История Пенденниса.
Часть вторая.
Глава тридцать пятая, в которой Пен начинает сомн е ваться насчет своего парламентского поприща.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: История Пенденниса. Часть вторая. Глава тридцать пятая, в которой Пен начинает сомн е ваться насчет своего парламентского поприща. (старая орфография)

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ-ПЯТАЯ,
в которой Пен начинает сомневаться насчет своего парламентского поприща.

Пока Пен хлопотал в своем околотке о себялюбивых замыслах и парламентских затеях, пришло к нему известие о прибытии в Бэймут леди Рокминстер, привезшей с собою и Лауру. Узнав о близости сестры своей, Лауры, Артур, почувствовал себя как-будто виновным. Её мнением дорожил он, может-быть, больше, чем чьим-либо на свете. Он считал долгом быть её защитником и покровителем. Как примет она новости, которые он должен сообщить ей? Как объяснить ей цели, к которым он стремится? он чувствовал, что ни ему, ни Бианке не выдержать светлого, спокойно-пытливого взгляда Лауры, и что у него не станет духа открыть свои честолюбивые надежды и своекорыстные разсчеты такому непорочному судье. После приезда её в Бэймут, он написал ей письмо, со множеством ловких фраз, изъявлений привязанности, развязной шутливости и сатиры; а все-таки мистер Пен не мог не сознаться внутренно, что он в паническом страхе, и что действует как плут и лицемер.

Отчего эта простодушная, провинциальная девушка могла наводить страх и трепет на такого ловкого и образованного джентльмена, как мистер Пен? Его нечистая тактика и дипломатичсския хитрости, его сатира и знание света не могли выдержать суда её прямоты: это он как-то чувствовал. И он должен был сознаться, что дела его были в таком положении. что ему нельзя было высказать всей истины этой чистой душе. Едучи из Клевринга в Бэймут, он чувствовал себя провинившимся школьником, который не знает урока и должен идти к своему грозному учителю. Разве правда не учитель наш, и разве власть и розга её не всегда над нами?

Под крылом своей доброй, хотя несколько причудливой и самовластной покровительницы, леди Рокминстер, Лаура видела свет, сформировалась и воспользовалась уроками общества. Многия девушки, привыкшия с-детства к чрезмерной нежности, под влиянием которой Лаура провела всю жизнь, были бы неспособны перенести изменившееся существование, которое ей теперь досталось на долю. Елена обожала обоих своих детей и думала, что весь свет создан для них, или стоит помышления только после их. Она вырастила Лауру с самою бдительною заботливостью безграничной любви. Когда у нея болела головка, вдова пугалась так, как-будто до этого времени никто на земном шаре не страдал головною болью. Лаура спала и бодрствовала, училась и двигалась под неутомим надзором нежной матери; теперь она лишилась этого надзора вместе с кротким существом, которого попечительное сердце перестало уже биться. Без сомнения, Лаура имела тяжкия минуты горести и уныния, оставшись одна в обширном и холодном свете. Никто не заботился о её горестях и одиночестве. Она в общественном смысле не была равною знатной даме, у которой жила, ни друзьям и родным повелительной, по доброй, вдовствующей графиня. Очень-вероятно, что многие были к ней не слишком-лоброжелательны, другие небрежны; может-быть, и слуги бывали иногда грубы; госпожа же их бывала часто сурова. Лауре случалось присутствовать на семейных советах, которых откровенности и непринужденности она мешала. Её чувствительности было больно видеть, что она причиной этого стеснения. "Сколько есть на свете гувернанток", думала Лаура; "сколько образованных дам, которых крайность превращает в невольниц и компаньйонок! Сколько им приходится выносить капризов и грубой язвительности! Как бесконечно-счастливее моя участь, среди этих действительно-добрых и ласковых людей, чем судьба многих тысяч беззащитных девушек! Вот чем утешала себя Лаура и вот какими мыслями приспособляла себя к своему новому положению: она шла судьбе своей на встречу с доверчивою и предупредительною улыбкой.

