Горькая услада.
Глава шестая

ГЛАВА ШЕСТАЯ

-- Мне кажется, дело начато отлично, - самодовольно сказал Маркус, зажигая папиросу. - С твоей стороны это был прямо гениальный ход. А что, Сэнриль в действительности будет петь?

-- Или кто-нибудь другой, не все ли равно... - лениво протянула Додо, улыбаясь ему.

-- Как ты считаешь - у нас есть надежда?

-- Есть, но очень слабая.

-- Почему?

-- Дело гораздо сложнее, чем я думала. Дилен сказал мне, что лорд Рентон - Эшли умирает медленной смертью и что он лелеет ту же мечту, что и мы. Но только он хочет, чтобы его брат сделал блестящую партию и получил, вместе с женой, поместья, титул и тому подобное.

Она томно подняла свою прекрасную голову.

-- Маркус, я немного обеспокоена. Мне кажется, что я видела сегодня в казино Полгрэйва.

-- Очень скверно, если это окажется правдой. Он может испортить нам все дело, если ему покажется, что наш план хоть немного затрагивает его интересы. Он, вероятно, мстителен и любит театральные эффекты.

-- Ты думаешь, он может встретиться с Рентоном и насплетничать ему о нас? Тогда, пожалуй, лучше, что Рентон уезжает.

-- Я не знаю, что лучше. Дело в том, что будет несравненно хуже, если они встретятся в Лондоне, где нас не будет. А впрочем, на это очень мало шансов, - заметил Маркус весело. - Ну, а если бы это случилось - тогда кончено все.

У себя в комнате Сильвия опустилась на колени около окна. Внизу, в саду, легкий ветерок играл цветущими кустами сирени и ярко-золотистой мимозой, переливавшимися и сверкавшими всеми цветами радуги в лучах заходящего солнца. Море разостлало свою бесконечную гладь.

Вся эта почти невероятная красота заставила сердце Сильвии сжаться от боли: ей казалось, что природа издевается над ее огорчением, над тем, что ее обидели. В душе кипел гнев, который иногда заглушался более сильным чувством - любовью к Фернанде.

Тысячи милых и нежных воспоминаний о ней вереницей проносились в памяти Сильвии: Фернанда с ней, когда она была еще совсем крошкой, целые долгие дни в лесу... Какие это были дивные дни!.. Фернанда ласково убаюкивает ее, напевая колыбельную песенку... Только год назад Фернанда рассказала ей, что хотела удочерить ее... Фернанда умела создать вокруг себя обстановку, полную неуловимого очарования...

А Родней говорил о ней в таком оскорбительном тоне, как о каком-то ничтожестве.

Гнев с новой силой охватил Сильвию. О, если б у нее была возможность обидеть его так же, как он ее!..

Во всяком случае, она постарается избежать встречи с ним, если он придет к ним сегодня вечером; она поедет кататься верхом с Монти; кстати, он приехал в Монте-Карло час назад, тотчас же позвонил Сильвии и предложил ей верховую прогулку.

Отличная мысль. Она уедет с Монти, как только Родней появится. Она поднялась и, подойдя к телефону, назвала номер Монти.

-- Алло! - раздался его грубоватый, резкий голос.

Голос Монти сильно изменился.

-- Бит, дорогая, как это мило с вашей стороны! - радостно воскликнул он. - Чем могу служить? Вы знаете, что я с радостью готов на все...

-- Послушайте, Монти, вы говорили, что у вас здесь есть замечательные лошади; приведите одну для меня, и давайте поедем кататься верхом, немного позже, при луне. Хотите? У мамы сегодня гости, и мы сумеем незаметно уйти в разгаре вечера.

-- Конечно, хочу! - тотчас же согласился Монти. - Это прекрасный план.

-- Хорошо. Так я рассчитываю на вас. Спасибо...

Это было похоже на гадание по лепесткам маргаритки: "пойти, не пойти; пойти, не пойти"...

