Виригинцы.
Часть первая.
Глава VIII, в которой Джорж страдает от обыкновенной болезни.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Виригинцы. Часть первая. Глава VIII, в которой Джорж страдает от обыкновенной болезни. (старая орфография)

ГЛАВА VIII,
В КОТОРОЙ ДЖОРЖ СТРАДАЕТ ОТ ОБЫКНОВЕННОЙ БОЛЕЗНИ.

В день, назначенный для приема и угощения генерала, Кастльвуд приведен быль в великолепный вид. Мадам Эсмонд нарядилась в пышное платье, носить которое она не любила. Она хотела оказать все почести своему гостю и задать пир, - в сущности для нее печальный, - которым бы вполне осталось довольно все общество. Новый адъютант генерала приехал первым. Вдова встретила его на крытой галлерее перед домом. Он остановился у крыльца и конюхи отвели коня в давно знакомую ему конюшню. Во всей колонии не было молодого джентльмена, который бы имел посадку или ездил бы верхом лучше мистера Вашингтона.

Спустя несколько времени, в течение которого майор переменил свои дорожные сапоги, он и хозяйка дома прогуливались по галлерее и приятно разговаривали, Мадам Эсмонд было о чем поговорить с молодым человеком; она должна была услышать от него самого о его назначении адъютантом к генералу Краддоку и посоветоваться с ним о приближающемся отъезде её сына. Во время разговора, слуги-негры безпрестанно проходили мимо их с посудою и кушаньем для предстоявшого пира. Они спустились с галлереи на луг перед домом и гуляли в тени. Мистер Вашингтон объявил о скором приезде его превосходительства с мистером Франклином из Пенсильвании.

Этот мистер Франклин, как слышала мадам Эсмонд, был сын простого печатника; - славные наступают времена, когда подобные люди начинают разъезжать в карете главнокомандующого! Мистер Вашингтон сказал, что такой дальновидный и умный человек, никогда еще ни в карете не ездил, ни пешком не ходил. Мистрисс Эсмонд полагала, что майор слишком щедр на похвалы этому джентльмену; но мистер Вашингтон положительно утверждал, что этот печатник был самый умный, полезный и вполне достойный человек.

-- Я рада, по крайней мере, что сын мой, отправляясь в кампанию, не будет с ремесленниками, но с джентльменами благородными и светскими, говорит мадам Эсмонд с величайшим достоинством.

Мистер Вашингтон видел этих благородных и светских джентльменов за пуншевыми стаканами, и знал, что их слова и поступки не могли служить к просвещению или назиданию молодого человека, при его вступлении в жизнь; но он счел за лучшее поступить по пословице: "невыносить из дому сору", - и сказал только, что Гарри и Джорж, вступая на поприще жизни, должны участвовать и в хорошем, и в. дурном, и слышать, что говорится на той и другой стороне

-- Я рада, что сын мой будет находиться при ветеране превосходнейшей армии в мире, произнесла вдова дрожащим голосом: - с джентльменами, получившими образование среди придворных особ; с друзьями его королевского высочества, герцога....

Друг вдовы наклонил голову. Ему не хотелось, чтоб лицо его оставило свое серьезное, но вместе с тем приятное выражение.

-- И с вами, любезный полковник Вашингтон, - чрез которого отец мой всегда узнавал столь много хорошого. Вы еще не знаете, какое имел он к вам доверие. Ведь вы побережете моего сына; не правда ли, сэр? Вы хотя пятью годами старше его, но все же я доверяю вам более, чем другим, далеко против вас старшим. Мой отец всегда говорил своим внукам: я всегда приказываю им брать пример с мистера Вашингтона.

-- Вы знаете, что я делал все, лишь бы только приобресть расположение полковника Эсмонда; теперь я готов сделать гораздо более, чтобы заслужить расположение его дочери?

Джентльмен очень грациозно поклонился. Лэди покраснела и сделала самый почтительный книксен. (Книксены мадам Эсмонд считались неподражаемыми во всей провинции).

