Жизнь и приключения майора Гагагана.
Глава IX. Нападение на Футтигур.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Жизнь и приключения майора Гагагана. Глава IX. Нападение на Футтигур. (старая орфография)

ГЛАВА IX.
НАПАДЕНИЕ НА ФУТТИГУР.

Когда я очнулся от обморока, то увидал себя в ванне окруженным множеством чумазых рож, и гинду-потукур, - от чего происходит наше слово аптекарь, - пробовал у меня пульс и смотрел на меня с важным видом.

-- Где я? вскричал я, озираясь кругом и усматривая незнакомые лица и незнакомую комнату, вертевшияся у меня перед глазами.

-- Бехусн! сказал аптекарь: - тише! Гагаган-Сияб находится в руках людей, которым слишком хорошо известна его храбрость и которые озаботятся спасти его жизнь.

-- Вам известна моя храбрость, рабы? Я в этом очень твердо уверен! отвечал я: - но крепость... гарнизон... слон... Белинда... моя возлюбленная... дитя моего сердца... Макджилликудди.... негодные изменники.... убитый Бо...

Я не мог ничего более сказать; грустные воспоминания так тяжело поражали мое изнеможенное тело и дух, что силы меня снова оставили. Я опять упал в обморок и не знаю хорошенько, долго ли я находился в этом безчувственном состоянии.

Наконец я снова очнулся, потукур употребил некоторые снадобья для возстановления моих сил, и после сна, продолжавшагося несколько часов, я проснулся, чувствуя уже значительное облегчение. На мне не было собственно никакой раны, но постоянные обмороки, овладевавшие мною, были, как легко можно себе представить, последствием моих гигантских усилий, когда я нес слона на вершину холма целую четверть мили.

Уже и брести кое-как было бы довольно трудно в подобном положении; но бежать - чорт меня возьми, если это безделица, и потому каждому из моих читателей, которому прядет фантазия тащить мертвого слона, я советую не идти скорее, как делая в час одну милю.

Лишь только я порядком образумился, как услыхал у моей двери стук оружия, что ясно доказывало, что у комнаты моей поставлена стража; затем какой-то богато одетый старик вошел ко мне.

Обманывают ли меня глаза мои? Я решительно видел его где-то прежде. Нет... да... нет... да... это он... белая как лунь борода, кроткий взгляд, расплющенный в блин и стоящий на одном уровне с поверхностью его почтенной физиономии, нос доказывали, что особа эта - Саадут Али Бей Бимбукчи, великий визирь Голькара, визирь, которого нос, как припомнит читатель, во время разговора моего с его величеством, когда я был переодет питаном, был разможжен рукояткой ятагана. Тут я слишком хорошо сознал свое положение: я был в руках Голькара.

Саадут Али Бей Бимбукчи тихонько подошел ко мне, приблизился с свойственным ему кротким и спокойным выражением лица... год спустя этот отличный человек, вследствие спора с Голькаром, был разорван на части дикими лошадьми... приблизился к моей постели, схватил осторожно мою руку и произнес:

-- Жизнь и смерть, сын мой, не в нашей власти. Сила обманчива, храбрость изменчива, слова - пустой лишь ветер; соловей всю ночь поет про розу, но где эта роза на другое утро? буч! буч! буч! ее уже хватил мороз, и она поблекла. Роза любезничает и спорит с соловьем, но где этот прекрасный певун? pena-pekohda! он попался в силки, он ощипан, он уже взоткнут на вертел и жарится! Кто знает, где ждет нас несчастие? Вот оно постигло и Гагагана Гуипути.

-- Прекрасно, отвечал я твердо, на малайском диалекте: - Гагаган Гуипути перенесет свою долю, как подобает истинному мужу.

-- Без сомнения, как прилично мудрому и храброму мужу; но нет такой дороги, которая бы не согнулась; нет такой ночи, за которой бы не следовало утро; суровая зима сменяется очаровательною весною; печаль часто предшествует радости.

-- Разскажи мне лучше все на прямки, нечего отделываться загадками, сказал я: - Гагаган хан не разгадчик какой нибудь, не болтливый мулла. Гуипути не любит пустые слова, а любит дело да острый меч.