Подавив невольно вырвавшееся у него восклицание, Родней перестал думать об этом. Ему хотелось снова увидеть Сильвию, и он решил пойти к Динам.

-- Ты очень рассеян сегодня, - заметил Эшли. - Что ты делаешь со скорлупой от орехов? Строишь дом или что-то в этом роде?..

Родней взглянул на брата и рассмеялся.

-- Я гадаю, как влюбленная девушка, подставляя вместо "любит, не любит" - "пойти, не пойти", - потому что никак не могу решить, выйти мне сегодня вечером или нет.

Эшли ничего не возразил. Отодвинув свое кресло от стола, он заметил:

-- Завтра - в Париже... в среду - в Лондоне.

Родней кивнул. Он закурил сигару, и ее прекрасный аромат разлился в воздухе.

-- Я думаю... я все-таки выйду позже, - вдруг сказал он, - Сэнриль будет петь.

-- Ты становишься музыкальным на старости лет, - пошутил Эшли. - Я начинаю кое-что подозревать, Родди!

"А я начинаю подозревать, что я - идиот", - несколько цинично подумал о себе Родней, садясь в автомобиль два часа спустя. Это подозрение, однако, не повлияло на ход машины: он летел со скоростью семидесяти миль в час, а ему казалось, что мотор ползет, как разбитая телега.

Его охватило невероятное беспокойство и недовольство самим собой. Он прекрасно сознавал, что если б кто-нибудь другой вел себя подобным образом, он, не задумываясь, назвал бы его подлецом.

История с вымышленным именем, то, что она поверила, что Родди его фамилия и что он профессиональный танцор, - и он не собирался тогда разубедить ее в этом, - все это было недостойно порядочного человека. А сегодня он вышел из себя и оскорбил ее друга...

"Мне кажется, я окончательно потерял способность приходить к какому бы то ни было решению", - мелькнула мрачная мысль. Он понимал, что ему не следовало принимать приглашение леди Дин. Было бы гораздо лучше, чтобы эта ссора положила конец его дружбе с Сильвией; но он не в силах был отказаться от возможности повидать ее еще раз.

"Сегодня я должен ее видеть - это будет в последний раз", - мрачно решил он.

которой ему нельзя жениться.

Жениться! Об этом не могло быть и речи. Родней знал, что одно имя Сильвии способно привести Эшли в бешенство; он знал также, что во власти Эшли было оставить его без пенса за душой. Эшли не мог воспрепятствовать брату получить титул, но мог забрать у него замок и сделать нищим. Родней был уверен, что он, не задумываясь, сделает это, если младший брат пойдет против его воли.

А ремесло солдата совершенно не оплачивается в мирное время.

Он ясно представил себе свою будущую жизнь после женитьбы на Сильвии: дешевые второразрядные гостиницы, в которых придется останавливаться; крохотный домик на одной из окраинных улиц Лондона; комнатки-клетушки, - но вы стараетесь убедить окружающих, что вам нравится эта теснота... А если у них будут дети...

При этой мысли досада Роднея мгновенно рассеялась. Как всякий порядочный и мягкий человек, он хотел иметь сына, который бы носил его имя и которому он мог бы передать все лучшее, чем обладал сам. Он обожал своего отца - еще хорошо помнил его - и мать, такую красивую и нежную.

Войдя в салон Динов, он сразу же заметил Сильвию и рядом с ней очень крупного, плотного человека, лицо которого показалось ему знакомым. Где-то они встречались... Кажется, он еврей, имеет отношение к бегам.

Маркус, увидел Роднея, пошел к нему навстречу.

-- Пойдемте, Рентон, я угощу вас коктейлем собственного изобретения. Не подумайте, что поэтому он неудачен.

В соседней комнате несколько человек играли в баккара.

