Нa горных уступах.
Часть первая.
Кристка.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Нa горных уступах. Часть первая. Кристка. (старая орфография)

КРИСТКА.

Было то в полдень, поздним сентябрем, когда Кристка повстречалась с Яськом.

Солнце так и разлилось по полям, холодное и чистое, в Татрах мороз засел голубовато-белым ледяным инеем, и горы резко светились, как костельные стекла зимой. Над лесом стоит светлая мгла и дрожит так, словно звенит...

На полях - овес, в ряды сложенный, золотистый.

От молоденьких сосен кое-где падают густые, огромные тени; от ольх и берез тени легче, светлее.

Где забор идет, жерди светятся на нем, как полированная сталь; где едет телега с хлебом, словно плывет от собственой тени; где вода бежит ручейком, там живые амчазы.

Тихо пролетают птицы.

По золотистым жнивьям пасется скоть, коровы волочат за собой свои тени, а то вдруг остановятся в солнце и горят, словно медные. То корова замычит, то теленок, тут пастух запоет, там пастушка, под лесом дети огонь разводят, дым идет прямо кверху, серобристо-лазурный, пламя лежит внизу яркой багряностью.

Шумят потоки внизу, за лугами, однозвучно, вечно.

Зеркальная тишина в воздухе, и солнце резко искрится на обледенелых, замерших Татрах, светлое, полное.

Кристке было тогда шестнадцать лет. Она пасла коров. Лежала она на дерновом холмике в поле, среди овсяного жнивья, завернулась в полосатый платок, красный с желтым, держала кнут в руке и махала им над головой, лежа на спине и спустив ноги, которые высунулись из-под подвернувшейся юбки чуть не до колен.

Странно было как-то у нея на сердце, словно ее что-то за пазухой щекотало и грудь растирало. Трется она, трется спиной о дерн, двигается, поправляется, не может удобно улечься, словно ее что-то подпирает и двигает её плечи то вверх, то вниз.

И запела она во все горло. Вдруг что-то загудело у нея над головой и послышался резкий мужской голос:

- Чего ты так поешь, девка?

Кристка не ответила, ей что-то словно глаза ослепило. Стоит над ней парень, да такой, будто с самого солнца сошел. Блестит у него бляха на груди, блестит застежка у пояса, блестит чупага в руке и кружки, приделанные к топорику, блестит белая чуха {Бурка.} на плечах, блестят красные узоры на штанах, а из под черной шапки блестит румяное лицо, и глаза такие голубые, как цветки на росе.

Загляделась совсем Кристка; он это видит и улыбается:

- Что ты так глядишь на меня, а?

Кристка была бойкая девка; встрепенулась она от этого ослепленья.

- Испугал ты меня.

- Что же, урод я такой? - спрашивает он.

- Куда там! Загудел ты у меня над головой, вот я и испугалась.

Парень постоял минуту; Кристка, видно, ему понравилась. Она быстро глянула на него, прямо в глаза.

- Далеко идешь?

- Куда иду, туда иду... - а потом прибавил: - к Озерам... Там у меня есть овцы.

- А какое это перо у тебя? - говорит Кристка.

- Орлиное. Хочешь его?

- На что мне? Куда я его приколю? К платку?

- Сиди! отвечал парень и провел рукой по её груди.

- Ну-ну, тише!..

Она оттолкнула его локтем, так что у него рука назад отлетела и дрожь прошла по телу, а особенно по спине.

- Да ты Христова невеста, что-ль?

Он старался не показывать виду, но был смущен. Кристка почувствовала себя совсем смелой. Хотела сказать ему что-нибудь такое, чтобы осмеять его, но, как взглянула на его румяное лицо под черной шляпой, на которой торчало длинное перо, переливавшее на ветру, так и не могла добыть из себя ни одного резкого слова. Он это заметил и снова улыбнулся:

- Можно подумать, что ты злая!

И сел с ней рядом на холмике.

