Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава XI. В которой Филипп очень не в духе

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава XI. В которой Филипп очень не в духе (старая орфография)

Глава XI

В КОТОРОЙ ФИЛИПП ОЧЕНЬ НЕ В ДУХЕ

Филипп давно угадал грустную часть истории своего дорогого друга. Необразованная молодая девушка была обольщена и брошена светским человеком. Бедная Каролина была жертвою, а родной отец Филиппа обольстителем. Роли, которую доктор Фирмин играл в этой истории, было достаточно чтобы внушить сыну отвращение и увеличить недоверие, сомнение, отчуждение, давно внушаемые отцом сыну. Что почувствовал бы Филипп, еслибы все страницы этой мрачной книги раскрылись перед ним и он услыхал бы о подложном браке, о погубленной и брошенной женщине, забытой впродолжение стольких лет человеком которого он сам обязан был уважать более всех? Словом Филипп считал эту историю простым случаем юношеского заблуждения, не более; так он и хотел смотреть на это судя по тем немногим словам, которые вырвались у него, когда он говорил со мною об этом. Я знал тогда не более того, что друг мой рассказал мне об этой истории; только постепенно, по мере того, как происшествия развивали и объясняли её, узнал я всё подробно.

Старший Фирмин, когда его спрашивал его старый знакомый и, как казалось, бывший сообщник, о том, как окончилась известная интрига в Маргэте, случившаяся лет двадцать-пять тому назад, когда Фирмин, имея причину избегать университетских кредиторов, вздумал прятаться и носить фальшивое имя, насказал пастору разную ложь, которой повидимому тот остался удовлетворён. Что сделалось с этой бедняжкой, о которой он так сходил с ума? О! она умерла, умерла давным-давно. Он положил ей содержание. Она вышла замуж и умерла в Канаде - да, в Канаде. Бедняжечка! Да, она была предоброе созданьице, и одно время он точно был в неё до глупости влюблён. Я с сожалением должен сказать, что этот почтенный джентльмэн лгал очень часто и легко. Но, видите, если вы совершите преступление и нарушите шестую или седьмую заповедь, вам, вероятно, придётся поддержать преступление поступка преступлением слова. Если я убью человека и полисмэн спросит: «позвольте спросить, сэр, это вы перерезали горло этому господину?» Я должен дать ложное показание, защищая сам себя, хотя по природе я, может быть, самый правдивый человек. Так и с другими преступлениями, которые совершают джентльмэны - тяжело это говорить о джентльмэнах, но они становятся ни более, ни менее, как всегдашними лжецами и лгут целую жизнь и вам, и мне, и слугам, и жонам, и детям, и - о ужас! Склоняюсь и смиряюсь. Преклоним колена и не осмелимся сказать ложь перед Тобою!

Поэтому, мой любезный сэр, так как раз нарушив нравственные законы, вы должны говорить ложь, чтобы избавить себя от беды, позвольте мне спросить вас, как честного человека и джентльмэна: не лучше ли уже вам обойти преступление, чтобы не подвергать себя неизбежной неприятности и ежедневно встречающейся необходимости вечно говорить ложь? Обольстить или погубить бедную, молодую девушку низкого звания, разумеется дело не важное: она поступить на место или выйдет за человека, равного с ней звания, который не имеет чести принадлежать «к благородной крови» - и кончено. Ни если вы женитесь на ней тайно и незаконно, а потом бросите её и женитесь на другой, вы попадёте в разные неприятные беды.

Неприятно должно быть человеку светскому, честному и из хорошей фамилии, солгать дочери бедного обезславленного обанкротившагося купца, какова была Каролина Гёнт; но Джорджу Бранду Фирмину, эсквайру, доктору медицины, не оставалось другого выбора, а когда он лгал - как в опасных болезнях, когда он давал каломель - он думал, что лучше давать приём в большом количестве. Так он лгал и Гётну, сказав, что мистрисс Брандон давно умерла в Канаде; так он лгал и Каролине, прописывая ей те же самые пилюли и говоря, что Гёнт давно умер в Канаде. А может ли быть положение более тягостное и унизительное для человека знатного, светского и пользующагося огромной репутацией, как унижаться до лжи с ничтожною, низкого звания женщиной, которая заработывает себе пропитание должностью сиделки у больных?

