Джон Брент.
Глава XIX. Быстрее.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Джон Брент. Глава XIX. Быстрее. (старая орфография)

ГЛАВА XIX. 

БЫСТРЕЕ.

Наступил полдень^, мы ехали ровно. Местность становилась грубее. Лошади не обнаруживали усталости, но сильно вспотели; хлопья пены вылетали из ноздрей и ложились на плечи. Но вот с блестящих ледяных вершин Сиерры потянул приятный холодок. Лошади и люди обрадовались и освежились и с новыми силами принялись за работу.

В этой пустыне мы не видели ни малейших признаков жизни, не слышали ни одного звука, который бы обличал ее. Впрочем, от времени до времени, в неровных местах, мы замечали убегавшого от нас кайкта. - Иногда из кустарника выскакивал тощий серый волк, гнался за нами некоторое разстояние, и потом садился на задния ляшки, изумляясь нашей странной поспешности. Побег и преследование для него понятны, но наша езда не была похожа ни на побег от опасности, ни на преследование добычи. Люди в глазах животных всегда кажутся странными загадками. Такими нас находили и эти дикие соседи. На краю откоса, склонявшагося к долине из скудной засохшей травы, показалось стадо антилоп. Они были близехонько от нас, не далее как на пистолетный выстрел. Приняв грациозные позы, они бросились бежать от нас, но потом вдруг остановились, и увидев, что мы не преследуем их, в свою очередь обратились в наших преследователей; но вскоре снова остановились и на приволье начали резвиться.

Мы ехали все прямо на перерез контура Сиеррской гряды гор. Мало по малу горные линии становились резче, местность суровее с каждым шагом. Мы выехали на широкое пространство, покрытое кустами артемизии. Они мешали нам, задерживали нас. Это был пигмейский лес, достигший зрелости и полного развития, но не выше колена. Каждый приземистый, захиревший, сучковатый куст имел ствол, ветви, побеги и серые поблекшие листья, все это в миниатюре какого-то дерева, несчастного, но крепкого дерева, которому суждено бороться всю свою жизнь с непогодами на открытой скале, или на окраине гранитного утеса, с весьма небольшим количеством земли для утоления голода и еще меньшим количеством воды для утоления жажды. Мириады квадратных миль такой безплодной и безводной страны не имеют никакой другой растительности, кроме этой артемизии и еще другого растения, негодного даже для топлива - дикой полыни.

Человек может пробраться сквозь чащи первобытного леса, как может протискаться сквозь толпу цивилизованных варваров на каком нибудь зрелище. Наш галоп по верхушкам этого леса был также труден, как трудно было бы найти проход по головам той же самой толпы, из высоких мужчин и невысоких, прикрытых приплюснутыми шляпами, шляпами на подобие полоскальных чашек и дымовых труб. Карабканье было тяжелое. Оно замедляло нашу скорость и утомляло лошадей. Иногда нам попадались природные тропинки, но только на несколько шагов; оне или сворачивали в сторону, или вдруг замыкались и мы должны были снова скакать по кустам. Время пропадало; минуты, которые мы теряли, были так дороги, как будто бы каждая из них была заключена в верхний сосуд клепсидры, откуда, падая в нижний, изменялась и звучала, как драгоценный перл.

- Наконец мне надоедает эта медленность, сказал я Бренту.

- Они потеряли столько же времени, сколько мы, и даже больше, возразил он.

И вместе с этим поскакал вперед с таким ожесточением, с каким человек мчится за чем-то дороже самой жизни, с каким влюбленный мчится за предметом любви.

Мы разрознились и скакали по кустам отдельно, кому где было лучше. Фулано начал показывать мне, какие он может делать скачки. Я дал ему волю. Никакая узда не сдержала бы его. Я показывал свое господство над ним одним только голосом, или вернее сказать, полным согласованием его воли с моей. Наши умы действовали за одно. Все-таки я предостерегал его, говоря: - береги силу, мой друг; береги ее для гор и последних решительных скачков!

Вдруг я увидел перед собой проторенную тропу. Я проскакал шагов на сто вперед от моих товарищей.

Что это значило? Кусты измяты и изломаны, как оставались измятыми и изломанными после нашего проезда. - А это что?

Следы лошадиных копыт!

- След! закричал я. - Напал на след!