Знавали ли вы кого-нибудь, кто бы таким-образом встречал Фортуну и на кого бы богиня эта не смотрела ласково? Даже дурных людей побеждает постоянная приветливость и чистое, любящее сердце. Когда малютки в лесу, по уверению баллады, смотрели с ласковою доверчивостью за злодеев, которым злой дядя поручил сбыть их с рук, мы знаем, как один из них смягчился и спровадил другого убийцу, неимея духа поднять руку на невинных и красивых малюток. О, счастлив тот, кто имеет эту девственную, любящую доверчивость к свету, кто смотрит на него с кроткою улыбкой и не боится зла, потому-что зло никогда не входило в его помышления! Мисс Лаура Бэлль была из числа этих редких существ: кроме брильянтового крестика вдовы, подаренного ей Пеном, у нея в груди был такой светлый и яркий коинур, который даже драгоценнее этого знаменитого алмаза; ибо он не только дает цену своему обладателю и остается при нем на том свете, где брильянты не имеют уже цены, но даже и здесь он ему неоценим: он талисман против зла, и светит в потьмах жизни, как известный камень Хаджи Гассана.

Не прошло года со времени переезда мисс Бэлль в дом леди Рокминстер - и в целом доме не было ни единого существа, которого любовь она бы не приобрела этим талисманом. Начиная с самой старой леди и до последних из её домашней прислуги, все было без ума от Лауры. С госпожою такого нрава, как миледи, камерфрау её (переносившая все её вспышки и причуды сорок лет сряду, и во все это время жившая далеко не на розах) не могла быть из самых кротких и ласковых; сначала она сердилась на мисс Лауру, как сердилась на пятнадцать прежних компаньйонок миледи. Но когда Лаура заболела в Париже, сварливая старушка эта ухаживала за нею наперекор миледи, которая боялась заразиться горячкой, и просто дралась за её лекарства с Мартой из. Фэрокса, возведенной на степень собственной горничной мисс Лауры. Когда она начала выздоравливать, мосьё Гранжан, артист миледи, хотел уморить ее бездною деликатных plats, которые изобретал для нея, и плакал от радости, когда она скушала первый кусочек цыпленка. Швейцарец дворецкий прославлял мисс Бэлль на всех европейских языках, на которых он говорил равномерно-неправильно; кучер был счастлив до-нельзя, когда ему досталось благополучие прокатить ее в карете; паж плакал, услышан о её болезни; а Кэлверли и Колдстрим, эти два лакея, столь колоссальные, столь спокойные и хладнокровные, разразились неслыханною веселостью при вести, что ей лучше, и напоили пажа до-пьяна, празднуя выздоровление Лауры. Даже леди Диана Пайпсент (наш прежний знакомец, мистер Пайпсент, женился тем временем), леди Диана, сначала значительно нежаловавшая Лауру, дошла ли такого энтузиазма, что решительно объявила мисс Бэлль преприятною особой и истинною находкой для своей бабушки. И всю эту ласковость и доброжелательность Лаура приобрела не хитростями, не лестью, а простою силою доброты сердечной и благословенным даром нравиться и быть довольною.

Раза два, когда Пену случалось видеть леди Рокминстер, старушка, пожаловавшая нашего приятеля, была с ним очень-немилостива и говорила отрывисто. Очень-возможно, что Пен, отправляясь теперь в Бэймут, ожидал, что найдет в её доме Лауру в качестве смиренной и жалкой компаньойнки, с которою обращаются нелучше того, как обошлись с ним самим. Когда Лаура услышала о его приезде, она бегом сбежала к нему по лестнице и, чего доброго, поцаловала бы его при Кэлверли и Колдстриме - хотя эти джентльмены не проговорились бы никому, еслиб целый свет провалился у них под носом, или еслиб Лаура, вместо-того, чтоб поцаловать Пена, взяла ножницы и отстригнула ему голеву; Колдстрим и Кэлверли смотрели на все с ненарушимым спокойствием, и ни одной пылинки пудры никогда не шевельнулось на их головах.

