Как мы живем нынче (очерки из романа).
Глава VI.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Как мы живем нынче (очерки из романа). Глава VI. (старая орфография)

VI.

За несколько дней перед этим разговором, произошел странный случай: г. Броун сделал самой лэди Карбэри формальное брачное предложение и получил отказ, за который потом, обдумав хорошенько, был ей искренно благодарен. Поводом к отказу лэди Карбэри был все тот же обожаемый ею сынок, сэр Феликс Карбэри; она жила для него; муж стеснил бы ее, а его, по всей вероятности, прогнал бы из дому. Но она еще верила в возможность для Феликса блестящей будущности. Следуя её внушениям, получив от Мэри Мельмот полное признание в любви и встретив решительный отказ со стороны Мельмота, он решился наконец рискнуть всем или почти всем - увезть Мэри и обвенчаться с нею тайно. Мать его, леди Карбэри, уверила его, что Мельмоть должен будет простить дочь, так как ему некому больше оставит свое состояние. Но баронет имел в виду еще некоторые факты, неизвестные матери, побудившие его к решительному шагу. Во-первых, все деньги, какие он доселе добыл из карт, он снес на покупку акций, а между тем выдачи акций от Мельмота доселе не добился; во-вторых, ему в игре более не везло и у него не было денег; в-третьих, от узнал от Мэри Мельмоть, что у нея был отдельный капитал в несколько десятков тысяч фунтов, отложенный на её имя в банк в то время, когда Мельмот не был уверен в своей будущности и счел необходимым на всякий случай скрыть для себе средства в капитале, внесенном на имя дочери.

Мэри Мельмот сама двигала своего обожателя на смелый шаг, объяснила ему даже как можно было устроить бегство, при помощи её гувернантки, мадам Дидон, за вознаграждение. При этом Мэри выказала замечательную твердость воли и практический ум. Условлено было, что мисс Мельмоть тайно уедет с мадам Дидон в Ливерпуль ко времени отплытия парохода из пастора, или в Нью-Йорке. Билеты на пароход были уже взяты. Узнав, что у Феликса Карбэри в ту минуту не было денег, мисс Мельмот даже прислала ему с мадам Дидон 250 фунтов, полученных из банка по чеку, подписанному Мельмотом и данному им в числе безчисленных чеков, которые он выдавал жене на ведение хозяйства, экипажи, наряды и т. д.

Но с сэром Феликсом случилось несчастие. Денег у него уже давненько не было и давненько он не играл в карты. Впрочем, он сознавал опасность ехать в "Медвежью Яму": что, еслибы он проиграл эти деньги? Но его тянуло в клуб. В понедельник он получил деньги, в четверг он должен был ехать в Ливерпуль с поездом, отходившим в пять часов пополудни из Лондона и приходившим в Ливерпуль в 11-м часу вечера; пароход отправлялся рано утром на следующий день. В понедельник сэр Феликс заехал в клуб, но не играл; во вторник он выпросил еще у матери последние её 50 фунтов, сообщив ей о своем плане; в среду он пошел не в клуб, но на музыкальный вечер, в известном народном зале, разсчитывая встретить там одну девицу, бежавшую за ним в Лондон из деревни, но не встретил. Только тогда он кончил тем, что поехал-таки в клуб. Там он застал игру, притом игру на наличные деньги, и стал играть. К трем часам ночи он проиграл сто фунтов, и продолжая игру на другой день, принеся свой чемодан в клуб. К часу ночи он проиграл еще двести фунтов, то-есть все, что у него было. Это было в час ночи, между тем как ему еще в пять часов вечера следовало ехать в Ливерпуль и ночевать там в ожидании парохода. Но проигрывая и проигрывая, и надеясь отыграться, сэр Феликс все утешал себя мыслью, что он из клуба ночью отправится прямо в Ливерпуль со следующим поездом и еще поспеет к пароходу, лишь бы только вернуть деньги, без которых нельзя было и ехать в Нью-Йорк, потому что не на что было бы жить там. Наконец, проиграв все, он вышел пьяный из клуба, помня только свое горе, но не помня направления улиц; шел, спотыкался и сбивался с дороги; зашел Бог знает куда; вспомнив, что чемодан его в клубе, он хотел вернуться в клуб, его на половине Бонд-Стрита споткнулся. Подошел полисмен с разспросами; Феликс должен был сказать ему где живет, и, однажды сказав свой адрес, уже не почувствовал в себе силы вернуться в клуб, взять вещи и ехать в Ливерпуль. В седьмом часу утра он постучался домой. Лэди Карбэри была крайне удивлена; она думала, что он - в Ливерпуле.

- О, Феликс! - только воскликнула она.

ало, - сказал он, спотыкаясь на лестнице.

- Феликс, что случилось?

- Узнали!... будь они про-кляты! Ста....рик ост-н-вил нас. - И пьяный он соврал. А Мэри Мельмот, с мадам Дидон, выйдя в 10 час. 15 мин. на станцию в Ливерпуле, были остановлены полисменом, по телеграмме из Лондона, давшей полиции право задержат мисс Мельмот в случае нужды, по делу о краже чека в доме Мельмота. К утру, она возвратилась на станцию в Лондоне, где ее ожидал экипаж Мельмота. Приехав домой, она немедленно была введена в отцу. Мельмот кричал, дергал ее за руку, угрожал преследовать баронета судом за кражу чека. Она объяснила, что деньги, полученные по чеву, дала сэру Феликсу она сама. Отец требовал, чтобы она тут же обещалась выдти за лорда Ниддердаля. Она ответила:

- Этого не будет.

