Спасенный

Издание: "Стихотворения и прозаические произведения А.П.Барыковой", СПб., 1897

В гряде утесов серых - котловина

Прибоем вырыта, а в ней - несок

И вечно-бурных волн седая пена,

Как желтый, шитый серебром ковер,

Далеко стелются. Повыше приютилась

Рыбацкая слободка между скал.

Вокруг убогой, ветхой колокольни,

За верфью, кровли красные домов

Столпились тесно в кучу, словно стадо

Вокруг седого пастуха; от церкви

Прямая улица ползет наверх

К высокой башне мельницы крылатой;

За мельницей орешник молодой

Разросся шапкой круглой и кудрявой,

А выше - в небе бледно-голубом,

Равнины и холмы...

Лет сто назад

На побережьи том играли дети,

Подросточки, с соседних трех дворов:

Филипп - сын мельника, Андрей Бобыль -

Сын бедного погибшего матроса,

Да чудная малютка Анна -

Любимица и гордость всей слободки.

Как весело им было! Как привольно!

Игрушек сколько было там у них!

Все море синее им надарило:

И камушки-ракушки всех цветов,

И старый якорь с ржавыми концами,

И свернутый канат, и сеть, и лодка

С пробитым дном, - чудесные игрушки,

Каких не сыщешь в лавках городских!

Там всякий день из влажного песку

Ребята пироги пекли на-славу -

И строили себе дворцы и замки;

То вслед они бежали за волной,

То резвая волна их догоняла;

И под скалою, в маленькой пещерке,

Они играли: "будто это дом",

Где Анна уж всегда была "хозяйкой",

А мальчики, поочередно, роль

"Хозяина" и "мужа" исполняли,

И ссорились из-за "жены" порой;

Частенько доходило и до драки.

"Моя жена! Мой дом! - кричал Андрей.

Сжимая кулачонки. - Убирайся!" -

"Ан врешь! Сегодня очередь моя!

Сам убирайся! Мие быть нынче мужем!" -

В слезах. весь красный, буйствовал Филипп.

Но был Андрей сильней - и спор решался

Всегда не в пользу мельникова сына;

В бессильном гневе горько плакал он

И уходил, ворча: - "Ты злой, ты гадкий..."

Тогда малютка Анна их мирила:

"Филипп, не плачь!.. Андрей, чего дерешься?

Разделим дом вот этак, пополам...

Пусть будто я и там и тут - хозяйка,

Жена обоих будто... Хорошо?.."

На этом и мирились мальчуганы,

И дружно продолжалась их игра.

Когда же миновали годы детства,

Как вешняя румяная заря,

И солнце жизни жаркими лучами

По-новому согрело их сердца, -

Их дружба детская переродилась

В любовь. И оба парня замуж взять

Хотели Анну; для обоих стала

Без милой девушки и жизнь не в жизнь.

Филипп был робок; тайно, втихомолку

Ее любил он; а Андрей Бобыль,

Напротив, радостно открши ей душу,

Признался, - и пошел на заработки,

И трудовые весело копил

На собственаую лодку, на хозяйство,

Она его ждала, его любила, -

Хоть и казалось, что она дружней,

Приветней, ласковей с Филиппом бедным,

Чем с ним.

Андрею счастье повезло

Во всем; и скоро не было на побережьи

Удачливей, смелее рыбака

И лучшого товарища в беде,

В бою неравном с грозными волнами.

Он поступил матросом на корабль

Купеческий, год целый был в отлучке,

Стал моряком вполне; бросался в воду

Три раза, жизни не щадя своей.

И три души, в пучине погибавших,

От лютой смерти спас.

И был почет

Ему за это. Добрым, честным парнем

Его считали все и уважали.

Пошел Андрею двадцать первый год.

И собственную лодку снарядил,

И хату выстроил для милой Анны

На полгоре, в том переулке узком,

Что к мельнице от берега взбирался.

Раз осенью, в день праздничный, пошла

Вся молодежь слободки по орехи

В зеленый лес шумливою гурьбой,

С корзинками, мешками, коробьями,

Со смехом, песнями. Один Филипп

От сверстников своих в тот день отстал;

Он при больном отце остался дома,

А под вечер собрался было в лес,

Да увидал, взбираясь на пригорок,

Что на опушке самой, там, в тени

Орешника, на мураве душистой,

Сидит Андрей счастливец рядом с Анной,

Так близко-близко... Руки их сплелись,

И серые глаза его сияют,

Что звезды, и лицо горит зарей;

Целуются... - "Ну, значит, порешили,

Поладили!.."

И застонал Филипп,

Как стонет раненый ножом смертельно,

И скрылся, не замеченный никем,

В лесном овраге, в самой темной чаще.

Там долго он лежал; потом домой

Пришел - навек один с своей тоскою:

И было на душе его в тот час

Черней и холодней осенней ночи...

А те сыграли свадьбу. Зазвонили

В честь молодых на старой колокольне

Так радостно во все колокола,

Что и седая грозная волна,

Казалось всем, под этот звон плясала.

И радостно мелькнули для Андрея

И для его хозяйки молодой

Семь лучших лет, - семь лет любви, согласья

И честного, свободного труда.

А после и сынишка - весь в отца,

Утеха Анны в дни отлучек мужа,

Когда ловил он рыбу в бурном море

И ездил продавать живой товар.

Отлично шла его торговля; всем

На много миль кругом по побережью,

И даже там, за синими холмами,

В домах господских и на дальних рынках,

Знаком был этот богатырь рыбак

С лицом открытым, смелым, загорелым,

Его лошадка, белая как лунь,

И самодельная плетеная повозка;

Знаком был свежий запах океана,

Широкого простора, вольной воли,

Который он с собою привозил.

