Несмотря ни на что...
Глава XVIII

Глава XVIII

Просто удивительно, до чего быстро осваиваешься с той или иной обстановкой в жизни. И чем счастливее она, тем быстрее с ней "срастаешься".

К концу первого месяца пребывания в Корнуэлле Джону уже казалось, что они с Виолой всегда жили вместе. Она оставалась для него, любовника, все той же чудесной загадкой, но в обыденной жизни была уже до мелочей знакома и близка.

Заботы материальные не нарушали их блаженства. Планы сменялись планами. Они совершали прогулки пешком или в автомобиле. Джон играл в гольф, плавал.

Газеты - вот единственное, что связывало их с миром и напоминало о реальном будущем. Джону предстояло завоевывать избирательный район Фельвуд и, к великому неудовольствию, он узнал из газет, что придется ехать туда раньше, чем он рассчитывал.

-- Ты что намерена делать, когда я уеду? - немного смущенно спросил он у Виолы.

-- Я, - отвечала она весело, - намерена снять себе домик вблизи города, А твои планы каковы, мой друг?

-- Поселюсь вместе с Марксом или, может быть, с Чипом, - начал было Джон беспечным тоном, но не выдержал роли и закончил с отчаянием: - Нет, в самом деле, Ви, как ты будешь жить?! Я хочу сказать - когда мы вернемся из Фельвуда в Лондон и все будут против нас.

-- Тогда, мой дорогой, мы снимем дом за городом, где один из нас будет жить всю неделю, а другой приезжать, когда сможет улучить время... или когда почувствует, что ему этого хочется!

-- Это - одно и то же, - заметил лаконично Джон. - Но послушай... ты вправду думаешь так сделать?

-- А что же другое я могу?..

-- Так, значит, ты решила... совсем отказаться от прежней жизни?

Он не мог не удивляться ей. Виола засмеялась, уловив выражение его лица.

-- Вернуться к этому прежнему бессмысленному существованию, где не было тебя - значило бы совсем отказаться от жизни!

-- Люди будут гнусно относиться к тебе, - проронил Джон мрачно.

-- Вы сказали истинную правду, мой повелитель! Но что же из этого? Глупый ты мой, родной мальчик, что значит этот пустяк в сравнении с радостью ожидать тебя, готовить все для тебя...

Она толкнула его в кресло и, присев на ручку, прижалась щекой к его щеке.

-- Вот послушай, как я придумала: поселюсь в Сэррее, я уже присмотрела там домик, он в стороне от дороги, но это ничего, у нас ведь есть автомобиль. Милый, я уже мысленно и меблировала его и даже все распределила. Рабочая комната для тебя, общая комната и комната только для нас двоих, где все твои вещи будут ожидать тебя и сто раз в день напоминать мне о твоем приезде. Мартин и его жена будут прислуживать нам. А те месяцы, когда парламент не заседает и тебе не надо будет преобразовывать Англию, мы будем проводить за границей или уезжать сюда. Ты должен согласиться, Джон, должен!

Джон заглянул ей в глаза.

-- Так значит, ты меня так любишь? - Он даже побледнел от волнения.

-- То есть как это "так", мой недоверчивый друг?

Джон припал головой к ее руке, прижимая ее к себе, как бы желая удостовериться, что она с ним. В его лице было что-то такое, что шутка замерла на губах Виолы.

-- Разве ты этого не знал? - промолвила она тихо, но горячо. - Да именно так люблю - и хочу отойти от общества уже хотя бы только затем, чтобы постигнуть, как много ты один значишь для меня. Говорят, глупо со стороны женщины постоянно твердить о своей любви, говорят, что она тогда скоро надоест мужчине. Что же, пускай надоем, а все-таки скажу тебе, возлюбленный, что обожаю тебя, хочу быть только твоей, что нет у меня иных желаний, кроме желания дать тебе радость. И нет вещи на свете, которой бы я не сделала ради твоего счастья. Если это грех - так любить, значит, я уже до смерти не перестану грешить. О, Джон, что ты сделал со мной, какой пожар зажег в моей душе?

