Джон Брент.
Глава XVIII. Галоп втроем.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джон Брент. Глава XVIII. Галоп втроем. (старая орфография)

ГЛАВА XVIII. 

ГАЛОП ВТРОЕМ.

Мы пустились в галоп - спасать и мстить.

Фулано и Помпс разгорячились сейчас же. Они готовы были мчать, что есть силы.

- Ровнее, ровнее! вскричал Брент. - Покамест будем держаться этой быстроты. Я разскажу вам мой план. Они, эти убийцы, пустились к югу. Другого направления они не могли избрать. Я слышал, Моркер говорил, что ему известна здешняя местность до Арканзаса. Слава Богу! я тоже знаю каждый уголок.

Я припомнил звук лошадиных копыт, который услышал прошлую ночь и который действительно направлялся к югу.

- Значит, я их-то и слышал, после того, как у Фулано оказался надрез на аркане, сказал я. - Ветер призатих, раздался звук мчавших лошадей, и потом другой звук, который я приписал моему разстроенному воображению, - но это был подавленный крик женщины.

До этой минуты Брент казался совершенно равнодушным. При последних словах моих он простонал.

- О Уэйд! сказал он: - почему ты не узнал этого голоса? Это была она. Они успели далеко уйти.

Оставаясь с минуту безмолвным, он угрюмо всматривался в даль. Потом он снова начал, и говоря, ослаблял поводья.

- Впрочем и то хорошо, что ты их услышал, мы можем безошибочно преследовать их. Я знаю, что мы попали на их след. Однако семь или восемь часов! Они ушли теперь далеко. С другой стороны, у них не такие скакуны, как наши. Они не ехали так, как мы поедем. Им нужно везти женщину и тащить мулов. Страшась погони, они будут ехать безостановочно. Ничего; мы их догоним. Бог поможет, так мы настигнем их засветло.

- Ты направляешься в горы? спросил я.

- К Люггернельскому ущелью, сказал Брент.

Я припомнил, как Брент, при первом нашем свидании, за тысячу миль отсюда, в рудниках Фулано описывал мне это место. Весь тогдашний разговор, все суждения о моем коне, пришли мне на память, как внезапно сбывшееся предсказание дельфийского оракула. В этом воспоминании я видел хороший признак.

- К Люггернельскому ущелью, сказал Брент. - Помнишь, я указывал тебе на перерез линии в контуре гор; это было вчера, когда я говорил, что желал бы провести там медовый месяц, если бы нашел женщину, которая была бы достаточно отважна дли этой степной жизни.

Говоря это, Брент становился бледнее и бледнее; Помпс выскочил вперед, но мы сейчас же сравнялись с ним.

- Они непременно направились к люггернельскин источникам. Люггернельское ущелье - единственный проход сквозь горы в Арканзас. Добравшись туда, они будут вне всякой опасности. Они могут миновать Новую Мехику и пробираться по штатам в стороне от линии эмиграции, и следовательно вдали от преследования мормонов. В той стороне Люггернель единственное место, где можно иметь воду, не вырывая колодцев. Они непременно туда поехали. Теперь мы в таком же разстоянии от ущелья, в каком находились в Бриджере. Мы тянулись с почтовым обозом по основанию треугольника. Напрасно потеряли время. Теперь мне кажется, можно бы отдать еще один риф. Прибавимте шагу, друзья, - еще немного, еще.

Место, по которому мы ехали, представляло обширную пустынную равнину. Там и здесь виднелись небольшие пространства редкой травы, как будто природа хотела представить этим доказательство своей щедрости, она и сюда развеяла семена, чтобы сцена казалась более оживленною. Но попытка её не удалась. Здешняя местность для своего рыжеватого запустения не хотела принимать никакого другого покрова. Почва состояла из разбитого, красноватого камня, мелкого и раздробленного, как щебень макадама.

Позади нас находилась волнистая местность, где проходила большая торная дорога; перед нами на отдаленном горизонте синим облаком тянулся хребет Сиерры. В знойный полдень не пела ни одна птичка, не чирикало ни одного кузнечика. Кроме равномерного стука лошадиных копыт, не слышалось ни одного другого звука. Это был ровный парадный марш. Лошади шли спокойно. Оне как будто знали, что им не следовало тратить своей силы в напряженных порывах. В этом галопе за жизнь "трать, но не расточай", ни одного шага, ни одного глотка воздуха - было нашим девизом.