- О да, Гёнт! сказал Фирмин Сестрице в одном из тех грустных разговоров, которые иногда происходили между ним и его жертвой, его женою прежних дней. - Сумасбродный, дурной человек был этот Гёнт в то время, когда я сам был чуть-чуть лучше его! Я глубоко раскаялся после того, Каролина; а более всего в моём поступке с вами, потому-что вы были достойны лучшей участи и мы любили меня истинно-безумно.

- Да, сказала Каролина.

- Я сумасбродствовал тогда, я находился в отчаянном положении; я погубил мою будущность, возстановил отца против себя, прятался от моих кредиторов под чужим именем, которое я носил, когда увидел вас. Ах! зачем я вступил в ваш дом, бедное дитя! Печать демона лежала на мне. Я не смел заговорить о браке при отце моём. Вы ухаживали за вашим отцом с постоянной добротою. Знаете ли, что отец мой не хотел меня видеть даже перед смертью? О, тяжело подумать об этом!

И этот страдающий человек хлопнул по своему высокому лбу трепещущей рукою, и горесть его об отце наверно была искренна, потому-что ему было и стыдно и совестно, что он возстановил против себя своего родного сына.

Он признавался, что брак был самым отвратительным и ничем же оправдываемым обманом; но он был без ума, когда это случилось, без ума от долгов и от отчаяния, что отец бросил его; но дело в том, что это был не настоящий брак.

- Я этому рада, сказала со вздохом бедная Сестрица.

- Почему? спросил доктор с жаром.

Любовь его умерла, но его тщеславие еще было живо.

- Разве вы любили кого-нибудь другого, Каролина? Разве вы забыли вашего Джорджа, которого вы…

- Нет! храбро сказала маленькая женщина: - но я не могла бы жить с человеком, который так безчестно поступил с женщиной, как вы поступили со мной. Я любила вас, потому что считала вас джентльмэном, но джентльмэны говорят правду; джентльмэны не обманывают бедных невинных девушек, не бросают их без копейки!

- Каролина! меня преследовали кредиторы. Я…

- Всё равно. Теперь всё кончено. Я не сержусь на вас, мистер Фирмин, но я не вышла бы теперь за вас замуж - нет, еслибы даже вы были лейб-медиком королевы.

Так говорила Сестрица, когда она и не думала о существовании Гёнта, пастора, который венчал их; и я не знаю обижался или рад был Фирмин разводу, который маленькая женщина решила сама. Но когда явился зловещий Гёнт - сомнение и ужас наполнили душу доктора. Гёнт находился в бедности, он был жаден, вероломен, безсовестен. Он мог угрожать этим браком доктору. Он мог подвергнуть опасности и даже уничтожить законность рождения Филиппа. Первый брак был ничтожен - это верно; но огласка могла быть пагубна для репутации и практики Фирмина; а ссора с сыном повлечот за собою последствия, о которых не очень приятно было думать. Видите, Джордж Фирмин, эсквайр, доктор медицины, был человек очень настойчивый; когда ему хотелось чего-нибудь, он добивался этого так свирепо, что должен был добиться, несмотря на последствия. Так ему захотелось овладеть бедною Каролиной, так ему захотелось, молодому человеку, иметь лошадей, великолепно жить, играть в рулетку и экартэ; а счоты являлись в надлежащую пору, а Джордж Фирмин, эсквайр, не всегда любил платить. Но для величественного, образованнейшого джентльмэна, принадлежащого к лучшему обществу - с таким гладким лбом и с такими изящными манерами, которого все так уважали, говорить ложь бедной, робкой, безропотной сиделке было унизительно - не правда ли? Я могу понят чувства Фирмина.

