| Автор: | Уоллес Л., год: 1880 |
| Категории: | Роман, Историческое произведение |
3. Радостные вести
На следующее утро Амра с корзиной в руке первая вышла из города. Сторожа не задавали ей вопросов, потому что она регулярнее дневного светила поутру появлялась в Овечьих воротах. Они считали ее чьей-то верной служанкой и довольствовались этим.
Амра шла по направлению к темно-зеленому склону Масличной горы. Везде виднелись белые палатки, устроенные народом в ожидании праздника. Было еще слишком рано, и на улице никого не было. Пройдя Гефсиманский сад, катакомбы, встречающиеся по Вифанской дороге, Силоамское кладбище, она все еще продолжала свой путь, так что ее маленькое дряхлое тело стало покачиваться от усталости.
Лишь один раз она присела, чтобы перевести дух, но вскоре поднялась и пошла с еще большей поспешностью. Если бы высокие скалы, окружавшие ее, имели уши, они бы услышали ее бормотанье, если бы они обладали способностью видеть, то увидели бы, как часто ее взоры обращались к востоку, обвиняя солнце в излишней торопливости, если бы они умели говорить, то, по всей вероятности, сказали бы друг другу: "Наш подружка что-то сильно торопится сегодня - должно быть, люди, которых она идет накормить, очень голодны".
Дойдя, наконец, до Гефсиманского сада, она пошла тише. Отсюда уже виднелось страшное поселение прокаженных, расположенное по южному склону Гиннома.
Читатель, вероятно, догадался, что она шла к своей госпоже, пещера которой была видна от ен-рогелского колодца.
Несчастная женщина давно уже сидела вне склепа, между тем Тирса еще спала. Течение болезни шло страшно быстро. Стыдясь своего вида, она ходила полностью сокрытой одеждами. Даже Тирсе она показывалась по возможности реже.
В это утро она вышла на воздух с непокрытой головой, зная, что в такую раннюю пору никого не смутит своим видом. Волосы ее, белые, как снег, и до того жесткие, что их было невозможно расчесать, падали, подобно серебряной проволоке, по спине и плечам. Веки, губы, ноздри, щеки или совершенно исчезли, или превратились в вонючую мякоть. Шея была массой чешуи пепельного цвета. Высохшая рука лежала на складках ее платья, ногти отпали, суставы пальцев частью обнажились, а необнаженные представляли собой распухшие узлы, наполненные сукровицей. Лицо, шея и руки давали вполне точное понятие и о всем теле.
При виде ее нетрудно было понять, почему некогда прекрасная вдова князя Гура имела такую редкую возможность оставаться неузнанной в продолжение многих лет.
Она очень хорошо знала, что как только солнце осветит своим густым и блестящим светом вершину Масличной горы, придет Амра, сначала к колодцу, потом к камню, находящемуся на половине пути между колодцем и подошвой того откоса, на котором она находилась. Она знала, что Амра положит на этот камень пищу, принесенную в корзине, и поставит кувшин свежей воды
Эти короткие свидания при полном отсутствии счастья служили единственным утешением для прокаженной. Ее она могла расспрашивать о сыне и составлять себе представление о его житье по тем крохотным сведениям, которые могла доставить ей служанка. Иногда узнав, что он дома, она выходила из своей печальной кельи и сидела до полудня, а с полудня до заката солнца, неподвижная, как статуя, вся в белом, глядя неизменно в одну точку за храмом, где на горизонте виднелся старый дом, дорогой по воспоминаниям, дорогой и теперь, так как в нем находился ее сын. Тирсу она считала как бы умершей. Что же касается ее самой, то она ждала только смерти, зная, что каждый час ее жизни есть час агонии.
Предметы окружающей ее природы были лишены всякой прелести. Животные и птицы избегали этого места, как будто и они знали его историю и его теперешнее назначение, всякая зелень погибала еще ранней весной, ветер губил кусты и траву, оставляя расти только то, что он не в силах был вырвать. Перед вами, за вами, по бокам вас - всюду гробницы и катакомбы, в настоящее время свежевыбеленные в ожидании богомольцев. Одно небо - это светлое, чудное, манящее небо - могло дать утешение ее больной душе, но увы! - и солнце, дающее красоту всему окружающему, было недружелюбно к ней - оно показывало ее страшное уродство. Без солнца она не имела бы о себе такого ужасного представления, оно жестоко пробуждало ее к действительности, когда в грезах своих она воображала Тирсу такой, какой та была прежде. Дар зрения может быть иногда ужасным проклятием!
