Приключения Филиппа в его странствованиях по свету.
Глава XXV. Infandi dolores

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Приключения Филиппа в его странствованиях по свету. Глава XXV. Infandi dolores (старая орфография)

Глава XXV

INFANDI DOLORES

Сердце Филиппа сильно забилось при виде этой угрюмой четы и виновной газеты, лежавшей перед ними, на которую была положена худощавая рука мистрисс Бэйнис.

- Итак, сэр, закричала она:- вы еще удостоиваете нас своим обществом после того, как вы отличились третьяго дня? Вы дрались, как носильщик, на балу его превосходительства. Это отвратительно! Я не могу придумать другого слова: отвратительно!

Тут, я полагаю, она толкнула генерала, или сделала ему какой-нибудь знак, по которому он догадался, что ему пора выступить на сцену, потому что Бэйнис прямо начал стрелять в Филиппа.

- Право, сэр, о более неприличном поведении я в жизнь свою не слыхал!

- О вас говорят по всему городу, мистер Фирмин! это будет напечатано во всех газетах. Когда его сиятельство услыхал об этом, он был взбешон. Никогда, никогда не будете приняты вы у посланника после того, как вы так обезславили себя! вскричала генеральша.

- Обезславили - это настоящее слово. Безславно было ваше поведение! вскричал генерал.

- Вы не знаете, как меня раздражили, извинялся Филипп. - Когда я подошол, Туисден хвалился, что он меня ударил… и… и… насмехался надо иною.

- Красивы были вы на бале! кто мог удержаться от смеха, глядя на вас, сэр?

- Он хвастался, что оскорбил меня, а я вышел из себя и ударил его. Что сделано, того не воротишь, заворчал Филипп.

- Бить человека перед дамами - большая храбрость! вскричала генеральша.

- Мистрисс Бэйнис…

- Я называю это трусостью. В армии мы называем трусостью ссору при дамах, продолжала генеральша.

- Я ждал дома два дня, не захочет ли он чего-нибудь побольше, застонал Филипп.

- О да! Оскорбив и прибив маленького человечка, вы еще хотите убить его! И вы называете это поведение христианским, джентльмэновским?

- Это поведение злодейское! сказал генерал.

- Благоразумно было с вашей стороны выбрать такого маленького человека! продолжала мистрисс Бэйнис. - Я удивляюсь как вы еще не прибили моих детей! Не удивляешься ли ты генерал, что он еще не прибил наших бедных мальчиков? Они совсем маленькие.

- Это поведение грубо и недостойно джентльмэна! повторил генерал.

- Вы слышите что говорит этот человек, этот старик, который никогда не говорит недоброго слова - этот ветеран, который был в двадцати сражениях и никогда еще не бил человека при женщинах? Бил ты, Чарльз? Он сказал вам своё мнение. Он сказал вам имя, которое я не повторю, чтобы не осквернить своих губ, но которого вы заслуживаете. И вы полагаете, сэр, что я отдам своё возлюбленное дитя человеку, который поступил так, как вы, и был назван… - Чарльз! генерал! Я скорее лягу в могилу, чем отдам свою дочь за такого человека!

…

- О! вы угрожаете на счёт денег? потому что отец ваш был обманщиком? вы хотите заставить нас страдать? закричала генеральша. - Человек, который бьёт маленького человека при дамах, наверно способен совершить всякий низкий поступок. И если вы желаете сделать нищею мою семью, потому что ваш отец был мошенник…

- Милая моя… перебил генерал.

- Разве он не был мошенник, Бэйнис? разве это можно опровергать? разве и сам не говорил этого раз сто? Прекрасная партия! Нет, мистер Фирмин, вы можете оскорблять меня сколько хотите. Вы можете бить низеньких людей при дамах, вы можете поднять вашу огромную злую руку на этого бедного старика, но я знаю материнскую любовь, материнский долг - и я желаю, чтобы вы не бывали у нас более.

