, онъ задыхался подъ забраломъ отъ злости и недостатка воздуха.

Наконецъ Доннеблицъ тяжело вздохнулъ, какъ-бы сбираясь съ силами, осадилъ коня, бросилъ огромный мечъ свой въ голову противника и кинулся на него замахнувшись секирой. Тутъ и неизвестный рыцарь прибегнулъ къ тому же оружiю. Секира въ его рукахъ взвивалась надъ Донерблицомъ съ легкостью хлыста, а падала съ тяжестью грома.

-- Сдавайся, Доннерблицъ! вскричалъ онъ спокойнымъ, внятнымъ голосомъ, и ударъ, направленный въ голову врага, сопровождалъ эти слова.

Брань и проклятiя замерли на устахъ Доннерблица въ ту минуту, какъ голова его разлетелась надвое. Онъ свалился съ коня какъ снопъ; неизвестный наступилъ ему коленомъ на грудь, приставилъ къ горлу ножъ и снова повторилъ: "сдавайся!"

Ответа не было. Онъ снялъ съ него шлемъ; зубы мертвеца были сжаты, уцелевшiй глазъ, помраченный смертью, выражалъ ненависть и месть. Неизвестный рыцарь вскочилъ на коня, приветливо поклонился герцогу и его дочери, не вымолвивъ ни слова, и поскакалъ въ лесъ, изъ-за котораго до захожденiя солнца онъ появился на поле брани.

Войско Доннерблица, пораженное смертью своего вождя, оставило лагерь и каждый воинъ, взявъ съ собою что могъ, удалился съ поля битвы. На следующее утро на поле не было и следа враговъ. Въ ту ночь ворота замка Клевскаго не затворялись; всякiй могъ въ нихъ входить свободно; бочки съ виномъ разставлены были повсюду, а живность, заготовленная на время осады, раздавалась толпившемуся народу, который спешилъ поздравлять любимаго герцога съ победой. Герцогъ, всегда готовый попировать при всякомъ удобномъ случае, далъ роскошный пиръ высшему сословiю, въ заключенiе - блестящiй фейерверкъ.

Въ самый разгаръ праздника старый нашъ знакомецъ графъ Гомбургъ прiехалъ въ замокъ, и когда ему разсказали о пораженiи Доннерблица, онъ очень жалелъ, что этотъ подвигъ былъ вырванъ у него кемъ-то изъ рукъ. Герцогъ уверялъ его, что едва ли онъ разделался бы съ покойникомъ более удачно, нежели неизвестный рыцарь.

Но кто же былъ этотъ неизвестный? Вотъ вопросъ, который занималъ всехъ. Где отъискивать его и какимъ образомъ наградить за спасенiе чести и счастья дома герцога клевскаго?

За ужиномъ решено было отъискивать рыцаря всеми мерами и повсюду.

"Allgemeine Zeilung". Въ нихъ сказано было, что рука прекрасной Елены назначена въ награду ему, съ присоединенiемъ къ нему богатыхъ, хотя несколько-разстроенныхъ владенiй герцога.

-- Но какъ же мы его узнаемъ, мой добрый батюшка? скромно заметила молодая девушка: - какой-нибудь искатель приключенiй, одевшись рыцаремъ, можетъ уверять, что онъ тотъ самый, который избавилъ насъ отъ безчестiя, и какъ мы поверимъ ему? На свете такъ много обманщиковъ, прибавила Елена со слезами; - что никому нельзя доверять ни въ чемъ. Она намекала на измену Отто, которою была такъ жестоко оскорблена.

Что же касается до Отто и его прiятеля, то они, къ общему удивленiю, пришли какъ ни въ чемъ не бывало на вечернiй пиръ стрелковъ, сели вместе съ ними ужинать и ели сколько душе угодно. Среди разсказа товарищей о событiяхъ того дня и подвигахъ неизвестнаго рыцаря, Отто заснулъ.

На другое утро онъ явился на смотръ, получасомъ позже переклички.

Герцогъ клевскiй, узнавъ о возвращенiи беглецовъ, пришелъ въ страшное негодованiе.

Отто отвечалъ:

-- Мы уходили по своимъ деламъ.

-- Разве вы не знаете, что солдатъ не долженъ оставлять свой постъ, сказалъ герцогъ. - за это наказываютъ смертью, и вы достойны такого наказанiя. Но вы только вчера вступили въ службу, а воспоминанiе о вчерашнемъ дне делаетъ меня великодушнымъ; вы не будете повешены, какъ этого заслуживаете, но только наказаны розгами оба. Приготовьте людей, господинъ капитанъ! и дайте этимъ негодяямъ по пяти сотъ.

Надобно было видеть, какъ поразило Отто такое приказанiе.

-- Нетъ, батюшка, сказала Елена, которая стояла возле и съ презренiемъ взглянула на Отто: - хотя эти люди забыли долгъ свой (слово "люди" было произнесено съ презрительною небрежностью, но мы не имели надобности въ ихъ услугахъ - нашлись другiе, более намъ преданные. Вы обещали мне оказать милость; я прошу у васъ прощенiя этимъ двумъ преступникамъ. Увольте ихъ отъ службы, которую они опозорили.

-- Выгнать ихъ изъ замка, капитанъ; я более о нихъ не хочу слышать.

Сказавъ это, разгневанный герцогъ ушелъ, оставивъ нашихъ молодыхъ людей на посмеянiе и поруганiе товарищей.

