Виригинцы.
Часть третья.
Глава XVII, возвращение воина.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Виригинцы. Часть третья. Глава XVII, возвращение воина. (старая орфография)

ГЛАВА XVII,
ВОЗВРАЩЕНИЕ ВОИНА.

Всемогущее небо! - Ужели тщеславию людей, особливо тщеславию французов, не будет конца? Возможно ли поверить, что после битвы при Сен-Ка, где, кам вам известно, вырезали наш арриергард, - они были так безчувственны, что сожгли в Париже - я ужь и не знаю какое - огромное количество пороха, приходили в неописанный восторг при нашем несчастий? Скажите, есть ли хоть сколько нибудь великодушия в этих торжественных криках, по тому случаю, что пять или шесть-сот храбрых воинов были окружены на морском берегу десятью тысячами и что их постигла та участь, которая, как говорят, постигает отсталых? У меня было намерение написать правдивую картину лондонского ликования, по случаю блистательного успеха нашего оружия при Сен-Мало. Я живо представлял себе полированные пушки, которые тащили храбрые моряки в торжественной процессии; подле них скакали конно-гренадеры; чернь махала шляпами, наполняя воздух восторженными криками; воришки шарили по карманам, друзья наши стояли на балконе в улице Флит и благословляли эту сцену британского торжества. Теперь же, когда французы были так вульгарны, что сделали подражание лондонскому празднеству и поставили битву при Сен-Ка выше битвы при Сен-Мало, я не хочу даже и намекать на этот устарелый предмет. Я как нельзя более доволен тем, что Гарри воротился из той и другой экспедиции совершенно невредимым. Впрочем говорил ли я хоть раз, что его оцарапали? Напротив, боясь опечалить прекрасную молодую читательницу, я говорю, что Гарри был так здоров, каким еще не был во всю свою жизнь. Морской воздух нарумянил его щоки, - пули, свиставшия мимо его кудрей, боялись их коснуться. Океан нередко смачивал его платье, но не смел поглотить его тело. Правда, он показал неприятелю фалды своего мундира, - но на самое короткое время, стараясь, как можно скорее скрыться из их вида. Да и что такое фалды, как не выражение превратности счастия? Это общая принадлежность мундиров, фраков и людей: наш долг носить их с терпением, без ропота.

-- Нам одно оставалось, говорил Гарри: - спасать жизнь свою бегством; и когда линия наша была разорвана, то из нас тот был счастливее всех, кто скорее мог добраться до шлюбок. Французская кавалерия и пехота преследовала нас до самого моря, смешалась с нами, рубила и колола наших людей без сожаления. Бедный Эрмитэдж упал от пули впереди меня. Я поднял его и начал пробираться по прибою волн к первой шлюбке. К счастию, матросы на нашей шлюбке были неустрашимы. Пули свистели между ними, пробивали лопасти весел и на клочки рвали выставленный флаг. Офицер, командовавший шлюбкой, был так хладнокровен, как будто он сидел в Портсмуте за стаканом пунша, - ужь он, я думаю, с удовольствием же и выпил его по выходе на берег! Бедный сэр Джон был несчастнее меня. Он не дожил до приезда на корабль; служба лишилась в нем прекрасного воина, а мисс Гау - истинного джентльмена, в котором надеялась иметь мужа. Подобные случайности неизбежны; его брат получает баронетство.

-- Я теперь думаю о бедной мисс Гау и о короле, сказала мисс Гетти, которой волонтер рассказывал свою историю. Для чего король поощрял молодого человека идти в экспедицию? - Само сабою разумеется, джентльмен не мог отказаться от вызова со стороны такой особы! И что же? - Его убили! - Воображаю, в каком положении должен находиться его величество.

-- Я думаю, его величество находится теперь в глубокой горести, - сказал папа, покачав головой.

-- Вы, папа, смеетесь! Не хотите ли вы сказать, что когда джентльмен умирает на службе его величества, почти у самых его ног, то король Англии не пожалеет о нем? спросила Гетти. Еслиб я была такого мнения, - клянусь, я бы перешла на сторону Чарльза Стюарта.