- Великий Боже! вскричал Филипп:- не-уже-ли вы хотите разлучить нас, генерал? Вы дали мне слово; вы подали мне надежду. Это разобьёт моё сердце. Я стану на колена перед этим человеком, я… о! вы не сделаете этого!

И, разстроенный, рыдающий, бедный Филипп сложил свои сильные руки и обратился к генералу. Бэйнис находился на глазах своей жены.

- Я думаю, сказал он:- что ваше поведение было ужасно дурно, безпорядочно, неблагородно. Вы не будете в состоянии содержать мою дочь, если женитесь на ней. И если в вас осталась хоть одна искра чести, вы сами, мистер Фирмин, должны отказаться и избавить бедную девушку от верной нищеты. Ей-богу, сэр, может ли человек, который дерётся и ссорится на бале, иметь в свете успех? Честный человек…

- Честный, выразительно повторила генеральша.

- Шш! моя милая! Честный человек сам отказался бы от нея, сэр. Что вы можете предложить ей, кроме нищенства?

Старый воин поразил Филиппа в больное место. Кошелёк у него был пуст. Он посылал денег отцу. Несколько слуг в Старый Паррской улице не получили жалованья и он заплатил им долг. Он знал свой запальчивый характер, он имел весьма смиренное мнение о своих дарованиях и часто сомневался в своей способности иметь в свете успех. Он дрожал при мысли вовлечь в бедность и в несчастье свою возлюбленную, для которой он с радостью пожертвовал бы своею кровью, своею жизнью. Бедный Филипп едва не лишился чувств при словах Бэйниса.

- Вы позволите мне… вы позволите мне увидаться с нею? проговорил он.

- Она нездорова: она лежит в постели. Она не может выйти сегодня, вскричала мать.

- О мистрисс Бэйнис! я должен… я должен видеть её, сказал Филипп и просто зарыдал от горя.

- Вот человек, который дерётся при женщинах! сказала мистрисс Бэйнис - очень мужественно, нечего сказать.

- Ей-богу, Элиза! закричал генерал, вскочив:- это слишком дурно.

- Когда индийских пленных убивают, их жоны всегда изобретают самые жестокия муки, говорил после Филипп, описывая эту сцену своему биографу. - Надо было бы вам видеть улыбку этой злой женщины, когда она направляла свои удары в моё сердце. Не знаю чем я оскорбил её. Я старался полюбить её; я смирялся перед нею; я исполнял её поручения, я играл с нею в карты. Я сидел и слушал её противные рассказы о Барракпоре и генерал-губернаторе; я разстилался в прах перед нею, а она ненавидела меня! Я и теперь вижу её лицо, её жестокое, жолтое лицо, её острые зубы и серые глаза. Еслибы мне пришлось прожить тысячу лет, я не мог бы простить ей. Я не сделал ей никакого оскорбления, но я не могу простить ей. Ах, мой Боже, как эта женщина мучила меня!

- Мне кажется, я знаю два-три примера, сказал биограф мистера Фирмина.

- Ты всегда дурно говоришь о женщинах! сказала жена биографа мистера Фирмина.

- Нет слава Богу! возразил он:- я знаю некоторых, о ком я никогда не думал и не говорил ничего дурного. Милая моя, налей еще чаю Филиппу.

Дождь лил проливной, когда Филипп вышел на улицу. Он взглянул на окно Шарлотты, но там ничего не виднелось; там мелькал только огонь. У бедной девушки была лихорадка; она дрожала в своей комнате, плакала и рыдала на плече баронессы О*. Мать сказала ей, что она должна разойтись с Филиппом; выдумала на него разные клеветы, уверяла, что он никогда не любил Шарлотту, что у него не было правил, что он жил в дурном обществе.

- Это неправда, мама, это неправда! кричала девушка, тотчас взбунтовавшись.