Но на восьмом году - все изменилось

(Непрочно человеческое счастье!..), -

Не гаданно, не жданно вдруг беда

Нагрянула на бедного Андрея:

Свалившись с мачты, ногу он сломал,

Был поднят замертво, разбитый, чуть живой;

И вот, пока с трудом он поправлялся,

Хозяйство врозь пошло, работа стала;

У Анны в то же время родился

Еще ребенок - мальчик, но больной,

Худой и бледный, - не жилец на свете,

А горькая забота и обуза

Для матери, да лишний рот в семье.

Лежал Андрей, безпомощный и слабый,

В лубках, прикованный к постели

Болезнью тяжкой, у чужих людей,

В чужом углу; и, словно страшный сон,

Нужда и нищета, семье любимой

Грозившая, все грезились ему,

Покоя не давали по ночам:

Не справиться ему теперь с бедой!

"Пропало все... Пойдет хозяйство прахом...

И Анне милой, дорогой голубке,

А деткам горемычным - голодать..."

Терзалось и рвалось на части сердце.

Упал он духом, возроптал на Бога,

На горькую судьбу.

Но про его несчастье

Узнал купец - хозяин корабля,

Тот самый, у кого служил он прежде,

И, навестив его, утешил сразу: -

"Ты, друг Андрей, не вешай головы,

А поправляйся, набирайся силы.

Поправишься, - поедем-ка со мною

Опять в Китай; на нашем корабле

Есть место для тебя; мне нужен кормчий,

Хороший, опытный; тебя я знаю, -

Ты верный человек; поедешь, что ль?

Мы подождем тебя".

И согласился

Андрей сейчас на это предложенье;

Блеснул ему надежды новый луч:

"Вот, - думал он, - негаданное счастье!

Устрою все делишки, развяжусь, -

На скопленное жалованье там

Китайского товару накуплю,

Вернусь домой, продам здесь с барышом...

Но, уезжая, с чем оставить Анну

И ребятишек? Вот еще загвоздка!"

Заныло снова у Андрея сердце,

"Неужто ж отказаться от поездки,

Счастливый случай пропустить, и биться,

Как рыба Рб лед, вечно, из-за хлеба?.."

Он думал, долго думал и решил:

Взять у хозяина задатку малость,

Да лодку и рыбацкие все снасти

Продать... "Что будешь делать! Хоть и жаль

Кормилицу-то лодочку мою, -

Продам ее; куплю на эти деньги

Товару кой-какого мелочного,

Да и открою лавочку в слободке,

Пусть Анна там торгует без меня

".

Так ладно все решил он в голове.

Пока лежал больной, так все обдумал

Умно и ловко... Но когда домой,

Поправившись, вернулся, и ему

На встречу бросилась бедняжка Анна

С больным малюткой сыном на руках,

Когда она, вся бледная, припала

С безумным криком радости, в слезах,

К нему на грудь и замерла от счастья,

Когда ее и худенького крошку

Он обнял разом и к себе прижал, -

Страшна ему разлука показалась.

И он не в силах был жене сказать,

Что место получил на корабле

И порешил ее с детьми покинуть,

Отправиться надолго в дальний путь.

Он разговор об этом отложил

На завтра, чтоб не огорчилась Анна.

И вот настало "завтра".

Андрея о поездке, в сердце Анны

Кольнуло что-то. Чуяло оно

Недоброе. И в жизни первый раз

Она не покорилась воле мужа,

А спорила, просила, умоляла.

Ломая руки, чтоб не уезжал,

Не покидал ее и деток малых:

И слезы горькие ее душили,

Стояли в умоляющих глазах,

Когда она с тоской ему твердила:

- "Не уезжай, Андрей, не уезжай!

На что нам деньги, барыши, богатство?

Мы были счастливы с тобой и так...

Андрей! Ведь от добра добра не ищут.

А разве плохо нам с тобой живется?

Теперь опять здоров ты, слава Богу, -

Потерянное время наверстаем

И не придется нам сидеть без хлеба...

Да если б и пришлось?.. С тобой вдвоем

Я все снесу! Поверь ты мне, родной,

Не в деньгах счастье!.. Чует ретивое,

Что едешь ты себе и мне на горе!.."

Не знал тогда Андрей, насколько Анна

Была права; никак не мог понять

То, что она так чутко понимала

Душою бескорыстною и чистой, -

Святую правду слов ее простых:

"Поверь ты мне, родной, - не в деньгах счастье!.."

Он твердо был уверен, что устроит

Поездкой этою прочней судьбу семьи;

И стал он на своем и порешил:

- "Уеду!" -

Анна замолчала и поникла

Уныло головой, глотая слезы.

И началися сборы. Продал лодку -

Кормилицу Андрей, купил товару,

И в первой, чистой горнице устроил

Прилавок, шкаф и гладенькие полки, -

Стук молотка и визг пилы по дому

Пошел и в сердце Анны отдавался

Тоскливо и уныло, больно так,

Как будто для нее сосновый гроб

Сколачивал Андрей...

Настало утро

Последнее; настал жестокий день

Разлуки. Бодрый, смелый и спокойный,

Андрей прощался с плачущей женой,

Лаская, утешая как ребенка:

- "Вернусь я скоро!.. Мы и не заметим,

Как год пройдет... И много красных дней

Мы проживем еще с тобою, Анна...

Потерпим малость, а за то потом

Тебе и деткам будет хорошо...

Для вас же еду я, пойми: для вас!..