Никогда еще Джон не слыхал от нее таких страстных признаний, никогда, даже в самые интимные минуты. И словно понимая, какое впечатление это произвело на него, Виола вдруг улыбнулась улыбкой, которую он так любил, и снова превратилась в ту Виолу, которую он знал, с которой можно смеяться вместе, целоваться, болтать.

-- Итак, у нас будет свой домик, - сказала она, - и ты будешь государственным мужем, у которого есть тайная связь, - и мы будем счастливейшими любовниками на свете. Я заведу лошадь и для тебя, мы станем кататься верхом вдвоем. О, Джон, какие у нас будут субботы и воскресенья!

Джон увлекся не меньше ее этими проектами, стал обсуждать финансовую сторону дела, вносить новые детали.

Ему предстояло первому ехать в Рошлоу. После его отъезда на Виолу напала тоска. Вот одна глава их совместной жизни и окончилась!

В день отъезда Джона шел дождь, но, проводив его. Виола по какой-то грустной прихоти пошла к янтарному пляжу.

Золотистые раковинки были смыты сильным приливом, оставался лишь песок, разбросанный волнами, бившимися о скалы.

Виола бежала из Рошлоу на другой же день, предоставив Мартину уложить все и перевезти в город.

В Лондоне было уже по-осеннему людно. Все съехались после отдыха и перед Виолой сразу встала непредвиденная проблема.

Явился с визитом Чип и привез Туанету Множество знакомых, окружавших ее всегда, приходили, встречались на улице, засыпали ее приглашениями. Как быть?

Леди Карней и Чипу она рассказала правду.

-- Я догадывался, - сказал Чип, невольно сморщив лицо, как от боли. - От всей души желаю, чтобы вы были счастливы.

Впервые с тех пор, как они с Джоном встретились в Рошлоу, у Виолы стало тяжело на душе, - а между тем Чип был совершенно такой же, как всегда. Сидел, беседовал, рассказывал о своей службе, а прощаясь, промолвил:

-- Но вы ведь позволите мне иногда навещать вас?

Леди Карней, выслушав Виолу, только спросила:

-- Вы счастливы?

Виола отвечала "счастлива". И поторопилась прибавить: "вполне".

-- А каково же будет ваше положение среди нас?

-- Ах, вы моя милочка! Так и вы решили пойти по стопам женщин, сжигающих свои корабли? Это честнее, спору нет, но как-то уж очень суживает рамки жизни... в них частенько и мужчине становится тесно - а это бывает фатально. Я знаю, что говорю возмутительные вещи, я как будто склоняю вас свести любовь к тайной интрижке и распутству. Но я в жизни видела так много неоцененного, непонятого благородства! Мужчины назовут ваше поведение бесстыдством и будут завидовать Джону, женщины осудят ваше самоизгнание еще строже и не простят вам обладания Джоном. Разве не можете вы оба - и вы, и ваш любовник - оставаться каждый на своем месте? Может быть, это и унизительно для вашей любви... но зато безопаснее!..

-- Вы думаете, что Джон будет неверен мне? - просила Виола. Она усмехалась, но глаза ее смотрели совсем не весело.

-- У него будет и слишком много свободы... и слишком мало. Ничто так не гибельно для романа, как строго установленные дни, постоянные переезды по железной дороге и прочее. Джон будет всегда негодовать, что нет специальных поездов тогда, когда ему хочется ехать к вам, и возненавидит поезда "только по субботам". Дайте ему возможность видеть вас каждый раз, как ему захочется - и он будет обивать у вас порог. Но если вы установите определенную программу, будете регулярно ждать его, скажем, по субботам или пятницам, - ему уж обязательно будет казаться, что именно в этот день хорошо бы отправиться куда-нибудь, заняться спортом, на воздухе, именно на этот день придутся самые интересные приглашения или самые необходимые дела. Виола, если в моих рассуждениях и звучит цинизм светской женщины, - вспомните, что вы и ваш друг принадлежите к тому же "свету" и что свет сильнее вас! Вам потребуется безмерное напряжение, чтобы жить и любить вне привычных рамок.

