Как мы живем нынче (очерки из романа).
Глава VII.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Как мы живем нынче (очерки из романа). Глава VII. (старая орфография)

VII.

Мельмот сам ничего не знал о слухах. В торжественный час, он поставил жену в гостинной, а сам вышел на лестницу. Ровно в назначенное время прибыли высочайшие гости, и они прибыли все. Достойный сожаления в эту минуту китайский император - нельзя не пожалеть о монархе, на которого возлагают подобный труд - выступал с невозмутимым и внушавшим благоговейный страх выражением достоинства в своем лике, предшествуемый г. Мельмотом, который шел задом вперед, безпрестанно кланяясь и вероятно был принят императором за особого церемониймейстера, избранного для этой роли именно на свое уменье ходить задом вперед. Королевские принцы - которые тоже ничего не слыхали - все подали руку Мельмоту, а принцессы почтили его наклонением головы. Сверх этих высочайших гостей только немногие высокие гости били собраны с ними в гостинной нижняго этажа, и оттуда введены затем на верх в зал банкета. Прочие гости собирались, под руководством лорда Альфреда Грендолля, на другой половине, во втором этаже. Лорд Альфред тоже ничего не знал. Все казалось обстояло благополучно, и Мельмоть чувствовал себя на высоте величия: сегодня такое торжество, а завтра - выборы в Уэстминстере, и вероятное его избрание.

Но когда все были выведены в зал банкета и сели за стол, вдруг оказались весьма заметные пробелы. Человек двадцать приглашенных, вместе с женами, оказались отсутствующими; в числе их был лорд-мэр. Половина негоциантов из Сити, половина консервативных членов палаты общин и несколько лордов не приехали. Были высочайшие госги, министры, главные вожди консервативной партии, архиепископ, две герцогини, и т. д., но тем не менее несколько десятков незанятых стульев бросались в глаза и производили весьма неприятное впечатление. Лорд Альфред Грендолль, уже только по приезде в дом Мельмота, узнал от своего сына Майльза о слухах, распространившихся в Сити и об уклонении многих приглашенных.

- Что это значит? - обратился Мельмот к лорду Альфреду, который сидел с ним рядом. - Отчего столько пустых мест?

- Не знаю, - сказал лорд Альфред, качая головой и упорно отказываясь взглянуть на собрание.

- Что за чорт, - продолжал Мельмот шопотом, - ведь вы распоряжались, вы уверяли меня, что лишняго человека некуда будет втиснуть?

- Не знаю что сказать, - отвечал лорд Альфред, впирая взгляд в собственную тарелку.

- Чорт меня возьми, если я не разъясню этого. Какая-нибудь дьявольская путавица или обман, что-ли: где сэр Грегори Грейб?

- Вероятно, не приехал.

- А где же лорд-мэр? - забыв о присутствии величества, Мельмот тут повернулся боком к столу. - Я знаю место каждого из них. Где же лорд-мэр?

- Не видал его.

- Где г. Килльгру и сэр Давид Босс? Да тут множества недостает. Половины недостает. Альфред, что же это такое?

- Право, не знаю. Ведь я не мог заставить их силой приехать. - Лорд Альфред, видя, что Мельмот вертится и что гости начинают замечать это, наконец, сказал: - если вы будете делать скандал, я уйду. Сидите спокойно, в свое время узнаете достаточно. - Но Мельмот сидел не долго; скоро он встал и пошел позади стульев своих гостей. Он обратился к одному мистеру Тодду и спросил его; тот отвечал уклончиво: - "но я, видите, приехал". - Мельмот обратился к одному из вождей консервативной партии, с тем же вопросом. Тот представил его своей жене, которая сидела рядом с ним; а на вопрос отвечал совершенно как мистер Тоддь: "но я, видите, приехал".

