Лудвиг Тик

ЛУДВИГ ТИК.

От обширной литературной семьи, окружавшей Гёте и Шиллера, теперь остаются только старый философ, да старый поэт. Когда-нибудь мы постараемся дать читателям понятие о жизни и сочинениях философа Шеллинга; теперь же поговорим о поэте, Лудвиге Тике.

Многочисленные произведения Тика, принадлежащого к числу самых плодовитых писателей настоящого века, никогда не имели за пределами Германии той популярности, какою пользовались произведения Гёте и Шиллера, что надо приписать их чисто-народному характеру. Уже давно, в самой Германии, автор "Женевьевы", "Октавиана", "Фантаза", не производит на массу публики того влияния, какое имел он прежде, при другом направлении идей литературных. Не смотря на то, имя Тика всегда будет стоять в ряду самых знаменитых имен блистательной эпохи литературы германской; в истории этой литературы он оставил след, который никогда не изгладится, и не смотря на неблагодарность корифеев шумной школы, называющейся юною Германиею, потомство не забудет, что Тик принадлежал к числу тех великих писателей, которые вывели на новую дорогу литературу германскую, несколько веков рабски следовавшую по направлению, указанному ей французами.

Собственно говоря, ни Гёте, ни Шиллера нельзя считать поэтами той школы, посредством которой вошли в моду средние века, вошел в моду романтизм. Романтизм, в самом строгом значении этого слова, то-есть чувство и вкус средних веков, составлял только одну из сторон обширного и разнообразного гения этих великих поэтов. В Тике мы видим воплощенный романтизм, с его хорошими и дурными качествами. Он первый из новейших поэтов весь погрузился в средние века, протиснулся их грубостью, их верованиями, их простотою, их силою, их невежеством, их грациею. Это полное проникновение ума Тика идеями, предразсудками, поэтическими химерами, характерами, нравами средних веков, составляет сильную и в то же время слабую сторону его таланта.

Предания и верования средних веков, богатое развитие индивидуальное, представляемое ими, составляют ту основу, на которой с силою и оригинальностью может развиваться поэзия германская. У ней не было, как у других европейских литератур, древности; у ней не было, как сказал Шиллер, ни века Августа, пи века Лудовико XIV; она родилась в средних веках; опа выросла, свободная и дикая, в лесах, на горах, в хижинах и замках старой Германии, и велика заслуга Тика, что он старался возвратить к этой национальной точке исхода гений германский, блуждавший по следам гения галлоримского, который потом, в свою очередь, вдался в подражание гению германскому. Народы, различные по происхождению и образованию, много выигрывают, делая друг у друга полезные заимствования, но они губят себя, рабски копируя друг друга. Но из того, что литература германская, сбившись с своего естественного пути, счастливо освежила свои силы в живительном источнике средних веков, еще не следует, что новейшая литература, даже в Германии, должна заключиться в стенах средних веков и с усилием вдохновляться впечатлениями минувшей эпохи.

Более тридцати лет Германия, с тою ревностью, с какою занимается она вопросами искусства, за недостатком другой пищи, стремилась по дороге, проложенной Тиком и другими, и предавалась поэзии легендной и рыцарской. Каждый молодой поэт выступал на поприще литературы непременно с томом баллад и романсов. Средние века господствовали даже в поэзии политической и патриотической, родившейся во время войны за независимость Германии. Песни патриотов 1813 года вызывали против Франции тени феодальные. Все великие цезари священной империи, все бароны и рыцари Тевтонии вызывались из могил, чтоб вести новейших буршей к освобождению отечества от ига иноплеменного и к завоеванию свободы.

