День рождения Инфанты
(Старая орфография)

День рожденiя Инфанты.

Это былъ день рожденiя инфанты. Ей исполнилось двенадцать летъ.

Несмотря на то, что она была настоящая принцесса и наследница испанскаго престола, у нея такъ же, какъ и у прочихъ детей, былъ-въ году только одинъ день рожденiя. Къ счастью въ этотъ день была прекрасная погода. Стройные, пестрые тюльпаны поднимались на своихъ стебляхъ, точно длинные ряды солдатъ, и вызывающе говорили розамъ, по другую сторону луга: "Теперь мы такъ же великолепны, какъ и вы!" Пурпуровыя бабочки съ золотистой пылью на крылышкахъ порхали съ цветка на цветокъ; маленькiя ящерицы выползали изъ стенныхъ трещинъ и до белаго каленiя жарились на солнце. Даже бледно-желтые лимоны, въ изобилiи висевшiе на развалившихся решетчатыхъ заборахъ и вдоль мрачныхъ арокъ, и те отъ чуднаго солнечнаго блеска заимствовали более яркiе оттенки, и магнолiи раскрывали свои большiе, точно изъ слоновой кости, цветы въ форме шаровъ и наполняли воздухъ тяжелымъ и сладкимъ ароматомъ.

Маленькая принцесса бегала взадъ и впередъ по террасе съ подругами и товарищами; они играли въ прятки возле каменныхъ вазъ и старыхъ, покрытыхъ мхомъ, статуй. Въ обыкновенные дни ей позволялось играть только съ детьми одного съ ней ранга, такъ что поневоле она всегда должна была играть одна, но день рожденiя былъ исключенiемъ, и король распорядился, чтобы она пригласила повеселиться вместе съ ней всехъ, кого она захочетъ изъ своихъ юныхъ друзей. У этихъ стройныхъ испанскихъ детей, даже когда они резвились и шалили, была какая-то величественная грацiя; мальчики были въ широкополыхъ шляпахъ съ перьями, въ короткихъ, развевающихся плащахъ, девочки приподымали шлейфы своихъ длинныхъ шелковыхъ платьевъ и прикрывали глаза отъ яркаго солнечнаго света широкими черными и серебристыми веерами.

Но инфанта была всехъ грацiознее и лучше всехъ одета по тогдашней, несколько тяжеловесной моде. На ней было платье изъ сераго атласа, богатое вышитое серебромъ и жемчугомъ. Минiатюрныя туфельки съ розовыми бантиками выглядывали изъ подъ платья, когда она шла. Въ рукахъ у нея былъ большой газовый вееръ розовато-жемчужцаго оттенка, а въ волосахъ, которые бледно-золотистымъ ореоломъ окружали ея маленькое личико, была прекрасная белая роза.

Изъ окна дворца король смотрелъ на детей. Позади него стоялъ его братъ, Донъ-Педро Арагонскiй, а рядомъ съ нимъ его духовникъ, великiй инквизиторъ Гренады. Король былъ еще грустнее, чемъ обыкновенно, потому что, смотря на инфанту, которая съ детской важностью кланялась собранiю придворныхъ или смеялась за своимъ вееромъ надъ угрюмой герцогиней д'Альбукеркъ, всюду сопровождавшей ее, онъ думалъ о юной королеве, ея матери, которая такъ недавно, казалось ему, прiехала изъ веселой Францiи и завяла въ мрачномъ великолепiи испанскаго двора, ровно черезъ шесть месяцевъ после рожденiя ребенка, не успевъ даже второй разъ увидеть фруктовый садъ въ цвету, не успевъ сорвать плодовъ со стараго фиговаго дерева, которое стояло во дворе, теперь заросшемъ травой.

Его любовь къ ней была такъ велика, что онъ не допустилъ, чтобы могила скрыла ее отъ него навсегда. Она была набальзамирована однимъ мавританскимъ врачемъ, которому въ награду за эту услугу даровали жизнь (потому-что его обвиняли въ ереси, подозревали въ занятiяхъ черной магiей (и уже было предали инквизицiи), и тело ея всегда покоилось въ гробу, обитомъ коврами, въ черной мраморной часовне дворца совершенно въ томъ же виде, какъ въ тотъ холодный апрельскiй день, двенадцать летъ назадъ, когда монахи перенесли его туда. Разъ въ месяцъ король, закутанный въ темный плащъ, съ потайнымъ фонаремъ въ рукахъ, шелъ въ часовню и преклонялъ колени возле гроба. Иногда онъ нарушалъ даже правила этикета, который въ Испанiи касается всехъ житейскихъ мелочей и даже определяетъ границы царскому горю; въ безумномъ отчаянiи схватывалъ онъ бледныя руки, украшенныя драгоценными перстнями, и пытался разбудить холодный трупъ своими безумными поцелуями.

