Ньюкомы.
Книга первая. Глава XVI, в которой мистер Шеррик сдает дом на Фицрой-сквер

Глава XVI, в которой мистер Шеррик сдает дом на Фицрой-сквер

Несмотря на свой злосчастный визит к няне в родной город и издевательскую заметку в "Ньюком индепендент", полковник продолжал пользоваться расположением на Парк-Лейн, куда наш достойный джентльмен захаживал чуть ли не каждый день и где встречал радушный, можно даже сказать сердечный прием, по крайней мере, у женщин и у детей. Кто, как не дядя Ньюком возил детвору в цирк Астли? Я сам видел его там с целой оравой детишек, которым он был под стать. Он от души смеялся шуткам мистера Мерримена на арене и затаив дыхание следил за битвой при Ватерлоо: его поразило сходство (прямо не отличишь, сэр!) исполнителя главной роли с императором Наполеоном, чью могилу он посетил по пути в Европу, как он с гордостью сообщил маленьким друзьям, облепившим его со всех сторон. Девочки, младшие дочки сэра Брайена, сидели, ухватившись каждая за палец его честной руки; справа и слева ликовали и хлопали в ладоши малыши Элфред и Эдвард, а в глубине ложи восседали мистер Клайв и мисс Этель, наслаждавшиеся представлением с тем достоинством, какое приличествовало их возрасту и степенности. Что до Клайва, то по части развлечений он заметно перерос своего батюшку, убеленного сединами воина. До чего приятно было слушать, как смеялся наш полковник шуткам клоуна, и наблюдать, с какой простодущной нежностью поглядывал он на ликующую детвору. А как щедро угощал он их в антракте сластями! Вот он сидит среди малышей и с превеликим удовольствием ест апельсин. Право, не знаю, сколько бы запросил мистер Барнс Ньюком за то, чтобы отсидеть пять часов со своими младшими братьями и сестрицами в ложе театра, на виду у публики, да еще при всех есть апельсин. А когда крошку Элфреда отдали в Харроу, полковник Ньюком, конечно, поспешил вместе с Клайвом навестить мальчонку и набил его карманы деньгами. Можно ли поместить капитал лучше, чем подарив деньги школьнику? Каким душевным теплом воздастся вам за это впоследствии! Блажен дающий и блажен принимающий. Вспомните, как вы сами в юности радовались такому подарку, и в первый же погожий день поезжайте в школу к племяннику и оставьте ему немного деньжат.

В полковнике столь сильна была страсть к благодеяниям, что он готов был осыпать щедротами также и тех своих юных племянников и племянниц, которые жили на Брайенстоун-сквер. Однако миссис Ньюком была слишком добродетельна, чтобы потакать подобному баловству. К огорчению своих приехавших на каникулы отпрысков, она велела им вернуть дяде блестящие золотые соверены, которыми тот хотел их порадовать, а бедного джентльмена отчитала за то, что он развращает ее мальчиков.

- Я не осуждаю, - говорила она, - и ни на кого _не намекаю_. - Это, разумеется, значило, что она не намекает на Парк-Лейн. - _Возможно_, есть дети, которым разрешают брать деньги у взрослых знакомых их родителей. _Возможно_, в других семьях дети только и смотрят вам в руки, сызмальства приучаясь тем самым к корыстолюбию. В каждом доме _по-своему_, - я никого не порицаю. Я только смотрю, делаю выводы и молюсь о благополучии моих _собственных_ крошек. Они ни в чем не терпят нужды. Небеса в своей щедрости даровали нам всякие радости, окружили нас роскошью и красотой. Зачем нам одалживаться у других, когда нам самим отпущено столько благ? Чтобы я позволила _своим_ мальчикам брать деньги!.. Я б сочла это неблагодарностью, полковник Ньюком, отсутствием христианского смирения. Заметьте, я ни на кого _не намекаю_. Отправляясь в школу, они получают от отца по соверену и еще шиллинг в неделю на карманные расходы, а это более чем достаточно. Когда они живут дома, я стараюсь доставить им все разумные развлечения. Я отправляю их в Политехнический музей с профессором Хиксоном, который любезно взял на себя труд познакомить их с чудесами науки и диковинами техники; посылаю их в картинные галереи и в Британский музей, сама вожу их на восхитительные лекции, которые читают в обществе на Элбимарл-стрит. В театр я их не пускаю. Я не порицаю тех, кто ходит по театрам, отнюдь нет! Кто я такая, чтобы позволить себе судить других? Когда вы написали мне из Индии о своем желании, чтобы мальчик познакомился с творениями Шекспира, я тут же вам уступила. Зачем мне становиться между отцом и сыном? Я разрешила мальчику посмотреть пьесу и даже послала его в кресла с одним из наших лакеев.