Брент и Армстронг подскакали ко мне. Бреит осмотрел тропу и помчался вперед с торжествующим видом.

Спустя несколько секунд я увидел, что он на половину приподнялся с седла и понесся к какому-то предмету. Нисколько не уменьшая быстроты и придерживаясь только одной ногой, как это делают индийцы во время воинственных игр, или когда хотят увернуться от стрелы или пули, он что-то поднял с кустов, сел как следует в седло и начал махать своим сокровищем. Мы подскакали и поехали рядом с ним по проторенной тропе.

Дамская перчатка! вот для чего переменял он свою позу. Старая замшевая перчатка, чистенько вышитая на запястьи, с розовой оторочкой. Премиленькая перчатка, до странности, даже до трагичности женская в этой пустыне. Перчатка поношенная, видавшая, подобно своей госпоже, лучшие дни, но ни один из тех дней не был лучше настоящого, он показал нам, что мы напали на самый верный след.

- Я поднимаю эту перчатку, сказал Брепт. - Gare а qui le touche!

забегала вперед. Где представлялась возможность, мы прибавляли шаг. Лошади держались вместе, ободряя друг друга. В этой страшной погоне их много поддерживало товарищество.

Между тем впереди нас синия горы Сиерры начинали принимать коричневый цвет и ясно казаться высокой стеной со всеми впадинами, рытвинами, оврагами и обрывами. На зубчатом хребте появились отдельные верхушки и пики. Широкие глетчеры сияли ослепительным блеском.

Мы поднимались теперь на подгорные возвышенности. Мы переезжали через обширные отлогия саванны, утопая в сухой высокой траве, где могли бы пастись миллионы скота; перебирались через широкия пространства горячого песку, спускались и поднимались по красным откосам изсякших источников, делали отчаянные скачки через разщелины глины, карабкались по каменистым руслам, жаждавшим притока воды, которая немного месяцев тому назад так привольно струилась по ним.

След был везде отчетлив. Отыскивать его не требовалось ни малейшей снаровки. В одном месте виднелось, что тут проезжали только за несколько часов, в другом, по травянистым местам, трава была так измята, как будто по ней сейчас проходили косцы; тут следы копыт глубоко врезались в песок, и впадины от них не успели еще засыпаться, там они искрошили сухую красную глину, здесь, на откосе высохшого русла, виднелась свежая розсыпь, а в влажном иле его не обсохли еще следы вязнувших копыт. Все, все показывало дорогу беглецов, прямо на глубокую разщелину в Сиерре, на Люггернельское ущелье, единственный проход через горы.

Верные соображения Брента навели на прямой след. Он мчался по ним, как будто попирая уже трупы своих врагов. Мы следовали за ним, все более и более приближаясь к цели.

слишком быстро, чтобы оставить хотя маленькую частичку питательности для захиревшей ольхи и ивы. Кусты артемизии очевидно никогда не знавали влаги обильнее той, которую доставляла им, и то весьма редко, утренняя роса и еще несколько поддерживала жизнь в её сухой, покрытой пылью листве. Под высокой травой саванн нигде не проглядывало зеркальных отблесков воды.

Тяжело было слышать, как наши лошади храпели и пыхтели. Глаза их выкатились и налились кровью. Едва ли менее их страдали и мы. Жестоко было бы увеличивать скорость. Но мы должны были предупредить жестокость еще сильнейшую. Любовь и месть шли против времени! Мы должны были заглушить порывы сострадания к нашим благородным союзникам в этой борьбе.

Фулано страдал меньше других. Он поглядывал на меня своими храбрыми глазами, и откинув назад уши, как будто манил меня выслушать его: - посмотри, как я терпелив! у меня еще есть большой запас силы.

И он изгибал шею, потрясал своей гривой и галопировал грандиознее своих товарищей.

Мы подъехали к широкой песчаной полосе, изсохшему руслу горного потока. След беглецов тянулся по этому безотрадному направлению. Тяжелый труд для усталых лошадей! Как-то они выдержат еще более тяжелый путь по этому оврагу?

- Взгляните! вскричал он: - как эти молодцы тратили свое время и сберегали наше. Слава Богу! Мы спасем ее, это верно.

Это была вода!