Лгать Гёнту было отвратительно, но как-то не так низко и постыдно, как обманывать доверчивое, смиренное, безприютное создание, цвет кроткой юности, который его проклятая нога уже затоптала. Но этот Гёнт был сам такой злодей, что обманывать его нечего было совеститься; и еслибы Фирмину пришла охота, он даже чувствовал бы какое-то угрюмое удовольствие, опутать грязного пастора разными затруднениями. Так что может быть (разумеется я не имею средств удостовериться в этом) доктору не совсем неприятна была обязанность, выпавшая ему на долю, обманывать своего старого знакомого и сообщника; а Гёнт такой низкий, непривлекательный бродяга, что если его немножко приколотят или проведут, нам нечего очень горевать.

Фирмин был смелый, мужественный человек, настойчивый в желаниях, горячий в достижении своей цели, но хладнокровный в опасности и быстрый в действии. Огромный успех его, как врача, происходил от его смелого и успешного способа действия в случаях, нетерпевших отлагательства. Пока Гёнт рыскал по городу без всякой цели, насыщая грязною рукою грязный рот; а пока у него были вино, карты и ночлег, он оставался довольным или, по-крайней-мере, его легко можно было успокоить гинеей или двумя, Фирмин мог следовать пальятивной системе успокоивать своего пациента случайными щедротами, давать ему усыпительное питьё из бордоского или водки. Притом Гёнт мог умереть, мог опять отправиться за границу; его могли опять сослать в каторжную работу за подделку или какое-нибудь другое мошенничество, доктор Фирмин утешился бы, и он разсчитывал, что случай избавит его от его друга. Но если бы Гёнт, узнал, что женщина, которую он незаконно обвенчал с Фирмином, была жива, он становился врагом, которого необходимо было упросить, улестить или подкупить, и чем скорее доктор принял бы оборонительные меры, тем было бы лучше. Какие же оборонительные меры? Может быть всего действительнее была бы свирепая атака на врага, а может быть лучше было бы подкупить его. Что предпринять - можно было решить только после предварительной рекогносцировки.

«Он попробует подстрекнуть Каролину, подумал доктор представив ей её обиды и её права. Он покажет ей, что как моя жена, она имеет право на моё имя и на часть моего дохода. Менее корыстолюбивой женщины не было на свете, как это бедное создание. Она презирает деньги, и еслибы не для отца, то она никогда не взяла бы ни копейки от меня. Но разве её нельзя уговорит объявить войну против меня и доказать её брак со мною для того, чтобы наказать меня за низкий поступок с нею и предъявить права на положение в свете, как честной женщины? После того, как она оставила свой дом, её две единокровные сестры ирландки знать её не хотели, а когда она воротилась, эти бездушные женщины выгнали её из дома. О! эхидны! А теперь не отрадно ли было бы для нея отмстить сестрам, объявив о своём браке. Ездить мимо них в своей карете, вытребовать от меня содержание и иметь право носить моё благородное имя? Фирмин знал женщин и знал, как эти женщины поступили с своей сестрой. Разве не в человеческой натуре желать отмстить? Эти мысли прямо поднялись в голове Фирмина, когда он услыхал, что между Каролиной и капелланом Гёнтом случилась та встреча, которой он так опасался».

Когда он обедал с своим гостем, своим врагом, сидевшим напротив него, он решил, как ему действовать. Разумеется он был так вежлив в Гёнту, как арендатор к своему помещику, когда приходит к нему без арендных денег. Доктор смеялся, шутил, болтал, а сам думал, между тем, что предпринять против опасности.