повиновался приказанию, но его разстроили и огорчили горесть и страдания дочери. Он начал-было убеждать её, но у него не достало духа. Он ретировался и стал позади жены. Она никогда не поддавалась слабости и слова её сделались еще язвительнее оттого, что союзник ей изменил. Филипп был пьяница, Филипп был мот, Филипп жил в развратном обществе - она знала это наверно. Разве мать не должна была заботиться о счастьи своей дочери?

- Не-уже-ли ты полагаешь, что твоя мать сделает что-нибудь против твоего счастья? слабо вмешался генерал.

- Не-уше-ли ты думаешь, что если бы он не был пьян, он решился бы сделать такое ужасное оскорбление на бале у посланника? И не-уже-ли ли предполагаешь, что я выдам мою дочь за пьяницу и нищого? Твоя неблагодарность, Шарлотта, ужасна! вскричала мать.

А бедный Филипп, обвиненный в пьянстве, обедал за семнадцать су с бутылкой пива и надеялся поужинать в этот вечер вместе с своей Шарлоттой; и вместо того, пока девушка лежала на постели и рыдала, мать стояла над нею и бичевала её. Для генерала Бэйниса - доброго, прекрасного человека - должно быть было тяжело смотреть на эту пытку. Он не мог ничего есть за обедом, хотя занял своё место за столом при звуке унылого звонка. Баронесса тоже не сидела за столом, и вы знаете, что место бедной Шарлотты тоже было пусто. Отец её пошол наверх, остановился у дверей её комнаты и прислушался; он услыхал говор и голос баронессы и закричал:

- Qui est lа?

Он вошол. Баронесса сидела на постели, голова Шарлотты лежала на её коленах. Густые каштановые косы падали на белую кофточку девушки, и она лежала почти неподвижно, тихо рыдая.

- А! это вы генерал, сказала баронесса. - Хорошее дело сделали вы!

- Мама спрашивает не хочешь ли ты скушать чего-нибудь Шарлотта? пролепетал старик.

- Лучше оставьте её в покое! сказала баронесса своим густым голосом.

Отец удалился. Когда баронесса пошла за чашкой чая, для своего друга, она встретила старика, который спросил её дрожащим голосом:

- Лучше ли ей?

Баронесса пожала плечами и взглянула на ветерана с величественным презрением.

- Vous n'êtes qu'un poltron, général! сказала она и прошла вниз.

что у сестры их болела голова; но потом сама опровергнула свои слова, попросив мисс Больдеро играть в четыре руки.

Желал бы я знать, ходил ли Филипп взад и вперёд перед домом эту ночь? Ах! печальна была эта ночь для всех их: горе и жестокое чувство стыда бились под бумажным колпаком Бэйниса, и я надеюсь, что не было спокойствия под старым ночным чепчиком мистрисс Бэйнис. Баронесса С* провела большую часть ночи на кресле в: комнате Шарлотты, где бедная девушка слышала всю ночь бой часов и не нашла успокоения в унылом разсвете.

Что заставало бедную Шарлотту в печальное, дождливое утро броситься на шею к баронессе и закричать: «Ah que je vous aime! ah que vous êtes bonne, madame! и улыбнуться почти весело сквозь слёзы? Во-первых, баронесса, подошла к тоалету Шарлотты и взяла ножницы, потом отрезала прядку каштановых волос молодой девушки, и поцаловала её красные глаза и положила её бледные щоки на изголовье и старательно прикрыла её и велела с разными нежнми словами постараться заснуть.

- Если вы будете послушны и заснёте, он получит это через полчаса, сказала баронесса. - Я пойду вниз и велю Франсоазе сделать для вас чай, чтобы был готов, когда вы позвоните.