Почему же она добровольно не окончит своих страданий?
Закон запрещает это. Язычник улыбнется при этом ответе, но дети Израиля смотрят на это именно так.
Когда вдова сидела тут, наполняя темное пространство своими безотрадными думами, вдалеке появилась какая-то женщина, покачиваясь и с трудом взбираясь по склону горы.
Вдова поспешно встала, покрыла голову и закричала неестественно резко: "Нечистая, нечистая!"
Через минуту, несмотря на предостережение, Амра была у ее ног.
Долго подавляемая любовь простого существа вырвалась наружу: со слезами и страстными восклицаниями целовала она одежду своей госпожи, которая, видя, что ее старания вырваться не приведут ни к чему, решила дожидаться окончания этого бурного порыва.
- Что ты наделала, Амра? - сказала она. - Таким непослушанием ты доказываешь нам свою любовь? Злая женщина! Ты погибла, а он... твой господин... ты никогда, никогда не можешь вернуться к нему.
Амра с рыданием ползала в пыли.
- Закон также против тебя, ты не можешь вернуться в Иерусалим. Что же с нами-то будет? Кто будет нам носить хлеб? О злая, злая Амра! Мы все погибли!
- Сжалься, сжалься! - отвечала Амра, не поднимаясь с земли.
- Ты должна была пожалеть себя и таким образом пожалеть и нас. Куда нам бежать? Некому помочь нам. О злая служанка! Разве не слишком еще мы наказаны Богом?
близкий и любящий не мог бы признать то существо, полное детской грации и чистоты, с которым мы встретились в начале нашего рассказа.
- Это Амра, матушка?
Служанка хотела подползти и к ней.
- Стой, Амра! - закричала неистово вдова. - Я запрещаю тебе трогать ее. Встань и уходи, пока никто еще не видел тебя. Нет, я забыла, что это уже поздно. Ты должна теперь остаться с нами и разделить нашу участь. Встань, говорю я!
Амра встала на колени и, сложив руки, отрывисто заговорила:
- О добрая госпожа! Во мне нет ни ехидства, ни зла - я приношу вам добрую весть!
- Об Иуде?
Вдова наполовину сдернула с головы покрывало.
- Здесь есть могущественный человек, - продолжала Амра, - Который может исцелить вас. По слову Его больной выздоравливает и к мертвому возвращается жизнь. Я пришла, чтобы провести вас к Нему.
- Бедная Амра! - сказала с состраданием Тирса.
- Нет, - вскричала Амра, подметив сомнение в ее словах, - нет, клянусь Богом, вечным Богом Израиля, моим Богом, так же, как и вашим, я говорю правду! Идите со мной, умоляю вас, и не теряйте времени. Сегодня утром Он пройдет в город по одной из этих дорог. Смотрите, уже светает. Вот пища - поешьте и пойдем.
Мать жадно вслушивалась. Может быть, она уже слышала о Нем, потому что слава Его уже разнеслась по стране.
- Кто он? - спросила она.
- Назареянин.
- Кто говорил тебе о нем?
- Иуда.
- Иуда говорил тебе? Разве он дома?
- Он вернулся прошедшей ночью.
Вдова помолчала, желая пересилить биение своего сердца.
- Это Иуда послал тебя сказать нам об этом? - спросила она наконец.
- Нет, он считает вас мертвыми.
- Был некогда пророк, исцеливший прокаженного, - в раздумье сказала Тирсе мать. - Он имел силу от Бога.
Затем, обращаясь к Амре, она спросила:
- Почему мой сын знает, что человек этот обладает такой силой?