-- Итак слушай же, Гуипути! Ты во власти Голькара....

-- Знаю.

-- Завтра ты умрешь в жесточайших мучениях.

-- Вероятное дело.

-- Тебе вырвут зубы из челюстей, ногти из пальцев и глаза из черепа.

-- Тебя заживо обдерут и потом изжарят.

-- Ну, уж больше этого я думаю ничего не сделают.

-- Всех мужчин и женщин захватят в крепости ("так значит крепость еще не взята") и подвергнут их точно таким же пыткам.

-- Увы... Белинда! говори, как избежать всего этого?

-- Слушай! Гагаган пленен луно-лицею девой по имени Белинда!

-- Есть такой грех, визирь; он любит ее до безумия.

-- Какой у него чин в компании Джона?

-- Я капитан.

-- Только капитан! о срам! Какой он религии?

-- Я ирландец и католик.

-- Но он не отличался особенною ревностью в отношении к религиозным обязанностям?

-- К сожалению, нет.

-- Лет двенадцать уже не был ведь в своей мечети?

-- Пожалуй, что так.

-- Итак, выслушай же, Гагаган хан. Его высочество, Князь Голькар послал меня к тебе с следующими предложениями: ты получишь себе в супруги луно-лицую деву, то есть сделаешь из нея вторую супругу, потому что первою должна считаться несравненная Путтируджи, которая любят тебя до безумия; соединившись с Путтируджи, ты получишь все богатства и звание Боббачи Багаудера, от которого его высочество намерен избавиться. Ты будешь вторым лицом в армии его высочества. Посмотри, вот и патент, подписанные с приложением небесной печати и удостоверенный священными именами сорока-девяти имамов. Тебе, стало быть, не остается ничего делать, как отказаться от твоей настоящей религии и твоей настоящей службы, и тогда все эти награды твои.

Он, проговорив все это, распялил подписанный пергаменный диплом и подал его мне. Диплом был великолепно написан китайскою тушью; он сберегался у меня целые четырнадцать лет, но безтолковый слуга, увидав его однажды на моем столе и заметив, что он порядочно захватан и запылен, вздумал, болван, его вымыл, и стер таким образом все лестные для меня письмена. Итак, я взял патент очень хладнокровно и произнес:

-- Это очень лакомое предложение, о визирь! сколько времени дашь ты мне на то, чтобы подумать?

После продолжительных и упорных переговоров, обоюдных требований и уступок, он дал мне шесть часов времени, по истечении какового срока, я обещал сказать ему решительный ответ. Впрочем, я уже и в ту минуту окончательно решился, и потому, лишь только старый хрен удалился от меня, я бросился на диван и захрапел на пропалую.

-----

По прошествии шести часов, визирь возвратился. При нем было двое людей. В одном, по его воинственной наружности, я узнал Голькара, другого я не узнал. В это время было около полуночи.

-- Ну что, надумался ля? спросил визарь, подойдя к моей кровати.

-- Да, отвечал я, сидя на постели, потому что ноги мои была связаны, а рука мои закованы в очень маленькие стальные браслеты: - да, нечестивые собаки, я надумался. Неужели вы воображаете, что джентльмен а христианин отречется от своей веры и своей чести, ах вы безмозглые простофили! Делайте все, что вам внушает кровожадность. Изтерзайте это тело пытками, - оне не могут долго продолжаться, разорвите меня в куски - что же? Разбитый, разорванный, растрепанный в прах я не буду уже в состояния сознавать мои страдания, а если бы и сознавал, если бы каждая пытка длилась целую жизнь, если бы каждый член ощущал муки целого тела... ну что же вы выпучили глаза! Ну и тогда я все перенесу! Слышите... все... все... все... и все!

Грудь моя тяжело воздымалась, лицо у меня вытянулось и побагровели, глаза метали молнии, пока я говорил все это.

Когда я завершил таким образом мои аргументы, то красноречиво умолк.

Почтенный великий визирь отвернулся, а я заметил, как слеза покатилась у него по сморщенному лицу.