Лаура много поправилась и похорошела, и Пен смотрел на нее с невольным восхищением. Открытый и ласковый взгляд Лауры сиял приветом и здоровьем; щека, которую он поцаловал, рделась краскою красоты. Любуясь ею, такою прямодушною и грациозною, чистою и возвышенною, ему казалось, что она никогда еще не была так хороша. Отчего он именно теперь стал так замечать её красоту и сознался внутренно, что прежде не замечал её? Он взял её доверчивую и прелестную руку и поцаловал с нежностью; взглянул в её светлые глаза и прочитал в них привет, который всегда надеялся найдти в них. Его тронул нежный звук её голоса и чистый блеск её ласкового взора: невинность их как-будто уязвила и размягчила его.

-- Как ты добра ко мне, Лаура, милая сестра! Я право, не стою, чтоб ты... чтоб ты была так ласкова со мною.

-- Тебя оставила мне мама, отвечала она, наклонившись и наскоро коснувшись губками его лба. - Ты ведь должен был прийдти ко мне, когда будешь в затруднении, или когда будешь очень-счастлив: таков был наш уговор, Аргур, в прошлом году, перед тем, как мы разстались. Что из двух привело тебя теперь: особенное ли счастье, или затруднение? и она посмотрела на него с лукаво-ласковым выражением. - Тебе очень хочется быть в Парламенте? Намерен ты отличиться там? О, как я буду дрожать за твою первую речь!

-- Так ты ужь знаешь о парламентских затеях?

-- Знаю ли?... Весь свет знает об этом. Я много раз слышала. Доктор леди Рокминстер говорил об этом еще сегодня, и завтра, наверно, напечатают в Чэттерисской Газете. Теперь везде только и речи, что сэр Фрэнсис Клевринг, из Клевринг-Парка, намерен удалиться из Парламента в пользу мистера Артура Пенденниса из Фэрокса, и что молодая и прекрасная мисс Бианка Эмори вскоре...

-- Как! и это?...

-- И это, милый Артур. Tout se sait, как сказала бы одна особа, которую я очень-намерена любить, и которая очень-умна и мила. Я получила от Бианки письмо, самое дружеское изо всех писем на свете. Она говорит о тебе с таким жаром, Артур! Я надеюсь, то-есть уверена, что она чувствует, что пишет. Когда же свадьба, Артур? Почему не написал ты мне об этом прежде? Могу я тогда переехать к вам и жить с вами?

-- Мой дом всегда был и будет твоим, милая Лаура, и все, что у меня есть. А если я не писал об этом, так потому, что... я еще сам не знаю... ничего нет решеного. Между на мы еще не было об этом ни слова. Но как ты думаешь, будет Бианка счастлива со мною? Тут, знаешь, нет романической привязанности. У меня уже не осталось сердца, я думаю, и я сказал ей это: только спокойное дружество; с одной стороны моего камина будет у меня жена, а с другой сестра; Парламент во время заседаний и Фэрокс на праздники, и моя милая Лаура будет всегда со мною, пока не явится другой, кто будет иметь право увезти ее.

Кто-нибудь с правом увезти Лауру! Почему Пен, выговаривая эти слова медленно и глядя на девушку, начал чувствовать досаду и ревность на этого невидимого незнакомца? Минуту назад он безпокоился о том, как Лаура приймет весть о его вероятной женитьбе на Бианке; а теперь он обиделся, что она приняла это так легко и считала его счастие несомненным.

-- Пока не прийдет этот кто-нибудь, возразила Лаура со смехом: - я буду сидеть дома, в качестве тётушки Лауры, и заботиться о детях, когда Бианка будет выезжать в свет. Я уже обдумала все это. Я отличная ключница. Знаешь ли ты, что я в Париже была на рынке с мистрисс Бекк, и взяла несколько уроков у мосьё Гранжана. В Париже также я взяла несколько уроков пения, на деньги, которые ты мне прислал, мой добрый Артур. И я научилась также танцовать, хотя и не так хорошо как Бианка; когда ты сделаешься государственным министром, Бианка представит меня ко двору, и при этом, с самою игривою веселостью, она присела Пену по последней парижской моде.