Вся ихъ короткая совместная жизнь и ужасная агонiя внезапнаго конца, казалось, проходила передъ нимъ сегодня въ то время, какъ онъ смотрелъ на инфанту, игравшую на террасе. У нея была та же пылкость, что и у королевы, тотъ же гордый и красивый изгибъ рта, та же чарующая улыбка, когда она по временамъ поднимала глаза къ окну или протягивала величественнымъ испанскимъ грандамъ свою маленькую ручку для поцелуя. Но громкiй смехъ детей больно отдавался въ его ушахъ, немилосердный блескъ солнца, казалось, смеялся надъ его печалью, и къ чистому утреннему воздуху какъ будто примешивался - или это было одно воображенiе - неопределенный запахъ странныхъ пряностей, какiя обыкновенно употребляются при бальзамированiи. Онъ закрылъ лицо руками, и когда инфанта снова подняла глаза къ окну, занавески были задернуты, и король исчезъ.

Принцесса слегка надулась отъ разочарованiя, хоть день-то рожденiя онъ могъ бы пробыть съ ней. Кому нужны эти глупыя государственныя дела!

Или онъ ушелъ въ эту мрачную часовню, где никогда не перестаютъ гореть свечи, и куда ей не позволяютъ входить. Какъ это глупо съ его стороны, когда солнце такъ чудно светитъ, и когда весь мiръ радуется! И потомъ онъ пропуститъ игру въ бой быковъ, къ началу котораго ужъ былъ звонокъ, не говоря о театре марiонетокъ и всехъ прочихъ диковинкахъ. Ея дядя и великiй инквизиторъ гораздо умнее. Они вышли на террасу, чтобы поздравить ее.

Она взяла Донъ-Педро за руку и медленно сошла по ступенямъ къ длинному павильону изъ пурцуроваго шелка, который былъ устроенъ въ конце сада. Остальныя дети последовали за ней, при чемъ по закону первенства те, у кого были самыя длинныя имена, шли во главе.

Процессiя юныхъ аристократовъ, фантастично одетыхъ торреадорами {Такъ называются въ Испанiи бойцы съ быками.}, вышла ей навстречу, и графъ де Тьерре Нуева, удивительно красивый мальчикъ летъ четырнадцати, поклонился и подвелъ ее торжественно къ маленькому креслу изъ золота и слоновой кости, стоявшему на возвышенiи, откуда была видна вся арена. Дети разместились вокругъ нея, обмахиваясь большими веерами, и тихонько болтали, а Донъ-Педро и великiй инквизиторъ стояли у входа, посмеиваясь. Даже герцогиня - худая женщина съ грубыми чертами лица, въ желтыхъ брыжжахъ, казалось, была сегодня не въ такомъ дурномъ настроенiи, какъ обыкновенно, и даже что то вроде ледяной улыбки скользило по ея морщинистому лицу и играло на тонкихъ безкровныхъ губахъ. Конечно, это чудесный бой быковъ, думала инфанта, гораздо лучше, чемъ настоящiй бой быковъ, который ей показали въ Севилье, по случаю прiезда герцога Пармскаго въ гости къ ея отцу. Одни изъ маленькихъ мальчиковъ гарцовали на детскихъ лошадкахъ, покрытыхъ богатыми попонами, и размахивали длинными копьями, къ которымъ были привязаны развевающiяся ленты яркихъ цветовъ; другiе расхаживали по арене, дразня быка своими яркокрасными плащами, и стремительно перескакивали черезъ барьеръ, какъ только онъ нападалъ на нихъ; а самъ быкъ былъ сделанъ изъ камыша, съ натянутой на немъ шкурой, и по временамъ упрямо бегалъ вокругъ арены на заднихъ ногахъ, что никогда не вздумалось бы ни одному живому быку. Онъ велъ себя великолепно, и дети до того воодушевились, что вскочили на скамейки, махали своими кружевными платками и кричали: "Bravo toro! Bravo toro!" съ такимъ же серьезнымъ видомъ, какъ взрослые. Въ конце концовъ после продолжительной борьбы, въ которой несколько лошадей были местами проколоты, а всадники выбиты изъ седла, юный графъ Тьерра Нуева принудилъ быка согнуть колени, и, получивъ отъ инфанты разрешенiе нанести смертельный ударъ, онъ съ такой силой воткнулъ свою деревянную шпагу въ шею животнаго, что его голова сразу отвалилась, и на светъ показалось смеющееся личико маленькаго мальчика, сына французскаго посланника въ Мадриде.