Въ это же время благородный графъ гомбургскiй, прогуливаясь передъ завтракомъ, заметилъ смятенiе и спросилъ о причине его.

Онъ считалъ его давно-погибшимъ въ волнахъ Рейна.

Герцогъ, подойдя къ окну, съ темъ, чтобъ позвать своего гостя, увиделъ эту непонятную для него сцену, подозвалъ къ себе дочь; она подошла, взглянула - и смутилась; это смущенiе придало ей новую прелесть.

Старый Гомбургъ и юный Отто, ходили взадъ и впередъ по террасе, занятые беседой. Судя по удивленiю и жестамъ Гомбурга, можно было заключить, что молодой стрелокъ сообщалъ ему занимательныя вести, которыя требовали особенной таинственности.

-- Это мой крестникъ, отвечалъ графъ на вопросъ о юноше - я знаю его родителей - достойные люди. Онъ беглецъ, шалунъ! а родители его ищутъ. Спасибо, что вы не били его. Экой чертёнокъ и такъ далее. Графъ былъ человекъ неразговорчивый, излагалъ свои мысли, какъ видите, кратко и безъ ораторскаго искусства. Отчего, спросите вы, Елена ушла въ свою комнату съ заплаканными глазами? Оттого, чтобъ тамъ еще разъ поцеловать какой-то русый локонъ, тайно похищенный ею. Сладостная, утешительная мысль, отрадныя надежды пробудились въ душе ея.

Возвратясь къ завтраку, она сделала несколько косвенныхъ вопросовъ относительно Отто, съ тонкостью, свойственною женщине. Его ужь не было. Онъ и товарищъ его скрылись: графъ Гомбургъ не за медлилъ тоже уехать подъ предлогомъ какихъ-то делъ.

Предложенiе Доннерблица (этотъ случай, всегда важный въ жизни девушки), осада замка, смерть ея буйнаго обожателя - все это казалось ей сномъ, все пришли, неоставивь и следовъ. Впрочемъ, отъ всехъ этихъ происшествiй у нея остался локонъ золотистыхъ волосъ; надъ нимъ молодая девушка плакала такъ много, что развила его совершенно, и часто проводила по нескольку часовъ въ той комнате, где Отто быль остриженъ.

Спустя два дня (я думаю она впала бы въ чахотку, умерла бы съ тоски, еслибъ развязка настала днемъ позже), въ замокъ прискакалъ нарочный съ письмомъ къ герцогу, который, ни обыкновенiю, въ это время прогуливался. На адресе было написано:

"Рыцарь, победившiй въ прошлый четвергъ покойнаго Ровскей Доннерблица, свидетельствуетъ свое почтенiе герцогу кiевскому. Изъ газетъ узналъ онъ о сделанномъ ему лестномъ предложенiи руки его дочери Елены.

"Рыцарь принимаетъ за особенную для себя честь такое предложенiе и не замедлитъ представиться герцогу и дочери его не далее какъ черезъ полчаса."

-- Тра ла ла, тра ла да, запелъ на радостяхъ герцогъ: - дочь моя! (не заметили ли вы любезный читатель, какъ часто въ новыхъ книгахъ, или на сцене, восторгъ выражается подобными нелепыми звуками: тра, ла, ла). Надевай твой лучшiй нарядъ дитя мое, твой будущiй мужъ будетъ сегодня здесь.

Елена ушла исполнить приказанiе отца и принарядилась прилично такому важному случаю въ жизни девушки. Возвратясь встретить своего избавителя, она была бледна какъ ея атласное платье.

Едва она успела сесть возле отца подъ устроенный балдахинъ, громъ трубачей возвестилъ о прiезде рыцаря. Елена готова была упасть въ обморокъ; необходимо было прибегнуть къ помощи спирта, чтобъ привести ее въ чувства.

Парадныя двери были открыты настежь. Вошелъ известный намъ стройный, высокiй рыцарь, въ блестящихъ латахъ, въ-сопровожденiи двухъ другихъ воиновъ, одетыхъ какъ и онъ. Рыцарь подошелъ къ герцогу и преклонилъ колени.

"Allgemeine Zeilung", въ которомъ было напечатано объявленiе герцога

-- Благороднаго ли ты рода рыцарь? спросилъ герцогъ клевской.

-- Такого же, какъ и вы, отвечалъ одинъ изъ сопровождавшихъ его воиновъ.

-- Кто отвечаетъ вместо тебя?

-- Я, Карлъ маркграфъ Годесбергъ, отецъ его, отвечалъ, открывъ наличникъ, стоявшiй по правую сторону рыцаря.

Стоявшiй на коленяхъ рыцарь поднялъ забрало и взглянулъ на Елену.

-- О, я знала что это онъ! вскричала она и, увидевъ стрелка Отто, упала безъ чувствъ.

Спустя несколько дней, блистательная свадьба праздновалась въ Замке Клевскомъ подъ покровительствомъ святаго Буффи. Тотчасъ после свадьбы, молодые уехали проводить медовой месяцъ въ Кнесингенъ.

Теодора, которую мы забыли въ монастыре, после многихъ просьбъ и убежденiй, решилась наконецъ вернуться въ Годесбергъ и помириться съ мужемъ. Завидуя счастью невестки, она боготворила и баловала своихъ внучатъ. Такимъ-образомъ все кончилось и разсказъ мой тоже

у кого нибудь; изъ этого выходитъ старая поговорка: "Ни что не ново подъ луною."