Во время книксена вошла леди Рокминстер и подала Артуру один палец, который он взял с поклоном, по правде сказать, весьма-неловким.

-- Так вы скоро женитесь, сэр? сказала старая леди.

-- Так вы женитесь и сядете в Парламенте на место этого никуда-негодного сэра Фрэнсиса Клевринга? Я хотела, чтоб он отдал свое место моему внуку... Отчего он не отдал своего места моему внуку? Надеюсь, что мисс Эмори доставит вам много денег. Я бы не взяла ее без больших денег.

-- Сэр Фрэнсис утомился Парламентом, отвечал Пен, конфузясь: - и... и я желаю попробовать счастья на этом поприще. Остальное по-крайней-мере преждевременно.

-- Я удивляюсь, как вы, имея дома Лауру, могли влюбиться в такую жеманную и приторную девчонку.

-- Мне очень-жаль, что мисс Эмори не нравится вам, миледи, возразил Пен с улыбкою.

-- То-есть, вы хотите сказать, что это не мое дело и что не я женюсь на ней? Конечно, не я, и я этому очень-рада - препротивная и пренаглая девчонка. Когда я подумаю, что есть человек, который может предпочесть ее моей Лауре, у меня нет с ним терпенья, и это я говорю вам, мистер Артур Пенденнис.

-- Я очень-рад, что вы смотрите так благосклонно на Лауру.

-- Вы очень-рады и вам очень-жаль. Какая нужда, сэр, очень ли вы рады или очень вам жаль? Молодой человек, который может предпочесть мисс Эмори моей мисс Бэлль, не имеет надобности ни радоваться, ни сожалеть. Молодой человек, которому нравится такой кривобокий образчик жеманства, как эта Эмори (она кривобока, это я вам говорю), после того, что он видел мою Лауру, не имеет права поднять голову. Где ваш приятель Синяя Борода? тот высокий... Уаррингтон - так его зовут? Почему он не приезжает сюда и не женится на Лауре? Что думают молодые поди, когда не женятся на такой девушке, как Лаура? Теперь они все женятся только на деньгах. Все вы эгоисты и корыстолюбцы. В мое время мы убегали друг с другом и делали безумные браки по любви. У меня решительно нет терпенья с молодыми людьми! Когда я зимой была в Париже, я спросила всех троих attachés к нашему посольству, почему они не влюбляются в мисс Бэлль? Они смеялись, говорили, что им нужно денег. Все вы эгоисты, все корыстолюбцы.

-- Я надеюсь что, прежде чем вы предложили мисс Бэлль нашим attache, вы, по-крайней-мере, оказали ей милость и спросили её желание? сказал Пен с некоторым жаром.

-- У мисс Бэлль мало денег. Мисс Бэлль должна скоро выйдти замуж. Кто-нибудь должен составить ей партию, сэр, и девушка не может предлагать свою руку сама, возразила вдовствующая графиня очень-величаво.

-- Лаура, моя милая, я сейчас говорила твоему кузену, что все молодые люди эгоисты, и что в них не осталось ни на пенни поэзии. Он так же негоден, как и все остальные.

-- Вы спрашивали у Артура, почему он на мне не женится? сказала Лаура с улыбкою, возвратясь к ним и взяв за руку своего кузена. Она уходила, может-быть, затем, чтоб скрыть следы волнения, которых не желала обнаружить перед другими. - Он женится на другой и я намерена очень любить ее и жить у них в доме, с тем только уговором, чтоб он не спрашивал у всякого холостяка, который к нему прийдет, почему он на мне не женится?

Когда таким-образом совесть Пена поуспокоилась и экзамен его перед Лаурой кончился без всяких упреков с её стороны, он начал чувствовать, что долг и склонность влекли его постоянно в Бэймут, где, как леди Рокмистер ему объявила, за её столом всегда накрыт для него прибор.