- Но сами-то вы щедро одаряли его деньгами, дорогая моя Мария, - промолвил наш простодушный полковник, улучив минуту, когда она прервала свои поучения. Однако не так-то просто было унять Добродетель.

- А все почему, полковник Ньюком?! - воскликнула Добродетель, приложив пухлую руку к сердцу. - Да потому, что я была Клайву in loco parentis ^[47]; он был мне сыном, а я ему матерью. Я потакала ему больше, чем собственным детям, относилась к нему с истинно материнской нежностью. Тогда Тогда его, верно, реже звали на Парк-Лейн, чем на Брайенстоун-сквер (впрочем, я ни на кого _не намекаю_). _Тогда_ не бывало, чтоб он почти неделю кряду ходил в другой дом и только разок заглянул к нам. Он был тогда простодушным, доверчивым и благородным мальчиком. Его не прельщали высокие чины и громкие титулы. Ничего _этого_ он не видел на Брайенстоун-сквер. Я ведь всего-навсего жена негоцианта и дочь провинциального стряпчего, я не могу собирать за своим скромным столом аристократов. А и могла бы - не стала. Я для этого слишком преданна семье, слишком честна и прямодушна и, наконец, скажу вам прямо, - слишком _горда_. И вот… вот приезжает на родину его батюшка, я сдаю мальчика ему с рук на руки, и больше он к нам не ходит: у нас ведь не встретишь никого из знати.

При этих словах из ее крохотных глазок потекли слезы, и она прикрыла свое круглое лицо носовым платком.

Случись полковнику Ньюкому открыть нынче поутру газету и заглянуть в отдел так называемой светской хроники, он, без сомнения, понял бы, что побудило его невестку выказать столько праведного негодования. "Морнинг пост" сообщала, что вчера на обеде у сэра Брайена и леди Ньюком присутствовали его превосходительство персидский посол Бакшиш-Бей, достопочтенный Карамболь Роу с леди Луизой Роу, председатель Контрольной палаты, граф X., графиня Кью и граф Кью, сэр Карри Ботон, генерал-майор Хукер с супругой, полковник Ньюком и мистер Хорэс Фоги. Позднее на вечере у ее милости присутствовали такие-то и такие-то.

Сей перечень громких имен миссис Ньюком прочла мужу за завтраком с обычными своими комментариями.

 Председатель Контрольной палаты, председатель Совета директоров, бывший генерал-губернатор Индии и полный набор этих Кью! Ей-богу, Мария, наш полковник попал в неплохую компанию! - вскричал мистер Ньюком, разражаясь смехом. - Такой обед и тебе следовало для него устроить. Было бы ему с кем поговорить об Индии. А у нас за столом он сидел между старенькой леди Трухли и профессором Дуббсом. Немудрено, что он заснул после обеда. Я и сам раза два задремывал, пока профессор Дуббс вел свой бесконечный спор с доктором Вздормели. Этого Вздормели сам черт не уймет!

- Доктор Вздормели человек ученый, его знают по всей Европе, - отвечала с важностью Мария, - и всякий образованный человек предпочтет его общество этим титулованным ничтожествам, с которыми породнился твой братец.

- Ну вот, пошла! И всегда-то ты, Полли, стараешься как-нибудь поддеть леди Анну и ее родственников, - добродушно отозвался мистер Ньюком.

- "Поддеть"! Что за вульгарные у вас выражения, мистер Ньюком! Что мне за дело до титулованной родни сэра Брайена? Для меня знатность - ничто. Людей ученых, светочей ума я предпочитаю всем обладателям громких титулов.

- Вот и ладно, - заметил ее супруг Хобсон. - У тебя свой круг, у леди Анны - свой. У тебя один обычай, у нее - другой. Ты женщина незаурядная, душечка Полли, кто ж этого не знает? А я - простой земледелец, и все. Ты довольна - и я доволен. Собирай себе за столом, кого хочешь, пусть они себе разговаривают хоть по-гречески, хоть об алгебре - мне все едино! Право, душечка, ты, наверно, даже самым ученым из них не уступишь.

 Я не щадя сил пытаюсь наверстать упущенное и пополнить пробелы своего образования, - отвечала миссис Ньюком. - Вы взяли за себя дочь бедного сельского стряпчего, мистер Ньюком, не у пэров искали вы себе подругу.

- Еще бы, не такой я дурак! - вскричал мистер Ньюком, с восхищением оглядывая свою пышнотелую подругу, сидящую за серебряным чайником.

- Я не получила должного образования, мистер Ньюком, однако, постигнув благо учения, приложила, надеюсь, все силы, дабы развить дарованные мне богом скромные таланты.