Обещание баронессы утешило несчастную Шарлотту. С горячими молитвами о Филиппе и с утешительною мыслью, что вот она теперь уже на половине дороги, вот теперь она с ним вот теперь он знает, что „я никогда, никогда не буду любить никого, кроме его", она заснула наконец на своём омочонном слезами изголовьи, улыбалась во сне и наверно видела во сне Филиппа, когда стук упавшей мебели разбудил ее и она проснулась и увидала свою угрюмую, старую мать в белом ночном чепчике и в белой блузе, стоящую возле нея.

„она видела его теперь; она сказала ему" было первой мыслью девушки, когда она раскрыла глаза. „Он знает, что я никогда, никогда не буду думать ни о ком, кроме его". Ей показалось будто она в комнате Филиппа и сама говорит с ним, нашоптывая обеты, которые её любящия губы шептали много, много раз своему возлюбленному. Теперь он знал, что она никогда их не нарушит; она утешилась и чувствовала в себе более мужества.

- Ты немножко заснула, Шарлотта? спросила мистрисс Бэйнис.

- Да, я спала, мама.

- Надеюсь, что ты теперь не в таком злом расположении духа, как вчера, продолжала старуха.

И она сжала в руке волосы, спрятанные под её изголовьем.

- Какие пустяки, дитя! Вот чему ты выучилась из своих глупых романов. Говорю тебе, из не думает о тебе. Он ветреный, развратный, кутила!

- Да, не так развратен, что мы обязаны ему насущным хлебом? Он обо мне не думает?

Она замолчала, потому что в смежной комнате начали бить часы.

„он узнает, что я поручила ему сказать".

Улыбка засияла на лице её. Она опустилась на изголовье, отвернувшись от матери. Она поцаловала медальон и прошептала:

- Не думает обо мне! Не-уже-ли, не-уже-ли, не думает, мой дорогой?

Она не обращала внимания на женщину, стоявшую возле нея, не слыхала её голоса. Шарлотта воображала себя в комнате Филиппа, видела, как он говорил с её посланницей, слышала его голос такой густой и такой нежный, знала, что он никогда не нарушал данного обещания.

С блестящими глазами и с разгоревшимися щеками глядела она на свою мать - на своего врага. Она держала свой талисман и прижимала его к сердцу. Нет! она не будет неверна ему! нет она никогда, никогда его не бросит! Смотря на благородное негодование, сиявшее на лице дочери, она прочла на нём возмущение, может быть победу. Кроткое дитя, всегда повиновавшееся малейшему приказанию, теперь вооружилось независимостью.

А между тем в это дождливое осеннее утро баронесса С* отправилась к Филиппу пешком, потому-что пяти-франковые монеты не часто водились у доброй женщины. Гостинница, в которой жил Филипп, была очень опрятна, очень дешева; там можно было иметь отличный кофе и хлеб с маслом к завтраку за пятнадцать су, отличную спальную в первом этаже за тридцать франков в месяц, обед… я забыл на сколько, и весёлый разговор за трубками и грогом после обеда - за грогом или скромною eau sucrée. Тут полковник Дюткаррэ рассказывал о своих победах над обоими полами, тут Лаберм читал стихи Филиппу, который, без сомнения, в свою очереди поверял молодому французу свои надежды и свою страсть. Поздно по ночам засиживался он, говоря о своей любви, о её доброте, красоте, невинности, о её ужасной матери, добром старом отце - que sais-je? Не сказали ли мы, что когда у этого человека было что-нибудь на душе, он разглашал это всей вселенной? Филипп, в разлуке с своей возлюбленной, расхваливал её по целым часам Лабержу, пока свечи догорали, пока наставал, час отдохновения, который нельзя уже было откладывать. Потом он ложился в постель с молитвой за нея; и в ту самую минуту, как просыпался, начинал думать о ней, благословлять её и благодарить Бога за её любовь. Как ни был беден Филипп, однако, так как он обладал богатством, честью, спокойствием - и этим драгоценным, чистейшим бриллиантом - любовью девушки, я думаю, что мы не очень будем сожалеть о нём; хотя ту ночь, когда он получил отказ от мистрисс Бэйнис, он должен был провести ужасно.