И после того, как Германия была освобождена, еще несколько лет поэзия германская жила средними веками; Уланд, швабский трубадур, по таланту, может-быть, первый из новейших миннезингеров, которых старейшина - Тик, поддерживал несколько времени поэтический тевтонизм, соединяя в своих песнях хвалу доброму старому времени с хвалою доброму старому праву, das gute alte Recht. Между-тем, так-как ум нации не может всегда вращаться в одном и том же кругу, Германии надоела наконец пища преданий и воспоминаний, и, отвернувшись от минувшого, с жаром кинулась она на настоящее и будущее. Страсть к средним векам имела свою реакцию. С каким презрением школа романтическая смотрела на всякое вдохновение, почерпнутое в повседневной жизни, соединяя все это под обидным названием Modernität, бывшим для нея синонимом пошлости и глупости, с таким же презрением новая школа поэтов стала смотреть на школу романтическую. Все знаменитости этой школы впали в пренебрежение, даже Гёте и Шиллер подверглись жестоким нападкам, и только поэтический пантеизм первого и либерализм второго, давали им право на пощаду со стороны шумной новой школы. Что касается до Тика, представителя школы средних веков, то его репутация сильно упала; его произведениям, вместе с произведениями Музеуса, Арнима, Ламотт-Фуке, назначено было место - в колыбели детей и в карманах старых дам. Поэт философски смотрел на такой переворот мнения, - и видя, что пылкия головы нового поколения отвергают, как вздор, все воспоминания старой Германии, уничтожил одну из двух струн своей лиры, струну чувства и наивности, оставив только иронию тонкую, кроткую и беззаботную, и наконец, утомленный и современностью и средними веками, покинул и то и другое, и с оружием и багажем перешел в стан Греков и Римлян. Автор "Женевьевы Брабантской", посвящает последние дни свои драматическим произведениям Софоклз, Аристофана, Эврипида и Плавта, и ставит их на сцене берлинской в том виде, в каком игрались они на театрах Греции и Рима.

После этого общого взгляда, перейдем к частностям жизни и литературной деятельности Тика.

Лудвиг Тик родился в Берлине, 31 мая 1773 года, от фамилии мещанской. Он учился сначала в Берлинском Университете, потом в Галльском, потом в Гёттининском и наконец в Эрлангенском. Его молодость, равно как и вся жизнь, не представляет нам никаких романических приключений, или по-крайней-мере она не была, подобно молодости Бюргера, Гёте и Шиллера, предметом ближайших биографических исследований.

Когда Тик выступил на литературное поприще, Германия уже освобождена была Лессингом, Клопштоком, Виландом, Гердером, Гёте и Шиллером от той безжизненной литературы, которая пробавлялась займами у древности греческой и римской, чрез посредство Франции; но она по разным направлениям искала своего пути; одни вдохновлялись прямо Грециею, другие жизнию новейшею, третьи Шекспиром и средними веками, большая часть Жан-Жакомеруссо. Влияние Руссо на литературу германскую в последних годах восьмнадцатого столетия было весьма-сильно. Нельзя не видеть в "Вертере" - немецкого Сен-Пре. Нельзя не видеть в шиллеровых "Разбойниках" драматического изложения знаменитого разсуждения о неравенстве состояний. Правда, разнообразный гений Гёте бросал лучи уже во все стороны. В то же время, как писал "Вертера", поэт обращался к средним векам и извлекал оттуда "Гёца фон-Берлихингена", вдохновлялся древностию в "Ифигении", и поэмою своей "Герман и Доротея" затмевал Фосса в изображении жизни повседневной. Как бы то ни было, однакож направление, данное Жан-Жаком Руссо, было сначала направлением господствующим. Всем известно, какой Эффект произвели "Вертер" и "Разбойники"; всем известно, какое множество произведений написано было по образу и подобию этих двух творений; были даже в Германии молодые безумцы, которые, желая уподобиться Карлу Моору, делались разбойниками; другие, чтоб быть Бергером, убивали себя. Молодой Тик не сделался ни разбойником, ни самоубийцею, а написал в 1793 году "Вильяма Ловеля", роман в письмах, подражание "Вертеру", представляющее в себе все недостатки этого последняго произведения и некоторые из его достоинств. Но, прощаясь с своим героем, Тик, в конце книги, говорит ему следующия резкия истины, удобоприменимые ко всем характерам того же рода, так часто появлявшимся в-последствии в прозе и в стихах.