-- Кто этот высокий черноволосый мужчина, что сидит рядом с мисс Дин? - спросил Родней у Маркуса. - Мне он как будто знаком.

-- Это Монти Ривс. Очень славный малый. Он разбогател на бегах. В следующих скачках участвуют две его лошади. Он говорит, что Оберон получит первый приз. Будут замечательные бега, потому что принимают участие Сэвил и еще другие фирмы.

Значит, Родней оказался прав. Конечно, он где-то видел этого человека... Родней вспомнил: на ярмарке в Тоттерсоле. Однако он, по-видимому, в очень приятельских отношениях с Сильвией.

Родней направился к дивану, на котором сидела Сильвия. Когда он подошел к ней, она поднялась:

-- Ах, это вы, мистер Родди, то есть Рентон! Как поживаете? А мы с Монти едем сейчас кататься верхом при луне.

И с этими словами вышла из комнаты. Монти последовал за девушкой.

"Останься, не ходи за ней", - шептал внутренний голос Роднею, а сердце твердило: "Я должен быть с ней, я не могу допустить, чтобы она ушла".

Маркус взял его под руку.

-- Давайте сыграем в баккара или в бридж. Лена говорит, что Сэнриль пока еще не будет петь.

-- Я только помогу мисс Дин сесть на лошадь - мисс Дин едет кататься с Ривсом, - ответил Родней. Он едва мог подавить недовольство, зазвучавшее в его голосе.

-- Отлично. Пойдем проводим их! - согласился Маркус.

Они вместе вышли на широкий мраморный подъезд отеля.

Маркус был настроен весьма прозаически. В этот момент он думал о том, удастся ли ему обыграть Ратклифа, который сейчас метал банк и был, очевидно, опытным игроком.

Родней думал:

"Это, вероятно, настоящая любовь. Неужели я позволю ей уйти из моей жизни, постараюсь изжить ее? Сумею ли я это сделать? А с другой стороны, есть Эшли. Но я хочу ее видеть. Если даже мне придется ждать всю ночь, я дождусь ее возвращения. Мне кажется, что она придумала эту прогулку из-за нашей глупой ссоры. Если так, тогда, значит, я ей небезразличен, иначе она не придавала бы значения таким мелочам".

Тут он услыхал голос Сильвии и густой самодовольный смех Монти... Этот малый без ума от нее, хотя годится ей в отцы... Какой негодяй этот Дин, что разрешает своей дочери находиться в обществе подобных людей...

В дверях показались Сильвия и Монти, оба в костюмах для верховой езды. В этом костюме Ривс выглядел очень представительно и вполне прилично, а Сильвия была просто обворожительна. Сердце Роднея забилось сильней, когда он взглянул на нее.

Грум подвел к подъезду коня, который нетерпеливо рвался вперед и дрожал, поводя ушами и дико вращая глазами.

-- Ах, какая прелесть! - восхищенно воскликнула Сильвия.

-- Раджа еще не совсем объезжен, сэр! - задыхаясь, сказал грум.

Монти выпил в этот вечер очень много шампанского и изрядное количество виски с содовой. Эта комбинация напитков, весьма неудачная по существу, вызвала у него неудержимую веселость.

-- Ну, что ж, тем лучше! - с оттенком задора сказал он, направляясь к Сильвии, чтобы поднять ее в седло.

-- Я помогу мисс Дин, - быстро сказал Родней.

Монти рассмеялся и подошел к своей лошади.

-- Веселой поездки! - пожелал Маркус, направляясь к Сильвии, которая стояла рядом с Роднеем. Как раз, когда Рентон нагнулся, чтобы помочь Сильвии, Раджа резко рванулся; Родней быстро оттолкнул Сильвию в сторону. Раджа рванулся еще раз и поднялся на дыбы; повисшая в воздухе уздечка петлей стянулась вокруг шеи Роднея. В глазах Маркуса промелькнула огромная, взвившаяся на дыбы лошадь, голова Роднея, запутавшаяся в узде, его искаженное лицо; Маркус услышал испуганный крик Сильвии и, не раздумывая больше, бросился на Раджу, вцепившись руками в морду лошади и стараясь распутать узду.