-- И тогда хорошенькая головка такой маленькой изменницы непременно показалась бы над воротами Темпля, отвечал генерал, видевший что мисс Гетти не придавала словам своим серьёзного значения; он знал, что теперь, когда миновала опасность, её сердце было переполнено благодарностью. Нет, моя милая, напрасно ты так думаешь, продолжал папа. Еслиб короли плакали о каждом солдате, то их жизнь была бы невыносима! Я гораздо лучшого мнения о его величестве, и не смею предполагать в нем такой слабости. Еслиб мисс Гестер Ламберт перешла на сторону Стюарта, то едва ли была бы счастливее. Эта фамилия никогда не отличалась избытком чувствительности.

-- Но если бы король послал Гарри.... я хотела сказать сэра Джона Эрмитэджа на войну, в которой бы он лишился жизни, то неужели его величество не стал бы сожалеть? спросила молоденькая лэди.

-- Еслиб Гарри пал, то при дворе, без всякого сомнения, наложили бы траур, точно так же, как вчера все джентльмены и лэди были в цветных платьях, замечает генерал.

-- Я удивляюсь, почему бы не делать фейрверков после поражения, не надевать вретища и не посыпать пеплом головы после победы? спрашивает Джорж. С своей стороны я вовсе не намерен благодарить небо за то, что оно помогало нам выжечь в Шербурге все корабли.

-- Неправда, Джорж. Я не имею права говорить так, потому что ты умнее меня. Но когда твое отечество выигрывает победы, ты радуешься, - это я знаю. Мне стыдно было бы бежать от французов, стыдно, а все-таки бежал, - говорит Гарри. - Мне казалось, что англичанин этого не должен делать, прибавил он серьёзно.

Джорж улыбнулся, но не хотел спрашивать своего брата, какого были мнения французы.

мокрая курица. Еслиб мы не отступали форсированным маршем, то нас бы всех отрезали. Местная французская милиция, надо отдать ей справедливость, действовала превосходно; при ней было много волонтеров, и все они, как и следовало, находились впереди. Говорят, что шевалье де-Тур-д'Оверн открыл сражение вопреки приказаниям герцога Эгильона. Это нам говорили офицсры, которые явились к генералу Блаю и лорду Гау с списком наших пленных и раненых. Гау, с той минуты, как привезли ему известие о смерти брата, сделался лордом. Впрочем, он храбрый малый, как ни разбирайте его: как лорда, или как обыкновенного человека.

-- А его сестра, которой предстояло выдти замуж за бедного сэра Джона Эрмитэджа, представьте себе, в каком она должна находиться положении! вздыхает мисс Гетти, сделавшаяся в последнее время необыкновенно сантиментальною.

-- А его мать! произносит мистрисс Ламберт. - Читали ли вы её адрес к ноттингэмским избирателям? "Лорд Гау теперь в отсутствии по делу, касающемуся общого интереса, а полковник Гау с своим полком находится при Люисбурге: на мне лежит обязанность просить ваших голосов и вашего влияния, чтобы полковник Гау заступил место своего покойного брата и был вашим представителем в парламенте." Не правда ли, что храбрая женщина?

-- Могут ли быть не храбрыми сыновья, воспитанные такими матерями? спрашивает генерал.

Молодые люди обменялись взглядами.

-- Если одному из нас было бы суждено умереть, защищая отечество, то в Спарте у нас есть мать, которая бы думала и писала точно так же, как и мистрис Гау, говорит Джорж.

-- Если Спарта находится где нибудь в Виргинии, то в ней, конечно, есть у нас мать, замечает мистер Гарри.

Гетти смотрит на него и представляет себе его в тот момент, когда он пробился к шлюбкам сквозь прибой волн, неся на плече своем истекающого кровью товарища, между тем как за ним гнался неприятель и вокруг его летали пули. И кто же вовлек его в эту опасность? Она! Её слова воодушевили его, и теперь, по возвращении, он не произнес еще ни одного упрека! Он только и говорит о своих приключениях, да и то, когда его спросят. В отношении к Гетти он очень серьёзен и вежлив: с прочими членами семейства необыкновенно откровенен и любезен. Сомнения Гетти, что она была виновницей его опасности, мучили его. Маленькая ручка! - говорили повидимому его взоры, его поступки: - тебе не подняться на меня! Не хорошо обижать человека, а тем более того, который так был предан вам и всем вашим родным. Быть может я не дальняго ума, но пока бьется во мне сердце, я считаю себя равным всякому умнице, и все лучшия чувства этого сердца принадлежали и принадлежат вашему семейству.