-- Какая твердость! воскликнул он: - как жаль, что такой благообразности и такой храбрости суждено так скоро покинуть землю!

Кто длинный спутник сатанински усмехнулся и промолвил:

-- А Белинда?

-- Молчи, негодяй! отвечал я: - небо защитит её непорочность. Голькар, я знаю тебя и я тебе также хорошо известен. Кто одним мечем уничтожил всю твою армию? или выстрелом из пистолета отбил у тебя носовое кольцо? кто передушил всех твоих генералов? кто перебил всех твоих слонов? Триста ужасных чудовищ выступили на бой и из этого числа я умертвил сто-тридцать-пять! Собака! трус, негодяй! мучитель! басурман! Гагаган тебя презирает, попирает тебя ногами, плюет на тебя!

Лишь только я сделал эти не совсем лестные для него замечания, Голькар испустил крик изступленной ярость, выхватил ятаган и бросился на меня, чтобы совершенно меня докопать - я именно этого-то и домогался - но вдруг подскочила к нам еще третья особа, схватила Голькара за руку и возопила:

-- Папа, о, пощади его, душка папа!

Это была Путтируджи.

-- Подумай только, продолжала она: - подумай о его несчастиях, подумай, - не забудь и обо мне, о милый папа!

И вместе с этими словами она побагровела, воткнула себе в рот палец и искривила голову на сторону, представляя живое изображение скромной, стыдливой и непритязательной любви.

Голькар с сердцем вложил ятаган в ножны и пробормотал:

-- В самом деле, это будет лучше! Если бы я теперь убил его, то избавил бы от пыток. Перестань, перестань так безстыдно дурачиться, Путтируджи, присовокупил злодей, отталкивая дочь свою в сторону: - капитан Гагаган умрет через три часа.

Путтируджи испустила гнуснейший вопль и упала в обморок; отец и визирь вынесли ее из комнаты общими силами, и мне в эту минуту было даже отрадно, что она перестала мозолить мне глаза, потому что, несмотря на всю любовь её ко мне, она казалась мне отвратительною как дьявол!

Я остался один, судьба моя была решена. Мне оставалось жить только три часа. Вследствие этого соображения, я опять бросился на софу и погрузился в глубокий сон.

Если кому нибудь из моих читателей случится быть в положении подобном моему тогдашнему, например, если в перспективе у него будет виселица или нечто в этом роде, то советую ему, с полным убеждением и желанием добра, советую усвоить эту систему самозабвения, которую я употреблял во многих случаях с желаемым успехом. Она избавляет от безполезной грусти и томления; она приятно наполняет время и приготовляет субъект к мужественной, непоколебимой твердости при встрече с ожидаемой развязкой.

------

Пробило три часа. Солнце взошло и вместе с ним вошла ко мне стражи, которые должны были вести меня на место пытки.

Я проснулся, встал, был вынесен и посажен на того же самого белого осла, на котором некогда провозили по лагерю Лолла-Мохаммеда, по получении им палочной экзекуции.

Боббачи Багаудер, возстановленный в своих правах и достоинстве, ехал сзади меня верхом; со всех сторон нас окружали вооруженные всадники. Осла моего вел под устцы палач и перед ним шел глашатай, крича во все горло:

-- Посторонитесь, дайте дорогу врагу правоверных; он идет получать заслуженное наказание.

Мы достигли места казни; это было то самое место, с которого я понес слона, и которое было в виду крепости. Я взглянул туда с душевным волнением; но, слава Богу, там развевалось еще знамя короля Георга. На стенах собралось множество народа - трусы, которые бросили меня в минуту опасности, и женщины. В числе сих последних я, казалось мне, узнал одну, которая... о, Боже! мысль о ней почти лишила меня чувств; я содрогнулся и побледнел тут в первый раз.

-- Собака! отвечал я ему (я сидел на осле лицом к хвосту и потому мог смотреть Боббачи прямехонько в его гнусную харю): - я еще не так бледен, как был бледен ты, когда я поверг тебя вот этою рукою ни землю, не так бледен, как побледнела жена твоя, когда я забрался в твой гарем!