Монти с грумом поспешили к нему на помощь, но все произошло буквально за одну секунду, и было уже поздно.

Маркус, которого Раджа хватил подковой по голове, лежал без движения. Родней стоял около него на коленях.

-- Не говорите ничего женщинам, особенно жене, - шепнул Монти, стараясь успокоить Сильвию, которая вся дрожала. - Бит, дорогая, возьмите себя в руки и постарайтесь незаметно для всех позвать доктора - он играет в железку. Только, ради Бога, поскорее!..

Но Монти уже отлично знал в тот момент, что Маркусу никакой доктор не поможет.

Родней растерялся, вытирая кровь, сочившуюся из длинного пореза на лбу.

Грум тем временем увел Раджу.

-- Как это случилось? Или вам, может быть, трудно говорить сейчас? - мягко спросил Монти.

на дыбы. Уздечка стянула мне шею, и я повис в воздухе. Дин бросился, чтобы освободить меня, и лошадь ударила его. - Он на мгновение замолчал, потом добавил: - Это был необыкновенно храбрый поступок.

-- Да, вы правы, - ответил Монти. - Это было вполне похоже на Маркуса. - Он мгновение подумал, потом быстро и угрюмо сказал: - Ему здорово попало. Этот дьявол хватил его изо всех сил по виску.

Родней, охваченный ужасом, не мог произнести ни звука; наконец, спросил глухим голосом:

-- Вы хотите сказать, что он умер?

Монти ничего не ответил, но его молчание было красноречивее слов.

В полосе света, струившегося сквозь открытую дверь, показалась Сильвия в сопровождении очень маленького, подвижного француза, очевидно, доктора.

Монти пошел к ним навстречу.

-- Надо внести его в боковую комнату справа, я покажу - куда, - сказал доктор.

Монти и Родней, с помощью грума, подняли тело Маркуса и внесли его в отель.

Небольшая гостиная, в которую они вошли, вероятно предназначалась для курения. В ней не было диванов, а стояли только большие кресла.

Как только зажгли свет, Монти заслонил собой от Сильвии тело Маркуса.

-- Идите прямо в свою комнату, деточка! - ласково сказал он. - Я тоже скоро приду.

-- Ах, бедняга, бедняга, - бормотал доктор, суетясь около стола и орудуя каким-то инструментом. - Единственно хорошо то, что он умер мгновенно - ничего не успел почувствовать.

Родней отвернулся. Человек, которого он презирал, погиб смертью героя, спасая его. Он ясно видел веселое лицо Маркуса в тот момент, когда он так безрассудно бросился на обезумевшего Раджу. Это был необыкновенно храбрый поступок. Так хладнокровно пожертвовать своей жизнью ради спасения другого!..

-- Кто сообщит о случившемся его жене? - спросил доктор. - Не следует, чтобы она узнала о несчастии от кого-нибудь из перепуганных слуг. - Его взгляд упал на Роднея. - Кто вы, молодой человек?

Родней резко обернулся.

-- Я тот, из-за кого погиб Дин! - хрипло ответил он и направился к дверям.

-- Нет, постойте, лучше я пойду к Додо, - остановил его Монти. - Я ведь много лет знаю их обоих.

Родней и доктор, погруженные в глубокое молчание, ждали его возвращения. В полутемном углу возился и кашлял грум.

-- Вам лучше уйти, мой друг, - внезапно сказал доктор. - Это будет лучше при создавшихся обстоятельствах.

-- Хорошо, - коротко ответил Родней и вышел из комнаты. Он отыскал свой автомобиль и поехал домой.