- У меня есть время, - сказал он.

- Да ведь еще рано, - ответила Кристка, чувствуя, что тело у нея словно млеет.

- Что это ты пела, когда я сюда шел?

- Да ведь ты слышал.

- Ну, так, как?

- Забыла!

- Как бы я тебе не напомнил!

- А как? - Кристка вспыхнула и итвела голову в сторону.

- Да вот так! - и нарень схватил ее за полосатый платок и притянул к себе.

- Откуда ты? - спросила через минуту Кристка.

- Из Гроня.

- А какие овцы у тебя на Озерах?

И недоверие закралось в её горскую голову.

- И, да я тебе только так сказал. Нет у меня там никаких овец! - сказал Ясек.

- А что?

- Я только пройду теми краями, по Лиловым.

- Куда?

- К Тиховерховью. Повидаться там кой с кем надо.

Глаза его хитро блеснули из-под ресниц. Поглядела на него Кристка: два ножа за ноясом и пистолет.

- Э! - подумала она. - Да это разбойник!..

И сразу какое-то удивление и какой-то восторг наполнили ей сердце.

- А когда будешь возвращаться?

- Тут!

- А как тебя зовут?

- Кристка. А тебя?

- Ян. Поцелуешь?

Кристка сильно покраснела и опустила голову на грудь, потом улыбнулась и взглянула исподлобья.

- Поцелуешь?

Она тихо шепнула: поцелую!

И Ясек обнял ее и поцеловал; сразу какая-то томность разлилась у нея по жилам.

А когда он пошел от нея к лесу, под гору, стройный, высокий, в белой блестящей чухе, с длинным пером на шляпе, отливавшим на ветру, что-то захватило у нея в груди и она бросила ему во весь голос:

А он ей ответил уже из лесу:

И долго еще слышалась из лесу его песня - уходила все дальше, все тише становилась, пока не замолкла, не растаяла в глуши лесного мрака. Так и ушел он от нея куда-то в поседевшия от инея Татры - в мороз, в пустыню, в страшное одиночество осени - веселый, распевая песни, румяный, одетый, как в праздник, - с блестящим оружием, с блестящим поясом.

Вокруг Кристки все смолкло.

* * *

В знойный польский полдень шла Кристка под Волошином в сосновый лес, что рос на горах. Издали доносились медные колокольчики овец.

- А я не жалею, - думает она в душе и поет.

- Как же, достанут! Чортовы дети! - говорит она в полголоса.

Прислушалась она минуту... вдали изредка тихо звенели колокольчики. И запела жалобно:

- И зачем ему? Мало-ль серебра в моравских городах да в лавках?..

Эх, Боже! А блестело ж его перышко, блестело, как мы с ним первый раз на пастбище повстречались. Скоро уж три года тому будет, осенью...

- Уж дала бы я им! Ведьмы чортовы! Тут и смерть вам!

Она топнула ногой, а потом опять запела от сладкой, безмерной тоски:

- Где же он? Господи, Господи!.. Где же он? Сегодня он должен быть у шалашей...

А из за горы, за скалами, в лесу, где овцы насутся но утрам, послышался резкий мужской голос Яська:

- Ясек! Ясь! - крикмула Кристка и, протянув руки, побежала под гору к скалам. А он, распевая, высокий, стройный, гордый собой, рослый вышел из соснового леса, - белый и блестящий с ног до головы.

- Ясек, Ясек мой! - шептала, запыхавшись, Кристка, бросаясь ему на шею. - Милый мой! Золотой!

- Как здоровье? - ответил Ясек. - Голоден я! Есть там что-нибудь поесть в шалаше?

* * *

Августовский вечер, тихий, безлунный, звездный. Под Волошином лес колышется мерными волнами; шумят сосны в стороне, словно их заворожили.

Взглянешь вверх: звезды на соснах, на ветках, как золотистые ночные бабочки, которых прогнали на эту землю из какого-то золотистого мира. Взглянешь выше с лесных полянок: звезды на скалах, словно горы заворожены и зацвели драгоценными камнями.