Арена опустела среди рукоплесканiй, и два пажаарапа въ желтой и черной ливрее торжественно унесли трупы лошадей; потомъ после короткаго антракта., во время котораго французскiй плясунъ проделывалъ разныя штуки на канате, появились итальянскiя марiонетки, представлявшiя трагедiю на сцене маленькаго театра, который нарочно былъ воздвигнутъ по этому случаю. Они играли такъ хорошо, а жесты ихъ были такъ натуральны, что въ конце пьесы глаза инфанты были совсемъ мокры отъ слезъ. Да и многiе изъ детей плакали, и пришлось успокаивать ихъ лакомствами; самъ великiй инквизиторъ былъ такъ растроганъ, что высказалъ Донъ-Педро, какъ досадно, что действующiя лица, сделанныя попросту изъ дерева и раскрашеннаго льна, движущiяся механически при помощи ниточекъ, могутъ быть такъ несчастны и могутъ подвергаться такимъ ужаснымъ невзгодамъ. Потомъ явился африканскiй фокусникъ, неся большую корзину, покрытую краснымъ сукномъ; онъ вылулъ изъ своего тюрбана камышевую флейту и началъ свистать. Вскоре сукно зашевелилось, звуки флейты делались все пронзительнее и пронзительнее, и две змеи, зеленая и золотистая, высунули свои странныя головы и стали медленно подниматься, покачиваясь изъ стороны въ сторону въ тактъ музыке, точно растенiе, колыхающееся въ воде. Однако, дети немножко боялись ихъ пестрыхъ головъ и быстро двигающихся языковъ, и почувствовали себя спокойнее, когда по воле фокусника на песке арены вдругъ выросло маленькое апельсинное деревцо, на которомъ сейчасъ же появились прекрасные белые цветы и настоящiе плоды; а когда онъ взялъ у внучки маркизы де-Ла Торресъ вееръ и превратилъ его въ волшебную птицу, которая запела и начала порхать вокругъ павильона, восторгамъ ихъ не было конца.

Очень милъ тоже былъ торжественный менуэтъ (танецъ), исполненный танцорами изъ церкви de Nuestra Senora del Pilus. Потомъ на арену вышли прекрасные египтяне-такъ въ то время называли цыганъ - и, расположившись въ кружокъ, съ поджатыми ногами, начали тихо играть на цитрахъ, слегка покачиваясь въ тактъ музыке, и едва слышно напевая нежную мечтательную песню. Заметивъ Донъ-Педро, они нахмурились, некоторые даже казались испуганными, потому что несколько недель тому назадъ онъ велелъ повесить двухъ или трехъ изъ ихъ племени за колдовство на базарной площади въ Севилье; но прекрасная инфанта, смотревшая изъ за веера своими большими синими глазами, очаровала ихъ; и они были въ полномъ убежденiи, что такое красивое созданiе никому на свете не можетъ причинить зла. Они продолжали играть, тихо, едва прикасаясь къ струнамъ цитръ своими длинными заостренными ногтями, и головы ихъ покачивались, какъ будто они собирались уснуть.

