Джон Брент.
Глава XVI. Армстронг.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джон Брент. Глава XVI. Армстронг. (старая орфография)

ГЛАВА XVI. 

АРМСТРОНГ.

Я проснулся на другое утро среди торжественной тихой зари, тяжелые предчувствия мои изчезли, за то вместо их я не мог не задуматься о жалком, безнадежном положении наших друзей.

Брент не разделял моих чувств. Его обычный утренний радостный гимн на этот раз не раздавался в пустыни. Прозябший и унылый, он скорчился подле костра. Завтрак для обоих нас казался скучным обрядом. Мы сидели и молча взглядывали друг на друга. Я начинал заражаться его отчаянием. Не хорошо.

Я оставил моего друга с разстроенными нервами и отправился к почтовому лагерю.

Джек Шамберлэн суетился уже около повозок и извивался как степной угорь, которыми так изобилуют здешния равнины.

- После бала, ты таки раненько встал, Джек, - сказал я.

- Если бы я дождался той поры, когда караванные девушки начали выплясывать польку, мне бы ни за что не вытащить оттуда моих молодцов. Они, как и вся молодежь, так и льнут к молоденьким да хорошеньким. Мы тронемся с места, как скоро вы будете готовы.

- Мы готовы, сказал я.

Я увязал наши походные чемоданы и оседлал мустангов.

- Вставай, Брент, сказал я, потрепав его но плечу: - поедем, мой друг. Поездка ободрит тебя.

Он повиновался и сел верхом. Он был вял и безсилен. В этом слабом создании я не узнавал моего храброго и веселого друга. Он казался мне таким же старым и скучным, как мистер Клитро. Любовь, как видно, крепко вцепилась в его сердце. Впрочем, для деликатной натуры такого человека любовь должна служить или жизнью самой жизни, или мучительной пыткой, хуже самой смерти.

Когда мы двинулись в путь, сероватая заря переходила в фиолетовый свет, перед самым восхождением солнца. Бушевавшая ночью буря совершенно затихла. Нежные краски ранняго утра начинали ярко отражаться на синих мазанках форта Бриджера. Оне оставался на равнине, как одинокая могила, и после вчерашней суматохи казался еще безмятежнее и тише. Могильная тишина господствовала также и в мормонском караване. Белые покрышки повозок зарумянились под первыми лучами утренняго солнца. Покинутый лагерь бежавшого войска не показался бы более одиноким. В полумиле от лагеря, в темной массе, как стадо рогатого скота, спокойно кормился рогатый скот. Кроме нашей партии, не виднелось ни души.

- Где же их часовые, Джек? спросил я.

- После такой пирушки не до часовых.

- Старшине Сиззуму не мешало бы быть поосторожнее.

- Он отличный вожатый. Вчера только черезчур ужь позволил себе и поплясать, и выпить арджи и поиграть. Не знаю, прилично ли это было для Сиззума; - ведь он все-таки великий апостол. Впрочем, он знает, что диких здесь нет и поэтому некому ни утащить его девушек, ни угнать его стада. Вчера вечером вы бы оба могли выбрать себе по жене, и прежде чем кто нибудь хватился бы, вы были бы теперь миль за двадцать. Ну, молодцы, смотрите же за мулами. Я немного от вас поотстану.

- А где же Смит и Робинсон? спросил я, заметив их отсутствие, когда мы двинулись в путь.

- А кто их знает! пусть себе остаются, сказал Джек. - Не мое дело собирать их, - пожалуй еще захотят, чтобы я принес им горячей воды и вычистил их сапоги. Они ушли от нас и расположились в кустах неподалеку от вас. Верно побоялись, что кто нибудь из нас попросит их поделиться с нами вчерашним выигрышем. Пусть их убираются куда хотят. Каждый думай о себе. Вчера, за мошенической игрой они казались мне какими-то мокрыми гадинами, - так пусть же их спят, пока не просохнут.

Джек хлопнул своим длинным бичем. Мулы бросились вперед. Мы отправились в путь.

Я еще раз взглянул на караван, который не дальше как вчера вечером так живописно спускался на обширную равнину. Розовые лучи утренняго солнца ярко отражались на каждой повозке огромного эллипса. Из обитателей его невидно было ни души. В отдаленном конце я узнал походное жилище мистера Клитро. Оно имело какой-то таинственный опустелый вид, как будто несчастная чета, обитавшая в нем, бежала из него в пустыню.

Брент не оглянулся. Он устремил унылый свой взгляд к востоку, к горизонту, где яркое солнце разгоняло спокойные тени утренней зари.

мрачный вид. Какое имела право утренняя заря окрашивать своими роскошными фиолетовыми и розовыми красками лагерь, в котором приютилось обольщение и сумасбродство!

Мы ехали, окруженные сначала прохладным, а потом теплым солнечным туманом октябрьского утра. Брент не говорил ни слова. Он взвалил на меня весь труд вести лошадей. Труд для этого утра - тяжелый. Вчерашний отдых и обильный корм сообщали Помпсу и Фулано необыкновенное одушевление. Я должен был употреблять все время и все силы, чтобы держать их в поводу.