А ты люби меня и жди, родная,

Не забывай... Да береги ребят..."

Он наклонился к люльке, где лежал

Покачивая, молвил: - "Береги

Вот малыша-то, Анна, пуще глазу,

Жалчей он всех, храни его Господь!..

Вишь, плохонький какой... Живи, малыш!

Я, брат, тебе гостинца привезу

Заморского... Смотри, дождись отца, -

Расти большой... Ну, полно плакать, Анна,

Ведь не покойника ты провожаешь...

Поговори со мною напоследок..."

Она была не в силах говорить;

В отчаяньи немом и словно как во сне,

Она и слушала его и не слыхала,

А сердце ей твердило: "Не вернется".

- "Пора! - сказал Андрей. - Пора! Прощайте!"

Поцеловал, благословил детей,

Испуганно смотревших на него

Большими удивленными глазами,

И крепко обнял плачущую Анну

В последний раз могучею рукою

Она хотела было разбудить

Малютку спящего; Андрей сказал: - "Не надо!"

И сонного его поцеловал;

А Анна с бледненькой головки сына

Отрезала волос кудрявых прядку

И отдала Андрею.

Он схватил

Свою котомку и, махнув рукой,

Пошел из дома к морю без оглядки.

От счастья прошлого ему на память

Осталась только прядка золотая...

Давно, давно корабль исчез из глаз,

А Анна все на берегу стояла,

Все провожала взглядом парус белый;

Он ей вдали мерещился, сквозь слезы,

Над темными волнами...

А потом

Она пришла домой, себя не помня,

Заплаканная вся, как будто с похорон

Потянулись дни за днями

Безрадостно, уныло; и хотя

Хозяйничала Анна, и с детьми

Возилась, и товары отпускала, -

Все делала, как приказал Андрей, -

Но дело у нее не шло на лад;

Она была совсем не мастерица

Запрашивать, захваливать товар

И покупателей заманивать к себе

Приветным взглядом, бойким разговором;

Когда с ней торговались - уступала,

Просили в долг - стыдилась отказать;

И собирать долги с соседок бедных

Стыдилась тоже, - жаль ей было их;

Обмерить и обвесить - не хотела;

А это уж какая же торговля!

Известно, не обманешь - не продашь!

С трудом она едва-едва сводила

Концы с концами, чтобы кое-как

И все ждала известий от Андрея,

И все их не было.

Так целый год прошел.

Меньшой ребенок все не поправлялся,

Хирел день ото-дня, и, наконец,

Нежданно, незаметно отлетела

Его невинная душа, - так тихо,

Как пташка, заморенная в неволе,

Когда ей дверцы клетки отворились...

Все это время, с Анной заодно,

Страдало сердце верное Филиппа.

Хоть у нее он не бывал ни разу

Со дня отъезда мужа, - да и прежде,

В счастливые года, бывал не часто, -

Он все-таки любил ее, следил

За нею издали и знал,

Как плохо бедной ей теперь живется;

Знал, что известий от Андрея нет,

Что мальчик болен.

Когда она ребенка схоронила

И отдала на гроб последний грош,

Филипп решил:

"Мне надо к ней итти;

Она совсем одна - в нужде и в горе;

Помочь ей надо, ласковое слово

Сказать, утешить..."

И Филипп пошел.

Открыта лавочка была; уныло

Смотрели с полок жалкие остатки

Товара; за прилавком - ни души.

И в самом доме как в могиле:

Ребята, видно, на дворе играли.

Он постучал дрожащею рукой

В дверь спальной. - но никто не отозвался

На стук его; тогда он заглянул

В незапертую дверь, и сердце сжалось

В груди его: он увидал. что Анна

Сидит у маленькой пустой кроватки

И на нее потухшими глазами

Глядит, - застыла вся, окаменела

В своей тоске, и ничего не слышит,

Не видит. Подошел он, сел с ней рядом,

Взял за руку, холодную как лед,

И как умел, как подсказало сердце,

Стал робко утешать. Он говорил: -

"Не убивайся так, побереги себя

Для деток бедных, Анна, для Андрея...

Уж год прошел, - теперь не долго ждать...

Приедет он".

Лишь только про Андрея

Упомянул Филипп - очнулась Анна;

Посыпались из глаз потухших слезы,

А горе словно отлегло от сердца.

"Приедет?.. - встрепенулася она. -

Спасибо, друг, тебе на добром слове,

А то не знаю, право, как и быть..." -

"А вот, - сказал Филипп и покраснел: -

Тебе пока деньжонок на хозяйство.

Я знаю, выручка твоя плоха".

Он положил ей деньги на колени.

- "Возьми их, не побрезгай, сделай милость",

Она, глотая слезы, отвернулась

К стене и вспомнила, что нечем накормить

Детей, когда придут они домой

И есть попросят. А Филипп твердил:

- "Возьми... Ведь мы с Андреем не чужие,

Да и с тобой росли, что брат с сестрой".

Она взяла бумажки и хотела

Сказать: "Спасибо, брат, Андрей отдаст", -

Да голос порвался на полуслове,

И разрыдалась бедная опять

При мысли, что Андрей уж не вернется.

Филиип заговорил с ней про детей,

Чтобы отвлечь ее от мыслей черных:

- "Растут ребята... Надо бы учить.

Послушай, Анна: присылай почаще

Сад у меня хороший, дом большой,

Лес близко, - деткам будет там приволье;

Я их и за указку присажу,

И научу читать-писать - всему,

Что знаю сам. И мне забава будет;

А то я там сижу один, как волк

В своей берлоге. Скучно мне и пусто.