- этой-то любовью он и хотел действовать на неё. Пока он мыл свои красивые руки перед обедом, примачивал свои благородный лоб, он придумал маленький план. Он приказал прислать за собою вскоре после второй бутылки бордоского - кажется, слуги привыкли приносить записки в своему барину от него самого. Расположив план, он хотел пообедать, выпить вина и устроиться как можно комфортэбельнее, пока не наступит минута действия. В свои сумасбродные дни, когда он путешествовал за границей с сумасбродными и знатными товарищами, Фирмин имел несколько дуэлей и всегда отличался весёлостью своего разговора и прекрасным аппетитом за завтраком перед поединком, так что, еслибы Гёнт не отупел от вина, то может быть его испугала бы чрезмерная вежливость и весёлость, Фирмина, за обедом. Когда принялись за вторую бутылку бордоского, доктор Фирмин уехал. Он опередил по-крайней-мере получасом своего противника, или человека, который мог быть его противником. Если Сестрица дома, он увидит её, он обнажит перед нею чистосердечно своё сердце, он всё ей выскажет. Сестрица была дома.

- Мне хотелось бы поговорить с вами наедине о болезни бедной лэди Гумандгау, говорит он, понизив голос.

- Я пойду, моя милая, подышать немножко свежим воздухом, говорит капитан Ганн, разумея под этим, что он отправится в таверну «Адмирала Бинга», и доктор остался с Каролиною вдвоём.

- У меня лежит что-то на совести. Я обманул вас, Каролина, говорил доктор.

- Ах, мистер Фирмин! отвечает она, наклоняясь над своей работой: - вы приучили меня к этому.

- Человек, которого вы знали когда-то и который подговорил меня для своей собственной политической цели сделать вам большое оскорбление, человек, которого и считал умершим, жив - Тёфтон Гёнть, совершивший этот незаконный обряд в Маргэте, в чем я так часто и часто раскаявался на коленах, Каролина!

Прекрасные руки сжались, прекрасный, звучный голос тихо раздался по комнате и еслибы из прекрасных глаз выкатились две-три слезы, наверно доктор не быль бы огорчон.

- Он был здесь сегодня, Мистер Филипп поссорился с ним. Верно Филипп рассказывал как, сэр?

- Перед Богом, честное слово джентльмэна, когда я говорил, что он умер, Каролина, я думал, что он умер! Да, Максуэлль - доктор Максуэлль - который был с нами в Кэмбриджском университете, сказывал, что наш старый приятель Гёнт умер в Канаде. Да, доктор Максуэлль сказал, что как старый друг умер - наш старый друг? Злейший враг мой и ваш! но оставим это. Это он, Каролина довёл меня до преступления, которое я никогда не переставал оплакивать.

- Ах, мистер Фирмин! возразила со вздохом Сестрица:- когда я знала вас, вы были довольно взрослы, чтобы самому уметь вести себя как следует.

- Я не извинять себя хочу, Каролина, говорит глубоко нежный голос. - Я сделал вам довольно вреда и я чувствую это здесь - в сердце. Я хочу говорить не о себе, но о том, кого я люблю более всего на свете - о единственном существе, которое я люблю - о том, кого любите вы, добрая и великодушная душа - о Филиппе.

- А что такое с Филиппом? живо спрашивает мистрисс Брандон.

- Вы желаете, чтобы с ним случился вред?

- С моим возлюбленным мальчиком? о, нет! вскрикнула Сестрица, всплеснув своими маленькими ручками.

- Вы сохраните его от вреда?

- Ах, сэр! вы знаете, что я сделаю это. Когда у него была скарлатина, разве я не вливала лекарства в его бедное горлышко, не ухаживала за ним, не смотрела как, как… как мать за своим родным сыном?

- Да-да, благороднейшая женщина; да благословит вас Господь за это! Отец благословляет. Я вовсе не так бездушен, Каролина, как вы, может был, считаете меня.

- Я не думаю, чтобы любить его была большая заслуга с вашей стороны, сказала Каролина, принимаясь опять за своё шитьё.

И может быть она думала про-себя: «куда это он метит?» Вы видите, это была женщина проницательная, когда её страсти и симпатии не преодолевали её разсудка, и она дошла до заключения, что этот изящный доктор Фирмин, которым она восхищалась когда-то, был не совсем правдивый джентльмэн. Она сама мне говорила потом: «он говорил так хорошо, прижимая руку к сердцу, знаете, но я стала ему верить столько же, как актёру на сцене».

