Бен-Гур.
Часть 8. Глава 2. Беседа во дворце

2. Беседа во дворце

Спустя час или около того после сцены на кровле Валтасар и Симонид, сопровождаемые Эсфирью, сошлись в большой комнате дворца: во время их беседы вошли Бен-Гур и Ира.

Иуда, опередив египтянку, направился прежде всего к Валтасару и поклонился ему, затем повернулся к Симониду, но остановился при взгляде на Эсфирь.

Нечасто встречаются сердца, имеющие одновременно более одной сильной страсти. В пламени последней могут существовать и другие, но только как слабые огоньки.

Так, предаваясь надеждам и мечтам, взвешивая шансы за и против, находясь под влиянием того положения, в котором находилась его родина, и под более прямым влиянием Иры, Бен-Гур сделался честолюбцем в самом широком смысле этого слова. Он легко забыл свою молодость, и было естественно, что Бен-Гура все меньше и меньше волновали его собственные страдания и тайна, скрывавшая судьбу его родных, по мере того как он, по крайней мере в мечтах, все ближе и ближе приближался к цели, воображая, что овладевшая всеми его помыслами приближается к нему все ближе и ближе. Не осудим его за это слишком строго.

Он остановился при взгляде на Эсфирь, ставшею прелестной. Когда он стоял, любуясь ею, внутренний голос напомнил ему о забытых обетах и обязанностях. Но самообладание скоро вернулось к нему.

Он на минуту смутился, но, оправившись, подошел к Эсфири и сказал:

- Мир тебе, кроткая девушка, и тебе, Симонид! - говоря это, он обратился к купцу, - да будет над тобой Божье благословение уже за одно то, что ты был добрым отцом сироте, лишившемуся отца.

Эсфирь слушала, опустив голову. Симонид отвечал:

- Повторяю пожелание доброго Валтасара, сын Гура, и приветствую тебя в доме твоих отцов: садись и рассказывай нам о твоих путешествиях, и о твоем деле, и о чудесном назареянине: кто Он и откуда? Садись, прошу тебя, между нами, чтобы всем нам было слышно.

Эсфирь быстро встала, принесла сиденье и поставила его перед Бен-Гуром.

- Благодарю, - сказал он ей признательно.

Сев и поговорив немного о посторонних вещах, он обратился к мужчинам:

- Я приехал, чтобы рассказать вам о назареянине.

Оба приготовились внимательно слушать.

- Давно уже я сопровождаю Его и слежу за Ним с тем вниманием, с каким только можно следить за человеком, от которого нетерпеливо ожидаешь чего-нибудь. Я видел Его при всех обстоятельствах, могущих служить искусом для человека, и хотя убедился, что Он такой же человек, как и я, но в то же время и уверился, что в Нем есть и нечто большее.

- Что же большее? - спросил Симонид.

- Я сейчас расскажу вам это.

Но он был прерван кем-то, вошедшим в комнату.

Оглянувшись, он встал и кинулся с распростертыми объятиями к служанке, восклицая:

- Амра! Дорогая старая Амра!

его руки. Освободившись, он отстранил ее длинные седые волосы, упавшие на лицо, и, поцеловав ее в обе щеки, сказал:

- Добрая Амра, неужели ты ничего не знаешь о них, ни единого слова - ничего, ничего?

Она разразилась рыданиями, и этот ответ был красноречивее всяких слов.

- Да свершится воля Бога! - сказал он торжественно, и по его тону все слушатели поняли, что он потерял всякую надежду найти мать и сестру. На глаза его навернулись слезы, но он, как мужчина, старался не выказать их.

Справившись с собой, он сел на свое место, говоря:

- Поди сядь около меня, Амра, вот здесь. Нет? Так садись здесь, у ног, потому что мне нужно многое рассказать этим добрым друзьям об одном чудесном человеке, явившемся в мир.

Но она отошла, села на пол, прислонясь спиной к стене и обвив руками колена, и, казалось, довольствовалась лицезрением Бен-Гура. Этот последний, обращаясь к старикам, продолжал:

- Я боюсь отвечать на вопрос, предложенный мне о назареянине, не сообщив вам предварительно о тех Его поступках, очевидцем которых я был. Я тем более расположен сделать это, друзья мои, что завтра Он придет в Иерусалим и войдет в храм, который Он называет домом Отца Своего, Он хочет явить Себя. Таким образом, завтра весь Израиль узнает, кто прав, Симонид или Валтасар.

