Джон Брент.
Глава I. Auri sacra fames.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джон Брент. Глава I. Auri sacra fames. (старая орфография)

ДЖОН БРЕНТ.

РОМАН
ТЕОДОРА ВИНТРОПА.

ГЛАВА I. 

AURI SACRA FAMES.

Я пишу в первом лице, но о своей личности распространяться много не буду. Я ни в каком случае не считаю себя героем настоящей драмы. Назовите меня, если угодно, Хором, - но Хором не просто наблюдательным и безчувственным, а скорее Хором, который представляет собою сочувствующого наставника и помощника. Быть может, я сообщил черезчур быстрый и грубый толчок представлению в то время, когда ослабевали другия; несравненно лучшия силы; одни вытерпели жестокия мучения; другие получили награды - один я оставался на месте собственно для того, чтобы подать руку помощи побежденному или прокричать восторженный возглас победителю.

Это ни более, ни менее, как простой, озарённый дневным светом, здоровый рассказ. В нем нет ничего таинственного. В нем довольно жизни, жизни безъискусственной, жизни гомерического свойства. В наше время геройские и рыцарские подвиги еще не совсем оставлены в пренебрежении. И теперь еще есть люди, которые с таким же самоотвержением стремятся за любовью и готовы защищать ее, как и в век Амадиса.

В этой драме вы увидите людей грубых, необразованных, увидите личности с зверскими наклонностями, точно так же, как и джентльменов. У тех и других вы не найдете ни на волос совести. Они действуют по своим собственным законам; их цели сопровождаются или карой, или успехом, смотря по тому, согласуются ли их законы с законами природы, или не согласуются.

Для меня все нижеописанные приключения и похождения были только эпизодом; для моего приятеля, героя рассказа, - они составляли сущность, эссенцию жизни.

Но в сторону эти недомолвки и перемолвки. Занавес поднимается. Входит Ричард Уэйд, то есть я в роли Хора.

* * *

Несколько лет тому назад, я занимался в Калифорнии разработкой золотоносного кварца.

При условиях тогдашняго времени, наш прииск был одним из самых неблагодарнейших. Я был привлечен туда превратностями и нуждами калифорнской жизни. Судьбе, по всей вероятности, угодно было поучить меня терпению и самообладанию в тяжелые минуты. Поэтому-то она и забросила меня на кварцовые розсыпи, чтобы я занялся самым скучным, неприятным делом.

Если бы для разработки руды я имел капитал из безчисленного множества долларов, или ртуть для производства амальгамы в таком близком разстоянии и в таком изобилии, как снег на вершинах Сиерры-Невады, я не стал бы горевать.

Из невыразимо-огромнейшого количества кварца я добывал, как говорится, пылинки золота. Драгоценный металл относился к грубому минералу, как сотня булавочных головок к тонне железной проволоки. Мои партнеры, жившие в Сан-Франциско, писали мне: "Приищи только вдвое больше булавочных головок, и наше состояние обезпечено." Так полагали эти энергические люди, мечтая, что рано или поздно золото будет увеличиваться, а труд уменьшаться, что я вдруг нападу на жилу, в разщелинах которой минерал покажется желтыми нитями или желтыми круглыми крапинами, быть может, даже желтыми комками; - они вовсе не думали о том, что мне безпрестанно попадались пустые впадины, которые природа приготовила для помещения в них золота, но почему-то забыла это исполнить.

Так полагали мои товарищи в Сан-Франциско. Они спекулировали мясом, хлебом, содержанием пристаней, перевозами грузов по реке Сакраменто, орегонским лесом. Они несколько раз прогорали, несколько раз тонули, снова прогорали и тонули и снова поправлялись. Они надеялись на меня и на золотые прииски. Поэтому из опустелых сундуков моих товарищей вытекала на наши прииски весьма небольшая тихая струя денег и быстро изчезала на этих приисках вместе с моим трудом и моей жизнию.

Наша золотая руда, - сан-францискские товарищи любили поддерживать свои иллюзии, называя мои приобретения золотой рудой, - быть может, годилась бы для минералогического кабинета какого-нибудь аматера. Любой профессор с особенным удовольствием стал бы показывать слушателям её образцы. Никогда, мне кажется, не было еще такого кварца, в котором так хорошо обозначалось бы направление золотоносной матки, и в котором так отчетливо представлялась пустота для содержания в себе отсутствующого золота. Какой бы великолепнейший материал вышел из него для макадама! Дороги в парках заблистали бы игривее всякого мрамора. С каким эффектом извивались бы по зеленой мураве тропинки, покрытые его кусочками сливочного цвета!

Хотя бы даже я и не основывал отрадных и самых близких к сердцу надежд на этих беловатых и желтоватых камешках, но все-таки я не перестал бы считать их массу полезною и орнаментальною, - полезною в том отношении, что она давала возможность содержать в связи целый мир, - орнаментальною в то время, когда она лежала на солнышке и искрилась. Но эти улыбающияся искры имели в себе что-то саркастическое. Блестящие камешки знали, что они смеются надо мной, что они просто надувают меня. Когда мужчина или женщина делаются победителями над мужчиной или женщиной, тогда великодушие заглушает торжественные гимны теми тонами, которые доставили победу. Но материя так часто подвергается насмешкам и пренебрежению, что, в случае своего восторжествования над духовными началами, становится безпощадною.