-- Мистер Вашингтон, сказала она, всегда может быть уверен в искреннем расположении матери, за привязанность к её детям.

Сказав это, она протянула ему руку, которую мистер Вашингтон поцаловал с глубочайшим уважением. Вслед за этим маленькая лэди вошла в дом, склонившись на руку высокого молодого офицера. Здесь общество их увеличилось Джоржем, который подошел к ним в тщательно напудренных волосах и в щсгольском богатом наряде. Он приветствовал мадам Эсмонд и её друга низкими и почтительными поклонами. Теперь молодой человек входить в комнату своей матери на высоких каблуках, с растрепанными волосами и, вместо поклона, пускает ей в лицо струю сигарочного дыма.

Впрочем Джорж, хотя и сделал мистеру Вашингтону и своей матери по самому низкому поклону, но не чувствовал расположения быть любезным ни к той, ни к другому. Улыбка вежливости играла на нижней части его лица, между тем как в глазах сверкали бдительность и злоба. Что же такое сказали они или сделали? Ничего, кроме весьма обыкновенных вещей, которые можно и сказать и сделать перед скромным, вежливым и даже набожным обществом. Почему же мадам Эсмонд продолжала вспыхивать, и почему храбрый полковник, пожав руку молодого друга, покраснел?

Полковник спросил мистера Джоржа, хороша ли была охота?

-- Нет, сухо отвечает Джорж. А у вас? И с этим вопросом посмотрел на портрет своего отца, висевший в гостинной.

Полковник, вообще человек неразговорчивый, немедленно приступал к описанию своей охоты; рассказал, где он был поутру и в каких лесах охотился с королевскими офицерами; сколько дичи настреляли и каких выгнали зверей. Не любивший шутить, особливо злословить ближняго, он со всеми подробностями описал тяжолую, в огромных сапогах, фигуру мистера Браддока, когда его превосходительство с сворою гончих собак, взятых из разных домов, сворою негров, лаявших громче собак, барахтался в виргинских лесах, поднял оленя и стрелял по нем. Великий Боже! восклицает мистер Браддок, пыхтя и отдуваясь: - чтобы сказал сэр Роберт в Норфолке, увидев человека, преследовавшого с ружьем в руке и сворою гончих собак какую нибудь куропатку?

-- Полковник, сегодня вы необыкновенно насмешливы! говорит мадам Эсмонд с маленьким сдержанным смехом, между тем как сын её слушал описание с видом, мрачнее прежнего. Разве сэр Роберт был в Норфолке? Вероятно, это один из вновь прибывших военных джентльменов?

-- Генерал говорил о Норфолке в Англии, а не о Норфолке в Виргинии, сказал полковник Вашингтон. Мистер Браддок говорил о визите своем Роберту Вальполю, который жил в этом графстве, о том, какую огромную охоту держал он там, о его великолепном дворце и картинной галлерее в Готоне. Мне, вздыхая говорил генерал, ничего в мире не надо, как только хорошее отъезжее поле и хорошую охоту на красного зверя в нашем отечестве!

-- Я слышал, что и здесь

-- Какая же это охота? спрашивает полковник, устремив на Джоржа пристальный взгляд.

-- Вы должны ее знать; не стоит тут бросать на меня свирепых взглядов, ни топать ногой, вы как будто намерены напасть на меня с рапирой? Ведь вы считаетесь лучшим охотником в провинции! У нас есть и рыбы полевые, и звери древесные, и птицы морския, - петь, виноват, рыбы древесные и звери морские.... что я говорю? Впрочем вы понимаете меня. Я хочу сказать, что у нас водится и стерлядь и форель, и рокфиш, и олени, и кабаны, и буйволы, и бизоны, и слоны, сколько мне известно. Ведь я не охотник.

-- Это и видно, сказал мистер Вашингтон, едва сдерживая свое пренебрежение.

-- Да, я понимаю вас. Я трус. Я вырос на коленах матери. Но посмотрите, полковник, на эте миленькия ленты! Кому неприятно быть на их привязи? Посмотрите, какой очаровательный цвет! Я помню время, когда оне были чорные - это было в память о дедушке.