Валтасар, потирая от волнения руки, спросил:

- Куда мне идти, чтобы увидеть Его?

- Движение толпы будет громадно, и я думаю, что ты сделаешь самое лучшее, поместившись на галерее кровли под портиком Соломона.

- Будешь ли ты с нами?

- Нет, мое присутствие может потребоваться моим друзьям во время процессии.

- Процессии! - воскликнул Симонид. - Разве Он войдет в Иерусалим торжественно?

Бен-Гур понял мысль, скрывавшуюся в этом вопросе.

- Он ведет за собой двенадцать человек из рыбаков, землепашцев, мытарей - словом, людей самого низшего класса. Он и они странствуют пешком, невзирая на непогоду, ветер, холод, дождь или жару. Когда я видел их привал при наступлении ночи, когда они преломляли хлеб или спали, мне вспоминались пастухи, возвращающиеся с базара к своим стадам, а не царь, окруженный своими приближенными. Но стоило только увидеть, с какой заботливостью Он относится к своим путникам, чтобы понять, что Он учитель их столько же, сколько товарищ, что Он начальник, но в то же время и друг.

- Вы - люди проницательные, - продолжал Бен-Гур, немного помолчав. - Вы знаете, насколько мы рабы некоторых наших стремлений, которые становятся почти законом нашей природы, и как мы жертвуем жизнью, ревностно преследуя намеченную нами цель. По стремлениям человека мы можем судить о его природе. Итак, что сказали бы вы о человеке, который мог бы разбогатеть, превращая камни, валяющиеся у него под ногами, в золото, и который, несмотря на это, остается бедняком?

- Греки назвали бы его философом, - сказала Ира.

- Нет, дочь, - возразил Валтасар, - философы никогда не имели силы творить такие дела.

- Почему же ты думаешь, что этот человек имеет на это силу?

- Я видел, как Он превратил воду в вино, - отвечал Бен-Гур.

- Поразительно! - сказал Симонид. - Но меня не столько удивляет это чудо, сколько то, что он предпочитает оставаться бедняком, имея возможность быть богатым. Он очень беден?

- в пищу, достаточную, чтобы накормить пять тысяч человек, а остатками наполнить несколько корзин. Это сделал при мне назареянин.

- Ты видел это? - вскричал Симонид.

- Да, и ел хлеб и рыбу... Я был свидетелем еще больших чудес, - продолжал Бен-Гур. - Что сказали бы вы о человеке, обладающем такой святостью, что больному достаточно прикоснуться к краю Его одежды или даже крикнуть издали, чтобы исцелиться?! Это тоже я видел несколько раз. Когда мы вышли из Иерихона, двое слепых, бывших при дороге, обратились к назареянину. Он подошел к ним, дотронулся до их глаз, и они стали видеть. Однажды к Нему принесли парализованного, и Он только сказал: "Иди домой", и человек тот отправился домой здоровым. Что скажете вы о подобных делах?

Купец не отвечал.

- Не думаете ли вы также, как доказывают некоторые, что все, о чем я вам рассказываю, не более как фокусы? Позвольте мне отвечать на это многими фактами, которым я был свидетелем. Вообразите себе проказу, это проклятие Божье, от которой человека может избавить только смерть.

При этих словах Амра, опершись о пол, приподнялась, чтобы лучше услышать рассказ.

- Что бы вы сказали, - продолжал Бен-Гур с возрастающим воодушевлением, - если бы увидели то, о чем я сейчас расскажу. Прокаженный подошел к назареянину, когда мы были с Ним в Галилее, и сказал: "Господи, если Ты захочешь, то очистишь меня". Назареянин услышал эти слова и, дотронувшись до отверженного, сказал: "Очистись!" И тотчас же больной сделался здоровым, как и все мы, видевшие исцеление, а нас было множество.

Тут Амра встала и костлявыми пальцами отстранила волосы от глаз. Вся душа бедной женщины обратилась в слух, и она с волнением следила за рассказом.

- Потом, - продолжал Бен-Гур без перерыва, - однажды явились к Нему десять прокаженных и, упав к Его ногам, взывали, - я все это видел и слышал, - взывали: "Господин, Господин, будь милостив к нам!" Он ответил им: "Идите к священнику и покажитесь ему, так как этого требует закон, вы исцелитесь, не успев дойти до него".