Скажи, родная, будешь присылать?" -

"Да, буду!" - тихо отвечала Анна

И крепко руку честную Филиппа

Пожала на прощанье. Он ушел

Довольный и счастливый в первый раз

С тех пор, как Анна вышла за другого.

За годом год, прошло еще пять лет

Со дня отъезда бедного Андрея;

Он без вести пропал; о нем забыли.

Пронесся было по слободке слух

О том, что, возвращаясь из Китая,

Большой купеческий корабль "Удача"

Погиб со всем товаром и с людьми

В далеком море, и никто не спасся.

Поверила той вести вся слободка,

Поахали соседки и соседи

Над участью вдовы Андрея и сирот,

Потолковали малость и замолкли.

Но Анна не поверила, - ждала.

Безумное отчаянье сменялось

В ее душе несбыточной надеждой;

Она вся истомилась, извелась,

И коротала молодость свою

В унынии, в напрасных ожиданьях,

В тоске о прошлых, невозвратных днях.

Нужды она не знала: верный друг

Филипп заботился о ней и детях,

Как о родной семье. Он не ходил

К ним в дом, встречался с Анной очень редко,

Но Аннино хозяйство шло исправно,

Благодаря ему; он всем, чем мог,

На мельнице; он их ласкал, учил,

И баловал, и сказывал им сказки,

И помаленьку наставлял на ум,

И приучал к работе, - словом, был

Для них вторым отцом. Да и не знали

Они другого. Смутно, как во сне,

Припоминался им порою "тот отец",

По ком их мать так плачет день и ночь,

И жаль его им было; а любили

Они всем сердцем "своего" Филиппа;

Они его прозвали: "батя-Филь",

Хозяйничали в доме у него,

Делили с ним все радости свои

И маленькие беды-неудачи;

И праздник без него им был не в праздник.

Давно уж все соседи наблюдали

За Анной и Филиппом, - ждали свадьбы,

Про дружбу их чесали языки

И удивлялись: "Что ж это за притча?

И в ней души не чает, - это видно:

Ведь шила-то в мешке не утаишь, -

Что ж он не женится?"

- "Дурак он, что ли?

На что ему жениться? Велика корысть -

Вдова с двумя детьми!.."

- "Найдет почище, -

Такой-то молодец и богатей...

А утешать вдову без свадьбы можно!"

Такие речи услыхал Филипп.

Он побелел с досады и обиды

За Анну; стал печальней и мрачней

С тех пор; и даже дети замечали,

Какой он хмурый, бледный и худой,

И думали: "Чем нам утешить батю?"

Вот как-то осенью они вбежали,

Веселые, и обняли его,

Повиснули на шее с двух сторон,

Заговорили разом: "Батя-Филь!

Мы тут орехи рвем, и мама с нами!

Орехов - страсть! Корзинку захвати...

А маму притащили мы силком.

Она все плачет, - скучная такая...

Ты, батя-Филь, развеселишь ее?"

Обрадовался Филь; пошел с детьми.

- "Поговорю я с ней, покончим дело, -

Чего нам ждать... Чего мы врозь живем?

Один конец!.. Посватаюсь сейчас..."

Сидела Анна на опушке леса,

Вся бледная как смерть, - глядела вдаль.

Все старое припомнилось Филиппу;

И подошел он к ней, и ласково спросил:

- "Устала, Анна?.." -

"Нет... А так... взгрустнулось...

Я это место помню..." - и вздохнула.

- " И я...а - сказал Филипп; присел с ней рядом

И призадумался. Ребята убежали;

Их голоса из чащи доносились,

Заговорила Анна:

"Филь, скажи,

Когда и где "Удача" затонула?

Ты это верно знаешь? Ты справлялся?.."

Филипп махнул рукой:

- "Пропал корабль!..

Эх, Анна, что об этом толковать!

Пронал совсем, с людьми... А где? - Бог весть!

Никто домой с "Удачи" не вернулся, -

Шесть лет - седьмой пошел. Чего же ждать,

Напрасно убиваться?.. Слушай, Анна,

Что я надумал... Много я терпел,

Молчал я долго, а теперь скажу

Всю правду, все, что в сердце наболело...

Он умер, а мы - живы. Мы должны

И думать о живом. Ведь жизнь - одна.

Грешно губить ее в тоске, без пользы

Себе и людям... Анна, надо жить!

И я хочу, чтоб ты жила, родная,

Чтоб деткам нашим было хорошо...

И я прошу тебя... Скажи мне, Анна:

Пойдешь ты замуж за меня? Скажи,

Реши мою судьбу... Хоть не теперь,

Когда-нибудь, - пойдешь?.. Я ждать привык...

Сама назначишь день..." -

"Господь с тобою, Филь! -

Сказала Анна, словно испугавшись,

И слезы покатились в три ручья

По бледному прекрасному лицу: -

Какая я теперь тебе невеста?

Какая буду я тебе жена,

Когда я не могу забыть Андрея,

Когда душа с ним вместе умерла?..

Жизнь потонула вместе с ним, пойми..."

Филипп отер ей слезы, как ребенку,

Прижал ее к себе и молвил тихо:

- "Ты, Анна, только пожалей меня,

Своих детей, и всех, кому нужна

Мы станем помогать друг другу жить,

А бедная душа твоя воскреснет...

Что ж?.. Пожалеешь?.. Ну, я буду ждать..."

Он сам заплакал.

Воротились дети

И очень рассердились на Филиппа:

"Хорош ты, батя! Нечего сказать!..

Ведь мы тебя как доброго просили

Утешить мамку и развеселить, -

А ты сам плачешь!.. А еще большой!"