-- Да и кто бы не стал оплакивать такого человека? сказал полковник, в то время, как вдова с изумлением посмотрела на сына.

-- Я бы желал, чтоб дедушка мой был в эту минуту здесь, чтобы он воскрес, как это значится на его надгробном камне, и привел бы с собой моего отца, прапорщика.

-- Ах, Гарри! восклицает мистрисс Эсмонд, заливаясь слезами; но в этот момент в комнату вошел младший сын, в точно таком же наряде, как и старший, в шитом золотом кафтане и камзоле, при шпаге с серебряным эфесом и с точно таким же солитером, как и у старшого брата.

-- О Гарри, Гарри! восклицает мадам Эсмонд, бросаясь к младшему сыну.

-- Что с вами матушка? спрашивает Гарри, принимая ее в свои объятия. Что это значит, полковник?

-- Кланусь жизнью, я не могу объяснить, отвечал полковник, кусая зубы.

-- Ровно ничего, Галь; дело идет о лентах, которые так идут к нашей матушке; в чем, без всякого сомнения, согласен и полковник.

-- Сэр, неугодно ли вам говорить за самого себя и оставить меня в покое, вскричал полковник, сделав сильное ударение на первых словах и потом снова понизив голос.

-- Он уже и то слишком много говорит, рыдая сказала вдова.

-- Признаюсь, я столько же знаю об источнике этих слез, сколько и об источниках реки Нила, сказал Джорж: - и право, еслибы вдруг заплакал портрет моего отца, то его родительския слезы изумили бы меня нисколько не более. Что такое сказал я? Ни больше ни меньше, как один намек на ленты! Нет ли в них булавки, напитанной ядом, которую злой демон какой нибудь лондонской швеи вонзил в сердце моей матери? Я бы желал, чтобы меня, во всю мою жизнь водили на этих поводьях.

С этими словами Джорж сделал ловкий пируэт на своих красных каблуках.

-- Джорж Варрингтон! Что значат эти прыжки и танцы? спросил Гарри, который любил свою мать, любил мистера Вашингтона, и из всех созданий более всего любил и восхищался своим братом Джоржем.

-- Милое дитя мое! ты не понимаешь танцев - ты не посвящен в тайны светских наук - ты скорее вызовешь звук из убитого кабана, дернув его за ухо, нежели из какого нибудь музыкального инструмента. Ты создан быть воином, военным кораблем {Man of war прямое значение этих слов - военный корабль; но в букальном перевод - ек.}, только не тем семидесятым, который носит название "полковник Джорж", и который привел в нашу реку другой корабль, по имени "мистер Браддок". Его превосходительство тоже человек воинственного характера, и любит отъезжее поле. Вот я так трус и имел уже удовольствие докладывать об этом.

-- Ты еще никогда не обнаруживал трусости. Ты славно отделал мэриландского молодца, вдвое выше тебя ростом, прерывает Гарри.

-- Меня принудили к тому. Я человек миролюбивый. Я в жизнь мою не поднимал руки, чтоб дернуть за ружейную собачку, или за чей нибудь нос; не срывал ничего, кроме розы; при этом он сорвал одну розу яркого цвета, как ленты мадам Эсмонд, и начал ею играть. Я ненавижу охоту, которую вы с полковником любите; я ничего не намерен подстреливать, пи куропатки, ни синицы, ни быка, ни осла, - решительно ничего, что имеет уши. У мистера Вашингтона, как я замечаю, кудри весьма мило напудрены.

Милиционный полковник, оскорбленный первой половиной речи Джоржа и поставленный в крайнее замешательство второй, спокойно выпил из форфоровой чаши несколько глотков яблочного сока, стоявшого на балконе, как в этом, так и во всех виргинских домах, для утоления жажды гостей, и потом, для дальнейшого прохлаждения себя, начал весьма величаво ходить по балкону.

-- Я хочу сказать тебе Джорж одну вещь, сказал Гарри, с пылающим липом.