Между тем император торжественно сидел. Вокруг него сидели принцы и принцессы; все они были родные и у всех было о чем говорить. Император слушал их, но сам говорил мало. Его язык был язык манджурский; один переводчик передавал его слова на китайском языке; другой переводчик передавал этот китайский текст на английском языке; поэтому оживленного разговора у императора с соседями не было. Он сидел тут часа два, в грозном, торжественном и молчаливом величии; кушал мало - так как это не была его манера кушать; пил мало - так как это не была его манера пить; и быть может в уме удивлялся, к чему, наконец, приходит мир, когда китайский император вынужден внешними обстоятельствами сидеть тут, слушая жужжанье разговоров и стук ножей с вилками. "И это, - быть может думал он, - здесь на Западе называется подобающею монархам почестью".

Наконец, по какому-то знаку, кем-то данному, императора куда-то увели. Согласно программе, он и королевское семейство пили кофе в особой комнате, а потом вышли опять наверх, в зал, чтобы показаться всей массе гостей, которых ожидали на раут вскоре после обеда. Все это было исполнено превосходно. С полчаса император и другие высочайшие гости пробыли в большом зале и удалились. А Мельмот стал блуждать по своему дому, отыскивая кого-то, и наконец нашел Майльза Грендолля.

- Скажите мне, что значит эта история? - спросил он.

- История, какая?

- Вы ведь знаете: полно, ведь надо же сказать мне.

- Там, в Сити, что-то узнали, что-то толкуют о Пиккеринге.

- Толкуют, о... о Пиккерниге? Ну, и что же они говорят? Говорите же: неужели вы не понимаете, что мне все равно, какую ложь про меня распускают?

- Да, говорять будто есть подлог какой-то, по купчей, что-ли.

- А, так я совершил подлог? Вот что они говорят! И лорд-мэр не приехал ко мне в дом, приняв мое приглашение, потому что слышал подобный рассказ? Хорошо, Майльз, больше мне ничего не надо, - и миллионер удалился в свой внутренние аппартаменты.

Понятно, что слухи эти были подхвачены на другой день, на выборах. Но если их распространяли в надежде повредить избранию Мельмота, то ошиблись. Масса избирателей поверила агентам Мельмота, что слухи эти именно и были избирательными маневрами. Сам Мельмот, человек, которого не легко было сломить, человек, у которого, во всяком случае, не было недостатка в мужестве и энергии для борьбы, явился перед избирателями и произнес две речи. Речи эти не были особенно убедительны или изящны, так как он в сущности только все твердил: "пусть же они докажут, а они не доказали"; но мужество Мельмота решило вопрос в его пользу; он был избран членом палаты общин за Уэстминстер. За то, под влиянием слухов, акции мехиканской дороги, которые еще накануне стояли 115, в день выборов вдруг упали ниже пара. Мистер Когенлюп, наиболее близкий к делам Мельмота, был в отчаянии. Но сам Мельмоть не унывал; акции - это было еще дело поправимое.

Сэр Феликс Карбэри, после обнаруженной им пред сами собой и всем светом несостоятельности в предприятии увезть богатую наследницу, долго сидел дома, по большей части валяясь на кровати. Денег не было, играть было нельзя, да и не ловко идти в "Медвежью Яму". Между тем, сестра его Генриетта, с своей стороны давшая слово Полю Монтэгю, находилась в это время в большой тревоге вследствие любезно сообщенного ей братцом факта, что Монтэгю обещал одной американке жениться на ней, то-есть на американке, и постоянно посещал ее. Монтэгю в это время уже не был членом правления мехиканской железной дороги. Он успел продать своя акции еще по хорошему курсу и подал в отставку. На его место Мельмот назначил в правление Лонгестаффа-отца. Сэр Феликс Карбэри, в течение времени, еще до своей попытки увезть Мэри Мельмот, успел выпросить у Мельмота 400 фунтов деньгаии. Теперь, сидя без денег, он написал ему, требуя возвращения остальных 600 фунтов, так какь акции он не получил. Это было уже после выборов. В ответ на это пришел человек из конторы Мельмота, принес ему на 600 фунтов акций мехиканской дороги и взял с него росписку в полном получении денег. Но этих акций баронет не мог продать; менялы говорили ему, что оне стоят, быть может, половину своей цены, но отказывались купить их, так что он должен был оставить их на коммсиссию, для продажи. Что касается самой Мэри, то она, разумеется, узнала впоследствии, что еслибы ее не задержали на станции в Ливерпуле, она отправилась бы в Америку одна с мадам Дидон, так как жених её вовсе не ездил в Ливерпуль. Она узнала и причину; узнала, что он проиграл её деньги и напился пьян. Но все это было бы для нея неважно, еслибы она знала, что её Феликс любит ее. Но он был так холоден в их объяснениях, что она не могла объяснить себе и проигрыша им её денег, и пьянства, и неприезда в Ливерпуль иначе, как именно полным равнодушием его к ней. Убеждение это усилилось в ней, когда она увидела, что баронет не подавал более признаков жизни, не искал с ней встретиться и, очевидно, считал все дело конченным.