Филипп пришел домой совсем счастливый:

Он знал, что Анна за него пойдет.

Но Анна долго не решалась,

И целый длинный год еще прошел

В напрасных ожиданьях - для нее,

В тоске по ней - для бедного Филиппа.

Не жаловался он, - умел молчать

И ждать; но все печальнее, мрачнее

Глядели робкие его глаза

Застывший в них: "Когда же, наконец,

Меня ты пожалеешь?.." - без ответа

Не мог остаться.

Сжалилась она.

Зимой сыграли свадьбу. Зазвонили

Опять колокола в честь молодых

На серой обветшалой колокольне;

Филипп в свой одинокий, скучный дом

Переселил любимую семью;

И замолчали злые языки

Соседок-сплетниц. Счастлив был Филипп;

А Анна понемногу оживала,

Согретая его любовью верной,

Как смятые грозою, непогодой

Цветы степные под лучами солнца.

Но иногда, вдруг, вовсе без причин,

Ей становилось жутко, больно, страшно;

Вся вздрогнет, побелеет...

- "Что с тобою?

" - спрашивал Филипп.

Она очнется, скажет: "Нет... Я так...

Я ничего, Филипп... Не беспокойся". -

И скрыть старается невольный страх:

Она боялась, что Андрей вернется.

А в это время далеко -

На Тихом океане буря выла,

И по волнам громадным шел корабль

(Вез в Англию товары из Китая,

Как бедная погибшая "Удача"),

И волны, как скорлупкой, им играли;

Противный ветер сбил его с пути,

Трепал и рвал жестоко паруса,

И мачты гнул, и гнал, все гнал куда-то

В неведомое море. Люди в страхе

Метались, как безумные, рыдали,

Молились, думая, что смерть пришла,

Что завтрашней зари им не увидеть.

Но вот затихла буря, стал корабль,

Вздохнули люди, занялась заря,

Неведомый, пустынный, но прекрасный,

Над гладью моря солнцем озаренный,

Вдруг выплыл из тумана, засверкал,

Что изумруд в окладе золотом,

Зеленый и цветущий островок.

Пристал к нему корабль, чтоб отдохнуть

От бури и водою запастись

Да починить попорченные снасти.

Ожившие матросы загалдели,

Засуетились; берег огласился

Веселым шумом голосов людских,

И зазвенел топор в глуши цветущей;

Кто рвал орехи, дикие плоды,

Кто разводил огонь, а кто пошел

К ручьям студеным, в чащу - наудачу.

И набрели матросы на пещеру,

Похожую как будто на жилье.

И вдруг из темноты навстречу к ним

Выходит человек в лохмотьях грязных,

С измученным, болезненным лицом,

С седою длинной-длинной бородою

И гривою всклокоченных волос.

Матросы закричали: "Привиденье!" -

И в суеверном ужасе назад

Пустились все бегом. Он их догнал,

Глядел на них безумными глазами,

И плакал, и смеялся детским смехом,

И что-то непонятное мычал,

Хватая их дрожащими руками.

Тогда - кто похрабрей остановился;

Увидели, что это человек

Живой, не призрак; стали понимать

Его слова... - "Ребята, он земляк!

Он только, видно, не в своем уме

От радости, что увидал людей!

А говорит по-нашему!" - кричали

Матросы. Рады были все. И вот

Пришел в себя несчастный понемногу,

И как на острове тут очутился

И прожил много лет. Он был - Андрей Бобыль...

В ту ночь, когда "Удача" погибала,

И все спастись старались, кто как мог,

И всех глотала жадная пучина,

Андрей с двумя товарищами плыл,

Цепляясь за обломки корабля,

Не видя в темноте, куда плывет.

И выбросило их, полуживых,

На этот берег. И они тут жили,

Втроем сначала, а потом те двое

Хворали лихорадкой долго-долго

И умерли, один вслед за другим.

- "Я их похоронил, там, под горою...

И вот один остался. Счет годам

Я потерял давно, - сказал уныло

Андрей. - Не знаю... Десять лет, должно быть,

А то и больше, как уехал я.

Мне было... Сколько?.. Двадцать-девять? Нет,

Вот борода как отросла с тех пор,

И черная была, теперь - седая.

Здесь нет зимы совсем, и не поймешь,

Как год проходит. Не узнают дома!

И Анна не узнает! Анна, там, -

Жена, - осталась дома. Не пускала

Она меня, просила: "Не гонись

За барышом, Андрей, не в деньгах счастье!"

А я уехал... Да!.. Была семья

Там у меня... Была, была, была..."

Он закачал седою головой,

Закрыл лицо руками, замолчал.

Рыданья надрывали грудь больную.

Всем стало жаль Андрея-горемыку,

И многие заплакали кругом,

Своих детей и жен приноминая.

Старик-матрос сказал:

- "Уж, видно, Богу

Ты нужен, брат, еще на этом свете.

И нас сюда привел тебе на помощь.

Его святая воля!"

И вздохнул

Старик глубоко, поглядел на небо

И рукавом своей фуфайки грубой

Смахнул слезу с сурового лица.

Андрей приподнял голову, светло

И радостно взглянул на старика

И повторил: - "Его святая воля!

Да, видно, нужен... Был со мной Отец,

Во мне самом, в душе моей Он был,

Когда я тут один и день и ночь

Ждал паруса и вдаль глядел напрасно.

Он мне помог дождаться дня спасенья!"