Вдругъ они вскочили сразу съ такимъ пронзительнымъ крикомъ, что все дети повскакали, и рука Дона-Педро схватилась за агатовую рукоятку кинжала, и въ бешеномъ хороводе побежали вокругъ арены, звоня въ бубны и распевая на своемъ гортанномъ языке дикiя песни. Потомъ по другому сигналу, они снова бросились на землю и оставались такъ въ полной неподвижности; неясное бренчанiе цитръ одно нарушало молчанiе. Повторивъ это несколько разъ, они на мгновенiе исчезли и возвратились, ведя на цепи косматаго бураго медведя и неся на плечахъ несколько маленькихъ берберiйскихъ обезьянокъ. Медведь стоялъ на голове съ большой важностью, а ученыя обезьянки проделывали всевозможныя забавныя штуки съ двумя маленькими цыганятами, которые казались ихъ хозяевами; они сражались маленькими деревянными саблями, стреляли изъ пушки, и все делали такъ, какъ настоящiе солдаты королевской гвардiи. Вообще цыгане имели большой успехъ.

Но самымъ забавнымъ изъ утреннихъ увеселенiй была, безспорно, пляска карлика. Когда онъ явился на арену, ковыляя на кривыхъ ногахъ и качая своей огромной безобразной головой, дети единодушно разразились хохотомъ, и у самой инфанты сделался такой припадокъ смеха, что герцогиня сочла своимъ долгомъ напомнить ей, что хотя и бывали въ Испанiи случаи, когда королева плакала предъ равными себе, но не было ни одного примера, чтобы особа царской крови выказывала такую веселость передъ лицами низшаго происхожденiя.

Карликъ былъ, действительно, замечательный и даже при испанскомъ дворе, всегда славившемся своей изощренной страстью къ чудовищному, никогда еще не видали до такой степени необыкновеннаго урода. Это было его первое появленiе предъ публикой. Онъ, какъ дикарь, бегалъ по лесамъи былъ найденъ только накануне двумя вельможами, которые во время охоты забрели въ отдаленную часть дубоваго леса, окружавшаго городъ. Они взяли его и привели во дворецъ въ подарокъ инфанте; отецъ его, бедный угольщикъ, былъ радъ избавиться отъ такого безобразнаго и безполезнаго ребенка. Можетъ быть, самое забавное въ немъ было то, что онъ совершенно не сознавалъ своего безобразiя. Правда, онъ казался совершенно счастливымъ и былъ въ превосходномъ настроенiи. Когда дети смеялись, и онъ смеялся такъ же свободно, такъ же радостно, какъ и каждый изъ нихъ, точно онъ вовсе не былъ уродливымъ существомъ, которое по какому то капризу природа создала на посмешище. А что касается инфанты, она его положительно очаровала. Онъ не могъ отъ нея глазъ оторвать, и, казалось, плясалъ для нея одной. Въ конце представленiя ей вдругъ вспомнилось, какъ разъ придворныя дамы бросали букеты знаменитому итальянскому певцу, котораго прислалъ папа изъ своей собственной капеллы въ надежде, что его чудный голосъ исцелитъ меланхолiю короля. И она вынула изъ своихъ волосъ прекрасную белую розу и бросила ее съ самой очаровательной улыбкой ему на арену; онъ прижалъ цветокъ къ своимъ жесткимъ губамъ, приложилъ руку къ сердцу и опустился на одно колено передъ ней, съ улыбкой до ушей; и его маленькiе глазки искрились отъ удовольствiя

Это перевернуло верхъ дномъ всю важность инфанты, такъ что она смеялась еще долго после того, какъ карликъ ушелъ съ арены; она выразила своему дяде желанiе, чтобы пляска возобновилась потомъ. Между темъ герцогиня, подъ предлогомъ, что солнце черезчуръ сильно печетъ, решила, что ея высочеству лучше немедленно вернуться во дворецъ, где для нея уже было приготовлено великолепное пиршество, въ томъ числе настоящiй именинный пирогъ съ ея именемъ изъ леденцовъ и чудеснымъ серебряннымъ павильономъ на верхушке. Инфанта съ достоинствомъ встала и отдала приказъ, чтобы карликъ опять плясалъ тотчасъ же после обеденнаго отдыха, потомъ поблагодарила графа Тьера Нуева за его очаровательный прiемъ и возвратилась въ свои аппартаменты. Дети следовали за ней въ томъ же порядке, какъ и при входе.

Когда карликъ узналъ, что онъ долженъ танцовать второй разъ передъ инфантой, и по ея особому повеленiю, онъ такъ былъ этимъ гордъ, что побежалъ въ садъ и въ какомъ то нелепомъ восторге все целовалъ белую розу, и делалъ ужасно странные и смешные жесты.