Феликса, любит, ли он ее или не любит, и считает все между ними конченным. Гетта исполнила её желание, считая это долгом. Она переговорила с братом, услышала от него самого то, в чем вперед была уверена, а именно, что лично до Мэри ему не было никакого дела и, вооружась геройством, явилась сама в дом Мельмота, чтобы окончательно разуверить Мэри и возвратить ей спокойствие и свободу.

- Так вы думаете, он не хочет попытаться снова? - допрашивала Мэри.

- Я убеждена, что не хочет.

- Не понимаю, чего он боится. Я ничего не боюсь. Мы имели бы право открыто выдти с ним из нашего дома. Папа мог бы только прогнать меня, больше ничего. Я бы решилась, еслибы только он...

может...

- Не может любить меня, Гетта! Скажите прямо, если это правда.

- Это - правда. - Лицо Мэри изменилось; на нем появилось суровое, гневное и упрямое выражение, выражение самого Мельмота. - Мой друг, я не хочу вас огорчат, - поспешила прибавить Гетта, - но ведь вы настаиваете на том, чтобы знать правду.

- Да.

- Ведь мужчины не таковы, как мы.

- Какие лгуны, какие низкия создания они! - тихо проговорила Мэри. - Кто принуждал его лгать мне?.. Я не буду больше любить его, я стану его ненавидеть, я нарочно выйду за другого; вот, когда он увидит, что я богатая, небось хоть досада его возьмет.

- Никогда. И не говорите ему, что я простила, запрещаю вам говорить это. Я, если встречу его, взгляну на него так, что он никогда не забудет моего взгляда. Но скажите мни, что, он так прямо и поручил вам передать мне, что меня не любит?

- Напрасно, право, я пришла.

- Нет, вы добры, что пришли, благодарю вас за это. Но поручил он сказать, что не любить?

- Нет, не поручил сказать так.

- Что все кончено.

- Потому что он боится папа? Да вы просто скажите мне, как по вашему убеждению... вы сами убеждены или нет, то он не любить меня?

- Убеждена.

- Тогда он - скот, вон он что такое. Так и скажите ему, что я сказала, что он - бездушный лжец, что я гоню его ногой.

- Я презираю его, презираю. Все они - скверные, но он - хуже всех. Папа меня бьет, но я сношу это. Мама ругает меня, я и это сношу. Пусть бы он меня бил, пусть бы он меня ругал, я бы это все переносила. Но думать, что все, все с самого начала, что он говорил - он лгал, этого я не могу перенесть.

Чрез несколько часов, в тот же день, она вошла к мадам Мельмот и сказала ей:

- Объявите папа, что я выйду за лорда Ниддердэля... Что я готова выдти за того человека, который метет улицу; за кого он хочет. Да, я выйду за лорда Ниддердэля. Но я же устрою ему хорошую жизнь. Он раскается, что когда-либо встретился со мной!