Далеко - о как страшно тускло и отдаленно! - тянулись горы Сиерры, тихо поднимавшияся синею тучей. Тихо, медленно поднимались оне, эти величественные высоты в то время, как мы неслись по жесткой пустынной равнине, по равнине твердой, заброшенной, никогда не знававшей зелени. - Впрочем это и к лучшему; высокая трава не мешала нам поддерживать ровный бег, кустарники не останавливали нас, - леса не сбивали с дороги.

Мы ехали рядом, - Армстронг с правой стороны. Его тощая, белая лошадь превосходно держалась вместе с нашими. Это похожее на лошадиный призрак существо не требовало ни хлыста, ни шпор. Оно мчалось, как будто его побуждала одна только цель своего господина. Это побуждение сообщало его жилам стальной цвет и повидимому с каждым шагом увеличивало его силу. Армстронг ни разу не сделал заметного движения, кроме того только, что от времени до времени приподнимал руку, чтобы поправить повязку из лоскутка одеяла, прикрывавшую его голову и висок. Он уже рассказал свою историю, объявил цель своего преследования и после того не вымолвил ни слова; но с своим исхудалым бледным лицом, с спокойными голубыми глазами, устремленными на те отдаленные горы, где находился предмет его мщения, он представлял собою олицетворение неумолимой судьбы!

песчаному грунту между отступившим морем и берегом. От времени до времени он выдвигался вперед своими могучими плечами, потом вдруг оседал и верхними изгибами задних своих ног подталкивал меня, показывая сдерживаемый им огромный запас скорости и силы. При этом уши его откидывались назад, и его большие карие глаза, с своими красновато-черными зрачками, поглядывали сначала на руку, которая держала поводья, потом на меня, как будто говоря: - ведь это просто прогулка, мой друг и господин. Ты еще не знаешь меня. Во мне есть такия качества, какие тебе не снились даже во сне. Скажи только слово, и я побегу вдвое, втрое быстрее. Скажи только слово! позволь мне показать, как я умею летать по земле. - И я легким нажатием трензеля отвечал ему: - Рано еще! подожди немного! Терпение, благородный мой друг! Скоро и для тебя наступит время.

По левую сторону ехал Брент, наш путеводитель. Он знал эту местность; он составил план; у него была надежда, - он находился под влиянием страсти, сильнее братства, сильнее даже мщения. Любовь заставляла его распоряжаться нашим галопом. Темносерый конь его держал себя великолепно; - белая грива его развевалась в воздухе, как сигнал, вызывающий на бой. Пылкая надежда и одушевляющая цель делали лицо всадника прекраснее, чем когда либо. Казалось, в разстилавшейся перед ним золотистой мгле, он читал известный девиз Сиднея: - Viam aut inveniam aut faciam. Сердце мое ширилось и билось сильнее, когда я смотрел на его спокойное лицо и подмечал в его улыбке спокойную уверенность, - в улыбке пожалуй веселой, еслибы к её уверенности не примешивалась мрачная и роковая решимость. А когда он заводил речь, невольно располагавшую к веселости, тогда даже лицо Армстронга становилось менее мертвенным, в то время как он обращался к нашему проводнику с безмолвным ответом. В этой дикой погоне по пустынному пространству, Брент в его лосинной блузе, отороченной мехом, в бобровой шапке с орлиным пером, с его загорелым лицом, с густой бородой и с посадкой, напоминавшей собою центавра, казался настоящим вождем.

Этот каданс звонко отдававшагося стука копыт по пустынным сводам волканической скалы, покрывавшим собою огромные пропасти, напоминали собою звуки торжественной музыки, которую мне случалось слышать. Сладостно и нежно млел вокруг нас туманный воздух октября; его теплые притоки волновали золотистую дымку, разстилавшуюся между нами и синевою гор отдаленных, но теперь приближавшихся с нам и становившихся все выше и выше с каждым шагом.

Мы, - мститель, друг и влюбленный, неслись к нашей пели: - спасти и отмстить.