-- И я советую вам приходить чаще, сказала ему старая леди: - потому-что Гранжан отличный повар; а быть со мною и с Лаурой будет полезно для ваших манер. Легко увидеть всякому, что вы всегда заняты собою. Нечего краснеть и запинаться: почти все молодые люди всегда думают о себе. Мои сыновья и внуки были таковы же, пока я их не вылечила. Приходите сюда, и мы научим нас, как надобно держать себя; разрезать жаркое вам не прийдется, это делается за боковым столом. Геккер будет давать вам столько вина, сколько для вас здорово, а в те дни, когда вы будете вести себя очень-хорошо и будете очень-любезны, вам дадут шампанского. Геккерь, заметь, что я говорю. Мистер Пенденнис - брат мисс Лауры, и ты сделаешь так, чтоб ему было удобно и будешь смотреть, чтоб он не пил слишком-много вина и не безпокоил меня, когда я прилягу отдохнуть после обеда. Вы эгоист; я хочу вылечить вас от эгоизма. Вы будете обедать здесь всякий раз, когда у вас не будет других приглашений; а когда дурная погода, то лучше останавливайтесь в гостиннице. Пока добрая леди могла наделять всех вокруг себя приказаниями, ей нетрудно было угодить; и все подчиненные ей люди трепетали перед нею, но любили ее.

из приезжих на бэймутский сезон являлись к старушке вдовствующей графине; но вообще общество её было очень-маленькое и мистер Артур пил вино свое один, когда леди Рокминстер уходила отдыхать, а Лаура принималась играть на фортепиано и петь, чтоб усыпить ее после обеда.

-- Если моя музыка помогает ей заснуть, говорила добрая девушка: - то не должна ли я радоваться, что она хоть на это годится? Леди Рокминстер спит очень-мало по ночам: я читала ей прежде вслух, пока не заболела в Париже, и с этих пор она слышать не хочет, чтоб я засиживалась с нею.

-- Отчего ты не написала когда была больна? спросил Пен, покраснев.

-- Какая польза была бы мне от этого? За мной ухаживала Марта, и доктор приходил каждый день. Ты слишком занят, чтоб писать к женщинам или думать о них. У тебя книги и газеты, политика и железные дороги. Я написала, когда выздоровела.

И Пен посмотрел на нее и покраснел снова, вспомнив, что во все время её болезни он ни раза не писал к ней, и даже едва вспомнил о ней.

чистого и непорочного сердца. При жизни матери, Лаура никогда не говорила с Пеном так искренно и чистосердечно, как теперь. Желание бедной Елены соединить их, налагало на отношения Лауры к Пену какую-то осторожность и принужденность, к которым теперь, при изменившихся обстоятельствах Артура, уже не было повода. Он был сговорен с другою девушкой, и Лаура стала сразу его сестрою. Она скрывала или старалась задушить в себе все сомнения, какие могли в ней таиться насчет избранной Пеном; она принуждала себя смотреть вперед с бодростью и надеяться, что он будет счастлив, обещая себе внутренно сделать все, что только может сделать привязанность сестры для счастья любимца матери.

Они часто говорили о милой покойнице. Из тысячи рассказов, слышанных Артуром от Лауры, он мог постигнуть как постоянна и всепоглощающа была безмолвная любовь его матери, которая сопровождала его всюду и безотлучно, и кончилась только с последним вздохом вдовы. Раз клеврингские жители видели у кладбищенской ограды мальчика, державшого пару верховых лошадей: после этого там толковали, что Пен и Лаура посетили вместе могилу матери. С приезда своего в те стороны, Артур был раза два на этом кладбище, но вид священного надгробного камня не доставил ему утешения. Человек, виновный в нечистом деле; жадный спекулятор, ставящий на карту свои убеждения и честь, чтобы выиграть состояние и карьеру и сознающийся, что вся жизнь только презрительная капитуляция: какое право имел он быть в этом святом месте? какое утешение было для него в свете, в котором он жил, и знал, что и другие там не лучше его? Артур и Лаура проехали мимо ворот Фэрокса, и Пен здоровался с детьми своего постояльца, игравшими на лужайке и террасе; Лаура смотрела пристально на стену дома и на жимолость, обвивавшую навес крыльца, и на магнолию, поднявшуюся до её окна. "Мистер Пенденнис проехал сегодня", сказал один из мальчиков своей матери, "с дамою, и он останавливался и говорил с нами, и просил нас дать ему цветочек жимолости с крыльца, и он отдал его даме. Я не мог разсмотреть, хорошенькая ли она: у нея вуаль был опущен; под нею была лошадь от Крэмкиа, из Бэймута".