"Ты считаешь себя" говорит Ловелю одно из действующих лиц романа, "ты считаешь себя существом удивительным и редким, а в тебе ровно ничего нет ни удивительного, ни редкого; ты выказываешь презрение к людям в словах напыщенных, которые тем неуместнее в устах твоих, что ты никогда не старался узнать людей, и если б даже узнал их, то не мог бы оценить их настоящия к тебе отношения. Ты много хлопотал, чтоб измениться, и старался уверить себя, что в тебе совершились великия перемены,-опять заблуждение! Ты все тот же, чем и был; по-прежнему нет в тебе силы исправиться, и ты способен на то только, чтоб по малодушию, тщеславию или обезьянству, делать и говорить такия вещи, которые не исходят из твоего сердца. Твоя философия всегда была эгоизмом, а чувства твои ограничивались безпрерывною борьбою с-самим-собою. Ты мог бы быть человеком порядочным и простым, - и сделался сумасбродом-философом.

Молодой романист, так разоблачающий своего героя, очевидно, не был от природы вертерианцем, очевидно не имел призвания к подобному роду романов. И Тик, действительно, скоро покинул его. К той же эпохе восторженности философской и сантиментальной принадлежат два романа: Абдалла и Петр Леберехт;

сказок Музеуса только формою менее народною, за то более-изящною. Но уже и тут замечательно искусство, с каким драматизировал он известную сказку о Синей-Бороде.

Связь с молодым университетским товарищем, Ваккенродером, пристрастившимся к католической живописи и поэзии средних веков, не мало содействовала тому, что и Тик пошел по тому же направлению. В 1798 году, он издал в Берлине Странствования Штернбальда (Slernbalds Wanderungen), сочинение немножко несвязное, как и все сочинения Тика. Штернбальд - молодой, восторженный ученик Альбрехта Дюрера, путешествующий по Италии; его путешествие служит автору предлогом, чтоб изобразить общество шестнадцатого века, в противоположность обществу восьмнадцатого века. В то же время, Тик обогатил германскую литературу превосходным переводом "Дон-Кихота".

В 1799 году, Тик поселился в Иене; там жили братья Шлегели, Новалис, Шеллинг, Зольгер; все эти молодые люди, хотя родившиеся и воспитанные в протестантизме, чувствовали одинаковую любовь к католическим и рыцарским средним векам, и решились трудиться общими силами для распространения своих идей посредством критики и поэзии, ниспровергая одною рукой противные учения, а другою строя здания, согласные с принятою программой. Шлегели были критиками; Шеллинг искал философской связи естественных знаний и романтического предания; Тик был поэтом, который взялся раскрыть все чудеса минувшого времени и воспроизвести двоякую физиономию средних веков: их грандиозную силу и наивную грацию. Друзья Тика, особенно Шлегели, более его симпатизировали с космополитизмом Гёте; что касается до него, он отвергал тогда всякую смесь, всякое заимствование у древности или у востока, и расположившись в средних веках, не хотел выйдти оттуда. С этого времени начинается самый блистательный период литературной жизни Тика; этот период представляет два отделения; в одном, он занят исключительно средними веками; в другом, средние века служат для него только предлогом, чтоб посмеяться над странностями и глупостями современными. К первому отделу принадлежат: драма

которая, вообще, в Германии считается образцовым произведением Тика; более-сложная и многословная драма Октавиан; Phantasus, сборник сказок феодальных времен, в прозе и стихах, как то: и пр.; далее, к этому отделу принадлежат: сборник песень, выбранных из швабских миннезингеров и переведенных на новейший немецкий язык; драма Фортунам, изданная в 1815 году; собрание лирических стихотворений, и проч.

Ко второму разряду романтических произведений Тика, к тому разряду, в котором поэт берет маску средних веков, чтоб посмеяться над современниками, принадлежать Кот в и др.

Не имея возможности разбирать подробно каждое из этих романтических произведений, мы возьмем из каждого разряда по одному сочинению и изложим план и форму их.