Рука госпожи, худая, как у скелета, дрожала. Борьба между сомнением и верой происходила в ней, как и в большинстве тогдашних очевидцев чудес, совершенных Христом, и в миллионах людей, живших после Него. Она не требовала доказательств, ибо ее собственный сын свидетельствовал через служанку, но она старалась понять ту силу, при помощи которой человек мог производить подобные чудеса. Одно дело - согласиться с фактом, другое - понять силу, сотворившую его, для этого необходимо постичь Бога, а кто сомневается в Нем, сойдет и в могилу, ничего не постигнув. Борьба, однако ж, продолжалась в ней недолго, и, обратившись к Тирсе, она сказала:
- Это, должно быть, Meccия!
Она говорила это не с холодностью человека, разумом победившего сомнение, а как израильтянка, знакомая с обещанием Бога ее народу, как женщина, понимающая и радующаяся знамениям, указывающим на его исполнение.
- Некогда в Иерусалиме и во всей Иудее пронесся слух о Его рождении. Я помню это. Теперь Он должен быть уже взрослым. Это, должно быть, Он. Да, - сказала она Амре, - мы пойдем с тобой. Принеси кувшин с водой и подай нам еду. Мы закусим и отправимся.
При таком сильном возбуждении они наскоро позавтракали и отправились в путь. Вера двух женщин передалась и Тирсе, и их тревожило только одно. Амра говорила, что человек придет из Вифании, а оттуда в Иерусалим вели три дороги или, вернее, тропинки: одна - через вершину Масличной горы, другая - по низу ее, а третья - между второй вершиной Масличной горы и горой Искушения. Все три были на недалеком друг от друга расстоянии, но все же настолько далеко, что несчастные могли пропустить назареянина, если бы выбрали не ту дорогу, по которой пойдет Он.
Расспросив немного Амру, мать убедилась, что та решительно ничего не знает о стране за Кедроном и не имеет ни малейшего понятия о намерениях человека, которого они хотели увидеть. Заметив, что обе женщины - одна по укоренившейся привычке служанки, другая по естественной несамостоятельности - ждут от нее руководства, она приняла его на себя.
- Пойдем прежде всего в Вифанию, - сказала она им, - а там, если Бог поможет нам, мы узнаем, что делать дальше.
Они спустились в Тофет и Гефсиманский сад и отдохнули в глубоком ущелье, прорытом тысячелетней ездой.
- Я боюсь людной дороги, - сказала мать. - Лучше пойдем между скал и деревьев. Теперь праздник, и я вижу на всех склонах толпы людей. Проходя мимо горы Искушения, мы избегнем ее.
Тирса шла с большим трудом, но, услышав это, она окончательно пала духом.
- Гора крута, матушка, мне не взобраться на нее.
- Вспомни, что мы идем за здоровьем и жизнью. Взгляни, дитя мое, как светло вокруг нас! Вон уже женщины идут той дорогой к колодцу. Они побьют нас, если мы останемся здесь. Пойдем, соберись с силами.
Таким образом мать, мучаясь сама, старалась ободрить дочь. Амра тоже помогала ей. До сих пор служанка еще не дотрагивалась до прокаженных, но теперь, не принимая во внимание ни последствий, ни запрещений, преданное существо подошло к Тирсе, обняв ее в порыве милосердия:
- Обопрись на меня. Я сильна, несмотря на мою старость, да и идти-то недалеко. Вот так. Теперь пойдем.
Сторона откоса, по которому они старались взобраться, была изрыта ямами: когда же они, наконец, добрались до вершины и, остановившись, взглянули на представившуюся им на северо-западе картину, на храм с его дворцовыми террасами, на Сион с его высокими белыми башнями, резко обрисовавшимися среди синего неба, мать почувствовала сильную жажду жизни.
- Взгляни, Тирса, - сказала она, - взгляни на золотые доски на Прекрасных воротах. Как они отражают блеск солнца! Помнишь, как часто мы гуляли там? Как хорошо было бы побывать там опять! Подумай только, ведь и дом наш недалеко. Я, кажется, вижу его, и Иуда ждет там нашего возвращения!
Со склона средней вершины, украшенной зеленью мирт и олив, глядя на дорогу, они различили клубы дыма, легко и прямо подымавшиеся при безоблачном утре. Это напомнило им, что останавливаться нельзя, что безжалостное время летит и им надо спешить.