И приняли Андрея на корабль,

Одели кое-как и повезли

С собой на родину. Не меньше года

Пришлось им плыть; корабль был плох,

Пережидать погоду надо было

Андрей, когда к нему вернулись силы,

Стал помогать товарищам, чем мог,

Свою тоску в работе коротал;

Но трудно, все же трудно было ждать, -

Душа вся истомилась:

"Все ли живы?

Увижу ли?"

В октябрьский ясный день

Корабль причалил к берегам родным.

Сложились все товарищи-матросы,

Собрали для Андрея денег на дорогу,

Простились, проводили. Он пошел.

От порта было далеко до дома...

"До дома!.. Есть ли дом-то у меня?

Увижу ль их? Быть может, никого

Давно в живых уж нет?"

И шел Андрей

Знакомым берегом, себя не помня,

Ни с кем не говоря, три дня, три ночи,

Чем ближе к дому - больше замирало

Измученное сердце, больно билось,

Как молотом стучало.

"Вот она,

Вот, наконец, слободка! Вот скала,

Пещерка наша, где бывало Анна

Играла с нами... Уцелело все!

И якорь, и канат, и лодка тут, -

Все, все - как было!"

Он пошел быстрей

Наверх по улице. Встречались люди, -

Он их не видел, и не узнавали

Они его. "Вот дом! Вон он стоит!

Увижу всех сейчас..." -

И побежал...

Остановилось сердце и упало,

Дух замер...

Наглухо забиты

Все ставни были, на дверях замРк,

"Продается".

Ему хотелось крикнуть: где ж они?

Бежать, искать, расспрашивать соседей,

Но он стоял на месте и молчал.

Он знал заранее ответ, боялся

Его услышать: "С голоду пропали,

Давно их нет на свете!" Или... или...

Еще страшней: "Жена тебя забыла, -

Она живет с другим".

И он, шатаясь

И спотыкаясь, как мертвецки-пьяный,

Весь бледный. - краше в гроб кладут, -

Побрел неверными шагами вниз.

Там, смутно помнил он, заезжий двор,

Пристанище матросов бесприютных...

А люди говорили вслед ему: -

"Ишь, старый пес, как в будни нализался!"

С трудом Андрей добрался до ночлега;

Ему на встречу вышла Марья Лэн,

Болтливая и добрая старуха,

Андрей спросил себе постель и лег,

И не признала Марья Лэн его,

Хоть часто с ним на пристани встречалась,

И любовалась на него бывало,

Когда он мимо дома проходил.

Теперь она пришельца пожалела,

Подумала: "Не здешний, - издалека

Идет, бедняга, - вишь, как загорел,

Что твой товар сапожный... И чудно!

Не то чтоб стар - а весь седой...

Должно быть, с горя поседел, сердечный!"

Андрей впотьмах, с открытыми глазами,

Всю ночь лежал в тяжелом забытье,

Без мысли, без движенья, весь разбитый,

Пришибленный. И утром - встать не мог.

Увидела хозяйка, что он болен,

И принялась ходить за ним усердно,

Развлечь его стараясь болтовней

И про свои дела и про чужие.

Она ему дня за два рассказала

Все сплетни и все новости слободки, -

Кто умер, кто женился, кто уехал,

Кто беден, кто богат, кто с кем живет,

И, между прочим, - про корабль "Удачу",

Про смерть ужасную Андрея-рыбака,

Про мельника и про его жену.

И слово-за-слово узнал Андрей

Все, что случилось дома без него.

Он слушал. Помертвевшее лицо

Его не выдало. Не догадалась

Старуха добрая, как страшно больно

Она своим рассказом бередила

Истерзанную, любящую душу.

- "Да!.. Вот судьба! Послал Господь ей счастье

За простоту ее, за все терпенье!.. -

Закончила она рассказ про Анну. -

Дом - чаша полная, живут - что голубки,

В любви, в совете... Детки - загляденье,

И незаметно вовсе, что чужие...

А дочку, сироту Андрея, что пропал,

Уж скоро замуж отдавать пора...

Красавица - вся в мать, и тоже Анной

Ее зовут... Сынок - тот весь в отца

В покойного, - такой же молодец.

Да, жаль его! Пропал Андрей, пропал...

Я помню как сейчас - бывало, он идет

Высокий, статный, белый да румяный...

Не даром Анна плакала семь лет, -

Все думали: помрет... А вот жива,

Четвертого ребенка Бог послал,

Грудной еще... Уж как Филипп был рад!

Да! Так-то, так-то, милый человек, -

Не знаешь, где найдешь, где потеряешь!..

Ты что же так дрожишь? Озноб напал?

Чайку не хочешь ли?.. Вот я сейчас!"

Ушла старуха. А Андрей в подушку

Зарыл седую голову свою,

Рвались они из наболевшей груди.

- "Пропал Андрей, пропал!" - стонал он глухо.

Когда опять вошла к нему хозяйка, -

Его палач невольный, - он уж встал

И на море сквозь тусклое окно

Глядел задумчиво. А на лице

Спокойном и холодном, словно камень,

Уж не было следа горячих слез.

Он думал: "Нет!.. Не стану им мешать,

Не стану разорять гнездо чужое...

И не пойду я к ней... И не увижу...

Нет, не признаюсь никому на свете,

Кто я... Андрей пропал! Он умер. Нет его!

А ты живи, живи, моя. голубка;

Не бойся, - не придет к тебе мертвец,

Утопленник тебя не напугает...

Я вытерплю всю пытку до конца.

Господь поможет мне и силу даст!"

"Тебе получше? Ну, и слава Богу! -

Сказала весело ему старуха. -

Вот выпей чаю, милый, на здоровье

Да поболтаем... Как тебя зовут?