план - породниться с маркизом Ольд-Рекки, что, по мнению Мельмота, должно было каким-то необыкновенным и непонятным образом поставить его собственное, личное положение вне всяких подозрений. Другой вздор - жадность молодого Долли Лонгестаффа к получению каких-то глупых 25 тысяч фунтов, повела-таки к тому, что этот легкомысленный молодой человек напустил своего нотариуса Сквёркома на нотариусов своего отца, а чрез них на самого Мельмота. Нотариус Сквёрком был совсем не похож на традиционных английских нотариусов, в их торжественных черных фраках и вечных безукоризненно белых галстухах. Он был "новый" нотариус, как Мельмот был "новый" негоциант, как Лонгестафф был "новый" сквайр, а герцогиня Стивенедж - герцогиня с "новыми" взглядами. О Сквёркоме, как и о Мельмоте, говорили, что он - еврей; то же самое говорили, с большей достоверностью, о мистере Когенлюпе, члене парламента и члене правления знаменитой мехиканской дороги; о мистере Брегерте, который был впрочем негоциант уважаемый, хотя и дерзнул предложить руку и сердце одной из дочерей сквайра Лонгестаффа; об издателе "вечерней" газеты г. Альфе; о мистере Фоснере, который был экономом, кассиром и ростовщиком "Медвежьей Ямы". Поводом к такому слуху бывает именно факт, что человек взялся неизвестно откуда. Нотариус Сквёрком носил цветные жилеты и серые брюки, работал сам и действовал очень скоро, в противность всем английским понятиям ведения судебных дел вообще. Долли Лонгестафф узнал, что отец его уже совершил купчую на Пиккеринг с Мельмотом, при помощи верительного письма своего сына и наследника. Между тем Долли, хотя отец предлагал ему к подписи разные бумаги, относившияся в делам имения, отлично помнил, что он этого верительного письма не подписал, отказавшись сделать это до получения обещанных ему 25 тысяч фунтов. Сквёрком был уверен, что Долли Лонгестафф говорит правду, а между тем узнал стороною, что Мельмот, еще неуплатив Лонгестаффу-отцу денег за Пиккеринг, уже перезаложил это имение в полной сумме его ценности и получил деньги под эту закладную; узнал еще, что значительное количество акций мехиканской дороги было продано на бирже Когенлюпом, и еще, что Мельноть, занимавшийся, между прочим скупкою земель и домов в восточных кварталах Лондона, недавно продал значительные участки, даже половину целой улицы, и должен был получить огромную сумму и от этой сделки. Все это усилило подозрения Сквёркома. Он стал действовать, чтобы разъяснить их, но действовал так, что действия его породили неприятные для Мельмота слухи.

Приближался обед у Мельмота в честь китайского императора, приближались выборы в Уэстминстере, на которых Мельмот являлся кандидатом, а между тем в самом здании парламента говорили уже о слухе, будто открыть подлог, совершенный Мельмотом с купчею на имение Лонгестаффа; иные предполагали даже, что великий финансист будет уже арестован полициею как раз в то время, когда в его доме будут кормить китайского императора. Заметка, составленная в самых неопределенных выражениях, была уже пущена по этому предмету в "вечерней" газет г. Альфа, так как г. Альф выступал на выборах в Уэстминстере противником Мельмота, кандидатом либеральной партии.

Такие слухи вызвали сильное понижение в достоинстве пригласительных билетов на знаменитый обед с китайским императором. Никому не может быть приятно обедать в доме человека, который завтра может быть объявлен мошенником судебным порядком. Тем менее это могло быть приятно правительству, которое включило обед у Мельмота в программу увеселений брата солнца и испросило уже присутствие на этом обеде королевской фамилии, наконец обязалось само присутствовать там же. Вождь оппозиции имел по этому случаю частный разговор с первым министром, но оба решили, что теперь уже поздно делать изменение, что свезть высоких гостей к человеку, который оказался бы потом мошенником, было бы, конечно, весьма не хорошо, но что еще хуже было бы сделать внезапный отказ и произвесть скандал на основании одного слуха, еслибы потом слух этот оказался ложным. Но не на всех приглашенных к Мельмоту лежала столь тяжелая ответственность и весьма многие разсудили, что благоразумнее не ехать, чтобы тень могущей быть катастрофы не пала на них. Конечно, еслибы каждый из них в отдельности мог иметь уверенность, что все будут, то с радостью поехал бы и сам показать себя, и жену, и дочерей, и их брильянты, хотя бы у мошенника, но в присутствии китайского императора и королевского семейства. Но в том-то и беда, что такой уверенности нельзя было иметь. Вдруг случилось бы так, что мистер такой-то приехал бы, а все его знакомые, разные его, не приехали бы, да в последнюю минуту правительство одумалось бы, не пустило бы ни китайского императора, ни королевского семейства? Ведь тогда мистер такой-то сыграл бы плохую роль, чисто скомпрометтировал бы себя.