Всем известна трогательная история Женевьевы брабантской. Тик нашел в ней богатую канву, на которой можно было представить во всем блеске энергическую, разнообразную, поэтическую жизнь минувших веков. Решившись уважать не только идеи, но и драматическия формы минувшого времени, а может-быть также не в силах будучи подчинить своего воображения требованиям театральным, автор "Женевьевы", написал свою драму в роде мистерий двенадцатого века: нет ни плана, ни связи в ходе действия, ни разделения на акты; действующия лица являются и исчезают; место действия изменяется с каждой сценой. Драма открывается явлением св. Бонифация, который, выступая на сцену с мечом в одной и с пальмою в другой руке, предуведомляет публику, подобно древнему хору, что пред ней представлена будет Жизнь и смерть св. Женевьевы, жившей до Карла-Великого. под знаменами Карла-Мартелла, покидая жену свою, Женевьеву, под присмотром молодого оруженосца, голо. Сцена прощания Зигфрида с Женевьевою, пылкая, хотя и покорная судьбе горесть Женевьевы, и спокойная, простая и нежно-строгая твердость воина, трогательно и верно изображены в прекрасных стихах; именно, такою представляется домашняя жизнь в девятом столетии. Затем поэт ведет вас в лагерь Карла-Мартелла, где показывает две армии, стоящия одна против другой, и переносит сцену поочередно из лагеря в уединенный замок, где Женевьева борется с страстию Голо.

Эти переносы сцены, невозможные на театре, действуют на душу, представляя воображению безпрерывные контрасты. Дух христианский и дух мусульманский олицетворены в характерах Карла Мартелла и Абдерама, и вождей, их окружающих. Превосходна также мысль автора - противопоставить Женевьеве, чистейшему и возвышеннейшему типу западной женщины, женщину восточную, пылкую Зюльму, следующую за Абдерамом на поле битвы и поражающую себя кинжалом на его трупе.

Из Пуатье мы возвращаемся в Трирский-Замок, где вечером, с лютнею в руках, Голо бродит под окнами набожной и прекрасной Женевьевы, и в гармонических строфах поет про свою любовь. Относительно Голо, поэт справедливо отступил от предания, сохранившагося в легендах; Голо - не дикое и ужасное чудовище; напротив, он молод и прекрасен; происхождение его неизвестно; граф Зигфрид любит его, как сына, и в последствии, он оказывается сыном одного из старых его друзей. Голо сначала борется с своею страстию, и постепенно, искусно, поэт доводит его до преступления. Сама Женевьева, хотя чистая и целомудренная, представлена все-таки женщиной молодой, супругой старого, отсутствующого воина, - женщиной, не могущей при таких обстоятельствах избежать легкого прикосновения любовных грез; но как скоро страсть Голо открывается во всей своей силе, честная и благородная жена ифзльцграфа облекается во всю свою суровую гордость. Известна остальная часть легенды: борьба ненависти и любви в сердце Голо, победа ненависти над любовью, гнусная клевета его на Женевьеву, легковерие Зигфрида, отчаяние и ярость графа, нежно-спокойного в сцене прощания и неумолимого, когда дело идет об оскорблении его чести; приказ умертвит Женевьеву и дитя его; обезоружение убийц видом жертв; жизнь Женевьевы в лесу с сыном; открытие её невинности; история лани; наказание Голо и смерть Женевьевы.

"Германцы" говорит Менцель: "суть истинные дети лесов. Вот ужь скоро будет две тысячи лет, как германская поэзия скачет на белом иноходце по лесам, убранном лесными цветами, пробуждая эхо лесов и дыша благовонием лесов. У Тика леса ослепляют нас сначала живыми красками своей дикой красоты; мы проникаем в недра их, и скоро чувство их таинственной глубины овладевает нами; с странным шумом ударяются древесные ветви одна о другую; блудящие огоньки блестят во мраке, возвещая присутствие духов. Тик всегда видит природу населенною её таинственными обитателями, эльфами, духами стихий, столь же древними, как история вашего народа и неразлучными с ней."