- Так и случилось?

- Да. Дорогой болезнь прошла, и ничто не напоминает о ней, кроме оскверненной одежды.

- Никогда ни о чем подобном не было слышно нигде во всем Израиле! - сказал Симонид вполголоса.

Пока он это говорил, Амра встала, тихонько направилась к двери и вышла вон так, что никто из присутствующих не заметил ее ухода.

- Я предоставляю вам самим вообразить, как волнуют подобные дела, когда их видишь собственными глазами, - продолжал Бен-Гур. - Но мои сомнения, мои предчувствия, мое удивление еще не вполне рассеяны. Галилеяне, как вы знаете, порывисты и нетерпеливы. После нескольких лет ожидания их мечи жгут им руки, они требуют дела. "Он медлит заявить о Себе: принудим же Его к этому", - понукали они меня. И меня тоже взяло нетерпение. Если Ему надлежит быть царем, то почему же не теперь? Войско готово. Как-то раз, когда Он проповедовал на берегу моря, мы хотели провозгласить его царем во что бы то ни стало, но Он скрылся, и вскоре мы увидели Его отплывающим на корабле. Добрый Симонид, все, что затуманивает головы других людей: богатство, власть, даже царство, предлагаемое с любовью великим народом, - нисколько не привлекает Его. Что ты об этом думаешь?

Купец сидел, опустив голову, наконец, поднял ее и сказал решительно:

- Жив Бог и речения пророков! Время еще не приспело - подождем ответа до завтра.

- Да будет так! - с улыбкой сказал Валтасар.

- Да будет так! - подтвердил Бен-Гур и затем продолжал:

- От таких чудес, к которым еще могут относиться недоверчиво люди, не видевшие их собственными глазами, я перейду к неизмеримо более великим, которые с начала мира признаются превышающими человеческую власть. Скажите, знает ли кто-нибудь из вас человека, могущего вырвать у смерти то, что уже стало ее достоянием? Кто может возвратить жизнь умершему? Кто, кроме...

- Бога... - сказал Валтасар.

- О мудрый египтянин! Ты прав, и я не могу отрицать этого. Что сказали бы вы оба, ты и Симонид, если бы, подобно мне, увидели, как человек воскрешает немногими словами, без всяких приготовлений, с такими же усилиями, какие употребляет мать, чтобы разбудить своего уснувшего ребенка, если бы вы увидели этого человека разрешающим дело смерти? А это случилось на моих глазах. Мы входили в ворота, когда несколько человек выходили из них, неся мертвое тело. Назареянин остановился, чтобы дать процессии пройти. В числе шедших находилась громко рыдавшая женщина. Я видел взгляд назареянина - нежный и сострадающий. Поговорив с женщиной, Он отправился к гробу, дотронулся до него и сказал лежащему в нем покойнику: "Юноша, говорю тебе, встань!" И в то же мгновение умерший встал и заговорил.

который умер и был погребен. И после того, как он в продолжение четырех дней находился в могиле, закрытой большим камнем, к этому месту пришел назареянин. Отодвинув камень, мы увидели лежащего в могиле человека, обвитого погребальными пеленами и уже разлагающегося. При этом присутствовало много народа, и мы все слышали, как назареянин сказал: "Лазарь, гряди вон!" Я не могу вам выразить то, что я почувствовал, когда в ответ на эти слова мертвец встал и вышел к нам, таща за собой пелены. "Освободите его, - сказал назареянин, - и дайте ему возможность уйти". И когда покрывало было снято с лица воскресшего, тогда, друзья мои, кровь снова разлилась по его ожившему телу, и он стал таким, каким был до болезни, сведшей его в могилу. Он жив и теперь, и его можно и видеть, и говорить с ним. И теперь, когда вы можете рассудить беспристрастно, я спрашиваю вас о том, о чем, собственно, и пришел спросить и что будет повторением вопроса, заданного мне Симонидом: "Кто же этот более чем человек, кто этот назареянин?"

Вопрос был задан торжественно, и долго за полночь все общество обсуждало его. Симонид все еще не желал отказаться от своего толкования пророчеств, а Бен-Гур оспаривал его, говоря, что они оба правы и что назареянин - Искупитель, как заявлял Валтасар, но в то же время царь, которого ожидал купец.

- Завтра увидим. Мир вам.

Говоря это, Бен-Гур попрощался с ними, намереваясь вернуться в Вифанию.