Благородное терпение, с которым Гарри переносил обиды, послужило к тому, что в уважении мисс Гетти он снова занял то место, которое было им потеряно в течение предшествовавших месяцев, проведенных в совершенной праздности. Она оказывала ему уважение, которое прекрасный пол оказывает храбрым. Она перестала быть бойкою в своих ответах и саркастическою в своих замечаниях. Словом, это была усмиренная, изменившаяся, улучшившаяся мисс Гетти Ламберт.

на ближняго. Полковой командир называл его поведение примерным и рекомендовал, как кандидата, на одну из офицерских вакансий, открывшуюся во время экспедиции. Несмотря вообще на неудачный исход этой экспедиции, она покрайней мере для Гарри была довольно счастлива. Сослуживцы-волонтеры, приходя в улицу Сент-Джемс, отзывались о его поведении с прекрасной стороны. Эти волонтеры и их подвиги были темой всеобщей похвалы. Еслиб сэр Джон Эрмитэдж был главнокомандующим и был убит в минуту победы, то едва ли народ оказывал бы к нему более сочувствия, чем теперь. Газеты наполнялись письмами о нем, литераторы и поэты старались превзойти друг друга в сочинении ему эпитафии. Все оплакивали участь его нареченной невесты. Она была, как мы уже сказали, сестра храброго коммодора, только что возвратившагося из этой несчастной экспедиции и наследовавшого титул своего старшого брата, храброго, как он сам, и убитого в Америке.

что тысячи сражались храбрее этих молодых людей; но англичане, как известно, любят своих джентльменов и любят, чтобы они отличались. Этих волонтеров единодушно называли паладинами и героями. Что касается до наших молодых нобльменов, то они без всякого труда сделались популярными. По случаю их возвращения, клубы Вайта и Олмак были великолепно иллюминованы; улица Сент-Джемс с восторгом приняла молодых рыцарей в свои объятия. Гарри снова пользовался между старыми друзьями особенною благосклонностью. Ему снова и охотно протягивали руку. Даже его родственники присылали к нему поздравление. Он получил письмо из Кастльвуда, где тетушка Бернштэйн снова приютилась, письмо, заключавшее в себе похвалы его храбрости и небольшой банковый билет, в знак искренняго одобрения со стороны его тетушки. Милорд Кастльвуд, в письме своем к обоим родственникам, выражал любовь свою и уважение и предлагал гостеприимство своего загородного дома, в случае, еслиб они вздумали к нему приехать. Кроме всего этого, получено было по почте еще одно письмо. Узнав знакомый почерк, Гарри улыбнулся. В этом письме милая его кузина Мария Эсмонд говорила, что постоянно любила слушать похвалы о нем и сочувствовала ему в его счастии и несчастии; какая бы перемена ни случилась с ним, она просила его уделить ей маленькое местечко в его сердце. Мистер Самсон, писала она, говорил прекрасную проповедь об ужасах войны и о благородных подвигах молодых людей, добровольно пожелавших встретиться лицом к лицу с неприятелем и преодолеть все военные трудности и опасности для пользы и славы своего отечества....

Вслед за тем и сам проповедник прислал к Гарри письмо, в котором с энтузиазмом приветствовал его, как друга своего, как своего благодетеля, как славного героя. Даже сэр Майльз Варрингтон прислал корзинку дичи из Норфолька; лапка одной птички была завернута в бумажку, на которой значилось, что это была первая жертва ружья молодого Майльза.

Вскоре после того мистер Ламберт, с лицом, озаренным радостью, навестил молодых своих приятелей и объявил, что мистер Гарри Варрингтон произведен в прапорщики, во второй батальон Кингсли 20-го полка, который участвовал в компании и который в это время переформирован в другой полк, 67-й. Полковой командир не был при полке во время экспедиции в Бретань. Он находился у Кап-Бретона, и был занят взятием тех пушек при Линсбурге, прибытие которых в Англию послужило поводом к такому торжеству.