Действительно, нет у Тика ни одной драмы и повести, которые не заключали бы в себе превосходного описания чувств, внушаемых уединением великих лесов. В Женевьеве много таких описаний; не эльфы, но и ангелы, святые, сама смерть являются в лесу к Женевьеве, между-тем, как Голо, терзаемый угрызениями совести, бродит вечером при свете луны, садится, задумчивый, на гребне гор, или в порыве бешенства низвергает в глубину оврага соумышленников, могущих открыть его преступление.

Перейдем к фантастической и сатирической комедии. Кот в сапогах. Заглавие её: Кот в сапогах, деействиях и в прозе, с интермедиями, прологом и эпилогом. Действие происходит в одно и то же время на сцене и в партере. В партере мы видим педантов, глупцов, любителей мещанских драм на-манер Коцебу, Фанатика Бёттихера, который, как сумасшедший, вызывает актёра, желая, как он говорит, дать ему отчет в собственной его высокости, - одним словом, собрание разных типов. В ожидании поднятия занавеса, каждый из находящихся в партере объясняет и толкует по-своему смысл странного заглавия пьесы. Один видит тут аллегорию, символическую историю какого-нибудь нечестивого злодея; другой ожидает пьесы волшебной, третий - какой-нибудь картины семейной жизни; четвертый убежден, что пьеса - мистическая; другие ждут какой-нибудь обиды хорошему вкусу и собираются шумно защищать его; наконец Бёттихер, представитель фанатических поклонников игры знаменитого актёра Ифланда, собирается анализировать могучий гений, который будет представлять "Кота в сапогах".

Наконец подымается занавес, и начинается, среди перекрестного огня замечаний, которыми перекидываются партер, актёры и автор, представление известной сказки: и все это перемешано забавными интермедиями, назначенными для удовлетворения поочередно каждого из типов, собранных в партере, которые ропщут и свистят. Нечего и говорить, что ни один из них не останется доволен, за исключением, однакожь, бёттихера, который воздал должную честь великому актёру, и Шлоссера, любителя символов, который вызывает автора и кричит ему: "не правда ли, что ваша высокая пьеса есть мистическая теория, содержащая в себе объяснение природы любви?" На это автор отвечал", "не могу вам этого сказать; я просто-на-просто хотел напомнить вам отдаленные дни вашего детства, напомнить ощущения, которые возбуждал в вас некогда кот в сапогах, и вовсе не думал придавать своей пьесе важности, которой она не имеет." Это объявление приводит в волнение весь партер, и занавес опускается при свисте и ругательствах зрителей.

Кроме драм и комедий, Тик написал безчисленное множество фантастических повестей. В-течение сорока лет, каждый год немецкие Taschenbücher Тертой, таких же лет, и с другом своим, Вальтером. Он просит жену, чтоб она рассказала другу его свою странную историю. Берта родилась в хижине пастухов; еще будучи ребенком, увлекаемая страстью к приключениям и наскучив бедной жизнью пастушеской, она убегает, куда глаза глядят, и входит в обширный лес. Следует одно из тех великолепных описании диких лесов, которых так много у Тика. Наступает ночь; девочка дрожит, приходит в отчаяние; слышится лай собаки; является старуха с костылем в руке и уводит девочку в свою хижину. В этой хижине стоит клетка с чудною птицей, голос которой похож на человеческий, и которая постоянно поет одну и ту же мелодическую строфу об уединении лесов. Прожив четыре года в этом убежище, девушка узнаёт от старухи, полюбившей ее, что чудная птица каждую ночь несет по яйцу, и в каждом яйце заключается алмаз. Старуха уходит на несколько дней, приказав Берте смотреть за собакой, птицей и яйцами. Оставшись одна, Берта покидает уединенную хижину, взяв с собой птицу и яйца и привязав собаку, чтоб она не следила за ней. Но боязнь и угрызение совести тревожат ее; она боится встретить старуху; ей безпрестанно чудится жалобный вой собаки; птица безпрерывно твердит свою мелодическую жалобу, уставив на нее глаза, и вот Берта убивает ее. Некоторые слова в рассказе внушают мысль, что Берта въпоследствии также убила служанку, которой не доверяла; но муж прерывает ее, говоря, что тогда-то он узнал ее и женился на ней и на её алмазах. Вальтер встает, кланяется Берте и разставаясь с нею, говорит ей на ухо имя собаки, которого она не сказывала ему. Долго скрывала Берта от мужа смущение, причиненное ей этим неожиданным случаем, наконец решилась открыть. Эгберт, уже тревожившийся тем, что уговорил жену поверить Вальтеру общую их тайну, приходит теперь еще в большее безпокойство и наконец, в один вечер убивает своего друга в лесу; воротясь домой, он находит жену мертвою. Чтоб разсеять грусть и угрызение совести, Эгберт ищет удовольствий в свете, ищет нового друга, находит, и, чтоб облегчить свое сердце, рассказывает Гуго всю