Во время войны смерти так мало придавали значения. До крайности взвинченные нервы почти не реагировали на нее. Она была не страшнее проигрыша при игре в кости. Но смерть в такой тихий, благоухающий вечер, смерть, словно молния, внезапно разящая из мрака... Такая смерть ужасна. А Дин даже не успел вскрикнуть. Он умер красивой смертью героя, одним жестом отдал свою жизнь за другого.

Был час ночи, когда Родней остановил свой автомобиль у подъезда виллы. Он поднялся к себе и опустился в кресло у открытого окна. У него сильно болела голова, но он не обращал на это внимания.

Все происшедшее должно коренным образом изменить его жизнь - он в долгу перед леди Дин. На нем лежала вина, которую едва ли возможно искупить.

Кроме того, нужно посвятить во все Эшли. Завтра же необходимо навестить бедную леди Дин. Конечно, они - он и Эшли - не смогут завтра уехать в Париж, теперь они обязаны остаться.

Наконец Родней поднялся и стал раздеваться. От быстрых движений его рана открылась, и кровь залила ему глаза. Тогда только он вспомнил о своей голове и, подойдя к лампе, осмотрел порез - довольно значительную царапину. Он перевязал рану и лег в постель, но заснуть не мог.

Ворочаясь с боку на бок, он внезапно заметил, что в щели дверей из комнаты Эшли пробивается свет.

Повинуясь потребности поделиться с кем-нибудь близким - потребности, которая охватывает нас, когда на душе тяжело, Родней встал и открыл дверь в комнату брата.

Эшли сидел в кровати, обложенный подушками. Около него стоял графин с коньяком и блюдо с сандвичами. Налив себе немного коньяку, он быстро, насквозь пронизывая его взглядом, повернул свое лицо к брату.

Родней остановился на пороге и в нерешительности произнес:

-- Произошло несчастье...

Выражение лица Эшли мгновенно смягчилось.

-- Подойди ко мне, - ласково сказал он.

Родней подошел к нему и остановился около кровати.

-- Что случилось? - спокойно спросил Эшли. - Ты раздавил кого-нибудь? Или смертельно оскорбил?

-- Гораздо хуже, - очень тихо ответил Родней и присел на край кровати. - Некто Маркус Дин - помнишь, мы как-то говорили с тобой о нем - спас мне жизнь, но сам при этом погиб.

Под влиянием внезапно охватившего его волнения, он замолчал, нервно комкая в руках синий шелк одеяла.

Лицо Эшли, даже при мягком свете лампы, казалось мертвенно-бледным и бесконечно усталым. Он внимательно разглядывал брата.

-- Продолжай, - сказал он, наконец, - расскажи мне все, как было. Автомобиль...

-- Нет, - неожиданно громко сказал Родней. - Я помогал дочери Дина сесть в седло, неловко нагнулся и попал головой в узду. В этот момент лошадь поднялась на дыбы и потянула меня за собой, так что моя голова попала в петлю. Дин бросился ко мне на помощь и освободил меня, но лошадь хватила его по голове, и он был убит на месте.

-- Какой ужас! - мягко сказал Эшли, положив свою руку на руку Роднея. - Не можешь ли ты приготовить мне чаю, Родди? Я себя очень плохо чувствовал весь вечер, а Григс рано лег, так как у него повысилась температура.

Он зажег маленькую серебряную спиртовку, наполнил чайник водой из графина, достал позолоченную, старинной работы, коробку с чаем. Но двигался и делал все это, словно во сне. Ему казалось, что он находится где-то в другом мире - настолько все вокруг стало нереально. Единственно настоящей действительностью была трагическая смерть Дина, сознание всего этого ужаса и косвенная его вина в этом.

Эшли молча наблюдал за ним: о, как неисповедимы пути судьбы! Дин, эта ужасная семья, и Родней, ухаживающий за этой девушкой... Все это было очень странно, потому что Родней никогда не был большим поклонником женщин и никогда не ухаживал за ними. Всегда случалось наоборот, а теперь... Эшли почувствовал всю запутанность создавшегося положения.