-- Говори двадцать вещей, Дон Энрико! восклицает Джорж.

-- Если ты не любишь охоту, и тому подобное, если ты, будучи умнее меня, не можешь убить птицу или зверя, то почему бы тебе не остаться дома и не наслаждаться спокойствием, почему не позволить мне отправиться с полковником Джоржем и генералом Браддоком? Вот что я хотел сказать.

Вдова отвела нежный взор свой от брюнета к блондину. Она не знала, с кем из них будет легче для нея разлука.

-- Ты свое все твердишь, возразил бедный Гарри.

-- Один должен оставаться дома; иначе кто побережет нашу мама? Нельзя же позволить индийцам скальпировать или французам поджарить нас обоих!

-- Чтобы французы нас поджарили! восклицает Гарри: - лучшия войска в целом мире! Поджарить англичан! Желал бы я видеть, как они это сделают. Воображаю, как же вы их поколотите! и храбрый юноша вздохнул, что ему не суждено участвовать в таком славном деле.

Джорж сел за фортепьяно, взял несколько аккордов и запел: Malbrook s'en va t'en guerre, Mironton mironton mirontaine. При звуках этой арии джентльмен, остававшийся на балконе, вошел в гостиную.

-- Не знаю: шутишь ты, или говоришь серьёзно, сказал простосердечный джентльмен: - мне кажется, ты играл совсем не эту арию.

Джорж взял еще несколько аккордов, проиграл несколько вариаций, заставив гостя удивляться, что джентльмен с характером Джоржа и с его привычками предается развлечениям, несвойственным мужчине. Полковник вынул из кармана часы и сказав, что его превосходительство будет в Кастльвуде через несколько минут, попросил позволения удалиться в свою комнату и привести в порядок свой туалет, чтобы приличным образом явиться перед обществом мадам Эсмонд.

-- Полковник, вероятно, хорошо знает дорогу в свою комнату! сказал Джорж, сидевший за клавикордами, глядя через плечо и не думая встать с места.

-- В таком случае я сама благородный гость мадам Эсмонд чувствовал себя оскорбленным до крайности; он не мог говорить; он задыхался от гнева.

-- Ради Бога, Джорж, скажи, что все это значит? спросил он брата. Разве нельзя поцаловать руки? Джорж вытащил своего брата из библиотеки собственно за тем, что бы он был свидетелем этой невинной любезности. Мне кажется, в этом нет ничего, кроме обыкновенной любезности.

-- Ничего, кроме любезности! вскричал Джорж. Посмотри на это, Галь! Похоже ли это на обыкновенную любезность?

И Джорж показал младшему брату несчастный лоскуток бумаги, над которым так долго думал и бесился. Это был только отрывок письма, но содержание его было довольно ясно, несмотря на то, что в нем недоставало начала.

....старше меня, но с другой стороны, старше моих лет, и к тому еще, ты знаешь, любезный брат, что меня всегда считали человеком разсудительным. Все дети бывают лучше под присмотром отца, и я надеетей её найдут во мне нежного друга и наставника.

-- Друга и наставника! Будь он проклят! вскричал Джорж, сжав кулаки. Гарри продолжал:

Лестное предложение, которое генерал Браддок сдее, принудит тебя, без всякого сомнения, отложить это дело до окончания кампании. Когда мы поколотим порядочно французов, я возвращусь отдыхать под тень моих собственных виноградников и смоковниц...

эти самые виноградные лозы, - снова восклицает Джорж, погрозив кулаком на лозы, вьющияся по солнечной стене здания.

Под тее надеюсь скоро представит моего милого брата его новой невестке

-- И именно Рахель, продолжал Джорж с горечью. Рахель, только уже не оплакивающая детей, хотя и ищущая утешения. Знаешь ли что, Гарри? Пойдем сейчас же наверх, падем на колена, как следует почтительным детям, и скажем: "Приветствуем вас, неоцененный папа! да благоденствует жизнь ваша в Кастльвуде!"