Цветы окончательно оскорбились этимъ несноснымъ вторженiемъ въ ихъ прекрасныя владенiя. Они увидели, что онъ бегаетъ везде по дорожкамъ, смешно махая руками надъ головой, и не могли больше сдерживаться.

-- Правда, онъ черезчуръ безобразенъ для того, чтобы позволить ему играть тамъ, где мы - вскричали тюльпаны.

-- Ему бы надо было выпить маковаго сока, и заснуть на тысячу летъ, - сказали ярко-красныя лилiи и воспламенились гневомъ.

я уколю его!

-- И въ руке у него одинъ изъ моихъ лучшихъ цветковъ, - воскликнулъ розовый кустъ. - Сегодня утромъ я самъ далъ его инфанте въ подарокъ въ день рожденiя, а онъ укралъ его. - И розовый кустъ началъ изо всей силы кричать: "Воръ, воръ, воръ!"

Даже красные геранiумы, которые не имеютъ привычки важничать, и те, увидя его, сделали брезгливую гримасу; фiалки кротко заметили, что онъ, правда, безобразенъ, очень безобразенъ, но ведь онъ ничего тутъ не можетъ поделать; геранiумы возразили, и очень справедливо, что это и есть его главный недостатокъ.

Одне только птицы чувствовали къ нему симпатiю. Оне часто видали его въ лесу, когда онъ, какъ шальной, плясалъ вместе съ кружившимися листьями или когда онъ сиделъ на корточкахъ въ дупле какого-нибудь стараго дуба и делилъ съ белками орехи. Оне меньше всего интересовались темъ, какой онъ - красивый или безобразный. Самъ соловей, который по ночамъ пелъ въ апельсинной роще такъ сладко, что даже луна иногда наклонялась, чтобы послушать его, тоже ведь не былъ красавцемъ; и кроме того карликъ всегда былъ такъ добръ къ нимъ и ни разу не забылъ о нихъ въ эту ужасную зиму, когда совсемъ нельзя было найти на деревьяхъ ни одной ягодки, земля была твердая, какъ железо, и волки подходили къ самымъ воротамъ города въ поискахъ за пищей; онъ всегда бросалъ имъ крошки отъ своего маленькаго чернаго хлебца и разделялъ съ ними свой скудный обедъ.

белую розу, и поведалъ имъ, что это сама инфанта дала ему, потому что она его любитъ.

"Не можетъ весь мiръ быть такимъ же красивымъ, какъ ящерица" восклицали оне, - "это было бы слишкомъ большое требованiе. И, въ конце концовъ, онъ вовсе уже не такъ безобразенъ, разумеется, если только закрыть глаза и не смотреть на него". Ящерицы были философы отъ природы и часто, собравшись вместе, оне размышляли по целымъ часамъ, когда больше нечего было делать или когда была дождливая погода, и нельзя было выйти.

Но маленькiй карликъ ничего этого не зналъ. Онъ безгранично любилъ птицъ и ящерицъ, думалъ, что цветы самыя чудныя созданiя въ целомъ мiре, исключая, разумеется, инфанты, которая дала ему прекрасную белую розу. Какъ ему хотелось опять быть съ ней! Онъ никогда съ ней не, разстанется, научитъ ее всякимъ забавнымъ штукамъ. Ведь онъ, хоть и никогда не бывалъ во дворце, но зналъ много вещей, чудесныхъ вещей. Онъ делалъ маленькiя клетки изъ камыша для поющихъ кузнечиковъ, и изъ узловатаго бамбука мастерилъ чудесныя свирели. Онъ зналъ голоса всехъ птицъ, и могъ съ вершины дерева скликать и перекликаться со скворцами или на пруду съ цаплей. Онъ зналъ пути каждаго зверя, и могъ выследить зайца по его легкимъ следамъ, умелъ по листьямъ проследить, где бежалъ кабанъ. Онъ зналъ все пляски ветра, бешеную пляску осени въ красномъ, легкiй танецъ лета въ голубыхъ сандалiяхъ на нивахъ, танецъ зимы съ гирляндами снега, и танецъ весны, украшенный цветами фруктовыхъ садовъ. Онъ зналъ, где вили гнезда дикiе голуби, и когда птицеловъ ловилъ въ западню отца или мать, онъ самъ воспитывалъ птенцовъ: для нихъ онъ построилъ маленькую голубятню въ дупле ивы; они совсемъ приручились и каждое утро ели изъ его рукъ. Она полюбитъ ихъ и кроликовъ тоже, которые расплодились среди высокихъ папоротниковъ, и соекъ съ синими, точно стальными, клювами, и ежей, которые могутъ свертываться въ колючiй клубокъ, и большихъ важныхъ черепахъ, которыя такъ медленно двигаются, качаютъ головой и жуютъ молодые листья. Да, конечно, она непременно должна придти въ лесъ играть съ нимъ. Онъ отдастъ ей свою собственную постельку и не будетъ спать до зари, чтобы охранять ея сонъ. А на заре онъ тихонько постучитъ въ ставни, чтобы разбудить ее, и они выйдутъ и целый день будутъ вместе. Въ лесу совсемъ не чувствуешь себя одинокимъ. Иногда проедетъ на беломъ муле епископъ, читая молитвенникъ съ раскрашенными картинками. Иногда промелькнутъ сокольничiе въ зеленыхъ бархатныхъ шапочкахъ и курткахъ изъ оленьяго меха, а на кистяхъ рукъ у нихъ соколы въ шапочкахъ.