Кое-что из этих мрачных поучений Виола пересказала Джону, который с негодованием выслушал ее.

В тихий осенний день они поехали вдвоем без шофера посмотреть дом в Эгхэме. Там осень казалась похожей на весну, как это бывает в ясные, сухие дни, когда дует легкий ветерок с моря.

Дом нашли, одобрили и тут же обсудили, как обставить его.

-- Наш дом, - сказал Джон, целуя Виолу, когда усаживал ее в автомобиль. Он сел с другой стороны и улыбнулся, натягивая толстые перчатки шофера.

"Такой уверенный, ласковый и счастливый! - подумала Виола. - Так бесконечно близкий..."

Счастье придало новый блеск красоте Виолы, она это знала и радовалась этому.

Лели Карней как-то раз сказала ей:

-- Милочка, ведь весь свет угадает правду и без формального оповещения: женщина после сорока может так похорошеть только от любви!

Дом их был готов как раз к тому времени, когда Джону надо было ехать в Фельвуд. Чип ехал с ним.

Виола получала ежедневно письма и телеграммы от Джона Почта в эту деревушку доставлялась только раз в день, и у Виолы вошло в обыкновение ходить пешком в ближайший городок и получать свою вечернюю почту.

Однажды письма не оказалось. Она пришла напрасно.

Медленно направилась домой. Путь был не близкий, и она очень устала. Присела отдохнуть в березовой роще у дороги. Деревья стояли обнаженные. Мертвые листья ковром устилали землю.

Виола сидела и думала о том, как сильно, должно быть, срослась ее жизнь с жизнью Джона, если такой пустяк, как одна пропущенная почта, может на время омрачить ее счастье. С глубокой нежностью думала она о Джоне, о его стремительной жадности к жизни, к ее успехам, о живости его натуры. Да, таким она хочет его видеть. Ради того, чтобы поддержать в нем это "горение", она стала для него тем, чем была.

Вот скоро он приедет. Позовет поспешно: "Виола!" Вбежит, горячо расцелует, по-мальчишески крепко обнимет, а там вечер у камина и любовь, как пламя, и ее рука в его руке. Потом - долгие часы тишины, когда она будет прислушиваться к его ровному дыханию во сне и каждое его движение будет для нее как ласка.

Боже, какой малостью она пожертвовала и как много получила!

Мартин возился в саду, когда она пришла.

-- Скучный сегодня день, мэм, - заметил он, поднимая глаза.

"Через три дня Джон будет здесь", - утешала себя Виола. Она даже уже обдумала меню обеда: все - любимые блюда Джона.

Но время двигалось так медленно. Джон аккуратно посылал ей отчеты своих речей: их записывал Чип, который придумал какую-то свою собственную стенографию. Виола читала и страстно желала, чтобы Джон завоевал Фельвуд.

В ночь накануне выборов она не могла уснуть и весь день торчала у окна, ожидая телеграфиста.

Джон обещал выехать в ту же минуту, как все закончится. Письма его были коротки и говорили только о выборах. Чип телеграфировал аккуратно, но из его телеграмм трудно было уяснить себе истинное положение дел.

Этот день был еще "скучнее": один из тех дней, когда в легком тумане каждый звук как-то особенно четок. Виола больше не могла выносить неизвестности: приказала подать автомобиль, решив вдруг ехать в Фельвуд проселочной дорогой.

Было уже темно, когда она приехала туда. Она отпустила шофера, рассчитывая вернуться домой с Джоном, и пошла по кишевшим народом улицам местечка.

Решилась спросить у двух-трех человек, какой кандидат всего популярнее и когда услышала в ответ "Теннент", сердце ее забилось от радости.

Она опустила вуаль и смешалась с толпой, переходила с места на место, прислушивалась к разговорам, ловила отрывки фраз. Какой-то непонятный инстинкт удерживал ее от того, чтобы разыскать Джона.