Очень рано жильцы гостинницы в улице Пуссен являлись в маленькую salle-à-manger завтракать. Мосьё Мену раздавал кушанья, мадам Мену ставила дымящийся кофе на блестящую клеёнчатую скатерть. Комната была невелика, завтрак не отличный, жильцы не отличались особенно чистым бельём, но Филипп - который теперь гораздо старее чем, был в го время, когда жил в этой гостиннице - и теперь вовсе не нуждается в деньгах (и между нами сказать, сделался немножко gourmand) - уверяет, что он был очень счастлив в этой смиренной гостиннице и вздыхает о тех днях, когда он вздыхал по мисс Шарлотты.

Итак он провел мрачную и ужасную ночь. Настало утро, он завтракал когда слуга вошол, ухмыляясь, и закричал:

- Une dame pour М. Philippe.

- Grand Dieu! что случилось? закричал Филипп, побежав в переднюю.

Он тотчас узнал высокую баронессу и увёл её в свою комнату не обращая внимания на улыбки маленького слуги, который помогал служанке делать постели и который находил, что у мосьё Филиппа очень пожилая приятельница.

Филипп запер дверь за своей гостьей, которая посмотрела на него с такою надеждою и добротою, что бедняжка ободрился прежде чем она заговорила.

им читал и пока тянулись бесконечные, мучительные часы.

- Да, не отличная была ночь! сказал бедный Филипп, уныло закуривая сигару: и она тоже страдала? Господь да благословит её!

Баронесса тут рассказала ему, как милая девушка плакала всю ночь и как она не могла утешить ей до-тех-пор, пока не обещала сходить к Филиппу и сказать ему, что Шарлотта будет его навсегда, навсегда, что она никогда не будет думать ни о ком, кроме его; что он добрый, храбрый, верный Филипп, что она не верит ни одному слову из тех злых историй, которые рассказываются против него.

- Кажется, мосьё Филипп, генеральша рассказывала о вас: она больше нас не любить! вскричала С*. Мы, женщины, все убийцы, убийцы! Но генеральша зашла слишком далеко с этой бедной девушкой! Она препослушная девушка, эта милая мисс дрожит перед матерью и всегда готова уступить; но теперь дух её возмутился; она думает только о вас, о вас. Милое, кроткое дитя! И как она была мила, положив голову на моё плечо. Я отрезала прядку волос её и принесла тебе, мои бедный мальчик Обними меня. Плачь: это облегчает, Филипп. Я очень тебя люблю. Твоя возлюбленная - ангел!

Оставив Филиппу эту густую прядку каштановых волос (с головы, на которой теперь, может статься, проглядывают два-три серебристые волоска), эта самаритянка воротилась в дом свой, где её ждут собственные её заботы. Но во всю дорогу шаги баронессы были гораздо легче, потому-что она думает, как Шарлотты ждёт известий от Филиппа, и верно много было поцелуев и объятий, когда добрая женщина увиделась с страдающей девушкой и рассказала ей как Филипп вечно останется ей верен, и как истинная любовь должна иметь счастливый конец, и как она, С*, сделает всё, что от нея зависит, чтобы помочь, успокоить и утешить своих молодых друзей. Я не писатель мемуаров мистера Филиппа, никогда не старался секретничать. Я давно сказал вам, что Шарлотта и Филипп женаты и, кажется, счастливы, но они страдали ужасно в это время их жизни, и жена моя говорит, что в этот период их испытаний они как-будто выдержали какую-нибудь ужасную операцию, воспоминание о которой всегда мучительно.