- С вашей стороны не большая заслуга любить этого мальчика, продолжала Каролина. - Но что такое с ним, сэр?

Фирмин объяснил. Этот Гёнть способен на всякое преступление из денег или из мести. Увидев, что Каролина жива…

- Вы верно и ему также сказали, что я умерла, говорят она, поднимая глаза с работы.

- Пощадите меня, пощадите меня! Много лет тому назад, может быть, когда я потерял вас из вида, я мог думать…

- Не вам, Джордж Брандон - не вам, перебила Каролина своим нежным, невинным, звучным голосом: - а добрым дорогим друзьям и моему милостивому Богу обязана я сохранением моей жизни, которую вы испортили. Я отплатила вам, сохранив жизнь вашего милого сына, отплатила в глазах Того, Кто дарует и отнимает. Да будет благословенно имя Его!

… нашего Филиппа, рискуя своей собственной. Теперь я скажу вам, что другая, огромнейшая опасность угрожает ему и может разразиться над ним каждый день, пока жив этот злодей. Что, если его доброе имя будет затронуто? что, если б считая вас умершей, я женился на другой?

- Ах, Джордж! вы никогда не считали меня умершей, хотя вы может-быть желали этого, сэр. И многие умерли бы на моем месте, прибавила бедная Сестрица.

- Послушайте, Каролина, еслибы я был женат на вас, моя жена - мать Филиппа - не была бы моей женой, а он был бы её незаконным сыном. Имение, которое он наследовал не принадлежало бы ему. Дети другой дочери его деда предъявили бы права на это наследство и Филипп остался бы нищим. Филипп, воспитанный таким образом - Филипп, наследник большого состояния своей матери.

- И своего отца? с безпокойством спросила Каролина.

- Я не смею вам сказать - нет! я могу положиться на вас во всём. Моё приобретенное состояние было поглощено спекуляциями, которые почти все оказались гибельны. Надо мною висит какая-то роковая судьба, Каролина - справедливое наказание за то, что я бросил вас. Я сплю с мечом над головой моей, который может опуститься и убит меня. Под моими ногами волкан, который может вспыхнуть когда-нибудь и уничтожить меня. А все говорят о знаменитом докторе Фирмине, о богатом докторе Фирмине! все считают меня счастливым, а я один, и самый несчастнейший человек на свете.

- Вы один? сказала Каролина:- а когда-то была женщина, которая посвятила бы себя вам одному - вы бросили её. Между нами всё кончено, Джордж Брандон. Много лета тому назад моя любовь к вам схоронена в той самой могиле, где лежит маленький херувим. Но я люблю моего Филиппа и не хочу повредить ему, нет, никогда, никогда, никогда!

Когда доктор уходил, Каролина проводила его в переднюю и там-то Филипп нашол их.

Нежное «никогда, никогда» Каролины раздавалось в воспоминании Филиппа, когда он сидел у Ридли между художниками и авторами, собравшимися у живописца. Филипп был задумчив и молчалив. Он не смеялся громко, он не расхваливал и не бранил никого чрезмерно по своему всегдашнему обыкновению.