свою историю. На другой день, он уже раскаявается в своей откровенности; каждое движение друга кажется ему подозрительным, и чтоб избежать страшного искушения убить его, как Вальтера, он уходит куда глаза глядят, заходит в глубь леса, слышит лай собаки, и в-след за тем мелодическую песнь об уединении лесов; наконец, подходит к нему старуха с костылем и говорит: "где мои алмазы? где мои дорогия каменья? Преступление наказано. Я - Вальтер; я - Гуго; Берта - была твоя сестра. Зачем изменила она своей благодетельнице? Время её испытания оканчивалось; она была дочь рыцаря, который отдал ее на воспитание пастуху; она была дочь твоего отца. - "От-чего я сам всегда думал это?" воскликнул Эгберт: "от-чего эта страшная мысль никогда не покидала меня?" - От-Того, что во дни твоего детства, отвечала старуха: "отец твой раз говорил при тебе о сестре твоей. Мать Берты умерла; другая женщина занимала её ложе. Для этой-то женщины отец твой удалил от себя дочь." Эгберт в безумии лежал на вершине горы, старуха говорила, собака лаяла, птица вторила свою песню, и Эгберт умирал.

Этот безцветный очерк может дать только самое слабое понятие о том очаровании, какое производят эти странные истории. Повести Тика почти все вышиты по подобной канве; это фантастическия странствования в области волшебства; везде сцепление зла со злом; везде страшный конец.

Составляя романтическия драмы и фантастическия повести, Тик в то же время занимался изучением Шекспира и английских драматургов до Шекспира, и написал превосходное сочинение об английском театре, а спустя несколько лет издал род исторического романа, целью которого было - изобразить ту общественную среду, в которой автор "Макбета" и "Ромео" развил свой гений; наконец, еще позже, Тик дополнил немецкий перевод творений Шекспира, который оставлен был его другом, Шлегелем, неконченным.

Между-тем, по мере того, как любовь к средним векам ослабевала в Германии, истощался и у Тика восторг романтический. Около 1820 г., он начал заниматься романом историческим и критикой; в 1821 г., издал роман под заглавием: в 1829 г., поселившись, по приглашению саксонского короля, в Дрездене, он несколько лет занимался театральной критикой; разные опыты его в этом роде собраны и изданы в двух томах; наконец, в 1840 г., он написал исторический роман: который, вероятно, еще не забыт читателями нашего журнала.

Во время пребывания в Дрездене, он прославился удивительным даром чтеца. По вечерам он читал своим приятелям лучшия драматическия произведения древности и новейших времен, и эти собрания были в большой моде. Сам Гёте, когда Тик посещал его в Веймаре, считал для себя наслаждением слушать чтение Тика. Наконец, на старости лет, Тик, по приглашению короля прусского, собирающого вокруг себя все знаменитости Германии, переселился в Берлин, где живет теперь, окруженный любовию и уважением двора и города. Тик еще в молодости женился на дочери пастора Альберта, из Гамбурга; от этого брака он имел двух дочерей, из которых старшая, замечательная по учености и поэтическому таланту, умерла в 1841 г. Как частный человек, знаменитый писатель, говорят, одарен самыми любезными качествами; он добр, предупредителен, остроумен; беседы и характер его так же привлекательны, как талант.