Негодный индеец замолчал, прикусил язык и присмирел до нельзя. Мы достигли самого пункта публичной казни. Столб толщиною в два фута и вышиною в восемь футов был врыт здесь в землю; на этом столбе, футах в семи от земли, было утверждено железное кольцо, на котором висели две цепи с двумя другими кольцами на концах. В эти кольца были продеты мои руки; вблизи от меня стоили трое палачей с какими-то странными на вид орудиями пытки; другие раздували костер, на котором грелся котел с маслом, а между пылающих дров и раскаленных углей виднелась клещи и другия красивые на взгляд безделушки.

Глашатай выступил вперед и прочитал мой приговор. Он был почти тот же самый, который за несколько дней до того прочитан был над великим визирем. Впрочем, сознаюсь, что в ту минуту я был слишком взволнован для того, чтобы удержать в памяти каждое слово, которое было тогда произнесено.

Голькар сидел верхом на белом дромадере и находился в некотором отдалении. Великий визирь подошел ко мне; в числе его обязанностей было присутствовать при экзекуции.

-- Еще есть время, сказал он мне.

Я покачал головою, но не отвечал ни слова.

Визирь поднял к небу взор, преисполненный не выразимого страдания, и произнес голосом, прерывающимся от душевного волнения:

-- Палач.... исполняй.... то.... что тебе повелевает твой долг.

Этот ужасный субъект приблизился ко мне, а затем угрюмо проговорил на ухо великому визирю:

-- Gugglyka ghe, bum khedgeree, т. e. масло еще не кипит, подожди еще с минутку.

-----

Бац! тррр! пиф! паф! Палач уже лежал у моих ног с простреленною головою; ложка с кипящим маслом полетела в лицо несчастному визирю который с воплем упал на землю. Пиф! паф! бац! вперед! урра! Валяй их! Нет никому пощады! Я увидел.... да, нет.... да, нет, нет, да.... да! я увидал целый полк британских всадников, которые скакали один за другим и попирали конскими ногами бегущого неприятеля.

Впереди всего отряда - я узнал, о Боже! узнал моих иррегулярных ахмеднуггарцев!

Храбрый строй вороных коней и черных всадников быстро подвигался вперед, бодро и величественно ехали перед ними мои желтые офицеры Глоджер, Паппендик и Стёффль, их сабли как молния блестели на солнце, голоса их как гром раздавались в воздухе.

-- Посылайте их ко всем чертям! кричали они: - валяйте их, ребята, без пощады!

оков, но я схватил все бревно в охабку и бросил вперед.

Одним ударом я сшиб с ног пятерых палачей и побросал их в огонь, так-что они опрокинули и котел с кипящим маслом. Другим ударом я отбил ноги носильщику паланкина Боббачи, третьим ударом я хватил самого Голькара по пояснице и потом подбросил его на воздух и опустил на сабли моих наступающих солдат. Минуту спустя, Глоджер и Стёффль лежали уже в моих объятиях, между тем Паппендик повел иррегулярных далее, и скоро друзья и враги совершенно исчезли у меня из виду. Мы остались наедине, я освободился от моего бревна и когда через десять минут лорд Лэк подъехал к нам с своим штабом, то он нашел меня сидящим на этом бревне.

-- Посмотрите-ка на Гагагана, сказал высокородный лорд: - не говорил ли я вам, господа, что мы наверное найдем его победителем?

Храбрый старичишка поехал от меня прочь.

И это-то была знаменитая Футтигурская битва и осада Футтигура 17-го ноября 1804 года.

-----

"25 декабря, в Футтигуре, капитан Голиаф О'Грэди Гагаган, командир ахмеднуггарской иррегулярной кавалерии, был обвенчан достопочтенным доктором Скортером с Белиндой, второй дочерью генерал-маиора Бёльчера, кавалера ордена подвязки и других.

что Марсу нельзя быть при ней безотлучно, и что иррегулярные ахмеднуггарцы без своего славного начальника не стоят и выеденного яйца."

Вот в каких выражениях написана была журнальная статья, и это происшестие было счастливейшею эпохою в жизни Голиафа О'Грэди Гагагана, командира баталиона ахмеднуггарской иррегулярной кавалерии.