Откуда ты? Я все спросить боялась...

Такой ты страшный был, когда пришел".

Немного дрогнул голос у Андрея,

Когда он отвечал: "На что тебе?

Пришел я издалёка, тетка Марья...

И здесь - я всем чужой. Нет у меня

Ни имени ни роду... Называй

Меня как хочешь... Все равно... хоть Марком"

(Он вспомнил имя одного матроса,

Который утонул).

Поверила старуха

И более расспрашивать не стала.

Где ж было ей узнать Андрея-рыбака

В несчастном этом, - сгорбленном, седом,

Измученном, оборванном бродяге?

Никто на слободе и не заметил,

В углу у Марьи Лэн.

О том, чем жить,

Он и не думал вовсе. Руки у него

Остались прежние - к работе всякой

Привычные; он сети ловко плел,

Он был столяр и плотник, и бочар,

И мог всегда найти себе работу

На пристани, где руки были нужны;

Да много ли и надо одному?

Но как он ни крепился, все тоска

Гнетущая его одолевала:

Свилась в его груди змеей холодной

И грызла и сосала день-деньской

Больное сердце. "Хоть бы раз взглянуть

Мне на нее... Полюбоваться

На деток и увериться, увидеть,

Что счастливы они... Неужто ж мне

И этого нельзя?"

Настал ноябрь;

Под окнами ревело и стонало

Бушующее море, ветер выл;

Андрей плел сети; и все те же думы

Все неотвязчивей кружились в голове,

На миг ему покоя не давая:

"Взглянуть, хоть раз взглянуть!"

Осилила тоска Андрея. Он пошел туда,

Где вся его душа, все мысли жили

С тех пор, как он вернулся.

Вечер был,

Огни приветно в окнах загорались,

И, как сквозь дымку, видно было все,

Что делалось в домах. Почти везде

Сбирали ужинать хозяйки; хлопотали

У котелков, похлебку разливали

Голодным ребятишкам и мужьям.

Потерянное счастье вспоминая,

Глядел Андрей и тяжело вздыхал,

И шел с трудом, карабкаясь наверх,

"Где ж дом Филиппа?

Как будто в старину он ближе был...

Он крайний, палисадник на пустырь

Выходит сзади дома. Вот, он самый!.."

Но с улицы все окна были темны,

Завешены. Андрей пошел кругом;

С той стороны одно окно светилось

Большое, ясное...

Он, задыхаясь

И ничего не помня, перелез

Через забор и замер за кустами...

Окно казалось яркою картиной

В громадной черной раме.

Все там были.

В уютной комнате, блестящей чистотой,

У камелька, товарищ детских лет,

Веселый, пополневший и румяный,

Филипп сидел с ребенком на коленях;

А рядом дочь-красавица стояла,

Большая, стройная, - "вторая Анна".

И забавляла им меньшого брата;

Ребенок пробовал схватить крльцо,

Ручонкой пухлою за ним тянулся,

И не умел; и все они смеялись.

А Анна убирала со стола

И весело болтала с старшим сыном.

Немного изменились и поблекли

Прекрасные черты любимого лица,

Но взгляд все тот же был, улыбка - та же.

В холодной темноте осенней мглы

Картина, полная тепла и света,

Любви и счастья, - молнии быстрей

Блеснула перед жадными глазами

Андрея, мертвеца живого, мужа

Чужой жены, отца чужих детей, -

И молнии быстрей его прожгла,

Сразила...

Он сдержал безумный крик

Невыносимой, острой боли в сердце,

Из сада на пустырь и там упал,

Изнемогая в скорби непосильной,

В отчаянной борьбе с самим собой.

"Они мои, мои!.. За что?.. Зачем

От их любви я должен отказаться?"

И он припал лицом к сырой земле

И стал молиться: "Помоги, Отец!

Нет сил перенести!.. Страшнее смерти

Разлука с ними... Не оставь меня!

Не дай мне сделать зло, Отец благий,

И не введи меня во искушенье!..

Ты, кто мне был опорой и защитой,

Кто мне тогда, на острове, сказал:

"Терпи и жди!" - Господь мой и Спаситель,

Дай силы до конца терпеть, молчать,

Отречься от себя для счастья их...

Навек, навек отречься..."

Он очнулся

Один, впотьмах, в своем сыром углу.

Опять сказал: "Терпи и жди, Андрей,

И Я тебя спасу!"

Андрей решился

Дожить у Марьи Лэн в каморке темной

Свой век безрадостный и одинокий

И больше не видать своей семьи.

"Не нужен я, не нужен никому!..

Там - жил один, а здесь - умру один!"

Поутру он спросил у Марьи Лэн:

- "Скажи мне, тетка Марья, - эта Анна,

Жена Филиппа... Помнишь, ты о ней

Рассказывала мне?.. Она спокойна?..

И счастлива совсем?.. И не боится,

Что к ней вернуться может первый муж?"

Сказала Марья: "Как ей быть спокойной!

Как не бояться, милый человек!

Никто Андрея мертвым не видал;

Известно - и не верится, что помер,

И боязно бедняжке Анне... Вот

Ну, вот хоть ты бы, дядя Марк, к примеру,

И рассказал, что видел труп Андрея, -

Тогда бы успокоилась она..."

Поникнув головой, с улыбкой горькой,

Замолк Андрей и думал:

"Потерпи, Родная! Скоро "дядя Марк" умрет;

В последний час тебя он успокоит,

Узнаешь все!.."

И стал он смерти ждать,

С сознанием исполненного долга,

С надеждой терпеливой и покорной,

Как паруса ждал у моря когда-то

На острове далеком.