чувств. Составляй какие хочешь предположения на этот счот, маленький бесенок! Твоя мать никогда не давала тебе поцелуя нежнее того, который баронесса напечатлен на лбу Филиппа, того, который она отнесла от него и передала на бледные щоки Шарлотте. Я говорю, что свет исполнен любви и сострадания. Если бы было меньше страдания, было бы менее доброты. Я, по-крайней-мере, желал бы заболеть опять, чтобы друзья, ухаживавшие за мною, могли еще раз явиться ко мне на помощь.

Бедной, огорчонной Шарлотте наша приятельница, хозяйка квартир со столом, принесла невыразимое утешение.

- Не-уже-ли вы думаете, чтобы я когда-нибудь исполнила подобное поручение ли француженки, или стала между нею и её родителями? спросила баронесса. - Никогда! никогда! Но вы и мосьё Филипп уже обручен перед Богом и я презирала бы вас, Шарлотта, я презирала бы его, если бы который-нибудь из вас отступился.

Шарлотта успокоилась и утешилась; надежда и мужество водворились в её сердце, румянец воротился на лицо. Она могла выйти в гостиную.

- Я говорила тебе, что она никогда его не любила, сказала мистрисс Бэйнис своему мужу.

Но мы с вами, бывшие за кулисами, заглядывавшие в спальную Филиппа и за скромные занавесы бедной Шарлотты, знаем, что девушка возмутилась. Кроткая Шарлотта, никогда несопротивлявшаяся, возмутилась; честная Шарлотта, привыкшая высказывать все свои мысли, теперь скрывала их и обманывала отца и мать - да, обманывала: какое признание о молодой девице, примадонне нашей оперы! Мистрисс Бэйнис по обыкновению, пишет длинные письма к своей сестре, Мак-Гиртер, в Тур, и уведомляет супругу маиора, что она, наконец, может с удовольствием сообщить, и „самая неблагоразумная и во всех отношениях неприличная помолвка её Шарлотты с одним молодым человеком, сыном разорившагося лондонского доктора, кончилась. Поведение мистера Ф, было там сумасбродно, так грубо, безпорядочно и неблагородно, что генерал - а ты знаешь, Мария, какой кроткий характер у Бэйниса - высказал мистеру Фирмину свое мнение в весьма прямых выражениях и запретил ему продолжать свои посещения. Милая Шарлотта видела его каждый день впродолжение шести месяцев и так привыкла в это время в его странностям и к его часто грубым и противным выражениям и поведению, что не удивительно, если эта разлука была ударом для нея, хотя я всегда думала, что он не очень её любит, несмотря на то, что она невинное дитя, отдала ему всю свою привязанность. Он привык изменять женщинам; брат молодой девушки, за которой мистер Ф. ухаживал, а потом бросил (и которая после того сделала прекрасную партию) выказал своё негодование мистеру Ф. на бале у посланника, и молодой человек воспользовавшись своею превосходною силою и высоким ростом, затеял с ним драку, в которой оба они сильно пострадали. Наверно ты читала об этом в Галиньяни. Разумеется, размолвка очень огорчила Шарлотту, но генерал не хочет слышат об этом браке. Он говорит, что поведение молодого человека были слишком грубо и постыдно; а если Бэйнис разсердится, ты знаешь, что мне легче было бы сладить с тигром, чем с ним. Наша бедная Шарлотта, без сомнения, будет страдать от последствий поведения этого грубияна, но она всегда была послушным ребёнком и умела уважать своих отца и мать. Я думаю, что если бы она поехала к тебе в Тур месяца на два, ей принесла бы пользу перемена воздуха. Приезжай за нею; мы заплатим за проезд. Она жила бы в бедности и несчастьи, если бы вышла за этого запальчивого и безпутного молодого человека. Генерал кланяется Маку, а я" и проч…

Я, как правдивый биограф, не могу утверждать, чтобы это были собственные слова мистрисс Бэйнис. Я не видал этого документа, хотя имел счастье читать другие, писанные тою же рукою. Шарлотта видела это письмо несколько времени спустя, в один из тех нередких случаев, когда между сестрами, маиоршей и генеральшей, случалась ссора и упомянула о содержании этого письма моему другу, который рассказывал мне, o своих делах, особенно о любовных, по нескольку часов сряду. Как ни была хитра старуха Бэйнис, вы видите, как она ошиблась, полагаясь на послушание своей дочери. Девушка сначала с позволения матери отдала свою любовь Филиппу и, оставаясь пленницей в доме отца, не отняла своего сердца у Фирмина, несмотря на время и разстояние.