Внезапно люди сбились в кучу, Виолу притиснули к какому-то забору, на миг поднялся гул и смех, потом наступила мертвая тишина, в которой был ясно слышен голос человека, объявлявшего результат баллотировки.

Джон избран, избран тремястами голосов!

Вокруг выли, свистели, кричали "ура", а Виола не могла двинуться с места. Прошла еще минута - и она услышала голос Джона. Впереди кто-то отодвинулся, и она увидела лицо Джона, а за ним - Чипа, Туанету, Маркса.

В конце концов, ей удалось протолкаться. Она добралась до гаража и поехала домой.

Когда Виола рассказала Джону, что была в Фельвуде, он заметил:

-- Господи, если бы я знал это! Ты - там! Я, вероятно, это чувствовал. Потому что перед тем, как начать речь, я почему-то подумал о тебе.

-- Милый!..

Джон прибавил рассеянно:

-- Но, пожалуй, тебе не следовало показываться туда. Что, если бы тебя узнали?

Он прожил в коттедже недели две до того, как окончательно уехал в Лондон. Они вдвоем гуляли, болтали; казалось, что корнуэлльские дни вернулись опять.

Затем Джон умчался в Лондон, а Виола осталась скучать в одиночестве, скучать, несмотря на ежедневные письма от него.

В первый раз Джон устроил так, чтобы приехать к ленчу в субботу, потом - вечером. В конце концов он стал приезжать регулярно с шестичасовым и возвращался в Лондон в понедельник утром.

Всю осень шли дожди. Они продолжались и теперь, несмотря на то, что обычный сезон их прошел.

Дождь (за исключением летнего, так хорошо описанного поэтами) мало благоприятствует романам. А дождь в глухой деревне - тем более.

Итак, день за днем шел дождь, и никто не приезжал. Собственно, некому было и приезжать, кроме Чипа и леди Карней. Только этим двоим людям было известно о местопребывании Виолы, для всех остальных она была просто "в отъезде".

Как-то Джон предложил Виоле поехать в город и побывать в театре. Они обедали у Карльтона.

За соседним столом оказались Кэролайн и Рендльшэм. К счастью, они пришли поздно и Джон не видел их. Кэролайн холодно посмотрела на него, сказала что-то Рендльшэму и затем пристально оглядела Виолу.

Мучительное чувство охватило Виолу. В нем не было ни возмущения, ни ревности, но была вся горечь того, и другого. И ужасная печаль.

Она любовница, да. Но она женщина того же круга, что и эта бесцеремонная особа.

Она взглянула на Джона, овладела собой, продолжала разговор. В зеркале напротив увидела себя, и страх исчез, сменился торжествующей уверенностью.

Джону и ей кивали, улыбались. Она решила, что поедет вместе с ним в театр: ведь она оделась для этого, приготовилась!

Она словно читала мысли окружающих. Больнее всего было то, что там были и люди, чьей дружбой и мнением она дорожила.

Но ведь у нее есть Джон! Что ей друзья? Какая дружба стоит внимания, если рассматривать ее с высот любви?

Они встали из-за стола, и Джон увидел Кэролайн. Он тотчас посмотрел на Виолу. Кэролайн усмехалась.

В автомобиле он сказал, обнимая рукою плечи Виолы:

-- Ужасно жаль, родная... что так вышло там, в ресторане...

-- Вот еще, пустяки какие! - слабо засмеялась Виола в ответ.

В театре Джон шепнул ей:

-- Ты сегодня ослепительна! Как давно я не видел тебя в вечернем туалете. Ты ударяешь в голову, как вино, моя красавица!

Он казался еще больше обычного "ее собственным". Виола была вознаграждена за тяжелые полчаса, пережитые в коттедже, перед решением появиться вместе с Джоном в Лондоне.

А поездка домой вдвоем была сплошной радостью.

На другой день к ленчу приехал Чип.

Виола как-то съежилась внутренне в его присутствии. Ее тревожил вопрос, что чувствует Чип.

-- Вы - наш первый гость, - сказала она ему.