Когда они ехали по лугам между Фэроксом и Бэймутом, Пен говорил мало, хотя они ехали рядом и очень-близко дру г-к-друту. Он думал о том, как люди отказываются от. счастья, когда легко могут достичь его; или, имея его в руках, отталкивают пинками; или променивают его, с открытыми глазами, на несколько ничтожных денег и прихотей. И потом пришла мысль, стоит ли хлопотать из-за этого на нашу коротенькую жизнь? Вся жизнь лучших и чистейших созданий из человеческого рода протекает в тщетных желаниях и кончается разочарованием: как, например, той милой и доброй души, которая покоится там, в своей могиле. У нея было свое эгоистическое честолюбие, столько же было его, как у Цезаря, и она умерла с неисполненным желанием сердца. Камень накрывает наконец наши надежды и память о нас. Родное место наше не узнает нас. "Дети других людей играют на траве, там, где некогда мы с тобой играли, Лаура", сказал он ожесточенным голосом: - "и ты видела, как, высоко поднялась магнолия, которую мы некогда посадили. Я заглянул хижины в две, которые моя мать, бывало, часто посещала. Всего прошел год с немногим после её кончины, а люди, которым она благодетельствовала, вовсе уже о ней не думают. Все мы эгоисты; наберется очень-немного исключений, подобных тебе, моя милая Лаура, которые сияют как добрые дела в злом свете и делают черноту всего остального еще разительнее".

-- Мне тяжело слушать, когда ты говоришь такия вещи, Артур, возразила Лаура, склонив голову к цветку, который был у нея на груди. - Когда ты попросил того мальчика сорвать для меня этот цветок, ты не был эгоистом.

-- Но сердце твое было тогда полно любви и ласки. Чего больше можно требовать? И если ты думаешь дурно о себе, то все-таки эта любовь и ласковость тебя не покинула, разве не правда? Я часто думала, что наша милая мама испортила тебя своим обожаньем; и если ты действительно таков, каким себя выставляешь (я ненавижу это слово), то её чрезмерная нежность содействовала этому. Что касается до света, когда в него пускаются мужчины, они должны сражаться для себя, и прокладывать себе дорогу, и составить себе имя. Мама и дядя поощряли в тебе это честолюбие. Если все это суетность, то зачем продолжать домогаться? Я думаю, что такой умный человек, как ты. намерен сделать много пользы отечеству, поступая в члены Парламента: иначе ты бы не желал попасть туда. Что ты намерен сделать, когда будешь в Нижней Палате?

-- Почему же вы не научите нас? Я никогда не могла добиться, для чего мистеру Пайпсенту так хотелось попасть туда. Он не очень-умен.

-- Он, конечно, не гений, этот Пайпсент.

его бабушка, он весь начинен сургучом. Не-уже-ли и ты хочешь себе такой же каррьеры, Артур? Что тут такое блистательное, что ты так добиваешься этого? Я бы лучше желала, чтоб ты оставался дома и писал книги - добрые, хорошия книги, с кроткими идеями, какие у тебя есть, Аргур, и от которых было бы для людей добро. И если ты не составишь себе известности, так что жь? Ты сам сознаешься, что все это суета, и можешь жить оченьсчастливо я без нея. Я вовсе не имею притязаний советовать тебе, но я ловлю тебя на твоих же словах о свете: ты сам называешь его злым и дурным, почему же ты его не бросишь?