Во время сбора винограда проходятъ виноделы съ красными руками и ногами, въ венкахъ изъ плюща, съ отвратительными мехами для вина; а ночью угольщики сидятъ вокругъ огромныхъ костровъ, смотрятъ, какъ сухiя поленья медленно превращаются въ древесный уголь, и жарятъ каштаны въ золе. Иногда выйдутъ разбойники изъ пещеры и подсядутъ къ нимъ.

Конечно, въ лесу много есть, на что посмотреть, а когда инфанта устанетъ, онъ найдетъ для нея мягкую скамеечку изъ мха, куда самъ донесетъ ее на рукахъ, потому что онъ очень силенъ, хотя и знаетъ, что онъ не великъ. Онъ сделаетъ ей ожерелье изъ красныхъ ягодъ, оне ведь такъ же красивы, какъ эти белыя ягодки у нея на платье, а когда оне ей надоедятъ, пусть броситъ ихъ, и онъ найдетъ другiя. Онъ будетъ приносить ей пучки желудей и анемоны, покрытые росой, и маленькихъ светящихся червячковъ, которые будутъ блестеть, какъ звездочки, въ бледномъ золоте ея волосъ.

Но где же она? Весь дворецъ казался заснувшимъ, и даже тамъ, где окна не закрыты ставнями, были спущены тяжелыя занавеси для защиты отъ солнца. Онъ подходилъ то съ одной, то съ другой стороны, ища, где бы войти, и въ конце концовъ нашелъ въ сторону маленькую дверь, которая оставалась открытой. Онъ проскользнулъ въ эту дверь и очутился въ великолепномъ зале. "Онъ гораздо великолепнее, со страхомъ сказалъ онъ самому себе, чемъ даже лесъ". Тамъ было ужасно много позолоты, и полъ былъ сделанъ изъ большихъ цветныхъ плитъ. Но маленькой инфанты тамъ не было, стояли только одне чудныя белыя статуи; они смотрели на него съ высоты яшмовыхъ пьедесталовъ, своими пустыми печальными глазами и странно улыбались.

случае онъ пойдетъ, узнаетъ.

Онъ подошелъ къ занавесу и отдернулъ его. Нетъ, тамъ другая комната, еще красивее той, въ которой онъ только что былъ. Стены были обиты зелеными обоями, со множествомъ фигуръ, изображавшихъ охоту, произведенiе несколькихъ фламандскихъ художниковъ, которые на исполненiе его употребили больше семи летъ.

Маленькiй карликъ, какъ очарованный, осматривался кругомъ и боялся итти дальше. Ему казалось, что странные молчаливые всадники, которые безъ малейшаго шума, такъ быстро скакали по длинной просеке, те самыя страшныя привиденiя, о которыхъ онъ слышалъ отъ угольщиковъ, будто бы они охотятся только ночью и, если встретятъ человека, превращаютъ его въ лань и преследуютъ ее. Но онъ подумалъ о хорошенькой инфанте и прiободрился. Можетъ быть, она въ следующей комнате.