У нас так недавно был холостой ужин в Темпле, что мне кажется мы должны сделать самый коротенький визит холостой компании в Торнгофской улице, или дамы скажут, что мы слишком любим холостые привычки и удаляем наших друзей от их очаровательного и любезного общества. Роман не должен много пахнуть сигарами, а его утончонные и изящные страницы не должны слишком часто пачкаться грогом. Пожалуйста вообразите же болтовню художников, авторов и любителей, собравшихся у Ридли. Представьте себе, что Джарман, миниатюрный живописец, выпивший более водки чем все присутствующие, спросил своего соседа (sub voce), зачем Ридли не дал своему отцу (старому буфетчику) пять шиллингов, чтобы он служил, прибавив, что, может быть, старик пошол служить в другое место за семь шиллингов с половиной; Джарман расхваливал вслух картину Ридли и подсмеивался над нею вполголоса; а когда какой-нибудь аристократ входил в комнату, он подлезал к нему, разсыпался перед ним в раболепных похвалах и лести. А как только тот повёртывался к нему спиной, Джарман отпускал на него эпиграммы. Я надеюсь, что он не простит Ридли и всегда будет ненавидеть его, потому что Джарман будет ненавидеть его, пока он будет иметь успех, и проклинать его, пока свет будет уважать его. Тут собралось шестнадцать, восемнадцать, двадцать человек. Надо открыть окна, а то они задохнутся от дыма. Он так наполнил весь дом, что Сестрица должна была открыть окно в нижнем этаже, чтобы подышать свежим воздухом.

Филипп высунул свою голову и сигару из окна и задумался о своих собственных делах, между тем как дым его поднимается к небу. Молодой мистер Филипп Фирмин считается богатым, а отец его даёт очень хорошие обеды в Старой Паррской улице, поэтому Джарман и подходит к Филю: ему тоже захотелось подышать свежим воздухом. Он начинает разговор бранью картины Ридли, лежащей на мольберте.

- Все хвалят эту картину; что вы думаете о ней, мистер Фирмин? Очень странно нарисованы эти глаза - не правда ли?

- Не-уже-ли? заворчал Филь.

- Очень яркий колорит.

- О!.. говорит Филь.

- Композиция так явно украдена у Рафаэля.

- Не-уже-ли?

- Извините. Мне кажется вы не знаете кто я, продолжает Джарман, глупо улыбаясь.

- Знаю, отвечает Филь, устремив на него сверкающие глаза. - Вы живописец, а зовут вас господин Завистник.

- Сэр!.. вскрикивает живописец.

Но он обращается к фалдам фрака Филя, так-как верхняя половина тела мистера Фирмина высунута из окна. Вы можете говорит о человеке за его спиной, но вы не можете говорить с ним, поэтому мистер Джарман удаляется и обращается к кому-то другому в этом обществе. Верно он ругает дерзкого заносчивого выскочку, докторского сына. Ведь я сознавался, что Филипп бывал часто очень груб: а сегодня он особенно в дурном расположении духа.

Когда Филипп продолжал смотреть на улицу, кто это подошол в окну мистрисс Брандон и начал разговаривать с нею? Чей грубый голос и хохот узнаёт Филипп с трепетом? Это голос и хохот нашего приятеля мистера Гёнта, которого Филипп оставил не задолго перед тем в доме отца своего в Старой Паррской улице, и оба эти звука еще противнее, еще пьянее, еще безстыднее, чем они были два часа тому назад.

- Ага! кричит он с хохотом и проклятием: - мистрисс… как биш вас там? Не запирайте окно, впустите же к вам человека!

Подняв голову к верхнему окну, где голова и туловище Филиппа чернеются перед светом, Гёнт кричит:

- Ага! это что там наверху? Ужин и бал. Не удивляюсь.

- Мистрисс… как бишь вас! мистрис Б…! принялся опять кричать дурак:- я должен вас видеть по весьма важному делу, самому секретному. Вы услышите кое-что весьма выгодное для вас.

И стук-стук-стук, он стучится в двери. При шуме двадцати голосов немногие слышат стук Гёнта, кроме Филиппа, если и слышат то воображают, что пришол еще какой-нибудь гость к Ридли.

самые добрые желания от этого талантливого художника. Филипп так груб и повелителен, что, право, мне хочется лишить его звания героя - только, видите ужь никак нельзя. Имя его стоит в заглавии и мы не можем уже вычеркнуть его и поставить другое, Сестрица стояла в передней у растворенной двери и увещевала мистера Гёнта, который повидимому желал насильно войти:

- Пустяки, моя милая! Если он здесь, я должен его видеть по особенному делу. - Отойдите!

И он ринулся вперед задев маленькую Каролину за плечо.