Но теперь

Он не был одинок. Он жил с людьми

Внизу, на пристани, где он поденно

Работал, снаряжал чужие лодки

И барки разгружал или чинил;

Кругом него толпились бедняки,

К старухе Марье Лэн по вечерам

Матросы приходили на ночлег,

Внучата малые погреться забегали,

Ходила дочь - убогая вдова,

Ходили жалкие какие-то соседки, -

Кто хлеба, кто муки взаймы просил,

А кто рассказывал, как впрах разбилась

Вчерашней ночью лодка рыбака

Соседа: "Сам чуть-чуть не утонул,

Едва спасли... А пятеро ребят..."

И увидал Андрей чужое горе,

Нужду чужую, увидал людей,

Страдающих, беспомощных, забитых,

Всех тех, кого не замечал он прежде,

Когда, спеша в свой дом, в свою семью,

Шел равнодушно мимо них, чужих;

Когда заботы о жене и детях,

Всю жизнь его собою наполняли

И заслоняли все.

Он увидал -

И в душу, ждавшую уныло смерти,

Как в мрачную темницу светлый луч,

Прокралась жалость, и любовь, и жизнь

В ней разбудила.

Спас его Господь.

Глаза его открылись. И он понял,

Что он не лишний, не живой мертвец,

Что не одним своим он нужен здесь,

В страдающем и темном этом мире, -

И новую семью себе нашел,

Нашел кого любить, кого жалеть,

Кому отдать свою живую душу:

И братьев, и сестер, и деток малых.

И вся большая новая семья

И был он счастлив. Отлегла от сердца

Змея-тоска. Светло и ясно стало

Его лицо. Когда по вечерам

Он сети плел, а добрая хозяйка

Бессвязные рассказы заводила

О новостях слободки и порой

Упоминала о житье-бытье

На мельнице, "о сиротах Андрея", -

Рассказы эти уж не растравляли

Тяжелых ран: они совсем закрылись.

Без зависти он издали глядел

На счастие своей жены с Филиппом

И любовался им, как делом рук своих.

Он счастлив был, когда внучата Марьи

Его облепят, называя "дедом",

Теребят бороду его седую,

И просят научить их сети плесть

И сказки сказывать. Он счастлив был,

Когда мирил подравшихся матросов;

На пристани работал за больных

И отдавал свой скудный заработок

Или совал последний медный грош

В холодную протянутую руку.

Он счастлив был, когда, во время бури,

Заслышав крик зловещий: "Помогите!" -

Скликал народ, садился в лодку первый

И первый шел на рукопашный бой

С клокочущей, чудовищной волною,

Спеша на помощь к брату-человеку.

Он счастлив был - счастливей, чем Филипп

В своем уютном, светлом, теплом доме,

У камелька, с любимого женой,

Играющим ребенком на коленях

И старшими красавцами-детьми...

И смертный час застал его таким

Счастливым.

Простудился он, спасая

С другими смельчаками, ночью зимней,

И слег, и был без памяти три дня,

Три ночи. На четвертый день, очнувшись,

Он громко крикнул Марью Лэн. Старуха

Вошла и села у его постели.

Андрей казался бодрым и спокойным,

Хотя осунулось его худое

И бледное, как воск, лицо; глаза горели

Зловещим блеском; губы запеклись.

"Что, дядя Марк, получше ли тебе?" -

Спросила Марья.

Он ответил тихо:

- "Старуха, слушай... Смерть моя пришла...

Послушай, Марья... Тайну перед смертью

Хочу тебе поверить... Только ты...

Прошу тебя, родная... Дай мне слово,

Что ты меня не выдашь никому,

Пока меня в могилу не зароют...

Не выдашь?.. Говори?.." -

"Не выдам, милый,

"

- "Помнишь, тетка Марья,

Ты рассказала мне, что эта... Анна...

Жена Филиппа рада бы была

Узнать наверно от кого-нибудь,

Андрей Бобыль... Ты помнишь, говорила:

"Тогда бы успокоилась она". -

"Да, да... А что? Ты, верно, знал его?

Ты видел?"

"Нет... Я сам - Андрей Бобыль,

А завтра, может-быть, я буду трупом:

Тогда пойди и успокой жену!" -

"Господь с тобой! ты бредишь, дядя Марк!

Ты? Ты - Андрей Бобыль?.. Не может быть!

Я помню... Как же..."

- "Я - Андрей Бобыль;

Меня согнуло горе, тетка Марья!" -

Спокойно перебил ее Андрей,

Старуха Марья плакала навзрыд,

Бежать хотела за детьми, за Анной,

К соседям. Но Андрей остановил

Ее: - "Не надо. Ты мне обещала...

Что я ее любил, любил всю жизнь...

Скажи, что я их всех благословляю:

Филиппа, и ее, и деток... всех...

А где внучата наши? Кликни их!

Не надо... Испугаются, пожалуй...

Всех, всех благословляю и люблю!.."

Он ослабел; потом метаться

И бредить стал опять, - потом затих

Заглядывали в двери бедняки

Соседи, - новая семья Андрея,

Молились, плакали.

Так ночь нрошла.

В окошко тусклое каморки заглянул

И заиграл на бледном лбу больного

И жесткую постель позолотил, -

Андрей вскочил. Пригрезился ему

Он протянул к нему худые руки,

С восторженным, сияющим лицом,

И крикнул: - "Парус, парус!.. Я спасен!.."

Корабль все приближался... Ближе, ближе...

"Андрей!" - позвал с кормы знакомый голос.

- "Здесь!" - умирая отвечал Андрей.