Идет Кристка лесом и заламывает руки.

А когда сердце стало разрываться от боли, у нея что-то прорвалось в груди, словно плотина от речного разлива, и полилась оттуда жалобная песня. Зазвенел её голос:

И неслося эхо. Кристка не знала, откуда берутся у нея эти слова, которых она никогда не слыхала. Села на камне, закрыла руками лицо и заплакала. А потом, когда у нея снова грудь стала чуть не разрываться, оттуда вырвался голос:

Эхо неслось по лесу. Встала Кристка и пошла за ним. А в груди у нея поднялись ненависть и гнев, и запела она ка вссь лес:

Эхо стонало от её песни, а старый горец Михаил Вьюн, у которого все "барабанило" в ушах, так что он спат не мог ночью, поднял голову с подушки, стал прислушиваться и удивился:

- Что это черти так горланят в лесу? Наскучило им в пекле, что-ли?

Тем временем Кристка возвращалась к шалашам под Волошиным. Рыдало у нея в груди горе, росло какое-то страшное упрямство. Она не шла, а летела по лесу вверх от Яворовой долины, куда она забрела. Сосновые ветви, которые она гнула грудью и руками, кустарник, на который она налегала бедрами - разступались перед ней с шелестом и свистом; иногда вода хлябала под ногой. Кой-где рогач прыгал, испугавшись, в чащу и исчезал в ней. Кристка, закусив губы зубами, шла лесом в горы.

Уже виднелся свет из шалашей, которые тонули в темнохе, в грозном мраке стволов и нависших над землей широких ветвей. Собаки почуяли Кристку и подбежали к ней с веселым лаем, виляя хвостами; она так толкнула ногой одну из них, что та завыла и бросилась к шалашу, откуда сквозь щели в стенах пробивался свет.

- Есть тут кто? - крикнула она у дверей.

- Я тут, - ответил изнутри Ясек.

Она остановилась в дверях. Из низкого черного шалаша, где горел, искрясь, костер, в нее ударило дымом и густым душным запахом смолистого огня, мокрых тряпок и молока.

- Ты один тут? - спросила она, взглядывая на лавку в тени.

- Один. Все в избы спать пошли.

Она переступила чорез высокий порог.

Ясек сидел на скамье и грел над огнем руки.

- Холодно тебе?

- Что-то руки замерзли, отогреть хочу.

- Отчего же ты не с Ядвигой? Она бы тебе их сразу отогрела.

Ясек язвительно улыбнулся и взглянул на наклонившуюся над ним Кристку.

- Да вот хотел и на тебя посмотреть.

- Не нужен ты мне! - крикнула Кристка. - Слышишь, не нужен ты мне здесь!

- А где? - улыбнулся Ясек. - На постели?

Кристка вспыхнула и на глазах её заблестели слезы. Она взяла его руками за плечи.

Он посмотрел на нее с равнодушной иронией и спросил:

- Ну?

Кристка бросилась перед ним на колени. Ветка, которую она задела ногой, брызнула искрами к самому потолку.

- Ясек! Не любила я тебя!?

- Что было, то силыло, - ответил он, поправляя топориком горящия ветви; потревоженный огонь заворчал и запенился пламенем.

- Не любила я тебя? - говорила Кристка, почти стонала. - Не была я тебе верной эти три года? Ты был первый, ты и последний. Не лечила я тебя, когда Вовулк ударил тебя обухом по голове? Не спасала я тебя, когда Дунайчане окружили тебя на свадьбе? Разве пустила я жандармов, когда они пришли тебя искать у нас, после того, как ты украл деньги в Хохолове? У меня до сих пор синяки на теле, так меня ударил кто-то из них прикладом, когда ты через окно убежал в поле. Не искала я тебя, когда ты упал с козой со скалы на Медной Горе? Ты чуть не замерз тогда. А меня чуть Липтовская пуля не убила. Ясек!