Так как мы имеем право заглядывать на письменный стол Филиппа и читать его письма, относящияся к его истории, я прошу позволения представить документ, написанный его достойным отцом, когда тот получил известие о ссоре, описанной в последней главе этих мемуаров.

Нью-Йорк сентября 27-го.

„Любезный Филипп, я получил известия, заключающияся в твоем последнем добром и любящем письме не совсем с полным удовольствием; но, ах! какое удовольствие в жизни не имеет своего amori aliquid! Мне приятно думать, что ты весел, трудолюбив и зарабатываешь кое-что, но не могу сказать, чтобы намерение твое жениться на бедной девушке доставило мне искреннее удовольствие. С твоей красивой наружностью, прекрасным обращением, дарованиями, ты мог надеяться составить лучшую партию, нежели с дочерью офицера на половинном жалованьи. Но безполезно составлять предположения о том, что могло бы случиться. Почти все мы купли в руках судьбы. Нами управляет власть сильнее нас. Она лишила меня, шестидесяти лет от рода, достатка, всеобщого уважения, высокого положения в обществе и довела до бедности и изгнания. Пусть будет так! laudo manentem, как меня учит мой восхитительный старый друг и философ - si celeres quatit pennas - ты знаешь остальные. Какова бы ни была наша судьба, я надеюсь, что Филипп и его отец перенесут её с мужеством джентльмэнов.

„В газетах было сообщено о смерти дяди твоей бедной матери, лорда Рингуда, и я всё ласкал себя надеждою, что он оставит что-нибудь на намять внуку своего брата - он не оставил. Ты пишешь probam pauperiem sine dote. У тебя есть мужество, здоровье, силы и дарования. Я в твои лета находился в более стеснённом положении. Мой отец не был так снисходителен, как, я надеюсь и полагаюсь, был твой. Из долгов и зависимости я пробился до высокого положения своими собственными усилиями. Правда, после буря нагнала меня и поглотила. Но я похож на купца моего любимого поэта: я еще надеюсь - да, в 63 года! надеюсь возвратить моему милому сыну то состояние, которое должно бы принадлежать ему и которое поглощено моим кораблекрушением.

Я согласен с тобою, что ты счастливо отделался от Агнесы Туисден и меня очень забавляет твой рассказ о её мирном innamorato! Между нами будь сказано, пристрастие Туисденов к деньгам доходило до низости. И хотя я всегда принимал Туисдена в милой Старой Паррской улице, как, я надеюсь, приличествовало джентльмэну, его общество было нестерпимо скучно для меня и его пошлая болтовня противна. Сын его также был не по моему вкусу. Право, я искренно порадовался когда узнал, что ты разошолся с этим семейством, зная их жадность в деньгам и что они искали твоего богатства, а не тебя, для Агнесы.

Ты порадуешься, узнав, что я имею здесь довольно значительную практику. Моя репутация опередила меня здесь. На мое сочинении «О Подагре» было обращено благоприятное внимание здесь, и в Филадельфии, и в Бостоне учоными журналами этих больших городов. Люди гораздо великодушнее и сострадательнее к несчастью здесь, нежели на нашем холодном острову. Я могу назвать нескольких джентльмэнов в Нью-Йорке, которые претерпели крушение, также как и я, а теперь богаты и счастливы. Мне посчастливилось вылечить полковника Фогля, и полковник, лицо значительное здесь, не показал себя неблагодарным. Те, которые воображают, что нью-йоркские обитатели не умеют ценить и понимать обращение джентльмэна, несколько ошибаются; и человек, живший, как я, в лучшем лондонском обществе, не совсем напрасно жил в этом обществе - я льщу себя этою мыслью. Полковник издатель и редактор одной из самых распространенных газет в этом городе. Ты знаешь, что здесь часто один и тот же человек носит меч и тогу.