Мы отъехали миль восьмнадцать, когда Брент отстал немного за черту пыли, поднятой нашим обозом, и подозвал меня к себе.

- Дик, сказал он: - довольно хандрить.

Говоря это, он снова стал похож на себя.

- Вчера вечером и сегодня утром я совсем упал духом, продолжал он: - я был просто трус. Надежда и разсудок изменили мне в первый раз в жизни. Ты можешь презирать меня за то, что я оставил мисс Клитро.

- Друг мой, сказал я: - отчаяние принадлежит нам обоим: мы разделили его вместе.

- Мое отчаяние миновало. Я решился не оставлять ее. Я дойду с тобой до южного ущелья. Между тем мормонский караван удалится и я могу незаметно следовать за ним. Да; я последую за ним, и каким нибудь образом дам знать мисс Клитро, что она имеет друга, который явится к ней на первый призыв. Рано или поздно, с её согласия или против его, но она должна быть спасена. Будет ли тут участвовать любовь, или не будет, но подобную женщину нельзя допустить до преждевременной смерти, а тем более допустит, чтобы она попала в руки такого зверя, как Сиззум. Мое путешествие, ты знаешь, не имеет никакой цеди, - и он печально улыбнулся: - но теперь я назначу ему цель. С подлостью и зверством нигде лучше не могу я бороться, как только здесь. Достигнув долины, я расположусь у Джека. Пока она не потребует моей помощи, я буду гоняться за дикими сернами. Может статься, я еще застану там Биддольфа. Что ты скажешь на это, мой друг? Я обязан кончить с тобой это путешествие. Простишь ли ты, если я оставлю тебя?

- Тебе трудно будет оставить меня, я это знаю. Я отправлюсь с тобой и буду поддерживать тебя на жизнь или смерть.

- Мой друг! мой брат!

Мы крепко пожали руки друг другу.

Наша тесная дружба перешла в совершенное братство. Всякия недоразумения и сомнения изчезли. Мы оба посвятили себя на рыцарский подвиг.

- Мы спасем ее, Джон, сказал я. - С этой минуты она мне - сестра.

На лице Брента отразилась красота его юношеских дней. Он выпрямился в седле, закрутил свои прекрасные усы и, под такт копыт своего мустанга, в полголоса запел: - Ah non giungo!

В это время мы ехали по дну небольшой ложбины. Пыльный след пути по обширной, нигде не обгороженной пустыне, гладкий и широкий как дорога, пробитая мириадами караванов, поднимался на горные откосы и спускался с них впереди и позади нас. Почтовый обоз скрылся за холмами. Наши лошади были при нем. Брент и я были одни, как будто в мире кроме нас не находилось ни души других обитателей.

Вдруг мы услышали, что за нами мчится какой-то наездник. Прежде, чем мы обернулись, он уже спустился с пригорка, - он был подле нас.

Он осадил лошадь на всем скаку и взглядом своим вымерял нас с головы до ног. Свирепый был этот взгляд, но вместе с тем и выражавший какое-то замешательство, - как взгляд человека, который внезапно обманулся в предмете своего мщения.

Он окинул нас взглядом, мы тоже взглянули на него, но молча сч" той и другой стороны.

Наездник и лошадь имели страшный вид, - их можно было принять за привидения! Лошадь была высокая, тощая, белая. Над налившимися кровью глазами находились глубокия впадины, свидетельствовавшия о её уже немолодых летах. Вытянутая шея её показывала, что она вполне разделяла с своим господином необходимость горячого преследования. Казалось, сама смерть выбрала такого скакуна, чтобы как можно быстрее исполнить её поручение. И смерть же, казалось, поручила такому наезднику свезти кому-то свой приговор. Высокий, худощавый мужчина, с развязными длинными формами пионера. Но на нем не было следов загорелости, так резко обличающих пионера. Его лицо было худощавое и без признаков крови. Ясно было, где его кровь нашла исход для себя. Голова его была перевязана наискось лоскутком белого окровавленного и запачканного пылью одеяла, из под которого виднелись края недавней раны.

Когда он осадил лошадь, его правая мускулистая рука готова была спустить курок револьвера. Взглянув на нас, он опустил Дуло.

Этот человек представлял собою олицетворение Немезиды.

- Где же они?

Он прошептал эти слова голосом, в котором звучала какая-то грозная цель; дрожь, пробежавшая по всему его телу, обличала какое-то воспоминание, которое одушевляло эту цель.

- Двое убийц.

- Они остались назади, в форте Бриджера.

- Нет. Мормоны сказали, что они здесь. Не скрывайте их! Последний час их наступил.

которым вез страшное мщение.

Нужно ли говорить, кого он искал? Двух игроков, двух убийц, двух зверей, которых мы не подозревали; но где же они? Где их искать?