Первый гость оказался на высоте положения: всем восторгался, даже садиком и деревней. Починил испорченную лампу.

Джон сиял от удовольствия. Просил Чипа погостить у них подольше. И в эти вечера они сидели у огня уже не вдвоем, а втроем.

В один из вечеров, когда Джон поздно задержался в городе, Виола спросила Чипа:

-- Чип, дурно я поступила? Ведь это все - дело моих рук.

-- А вы счастливы? Именно вы?

-- Да, ужасно.

-- Тогда, значит, все хорошо, как бы ни судили об этом другие, - сказал Чип твердо.

Вошел Джон, усталый, возбужденный. На будущей неделе партия посылает его в Йорк выступать от ее имени.

-- Поживи до моего отъезда, - упрашивал он Чипа. Но Чип отговорился делами и уехал на другое утро.

Иногда Виола встречала Джона на станции. Дожидалась, пока в свете коптящейся лампочки, висевшей на стене, появлялась его фигура, его улыбающееся лицо. Потом они мчались вместе домой. И Джон принадлежал ей, только ей, пока назавтра, в половине десятого, мир не отнимал его снова.

Из Йорка он написал ей, что дал согласие на предложение объездить фабричные центры.

"Это все - вода на мою мельницу, - писал он, - Мэннерс ничего мне не обещал, но все время не оставляет меня без дела".

В письме Джона говорилось только о его деятельности.

Виола работала в саду, читала, ездила верхом, ожидала. Наконец, поехала в Лондон и прожила несколько дней в своем доме на Одли-стрит.

Побывал у нее Леопольд Маркс. Как всегда, остроумный, разнообразный, дружески внимательный.

Мэйнс встретился с ней как-то на Бонд-стрит и попросил разрешения прийти. Говорили, что Мэйнс помолвлен.

Виола неожиданно бежала обратно в деревню. Там она скучала, но зато действительность не врывалась в ее мечты.

После своего триумфального "рейса" Джон приехал прямо к Виоле. Она ждала его на вокзале и увидела раньше, чем он отыскал ее взглядом. Джон похудел и казался еще более юным.

Даже когда они сидели вечером у огня, все его мысли были заняты тем же: возможностью раскола в партии, который непременно даст ему шансы выдвинуться.

Виола слушала. Спрашивала изредка о тех из коллег Джона, кто ей был знаком, но Джон, ответив вскользь, возвращался к тому, что его интересовало. Он сидел в большом кресле, с трубкой в зубах. Глаза его смотрели рассеянно и блестели возбуждением.

-- Проект о пенсиях, который еще только в зародыше, даст серьезный повод к кризису, - объяснял он. - И я буду бороться за него неотступно! Если это даст мне козырь в руки, тем лучше. Если же кризис произойдет так быстро, то особого успеха ждать мне нечего, - во всяком случае, я рассчитываю, что меня заметят. Лидс - был очень удачной комбинацией для меня!

-- Мэннерс понял, как полезен ты будешь в таком деле, - вставила Виола.

Вечер проходил. Хоть борьба партий в парламенте - штука интересная, но в жизни есть и другие интересы! Виола в глубине души сердилась на Джона.

Узенький серп всплыл над верхушками деревьев. В ночном воздухе чудился едва уловимый шепот весны.

Джон зевнул.

-- И устал же я! Все эти передряги изрядно утомляют. - Он зевнул вторично. - Ну, что же ты делала в мое отсутствие, Ви?

"Жила лихорадочной жизнью!" - чуть не слетело насмешливо с губ Виолы. Но она вовремя прикусила их. Нет, к чему жалобы? Она сама выбрала эту жизнь. И слишком она занята собой, этого не должно быть!

-- Ездила верхом, читала. И, как ни странно, довольно много думала о вас, сударь!

Она встала и перенесла лампу на рояль. Налила Джону в рюмку ликеру, которого он попросил, и отнесла ему. Он обнял ее одной рукой и посадил возле себя на ручку кресла.