- Чего?

-- Что ж мне за это'? Что ж мне за это? Что?

- Кораллы и двадцать пять талеров.

- Кабы они у меня в руках были, взяла бы и бросила в огонь.

- Ну, и сгорели бы.

Тут Ясек вынул из кармана трубку и стал выгребать из нея проволокой угольки и пепел.

Кристка, стоя на коленях, обняла его и приблизила губы к ого лицу.

- Ясек, Ясек, - сказала она с болью. - Плохо тебе было эти три года?

Ясек вытряхнул угольки и непел на ладонь, достал кисет и присьшал к ним табаку.

Кристка смотрела ему в глаза:

- Ясь!..

- Ну? - сказал Ясек, плюнул в табак и стал его растирать на руке.

- Не пойдешь больше к ней, правда?

- Куда?..

Ясек затолкал табак, смешанный с угольками, в трубку, взял ее в рот, вынул из костра горящую веточку, прижал ее к табаку, прижал пальцем, потянул несколько раз, бросил ветку в огонь и сплюнул в него. Кристка присела перед ним на корточки и смотрела на него, как на своего ребенка.

- Ясек! - сказала она вполголоса, - все, что хочешь, дам я тебе.

- Да, ведь ты уж мне все дала, верно? - насмешливо спросил Ясек.

- Буду ходить за тобой, как мать. Никогда работать не будешь...

- Да, ведь, я и теперь немного работаю.

- Будет у тебя все, как у барина. Обед тебе буду варить каждый день!

- Да ну?.. - Ясек снова сплюнул в огонь. - Ну, а еще что?

- На свадьбу дам...

- С кем?

- Ясек!.. не будь такой недобрый, как дьявол!

Ясек встал со скамейки.

- Куда идешь?

- Куда хочу, - ответил он спокойно.

Кристка снова обняла его.

- Не любила я тебя? Не целовала? Не ласкала? - говорила она ласковым голосом. - Когда ты приходил, ты всегда был желанным. Приходил ты по ночам, стоило тебе только в окно постучать или в стену, разве я тебе не открывала; приходил ты зимой, когда холодно было, разве я не выскакивала к тебе в рубашке, босиком? Я тебя всегда, как спасенья желала! Ясек! - И Кристка прикоснулась лбом к его коленям и обняла его ноги.

- Ясек! Ясек!

Но Ясек уже стал терять терпение, рванулся и пошел к двери. Кристка не выпустила его ног и потащилась за ним по земле.

- Пусти же меня!

- Не пущу, ты мой! ты мой! ты мой! - Я той, чьим быть хочу! - сказал не терпеливо Ясек.

- Целуй! - ответил Ясек. - Ведь тыменя не купила, чтоб привязать, как бычка, на веревку.

- Купила! и на веки!

- Чем?

- Сердцем моим!

- Ну, болтай, - проворчал Ясек и направился к двери.

Тогда Кристка вскочила и крикнула:

- Стой! - голос её звенел таким бешенством, глаза так горели, что Ясек остановился.

- Стой! - кричала Кристка. - Скажи мне, что приглянулось тебе в этой губастой? Богаче она меня, что-ли? Или краше? Или слава о ней ходит? Что тебе в ней приглянулось больше, чем во мне? Только ты ее увидел этим летом, так тебя к ней и потянуло! Говори! Чем она приманила тебя к себе! Говори! Разве есть девка лучше меня? Ну?

И она стояла перед ним с растрепанными волосами - платок упал на плечи - с блестящими черными глазами и пылающим лицом.

Ясек в шляпе на бекрень, с трубкой в зубах, опирался, подбоченясь, на чупагу.

- Что тебе приглянулось в ней больше, чем во мне?

- Серые глаза.

- Серые глаза?

- Да.

У Кристки ещо больше запылало лицо, словно молния пробежала и остановилась у нея между черными бровями.

- Глаза!? - крикнула она снова.