Онъ побежалъ по мягкимъ мавританскимъ коврамъ и отворилъ дверь. Нетъ! тамъ ея тоже не было. Комната была совершенно пуста. Это была тронная зала, предназначавшаяся для прiема иностранныхъ пословъ. Стены были обтянуты кордовской золоченой кожей, съ потолка спускалась тяжелая серебряная люстра съ рожками для трехсотъ свечей. Подъ высокимъ балдахиномъ изъ золотой парчи, на которомъ были вышиты жемчугомъ гербы Кастилiи, стоялъ самый тронъ, покрытый черной бархатной парчей, съ серебряными тюльпанами. На второй ступеньке трона была поставлена скамеечка съ подушкой изъ серебряной парчи, на которую становилась на колени инфанта, а внизу, вровень съ краями балдахина - седалище для папскаго нунцiя, который одинъ имеетъ право сидеть въ присутствiи короля во всякой публичной церемонiи; его кардинальская шляпа съ яркокрасными листочками лежала напротивъ, на пурпуровомъ табурете. На передней стене, противъ трона, виселъ портретъ Карла V, въ половину натуральной величины въ охотничьемъ костюме, а портретъ Филиппа II, принимающаго знаки подданства отъ Нидерландовъ, - занималъ середину другой стены. Между окнами возвышался шкафъ изъ чернаго дерева съ инкрустацiями изъ слоновой кости, на которой были вырезаны фигуры изъ "Пляски Смерти" Гильбейна, говорятъ, рукой самого художника.

Но маленькiй карликъ совсемъ не интересовался всемъ этимъ великолепiемъ. Свою розу онъ не променялъ бы на все перлы балдахина, и даже за самый тронъ не отдалъ бы ни одного лепестка. Онъ желалъ только одного: увидеть инфанту раньше, чемъ она войдетъ въ павильонъ, и попросить ее пойти вместе съ нимъ, когда онъ кончитъ плясать. Здесь, во дворце, спертый, тяжелый воздухъ, а въ лесу свободно дуетъ ветеръ. Въ лесу есть цветы, можетъ быть, не такiе пышные, какъ въ саду, но гораздо ароматнее; ранней весной гiацинты волнующимся пурпуромъ покрываютъ свежiя долины и холмы; желтыя веснянки кучками ютятся возле узловатыхъ дубовыхъ корней; тамъ есть голубая вероника, лиловые и золотые ирисы. Тамъ висятъ серыя сережки на орешникахъ, и наперстянки склоняются подъ тяжестью своихъ пестрыхъ венчиковъ, на которые садятся пчелы. Да, наверно, она придетъ, только бы ему найти ее! Она вместе съ нимъ придетъ въ прекрасный лесъ, и онъ будетъ хоть целый день танцовать, чтобы доставить ей удовольствiе. При этой мысли, лицо его озарилось улыбкой, и онъ прошелъ въ следующую комнату. Изъ всехъ комнатъ эта была самая красивая и ослепительная. Стены были покрыты шелковой тканью въ розовыхъ тонахъ, по которой были разбросаны птицы и нежные серебряные цветы; все вещи были изъ массивнаго серебра, съ украшенiями въ виде цветочныхъ гирляндъ и качающихся купидоновъ; передъ двумя большими каминами стояли широкiе экраны, на которыхъ были вышиты попугаи и павлины; полъ, выложенный агатовыми плитками, казалось, тянулся въ безконечность. И онъ былъ здесь не одинъ. Въ полумраке дверей, на другомъ конце комнаты онъ увиделъ маленькую фигурку, которая смотрела на него. У него забилось сердце, радостный крикъ вырвался изъ устъ, и онъ подвинулся впередъ, на светъ. И когда онъ двигался, фигура точно также подвинулась впередъ; онъ увидалъ ее целикомъ. Какая инфанта! Это былъ уродъ, самый чудовищный уродъ, какого только онъ когда нибудь виделъ.