- Скромные? Ну и ну!.. - воскликнул муж. - Не говори глупости, Полли. Ты же прекрасно знаешь, что ты женщина незаурядная, не мне чета. Я это сознаю. Да ведь и одного на семью хватит. Книги, душечка, это по твоей части. Ага, подали лошадь! Так вот, заехала б ты нынче к леди Анне. Ну съезди, навести ее, будь умницей! Она, конечно, женщина взбалмошная и все такое, и Брайен немножко дерет нос, но в общем малый он неплохой, и мне бы хотелось, чтобы вы с его женой больше дружили.

Индии деньжат и теперь ищет, как бы их понадежнее пристроить. Его познакомили с братьями Ньюком, и Хобсон составил о друге полковника весьма лестное мнение.

двери, изукрашенной в жизнерадостном стиле конца прошлого века - бараньими черепами по углам, гирляндами и погребальной урной в центре. Мадам Лятур, одно время даже державшая огромную желтую колымагу, в которой ее юные питомицы катались по Риджентс-парку, была беженкой из родных мест (родилась она в Излингтоне, и папаша ее звался Григсон), а теперь вдобавок вынуждена была эмигрировать из этого дома, преследуемая по суду Сэмюелом Шерриком, тем самым мистером Шерриком, чьи винные погреба подрывали устои часовни леди Уиттлси, где читал свои проповеди медоточивый Ханимен.

Дом этот принадлежал мистеру Шеррику. Иные утверждают, что его настоящее имя Шадрах и будто бы у них на памяти он мальчишкой продавал апельсины, потом был хористом в опере, а после секретарем у одного великого трагика. Мне все это неизвестно. Может быть, он был компаньоном мистера Кэмпиона из Подворья Шепхерда, а может, и нет. Так или иначе, а у него чудесный загородный дом в Сент-Джонс-Вуд, на Эбби-Роуд, всегда полный гостей - довольно шумливых, по большей части спортсменов; ездит он всегда - верхом или в карете - на великолепных лошадях, имеет ложу в опере и свободный доступ за кулисы. Чернявый, с блестящими глазами и эспаньолкой, он весьма недурен собой, носит драгоценные камни и в подпитии поет душещипательные романсы. Кому дело до того, какую веру исповедовали предки мистера Шеррика и чем он занимался в юности? А представил его полковнику и Бинни мистер Ханимен, человек, разумеется, достойный всякого уважения.

Мистер Шеррик снабжал их вином из тех самых бочек, над которыми так упоительно проповедовал Чарльз Ханимен. Вино было недорогое, - как торговец вином, он не представлял собой никакой опасности. Если с ним расплачивались наличными, как это делали наши простодушные друзья, Шеррик был поистине сама любезность.

новое жилище. В доме царил особый уклад: в нем было трое хозяев и при них четверо или пятеро слуг. Кин состоял при полковнике и его сыне, расторопный паренек из рассыльных при мистере Бинни, а миссис Кин, в чьей власти находились две служанки, была за повариху и домоправительницу. Сам полковник с великим мастерством готовил плов, карри, баранье рагу и тушеное мясо с картофелем. Сколько трубок мы там выкурили, удобно расположившись в столовой, гостиной или другой комнате! Какие приятные вечера проводили мы над книгами мистера Бинни или за бутылкой его голландского джина! А еще там устраивались званые обеды, на которых почти всегда находилось место и для автора этой хроники.

У Клайва был наставник - некий Грайндли из колледжа Тела Христова, - рекомендованный нами и не слишком утруждавший юного джентльмена. А того, положительно, занимало одно рисование. Он рисовал собак, лошадей, слуг, начиная с подслеповатого рассыльного и кончая розовощекой девицей, племянницей миссис Кин, которую эта добродетельная экономка всегда старалась побыстрее вызвать из его комнаты; рисовал своего батюшку в самых различных видах - спящим, гуляющим или в седле, а также маленького весельчака Бинни, то примостившим на стуле свои пухлые ножки, то скачущим на низкорослой резвой лошадке. Вот бы кому иллюстрировать нашу повесть, да только он забросил графику нынче. С юным Ридли он встречался теперь ежедневно; покончив утром с Грайндли, классическими языками и математикой и совершив верховую прогулку с отцом, Клайв неизменно отправлялся в школу живописи Гэндиша, где Ридли успевал уже порядком потрудиться к тому времени, когда его юный друг и покровитель, оставив книги, только брался за кисть.

 Да! - восклицает Клайв, если заходит речь о тех далеких днях. - Славное было время! Пожалуй, в целом Лондоне не было юноши счастливей меня.

В его мастерской и сейчас висит написанный за один сеанс портрет чуть лысеющего, седоватого человека с пышными усами, мягкой полуулыбкой и грустным взглядом. И Клайв, показывая своим детям портрет их дедушки, говорит, что во всем свете не было человека благороднее его.

47

Вместо родителя (лат.).