Моркер и Ларрап вырыли в изсохшем песке довольно глубокую яму и под ним нашли источник воды. Природа не спрашивала, какие это были люди. Безпристрастная - она не изменяла своих законов и для этих убийц, которые бежали от мщения и замышляли о новом варварстве. Она щедро награждала их своими дарами - солнечным светом, воздухом, водой, жизнью. Более высокий дар, - дар смерти, если им суждено было принять его, - должен был последовать от другой силы, - величайшей, чем неразборчивая сила природы.

Добрым счастьем и добрым признаком служил этот колодец! Он показывал, что преследуемые также страдали, как и мы, и что их езда была едва ли не быстрее нашей. Если они решились остановиться и пожертвовать драгоценным временем, то должно быть лошади их страшно измучились. Колодец имел около пяти фут глубины. При таких орудиях, какими они могли располагать, на эту работу нужно было употребить по крайней мере час времени. Я с трудом удерживался от смеха, представляя себе Ларрапа и Моркера медленно вырывающими сыпучий песок, с помощию жестяной кружки, а может быть и сковородки, между тем как в нескольких десятках миль в той же пустыне и по тем же следам гнались за ними трое врагов, и гнались быстро, как будто зная, что для них приготовлено такое освежение. С торжествующим видом я готов был сказать: sic ros non vobis! но при этом я вспомнил третью фигуру в их группе, - вспомнил женщину, которая, подобно Сивилле, становилась спокойнее по мере приближения опасности и удаления от помощи. Мрачные краски этой картины подавляли во мне всякия другия мысли и чувства, кроме тоски и желания как можно скорее достичь цели.

источника или оазиса. Не было ничего, кроме голого, горячого песку. Вода, впрочем, была чистая и холодная. Она сочилась под землей и вкусом своим напоминала снега Сиерры. Мы пили ее с признательностью, доходившею до сожаления к беглецам. Если бы мы были только мстителями, подобно Армстронгу, мы на этом месте простили бы нашим врагам и воротились назад. Не смотря на то, эта остановка мучила нас. Мы сердились на минутное отдохновение. Мы должны были нагнать беглецов до наступления ночи, которая уже приближалась к востоку.

Я вытер пыль и пену в ноздрях Фулано, дал ему перевести дух, и потом поднес оживляющую влагу. Легким ржаньем он выразил свою благодарность и преданность, - мой благородный товарищ! Он пил с наслаждением. Когда я снова сел на него, он сделал несколько игривых прыжков. Моя тяжесть была для него не тяжелее пера. Трудный галоп среди знойного дня для него ничего не значил.

Коричневые горы Сиерры были близехонько. Их блистающия, ледяные вершины, высившияся над мрачными откосами, заросшими сосной, выдвигались вперед и как будто висели над нами по мере нашего приближения. Мы находились теперь у самой их подошвы, где она вдруг сливалась с равниной.

Ущелье, к которому мы весь день направляли свой путь, теперь открылось перед нами, величественное и грозное. Какая-то гигантская сила разсекла горы и отодвинулся на небольшое пространство одну часть от другой. Дикий дефилей раскрыл свой зев, потом пошел в сторону и замкнулся, теряясь между обоими крепкими стенами в тысячу фут вышиною, несущими на своей вершине две синеватые пирамиды, которые поднимались далеко за снежную линию. Это был страшный портал на сцену смертельных мучений и агонии земли! - Мое напряженное зрение повидимому читало над его входом, озаренным золотистым светом октябрьского солнца, надпись из следующих слов Данта:

- Мы здесь наконец, сказал Брент, сдерживая дыхание. - Нaконец мы у Люггернельского ущелья, - еще час, и мы будем у источников, - если только выдержат лошади и если мы в состоянии будем промчаться с прежней скоростью по ужасной дороге. Мой Помпс начинает терять силы. Быть может, вода подкрепит его. А твой Фулано?

- Фулано утверждает, что он еще не начинал показывать своих достоинств. В случае неудачи, я возьму тебя к себе.

Армстронг не сказал ничего, и только с видом нетерпения показал на ущелье. При этом жесте, тощая белая лошадь его ускорила свой шаг. Она казалась неутомимой машиной, без плоти и крови, - существом, подобным своему господину, у которого жизнь и действии сосредоточивались в одной только цели.

Следуя за нашим вожатым, мы вступили в ущелье.