и точно также опустилъ руки, какъ и онъ самъ. Онъ сделалъ насмешливый поклонъ, тотъ на него ответилъ. Онъ двинулся впередъ, фигура пошла на встречу, копируя каждый шагъ, а когда онъ останавливался, она также останавливалась. Онъ радостно вскрикнулъ и пошелъ съ протянутой рукой, и вдругъ къ ней прикоснулась рука урода, она была холодна, какъ стекло. Онъ испугался и отскочилъ назадъ, и уродъ тотчасъ же передразнилъ его. Лицо урода теперь было какъ разъ противъ его лица и казалось испуганнымъ. Вдругъ онъ откинулъ волосы со своего лба. Уродъ сделалъ тоже самое. Онъ брезгливо поморщился, уродъ сделалъ отвратительную гримасу. Онъ отвернулся, уродъ тоже. Что же это такое? Онъ задумался на мгновенiе и огляделъ кругомъ всю комнату. Странно, но все казалось двойнымъ въ этой невидимой стене чистой воды. У спящаго фавна, который лежалъ въ алькове возле дверей, былъ двойникъ, и серебряная Венера, стоявшая въ солнечномъ свету, простирала руки къ другой Венере, такой же прекрасной, какъ она сама.

Что это - эхо? Однажды онъ вызывалъ эхо въ долине, и оно отвечало ему слово въ слово. Можетъ ли оно вторить взгляду такъ же, какъ и голосу? Можетъ ли оно породить призрачный мiръ, точь въ точь похожiй на мiръ действительный? Могутъ ли тени вещей иметь цветъ, жизнь и движенiе? Разве...?

Онъ задрожалъ и, прижавъ къ груди прекрасную белую розу, повернулся немного и поцеловалъ ее. У урода была тоже роза, совершенно такая же, лепестокъ въ лепестокъ! Онъ точно также целовалъ ее и прижималъ къ сердцу съ ужасными жестами.

Истина открылась, карликъ испустилъ дикiй крикъ отчаянiя и, рыдая, упалъ на землю. Значитъ, это былъ онъ, это безобразное горбатое существо, такое страшное и смешное. Это онъ самъ уродъ, это надъ нимъ насмехались дети, и маленькая принцесса, любви которой онъ поверилъ, также издевалась надъ его безобразiемъ, потешалась надъ его кривыми ногами. Зачемъ же не оставили его въ лесу, где не было зеркала, чтобы открыть ему его уродство? Зачемъ отецъ не убилъ его вместо того, чтобы продать его на позорище? Жгучiя слезы текли по его щекамъ, и онъ на клочки разорвалъ белую розу. Уродъ въ зеркале, беснуясь, сделалъ тоже самое и разбросалъ по воздуху нежные лепестки. Онъ бросился на землю и, когда онъ снова поднялъ глаза на зеркало, увидалъ тамъ лицо, искаженное горемъ. Онъ въ ужасе закрылъ лицо обеими руками. И какъ разъ въ эту минуту вошла сама инфанта съ своими подругами. Когда они увидели ужаснаго карлика, въ дикомъ изступленiи катавшагося по земле, то послышался настоящiй взрывъ хохота, и все столпились въ кружокъ, чтобы посмотреть на него.

-- Пляска была забавная, - сказала инфанта, - но его манера играть еще смешнее. Правда, онъ почти такъ же хорошъ, какъ марiонетки, исключая, конечно, натуральности, которой ему недостаетъ. - И она сложила свой большой вееръ и стала ему апплодировать.

-- Вотъ это превосходно, - помолчавъ немного, сказала инфанта, - но теперь онъ долженъ потанцовать для меня.

-- Да, - закричали дети, - пусть онъ пляшетъ, онъ такой же злой плутишка, какъ берберiйскiя обезьяны, только гораздо смешнее.

Но карликъ не отвечалъ.

Инфанта топнула ножкой и позвала своего дядю, который гулялъ по террасе съ камергеромъ, читая депеши, сейчасъ полученныя изъ Мексики, где только что была учреждена инквизицiя.

Донъ Педро наклонился и своей вышитой перчаткой ударилъ карлика слегка по щеке.

-- Надо танцовать, уродецъ. Танцовать надо! Наследница Испанiи и Индiи желаетъ, чтобы ее забавляли!

Но маленькiй карликъ не двигался.

Тогда камергеръ съ серьезнымъ видомъ всталъ на колени возле карлика и приложилъ руку къ его сердцу. Прошло несколько мгновенiй, онъ пожалъ плечами и поднялся.

-- Но почему же онъ не будетъ больше танцовать? - съ удивленiемъ спросила инфанта.

-- Потому что у него сердце разбилось, - отвечалъ камергеръ.

-- На будущее время, чтобы у техъ, кто придетъ играть со мной, не было сердца! - вскричала она и убежала въ садъ.