Да; мой кварц просто водил меня за нос. Или вернее, я не хочу быть несправедливым даже к беззащитному камню, не довольно богатому, чтобы иметь своего адвоката, я, с помощию своих ложных надежд и ожиданий, сам себя водил за нос. Я убедился, что моя опытность не принадлежала к числу замечательных. Другие тоже могли питать и лелеять ложные надежды на всякого рода предметы, кроме кварцовой руды. Может статься, что этому самому обстоятельству предстояло научить меня опытности. Получив такой урок, я бываю совершенно хладнокровным и спокойным, когда вижу, что другие люди одержимы тем же недугом, все равно, гонятся ли они за золотом, за славой, или счастьем: но каково вам покажется, если человек, гоняясь за куском насущного хлеба, находит вместо его один только камень? Кварц, сам по себе, вещь превосходная. Ни кого не могу винить, кроме самого себя, если, надеясь в кварце найти золото, я нашел одно лишь самообольщение. Какое мы имеем право требовать от неблагородства то, что можно назвать благородным!

Нередко случалось, что я, сжав кулаки, грозил ими моей красивой груде минерала, моим пустым рудным гнездам. В этих гнездах, в этом кварце было столько же золота, сколько можно найти жемчугу на грязном дне реки Джерзей, сколько бывает изюминок в кухмистерском пуддинге.

Спокойное, ничем не возмутимое разочарование скоро показывает человеку, что он попал не на свое место. Всякий труд, не доставляющий ни удовольствия, ни пользы, служит намеком на труды в другом месте. Впрочем, люди должны порыться и в местах, не приносящих пользы, собственно для того, чтобы узнать, где эти места находятся, и потом уже перейти на надлежащия места. Каждый человек, по видимому, должен по пустому пожертвовать частицей своей жизни. Каждый человек должен испытать подобного рода заточение, чтобы научиться лишениям и ограничениям, которые в свою очередь научают его пользоваться свободой.

рода. Быть может и к лучшему, что моя разработка не приносила денег. Они не посовестились бы обобрать мое золото и потом зарезать меня. Впрочем, они не все были разбойники, некоторых можно назвать только варварами.

Пайки {Pike - щука.} принадлежали к числу последних. Америка выработывает в настоящее время различные новые типы людей. - Пайк - это один из самых новейших. Это какой-то выродок из американских пионеров. Одной рукой он держится пороков пионеров, другой манит к себе пороки цивилизации. Трудно понять, каким образом человек может иметь так мало добродетели в таком длинном теле; - судорожные подергиванья в душе - это враги добродетели, точно также как на лице оне бывают врагами красоты.

Этот злосчастный Пайк страшным образом потрясает в самом основании всякую надежду, что новая раса на новом континенте должна сделаться благородною расою. Представляя себе Пайка, я совершенно теряю те убеждения, которые лелеяли окружавшие меня люди. Он не то чтобы был сложен из различных частиц в одно целое, а скорее эти частицы составляли одно целое, цепляясь одна за другую или одна к другой привешиваясь. Длинная, тощая его фигура одета в платье, из домашней ткани паточного цвета. Жесткими, торчащими вверх волосами природа увенчала его голову, - жесткими и колючими волосами - украсила бороду. Он ходит, переваливаясь с боку на бок, говорит - на распев, пьет виски - ушатом, страшная божба и ругательства составляли для его речи такую же потребность, как Фальстафу вино при закуске. Я видал мальтийских нищих, арабов, погонщиков верблюдов, доминиканских монахов, нью-иоркских алдеременов, индийских рудокопов, - но самых грязных, самых наглых, самых отвратительных созданий я встречал только в лице кровных Пайков. Из них обладающие силой оставляют свои родимые поля, засеянные хлопком, песчаные угодья, тянущияся вдоль желтых оврагов западных штатов, и эмигрируют в фургоне, нагруженном ветчиной и на ветчине взрощенным потомством, через пустынные равнины, в Калифорнию. Миазмы из них улетучиваются под палящими лучами солнца; судорожные кривлянья уменьшаются и в третьем или четвертом поколении они по всей вероятности разбогатеют, а может быть, и растолстеют. В мое время с ними этого еще не было. Месяц за месяцем я жил между ними ad nauseam, а теперь пользуюся случаем, чтобы выразить им прощальный привет.

беднее, - становился беднее с каждым фунтом руды, которую дробили и промывали. Еще несколько месяцев, и мне приходилось истратить последний доллар и поступить в поденьщики, быть может к тем же Пайкам. Вытаскиваемая из рудников дрянь не хотела обращаться в золото. Разумеется, я видел, что мне следовало принять какие нибудь меры. Но какие? я не знал. Я находился в таком состоянии, когда человек нуждается в постороннем влиянии или помощи; когда ему нужно, чтобы без его ведома иди тихонько взяли его за руку, или сильно схватили за плеча, или грубо вцепились в волоса, или даже, к личному оскорблению, взяли за нос и вытянули его таким способом на новое поприще.

Это влияние и эта помощь явились. Я получил неприятное известие. Моя единственная сестра, вдова, моя единственная близкая родственница, умерла, оставив на мое попечение двух малолетних детей. Странно, право, каким это образом, и скука и досада, которые переносил я в своей жизни, при этом печальном известии, сделались для меня ничтожными! Я не в состоянии выразить, до какой степени я обрадовался возлагаемой на меня ответственности! Моя жизнь более уже не казалась мне одинокою. Всем моим намерениям, всем моим предположениям была сразу указана цель. Наипервее всего я должен был вернуться домой в Нью-Иорк. Дальнейшие планы должны были составиться по прибытии на место. А теперь домой и домой! Кому нужен был мой кварц, тот мог получить его без всяких возражений. Мне же не везти было его на седле в подарок какому нибудь минералогическому кабинету.

буйволы, нескончаемое число приключений - вот что представлялось мне в перспективе. Мое воображение рисовало уже картину странствований рыцаря, ищущого приключений, но рыцаря такого, у которого не было настолько средств, чтобы его странствования сопровождались всякого рода комфортом.

Август был на исходе, я начал свои приготовления безотлагательно.