Он ни о чем не спрашивал брата, не мешая ему готовить чай, рассчитывая, что это, по существу ничтожное занятие, хоть немного отвлечет его.

Часто во время войны, заметив страх в глазах солдата, Эшли придумывал для него какую-нибудь работу, чтобы отвлечь от мысли о смерти, заставляя чистить и без того уже блестящую винтовку, приводить в порядок окоп, резать картофель или делать еще что-нибудь в этом роде. И всегда добивался желаемых результатов: через некоторое время работа была закончена, а солдат подтягивался и приобретал свой обычный вид.

Родней заварил чай, придвинул к кровати маленький столик и поставил на него чайник и тарелку с тонкими сладкими бисквитами. Он тоже выпил чашку очень крепкого, горячего чаю и съел несколько бисквитов.

Эшли очень мягко и ласково спросил его:

-- Скажи, пожалуйста, в какой мере все это затрагивает тебя, Родди?

-- Я должен, конечно, повидать леди Дин и постараться помочь ей, - он внезапно замолчал.

-- И? - поощрительно спросил Эшли.

-- У Дина есть дочь Сильвия, - продолжал Родней. - Их жизнь - ее и леди Дин - резко изменится теперь.

-- Что же ты предполагаешь сделать?

Родней нервно поднялся.

-- Ах, я не знаю, я не имею об этом ни малейшего представления.

"Он увлечен этой девушкой, любит ее", - подумал Эшли. Он не сомневался в этом и отлично понимал, какое огромное значение имела в связи с этим обстоятельством случившаяся трагедия. Было уже четыре часа утра, солнце взошло и ярко сияло за спущенными шторами. Сегодня они должны были уехать, сегодня вечером Родней был бы уже далеко, он окунулся бы в свою прежнюю жизнь, вернулся к своим друзьям, к своим обычным занятиям, и все это со временем изгладило бы из его памяти образ этой девушки и притупило бы воспоминание о ней. Дин! Ужасная семья во всех отношениях: мужчины - авантюристы, женщины - кокотки, а отец этой девушки - попросту шулер.

Эшли взглянул на брата; Родней стоял, прислонившись к окну. На бледном фоне шторы резко выделялся его силуэт; он был прекрасно сложен, и безукоризненные линии его тела ясно обрисовывались под тонкой тканью пижамы... Эшли видел в нем достойного носителя их имени и наследника их огромного состояния.

Он окликнул брата. Родней быстро обернулся на зов.

"Как он молодо выглядит, - с болью в душе подумал Эшли. - Милый, глупый мальчик. Теперь он снова стал жертвой своего преувеличенного благородства".

-- Я тоже навещу леди Дин, - сказал он. - Могу пойти с тобой, если хочешь. Я вполне согласен, что мы должны сделать все, что от нас зависит, чтобы помочь им.

-- Ты очень добр, - сказал Родней и, глубоко вздохнув, прибавил: - Уже утро. - Он потянулся и устало зевнул. - Я пойду к себе.

Он внезапно почувствовал, что не в силах дольше выносить присутствие Эшли; тот был до смешного нелюбопытен, его совершенно не интересовали подробности случившегося. Так же, как Эшли, в глубине души он был убежден, что вся эта история может повлиять на его жизнь. Роднею казалось подозрительным необычайное спокойствие брата и полное отсутствие интереса к его рассказу.

Он принял ванну, оделся и вышел на улицу.

Было необычайно ясное, радостное утро; все вокруг сверкало на солнце; воздух был напоен благоуханием цветов; внизу тихо плескалось море, повсюду царила пышная, яркая жизнь. А между тем, на расстоянии полумили отсюда лежит мертвый человек, который пожертвовал за него своей жизнью, - человек, который только вчера шутил и смеялся, был таким веселым и жизнерадостным!..