Мы окликнули почтовый обоз. Он находился от нас в ста ярдах на вершине холма. Джек Шамберлэн и его партия вернулись назад узнать, почему мы замешкались.

Угрюмый наездник молча, но пристально посмотрел на всех наших спутников.

- Я где-то видел тебя, незнакомец, сказал Шамберлэп.

- Ты Армстронг, из Орегона, из Умпквы, не так ли? Ты совсем не кажешься таким, каким бываешь после прогонки гурта. Где же твой брат?

- Убит.

- Я ужь подумал, верно что нибудь случилось, коль скоро его нет при тебе. Я не видывал еще, чтобы два человека были так неразлучны, как ты и твой брат. Они однако не. убили его, не зацепив и тебя, как я вижу. Кто же это, индейцы?

- Хуже.

- Шамберлэн, мне нельзя тратить времени, сказал Армстронг торопливом тоном. - В нескольких словах я разскажу тебе, что случилось со мной, и может быть, ты поможешь мне отыскать двух разбойников, которых я ищу.

- Готов помочь тебе, Армстронг, чем могу. Я не видывал еще ни в старом, ни в новом свете, ни между праведниками, ни между язычниками, таких славных людей, как ты и твой брат. Я всегда говорил, что если бы весь мир состоял из Армстронгов, то рай пришлось бы запереть, - и Авраам, Исаак и Иаков должны были бы потушить свои светильники.

Армстронг, повидимому, оставался нечувствительным к этому комплименту. Он продолжал тем же шопотом, в котором отзывалась душевная пытка. В то время как он говорил, его запыхавшаяся лошадь приподнимала верхнюю губу и ржала, показывая свои длинные желтые зубы. Казалось, что в нее перешел дух наездника. Остановка эта возбуждала в ней нетерпение.

- Мы, сказал Армстронг: - то есть брат и я, ехали из Умпквы, - собирая по штатам гурты для будущого лета. Однажды утром мы немного запоздали; наши лошади накануне сбились с дороги и долго не могли попасть на известный привал, - вот почему мы и встретились с этими людьми. Их было двое - один длинный, тощий и самый безбожный, наглый Пайк, - другой - невысокого роста, толстое с подлой физиономией животное. Мы настигли их у самой переправы через Медвежью реку. Они, по их словам, пробирались из Сакраменто. Мне с первого раза они показались конокрадами, и потому мне хотелось от них отделаться. Но Биль - т. е. мой брат...

- Биль никогда и ни о ком не мог думать дурно. Биль сказал: - нет, наружность ничего не значит и мы поедем с ними вместе. - Так мы и сделали и ехали вместе целый день и вместе расположились на ночлег. Мне кажется, мы слишком много разговорились о качестве рогатого скота, который намеревались закупить, да и к тому же на стороне, ближайшей к Тихому Океану, мало найдется людей, которые бы не слышали об Армстронгах. Они, - эти убийцы, - догадались, что у нас есть деньги. Мы расположились на ночлег и легли спать; я заснул крепко, мне приснилось, что старый медведь царапал меня по голове; я проснулся на другое утро, когда солнце начинало уже припекать; - голова моя была мокрая и вся в крови, как будто с нея содрали кожу. А Биль - мой брат Биль - лежал в одеялах мертвый.

При этих словах по всей группе пробежала дрожь. И эти-то люди были нашими спутниками, сидели с нами подле нашего костра, мы слушали их грубые анекдоты и пошлые шутки. Инстинкт Брента был верен.

Армстронг видимо был честный, простой добрый малый, с чистыми томно-голубыми глазами. Во время этого рассказа на них выступили слезы. Но суровый взгляд не изменился.

его призрак стоял перед ними и упрекал их. Они взяли наших лошадей, - большого гнедого, на котором ездил Биль, и моего плосколобого, который в один сентябрьский день, когда умирала моя жена и нужно было привезти доктора, сделал сто двадцать миль между восходом и закатом солнца. Они взяли наших лошадей и пояса с деньгами. Когда я увидел убитого брата, я знал, для чего осталась мне жизнь. Я завязал голову и сначала пополз, потом пошел, а наконец побежал и добрался до Бикс-Эльдера. Не знаю, долго ли я брел, и кто мне показывал дорогу, - но только я очутился там.

- Теперь, Джек, никогда не скажу дурного слова о мормонской религии, - продолжал Армстронг. Они обошлись со мной как с братом, дали мне револьвер и вот этого коня. Они сказали, что конь этот прибежал к ним из обоза, который отрезали индейцы. Славный конь; бежит отлично. Мне кажется, он знает, куда и зачем везет меня. Я гнался за убийцами день и ночь. Теперь дайте мне подумать немного. В Бриджере их нет. Они должны быть милях в пятидесяти отсюда. Я найду их. Помоги мне Боже!

Хриплый шопот затих. Все молчали.

Но вот, на откосе холма позади нас, снова послышался топот мчавшихся коней!