-- И потом, что же я, по-твоему, должен буду делать?

-- По-моему, ты бы должен был привезти жену в Фэрокс, и заниматься, и делать добро вокруг себя. Я бы желала видеть твоих детей на лужайке Фэрокса, Артур, желала бы чтро мы могли вместе молиться в церкви о нашей матери, милый брат. Если свет полон искушений, разве мы не молимся о том, чтоб нам избавиться от искушения?

-- И ты думаешь, что Бианка была бы хорошею женою мелкопоместного деревенского джентльмена? И ты думаешь, что и я годился бы для этой роли? Вспомни, Лаура, что искушение бродит вдоль деревенских околиц, так же точно, как по столичным улицам; праздность величайший из всех искусителей.

Несколько времени ехал Пен молча подле Лауры. Имя Джорджа, упомянутое ею теперь, привело ему на память прошлое, и мысли, которые он некогда имел касательно его и Лауры. Отчего его взволновала эта мысль в настоящее время, когда он знал о невозможности союза между ними? Почему его мучило любопытство узнать, было ли, во время их короткого знакомства, расположение со стороны Лауры к Уаррингтону? С той поры и до теперешней Джордж никогда не говорил о своей истории, и Артур припомнил, что он едва ли раз произнес имя Лауры.

Наконец он подъехал близехонько к ней.

-- Скажи мне одну вещь, Лаура.

Она откинула вуаль и посмотрела на вето.

-- Скажи мне: еслиб не было с Джорджем этого несчастья (он никогда не говорил о нем ни прежде, ни после того дня), согласилась ли бы ты... согласилась ли бы ты дать ему то, в чем ты мне отказала?

-- Да Пен, отвечала она и залилась слезами.

-- Он заслуживал тебя лучше чем я, простонал бедный Пен, с невыразимою болью в сердце. - Я негодный эгоист, а Джордж лучше, благородное, правдивее меня. Благослови его Бог!

-- Да, Пен, сказала Лаура, протянув ему руку, и он обвил ее рукою, а она рыдала на его плече.

рассказал свою историю и описал всю безнадежность своего положения, поняла она как переменились её чувства, и какое нежное участие, какое глубокое уважение, какой восторженный энтузиэам внушил ей друг Артура. Пока она не узнала несбыточности некоторых своих планов и мечтаний, и пока Уарингтон, прочитавший, может-быть, истину в её сердце, не рассказал своей печальной повести, для её предостережения, она не спрашивала себя: было ли возможно, чтоб чувства её могли перемениться? Её поразила и испугала истина. Как могла она сознаться в этом Елене? Бедная Лаура чувствовала себя виновною перед своею матерью, имея тайну, которую не смела ей доверить; она чувствовала, что была неблагодарна за любовь Елены, чувствовала себя виновною перед Пеном, отнимая у него любовь, которой он не хотел признать и принять; она каялась перед Уаррингтоном, думая, что поощрила его недолжным участием и обнаружила ему предпочтение, которое начинала чувствовать.

Бедствие, лишившее Лауру нежной матери, и скорбь о ней не дали ей времени думать ни о чем другом. Когда она оправилась от этого удара, и другая горесть её была также почти излечена. Она только короткое время дозволила себе надежду насчет Уаррингтона. Удивление и уважение к нему остались в ней те же, по нежное чувство, которое она питала к нему, как сама сознавалась, перешло в такое спокойное дружество, что могло считаться умершим и миновавшим. Боль, которую чувство это оставило в её сердце, отзывалась только смирением и раскаянием. "О, как горда и жестока я была с Артуром!" думала она. Как самонадеянна и неумолима! Я никогда не могла простить эту бедную девушку, которая любила его, не могла простить его самого, зато, что он поощрял эту любовь, и была гораздо-виновнее чем она, бедненькое, молоденькое творение! Я, объявляя, что люблю одного человека, могла внимать другому с такою горячностью; я не хотела простить Артуру перемены его чувств, а между-тем сама была непостоянна и неверна. И, смиряясь таким-образом и сознавая свою слабость, бедная девушка искала твердости и утешения по своему обычному способу.