-- Ты сейчас была так красива - вот когда стояла с лампой в руках. Это платье у тебя прелестное, я люблю сочетание зеленого с золотом. И духи твои люблю. Поцелуй меня, солнышко!

Он сонно прислонился к ней головой.

-- Нет, поцелуйте вы меня, сэр Галахад! - засмеялась Виола.

Он вмиг поставил на стол рюмку с ликером, встал и наклонился к ней. Этот переход от недавней рассеянности к прежней нежности влюбленного почему-то так подействовал на Виолу, что ей захотелось плакать.

-- Я так скучала по тебе... В конце концов, если я - твоя, так и ты должен быть мой.

-- Жизнь моя немного бы стоила, если бы это не было так, - сказал он, приникая губами к ее волосам. - Тебе было тоскливо, солнышко? Какой я негодяй, что допускаю до этого. Но вот я с тобой, и у нас впереди целых два дня.

Он снова был тот же Джон, ее властный и вместе с тем послушный любовник, мальчик, что был ее собственником и ее дорогой собственностью.

Виола и Джон отправились верхом на холмы и смотрели оттуда на пестревшие внизу в аметистовой дымке города и селения. Приехали домой в сумерки. Джон пошел наверх умыться и вернулся голодный и веселый.

День был действительно чудесный, но Виола чувствовала себя совсем разбитой. Ее разморило от езды и весеннего воздуха. Она тщетно боролась с усталостью.

Джон читал вслух выдержки из отчета о заседании, полученного им вместе с письмами из города. Он смеялся, говорил ей что-то, оживленный, как всегда.

Стукнул уголек, выпавший из камина. Виола вздрогнула, виновато посмотрела на Джона. Он усмехался как-то странно.

-- Я уже собрался идти спать, - сказал он.

-- Разве так поздно? Я... только...

-- Спала сладко два часа, - сухо докончил Джон.

Она подошла к нему и продолжала тем же легким тоном:

-- Бедный мальчик, какой скучный вечер ты провел!

-- В другой раз не будем забираться так далеко, - отвечал Джон небрежно. - Ты устала. Однако уже поздно, а мне завтра надо попасть на девятичасовый!

Виола в огорчении говорила себе, что любой может уснуть, когда устал, что глупо чувствовать себя виноватой. Но она не могла забыть выражения глаз Джона, устремленных на нее в тот момент, когда она проснулась.

Она чувствовала еще днем, во время прогулки, что сильно утомлена, потому что много лет не ездила верхом так далеко, но не хватало мужества сказать об этом Джону и испортить ему удовольствие. И вот расплата - глупая, но жестокая. Джон томился скукой и... какой она казалась ему, когда спала? Старой? Почему он так смотрел на нее? Во время сна редко выглядишь привлекательной! Виола с содроганием вспомнила о других женщинах, которых видела спящими. Как они были некрасивы! Неужели и ее видели такой требовательные глаза Джона?!

Она проклинала себя за то, что поддалась усталости. Но ведь это ради него, ради того, чтобы не испортить ему радости и подарить чудесный день она так переутомилась.

Она набросила свой самый красивый капот - лилового шелка с серебряной венецианской вышивкой - и, запахиваясь в него, ждала, напряженно вслушиваясь. Ей страстно хотелось показаться Джону красивой - а он, входя в ее комнату, потушил свет и даже не видел ее.

Теперь Джон, насвистывая, возился в ванной. Она постучала и вошла. Он стоял без пиджака у окна и докуривал последнюю папиросу.

Виола подошла, скрывая нервное волнение под самой чарующей из своих улыбок. И глаза Джона - она это видела - просветлели, когда он поднял их.

-- Такая славная ночь...

О Боже, чем была бы ее жизнь без этого человека, чье самое легкое прикосновение наполняло ее трепетом счастья? Чем только он не был для нее?

-- Так я для тебя все еще та же, какой была в саду у солнечных часов?

Вся его молодая сила, казалось, сосредоточилась во внезапном могучем объятии. Виола видела сиявший любовью взгляд, услышала тихий ответ:

-- Всегда, всегда дорогая, красавица, любимая!