- Вот грубиян! закричала Каролина: - Ступайте домой, мистер Гёнт! вы теперь хуже чем утром.

Она была решительная женщина и протянула твёрдую руку к этому гнусному забияке. Она видала больных в госпитале в горячечном бреду, её не испугал пьяный человек.

- Вы сказали, что Фирмин здесь: - не отец, а этот негодяй! Мне нужно доктора. Где доктор? кричит капеллан, шатаясь и прислоняясь стене; потом, взглядывая на Филиппа с налитыми кровью глазами, сиявшими ненавистью, он продолжал:

- Кому нужен ты, желал бы я знать? Ужь я довольно нагляделся на тебя сегодня. Самохвал и грубиян! Не гляди на меня таким образом! я тебя не боюсь - я не боюсь никого.

- Ступайте домой, ступайте домой, вот это будет лучше, сказала хозяйка.

- Поглядите-ка сюда Филипп! Вы даёте честное слово, что вашего отца нет здесь? Экий хитрый старикашка этот Бруммель Фирмин. Филипп, дайте мне вашу руку. Послушайте - особенно важное дело. После обеда я пошол, знаете - rouge gagne et couleur - всё до-чиста проиграл, проигрался до-чиста, честное слово джентльмэна и магистра философии Кэмбриджского университета, как и ваш отец - нет он пошол в доктора! Филипп, дайте-ка нам пять соверенов: мы опять попробуем счастья. Как! вы не хотите? Это низость я говорю. Не делайте же низостей.

- Этого не довольно, моя милая! кричит капеллан, подходя к мистрисс Брандон с таким взглядом и с таким видом, что Филипп, задыхаясь от гнева, бросается, схватывает Гёнта за ворот и кричит:

- Подлый негодяй! так как это не мой дом, я могу вышвырнут тебя отсюда!

И в один миг он вытащил Гёнта из передней и столкнул его с лестницы прямо в канаву.

- На улице дерутся, спокойно говорит Розбёри, смотря сверху. - Какой-то пьяный полетел в канаву, наш пылкий друг вышвырнул его.

- Не давай рукам воли, побочный сын! закричал распростертый негодяй.

- О Филипп, Филипп! Он с ума сошол, он пьян, кричит Сестрица, выбежав на улицу.

Она обвила Филиппа руками.

- Не обращай на него внимания милый - он сошол с ума! Полисмэн! этот господин слишком много выпил. Пойдёмте, Филипп, пойдёмте!

И она взяла своею маленькою ручкой его руку, мускулы которой все дрожали от недавней схватки.

- Зачем этот мерзавец назвал меня побочным сыном, сказал Филипп и дикие, голубые глаза его сверкали свирепее обыкновенного.

- Это вздор, дружок! Кто может обращать внимания на слова такого скота? Он всегда ужасно выражается; он не джентльмэн. Он был уже пьян сегодня утром, когда был у меня. Кому какое дело до того, что он говорит? Он сам завтра не будет помнить что он сказал. Но как был добр мой Филипп, что заступился за свою бедную сиделку! Точно как в романе. Пойдёмте ко мне, я сделаю вам чаю. Не ходите больше курить, с вас довольно. Пойдёмте и поговорите со мною.

молчалива. Она не хочет видеть глаз Филиппа, которые следуют за нею очень странно и свирепо. А когда он опять забормотал: «Что он хотел сказать…» Она перебила его:

- Какой вы сердитый! Вы всегда не в духе, вам не может быть весело без вашей сигары. Вот вам, да какая чудесная! Папа принёс ее из клуба. Ему подарил шкипер какого-то китайского корабля. Вам надо закурить её с маленького конца. Вот!

И еслибы я мог нарисовать картину, представляющуюся моему воображению, как Сестрина зажигала Филю сигару и улыбалась ему как маленькая, невинная Делила, ласкавшая юного Самсона, я знаю, что картина вышла бы прекрасная. Я желал бы, чтобы Ридли нарисовал её для меня.