Она не сделала ничего дурного; но есть люди, которые страдают от самой пустой и мнимой вины, так точно, как другие, наделенные дюжею совестью, могут спокойно ходить с пудовыми проступками на плечах; и бедная Лаура воображала, что в этом щекотливом казусе своей жизни она поступила как великая преступница. Она решила, что поступила с Пеном непростительно, отняв у него любовь, которою наделила его по собственному признанию, сделанному Елене с глаза на глаз; что она была неблагодарна к своей благодетельнице, позволив себе думать о другом и нарушить свое обещание; и что, наконец, приняв в соображение её тяжкия вины, она должна судить очень-кротко о других, подверженных, вероятно, гораздо-сильнейшим искушениям, и которых побудительные причины были ей непонятны.

Год тому назад, Лаура вспыхнула бы негодованием при мысли, что Артур женится на Бианке; её возвышенные чувства возмутились бы от идеи, что своекорыстные побуждения могли заставить его снизойдти к такой недостойной паре. Теперь, узнав об этом от леди Рокминстер, которой речи были прямы и безцеремонны, смирившаяся девушка перенесла этот удар с кроткою покорностью. "Он имеет право жениться на ком хочет, и знает свет больше меня", разсуждала она сама с собою. "Бианка, может-быть, и не так легкомысленна, как казалась; и какое право имею я быть её судьею? Без-сомнения, Артур делает хорошо, стараясь попасть в Парламент, где он может отличиться; мой долг стараться всеми силами помогать ему и Бианке, и содействовать его семейному счастью. Надеюсь, что я буду жить с ними. Если я буду крестною матерью одного из детей, я оставлю ему мои три тысячи фунтов!" И потом она начала придумывать, что б подарить Бианке из своих маленьких драгоценностей, и как бы ей лучше приобрести её привязанность. Она написала ей дружеское письмо, в котором, разумеется, не было говорено об этих планах, но где Лаура припоминала только прежния времена и уверяла Бианку в своем доброжелательстве; на это она получила самый нежный ответ, в котором также не было ни слова о предполагаемом замужстве; но о мистере Пенденнисе было упомянуто раза два или три, и с этих пор обе оне, милая Лаура и милая Бианка, будут родными и любящими сестрами, и так далее.

Когда, после исповеди Лауры, она и Пен воротились домой, выраженное Пеном благородное сознание превосходства над собою Уаррингтона заставило сердце девушки забиться сильнее и сделало едче слезы, которые лились из её глаз, когда она плакала на плече Артура; когда они воротились домой, маленькое письмецо ожидало мись Бэлль. Она распечатала его дрожащею рукою и Пен покраснел, лишь только узнал его: он тотчас же увидел что письмо было от Бианки.

-- Она пишет из Лондона, сказала Лаура. - Она была с мистрисс Боннер, горничною леди Клевринг. Боннер выходит замуж за Лейтфута, буфетчика. Как ты думаешь, где была Бианка?

-- В Париже, в Шотландии, в Казино?

"Я видела madame mère, которая мыла полы и смотрела на менял очень-сердито; но la belle Fanny не было дома; и так-как мне сказали, что она в покоях капитана Стронга, то мы с Боннер поднялись au troisième, чтоб взглянуть на знаменитую красоту. Опять неудача! мы нашли только шевалье Стронга и какого-то его приятеля: итак мы ушли, невидав восхитительной Фанни".

"Le t'envoie mille et mille baisers. Когда кончится это гадкое собирание голосов? Рукава носят и проч. и проч."

После обеда диктор читал газету "Times". "Один молодой джентльмен, которого я лечил, лет восемь или девять тому назад, когда он был здесь, получил славное наследство", сказал он. "Я сейчас прочитал объявление о смерти Джона Генри Фокера, эсквайра, из Логвуд-Галла: он умер в По, в Пиренеях, 15-го прошлого месяца".