- Да! - ответил Ясек небрежно и нетерпеливо.

Молния горела между бровями Кристки, но лицо её переменилось, и дикой усыешкой забелели из-за губ мелкие, острью зубы.

- И ты к ней хочешь идти?!

- Иду туда, куда хочу.

так прямо сказал, так я уж знаю, что делать. Сиди здесь, в шалаше, я тебе сейчас ее приведу!

Она выхватила из костра большую головню.

- Темно? Так я посвечу тебе!

Ясек ступил шаг вперед и смотрел на нее, немного изумленный.

- Что ты хочешь делать, Кристка? - спросил он.

- Приведу ее! Сейчас обе в шалаше будем. Коли ты мне так прямо сказал, так я уж знаю, что делать.

И с огромной пылающей головней, как с факелом, она выбежала из шалаша; сквозь щели Ясек видел по свету, как она шла к избе Ядвиги, которая была в нескольких шагах.

- Ядвига лежит и спит, - подумал он; - она ее ко мне позовет, что-ли?

И снова спокойно сел лицом к костру.

Кристка подбежала к избе Ядвиги. Там звенели колокольчики коров, запертых на ночь. Ядвига сидела на пороге со стороны поля.

- Что там? - спросила она, видя приближающийся огонь головни.

- Не спишь еще, Ядвись? - спросила Кристка.

- Нет. Это ты, Кристка?

- Я.

- Зачем ты пришла сюда с головней?

- За тобой,

- Зачем?

- Иди со мной.

- Куда-ж мне идти?

- К Яську.

- К Яську? Да он сам ко мне придет, - отрезала Ядвига.

- Глаза у тебя серые, Ядвись?

- Какие есть, такие есть. А тебе что?

- Ядвись! глаза у тебя серые?

- На кого черта тебе мои глаза, серые ли, карие.

- Ядвись! глаза у тебя серые?!

- Хочешь знать: сама посмотри!

- Покажи!

- Иди, откуда пришла! Чего тебе от меня надо?

- Покажи мне их, глаза твои!

- Кристка, да ты очумела!? Чего ты хочешь?

Ядвига встала с порога и остановилась перед Кристкой лицом к лицу, вся красная от огня.

- Чего хочешь?!

- Глаз твоих хочу! Вот чего! - крикнула Кристка и ударила ее по глазам пылающей головней.

Страшный, раздирающий крик разорвал лесной мрак и ночь. Собаки пронзительно залаяли, а эхо крика разлетелось во все стороны, словно скалы завыли вокруг. За этим криком раздался другой и третий; поляну наполнил ужасный, пронзительный стон, словно вырывавшийся из внутренностсй.

Ясек выскочил из шалаша и подбежал к избе.

- Что там случилось?! - кричал он. - Что такое? Кто там так орет?! Что... - Слова у него заотряли в горле. Кристка держала за руку ползавшую по земле и кричавшую Ядвигу и светила над ней вихрем искр от головни. Увидев Яська, она крикнула:

- Вот она! Вот её серые глаза! Смотри-ка!

И пахнула ему огнем.

- Что ты сделала, несчастная!?

Люди, проснувшись, стали выходить из изб и бежали туда, откуда неслись стоны и крики и где блестел в воздухе огонь, но вдруг Ядвига перестала стонать и метаться на камнях и навозе, - доллено быть, лишилась чувств от боли.

- Подожгла её глаза, как мох! - повторила Кристка, отпустила руку Ядвиги и бросила догоравшую головню прочь.

Стало тихо и темно; тогда она подошла к Яську, который стоял, онемев от ужаса, крепко, порывисто обвила ого шею обеими руками и с силой пригнула его голову к себе.

- Теперь ты будешь мой! - сказала она диким полушепотом. - Теперь ты будешь мой!

И он наклонился к ней, хоть и не по доброй воле, но не упираясь. Кристка взяла его за руку и повела его в темный и легкошумный лес.