Несмотря на то что исполненная веры служанка ценой собственных мучений старалась облегчить Тирсе труд спуска с горы, девушка охала на каждом шагу, а иногда даже вскрикивала. Наконец, достигнув дороги, идущей между горой Искушения и Масличной горой, она, измученная, упала.
- Иди с Амрой, - говорила она слабым голосом, - а меня оставь здесь.
- Нет, нет, Тирса. Какая мне будет радость, если я выздоровею, а ты нет? Если Иуда спросит о тебе, что я отвечу ему?
- Скажи ему, что я любила его.
Мать стояла над слабой страдалицей и глядела вокруг себя с тем чувством погибающей надежды, которое больше всего похоже на умирание души. Величайшая радость при мысли об исцелении всегда была связана у нее с мыслью о Тирсе, которая была еще настолько молода, что при здоровье и счастье могла бы позабыть годы несчастий, разбившие тело и душу. В то время как мужественная женщина намеревалась уже отступить от цели своего предприятия и отдаться на волю Божью, она увидела быстро идущего по дороге человека.
- Мужайся, Тирса! Порадуйся, - сказала она. - Я вижу человека, от которого мы узнаем о назареянине.
- В радости, матушка, мы забываем, кто мы. Незнакомец обойдет нас, и самое большее, что нас ждет, - это град проклятий, если не каменьев.
- Посмотрим!
Как уже было сказано, дорога, на повороте которой остановились три женщины, была немного шире тропинки, извивавшейся между известковыми скалами, и незнакомец, идя по ней, должен был встретиться лицом к лицу с несчастными. Когда он был настолько близко, что мог услышать их голоса, мать покрыла голову, что строго требовалось законом, и громко закричала:
- Нечистые, нечистые!
К их удивлению, путник твердо шел вперед.
- Чего вы хотите? - спросил он, остановившись в четырех шагах от них.
- Женщина, я посланник Того, по одному слову Которого исцеляются такие, как ты. Я не боюсь.
- Ты посланник назареянина?
- Мессии, - сказал он.
- Правда ли, что Он придет сегодня в город?
- По какой дороге Он пойдет?
- По этой.
Она сложила руки и обратила к небу взоры, полные благодарности.
- За кого ты считаешь Его? - спросил он с состраданием.
- Так стойте здесь, или, так как за Ним пойдет толпа народа, лучше подождите у той белой скалы под деревом. Когда же Он будет проходить, не упусти случая говорить с ним, говори и не бойся: если ваша вера сильна, Он услышит вас и при громах небесных. Я иду оповестить находящихся в городе и его окрестностях, что назареянин идет, чтобы народ был готов встретить Его. Мир тебе, женщина!
Незнакомец удалился.
- Слышала ли ты, Тирса? Слышала ли? Назареянин уже идет по этой самой дороге, и Он услышит нас. Еще немного, дитя мое, совсем немного, и мы будем у скалы. До нее всего один шаг.
Ободренная этим, Тирса оперлась на руку Амры и встала. Но лишь только они пошли, Амра сказала:
- Извините, - сказал он, догнав их. - Вспомнив, что вам еще долго придется ждать прихода назареянина, я нашел, что эта вода нужнее вам, чем мне. Город близко, и если мне понадобится вода, то я найду ее там. Возьмите ее и, будьте добры, поговорите с Ним, когда Он будет проходить мимо вас.
Говоря это, он предложил им тыкву, наполненную водой, которую обыкновенно берут с собой в горы путники. Вместо того чтобы поставить это приношение на землю, чтобы они могли взять его, когда он будет уже на известном расстоянии, он подал его им в руки.
- Ты еврей? - спросила удивленно мать.
"милосердие", но он не понимает его смысла.
Он ушел, а женщины тихо отправились к указанной им скале, находившейся шагах в тридцати от дороги. Вышина ее равнялась человеческому росту. Встав у передней ее стороны, мать убедилась, что они легко могут быть замечены и услышаны проходящими, внимание которых они желали привлечь. Здесь они поместились в тени под деревом и напились воды из тыквы. Тирса вскоре заснула, и, чтобы не беспокоить ее, обе женщины сидели молча.