«Я сейчас прочол в газете полковника в „New York Emerald" о твоей баталии с твоим кузеном на бале посланника! О! ты забияка! Но молодой Туисден очень груб, очень пошл и я не сомневаюсь, что он заслужит наказание. Кстати, корреспондент Emerald'а делает смешные ошибки в своём письме насчот тебя. Здесь гласность распространена до такой степени, что доходит почти до вольности. Жена полковника проводит зиму в Париже; я желал бы, чтобы ты сделал ей визит. Муж её был очень добр во мне. Мне сказали, что мистрисс Фогль живёт в самом избранном французском обществе, и дружба этого семейства может быт полезна тебе и твоему любящему отцу.

Д. Ф.

«Адресуй письма попрежнему, пока не получишь от меня известия: доктору Брандону, в Нью-Йорк. Желал бы я знать, спрашивал ли тебя лорд Эстриджь о своём старом университетском друге? Говорили, что он и один студент, прозванный Бруммелем Фирмином, в университете одевались лучше всех. Эстридж достиг знатного знания и почота! Какую различную, какую несчастную карьеру имел его друг! изгнанник, живёт в маленькой комнатке в гостиннице, обедает за одним столом с разными грубыми людьми! Очень благодарен за твою присылку, как ни мала была она. Это показывает, что у моего Филиппа доброе сердце. Ах! зачем ты думаешь жениться, когда ты так беден? Кстати, твоё приятное уведомление о твоих обстоятельствах заставило меня дать на тебя вексель по 100 долларов. Вексель отправляется в Европу с пакетботом, который везёт это письмо и был выплачён мне моими друзьями Пластером и Шинманом, почтенными банкирами этого города. Оставь свою карточку мистрисс Фогль. Её муж может быть полезен тебе и любящему тебя

«отцу».

Мы берем «New York Emerald» в кофейной Байя и я читаю в этой газете весьма забавный рассказ о нашем приятеле Филиппе в замысловатой корреспонденции под заглавием «Letters from an Attachés печатающейся в этой газете. Я даже списал этот параграф, чтобы показать моей жене, а пожет быть и отослать нашему другу.

«Уверяю вас, новая страна не обезславила старую на бале великобританского посланника в день рождения королевы Виктории. Жена полковника Гоггинса, из Альбани, и невеста Д. Диббеса, из нашего города, отличались богатым и изящным нарядом, и утончонной красотой. Королевские принцы не танцовали ни с кем другам, а при виде внимания одного из принцев к прелестной мисс Дяббсь, я заметил, что её королевское величество сделалась мрачна как туча. Ужин был прекрасный, шампанское так себе. Кстати, молодой человек сотрудник Пэлль-Мэлльской газеты выпил слишком много шампанского, по обыкновению, как мне сказали. Р. Туисден, из Лондона, был груб с молодым Ф. или наступил ему за ногу или… я не знаю что; молодой Ф, пошол на ним в лес, прибил его и швырнул в бассейн посреди фонариков. Этот молодой Ф. сумасброд и забияка; он уже промотал своё состояние и разорил своего бедного отца, который был принуждён переплыть море. Старик Луи-Филипп уехал рано. Он долго разговаривал с вашим министром о его путешествиях во нашей стране. Я стоял возле, но, разумеется, я не позволю себе сказать, что было говорево между наши».

Вот каким образом пишется история. И о многих других, кроме Филиппа, в английских и в американских газетах рассказывались басни.