Пламя.
Глава XXV

ГЛАВА XXV

После того жизнь потекла, как раньше, Тони раз или два подумала, что де Солн придет, но он не приходил, и по прошествии двух недель она перестала его ждать.

Однажды днем она очень поздно вернулась с репетиции в кабаре и взбиралась по расшатанным ступеням медленнее обыкновенного.

Когда она подошла к собственной двери, чудесный запах донесся до нее. Она тихо стояла, вдыхая аромат с восторгом. Одна из вещей, по которой она сильно тосковала, были духи, пудра и другие благоухающие предметы, которые так любят женщины.

- Английский сад, - сказала она громко, и действительно запах роз и шиповника, казалось, наполнял воздух.

Наконец, вспомнив о чае, который она еще должна приготовить, и об измученной Жоржетте, которая, вероятно, как раз уже поворачивает на свою улицу, она оставила небесный аромат и открыла дверь.

Когда она вошла, де Солн вышел вперед. На столе, позади него, Тони увидела массу роз, вставленных в кувшин для умывания. Вся комната была полна ими.

- Это вы принесли? - крикнула она.

Де Солн улыбнулся ей в ответ.

- Я сказал сам себе: вы англичанка, значит, розы и чай, я принес первое, и я жду, - он посмотрел на браслетные часы, - почти уже час - второго.

- Я сейчас приготовлю, ровно через минуту, - сказала Тони с веселым раскаяньем.

Де Солн следил за ней, пока она разжигала машинку, и, когда она пошла за занавеску, чтобы взять воду для чайника, он окликнул ее.

- Я всю воду взял для цветов.

- Это не то, - отозвалась Тони, - вода для чайника в специальной бутылке.

- Я принес сюда бутылку и вылил из нее воду. Я обследовал спальню, - признался де Солн. - Я думал, что вы, вероятно, там держите вазы для цветов.

- Вы не могли поверить, - сказала она, искусно нарезая тартинки, - что мы не имеем их - я и Жоржетта. Бедные люди не имеют таких вещей. Мне всегда смешно, когда я читаю в романах о "скромной комнате", лишенной всякой мебели, но зато в ней всегда есть несколько нарциссов, трогательно всунутых в банку из-под варенья. В той же главе их обыкновенно освещает солнце "снопами золотых лучей", - слегка засмеялась она. - В действительной жизни потерявшие всякую надежду владельцы этих "лишенных всякой мебели комнат" лишены даже возможности вспомнить, что существуют такие вещи, как "нарциссы и снопы золотых лучей". Каравай хлеба явился бы для их глаз большим праздником, чем все банки из-под варенья на свете.

Она приготовила чай и налила три чашки.

- Для кого третья?

- Для моей подруги Жоржетты, которая живет со мной вместе. Она тоже работает в кабаре под именем "Прекрасная Мило".

- А вы под названием "Маленькая Мишель"? Сколько унижения в обоих титулах!

- Не правда ли? - согласилась Тони, снова улыбаясь.

- Вы должны чаще улыбаться, - заметил де Солн.

Он снова сел на сундук, пил чай, был очень доволен и чувствовал себя прекрасно.

- Я очень огорчена.

- Неужели? Значит ли это, что вы меня хоть немного вспоминали?

- Я вас вспоминала очень часто, но не думала, что придете.

- Ах вы, маленькая недоверчивая особа, - ответил де Солн.

Кончив свой чай, он отодвинул чашку и смотрел серьезными глазами на Тони.

- Я должен вам что-то сказать, - сказал он наконец, - нечто такое, что я открыл с тех пор, как встретил вас, и что вы должны узнать.

- В чем дело? - спросила Тони, глядя ему в глаза.

- Это ваша тайна, - сказал он очень мягко. - Я не старался узнать ее, но все же угадал, когда вы мне тогда ночью сказали ваше имя.

- Вы думаете... вы думаете?

- Я знаю, что Роберт любил вас: В тот последний день во Флоренции он сказал мне: "Вы должны познакомиться с Тони". Это имя, ваши вопросы, ваше упоминание, что вы живете в Париже семь лет... Я мог догадаться, вы видите.

Он встал и, хромая, прошел маленькое расстояние, разделявшее их.

- Больше чем когда-либо, не позволите ли вы мне помочь вам теперь, ради Роберта?

Тони смотрела на него.

- Что вам Роберт сказал тогда, в последний раз? Он понял, что она даже не слышала его последнего замечания.

Он отошел и снова сел.

- Я встретил его, когда он ехал домой, и он зашел ко мне ненадолго. Я думаю, что мы впервые стали друзьями пятнадцать лет тому назад. Роберт тогда жил в Париже. Он был, разумеется, потрясающе популярен, но находил время, чтобы дружить со мной. Я думаю, что впоследствии мы стали друг для друга единственными друзьями. До Флоренции я его не видел в течение двух лет. Мгновенно я почувствовал, что он изменился, и я спросил его о причине перемены. Он посмотрел на меня - вы знаете его взгляд и манеру проводить рукой по волосам - и сказал: "Это потому, что я очень счастлив". Он рассказывал мне, что вам только восемнадцать лет и что он вас любит так, как за всю свою жизнь не любил ни одну женщину. Если бы я остался во Флоренции, я бы в тот же вечер пришел навестить вас. Он очень хотел этого, но я должен был уехать. Я узнал о его смерти только неделю спустя и тотчас же помчался обратно во Флоренцию, но лишь для того, чтобы узнать, что ваши родные приезжали и что вы уехали с ними.

- Я убежала. Моя жизнь до появления Роберта была похожа на тюрьму. Меня хотели взять и посадить снова в ту же тюрьму, которая теперь стала бы в такой же мере местом позора, как и одиночества. Они, мои родственники, не могли простить Роберту, а я - простить им. Я убежала сюда, работала, и вот вы видите меня. Вот и все.

Де Солн смотрел на нее.

- Теперь я буду смотреть за вами.

Он взял с дивана журнал, открыл его и передал Тони.

Она взяла его, несколько удивившись.

Это был иллюстрированный журнал, и на открытой странице был помещен еженедельный рисунок. Тони поймала себя на том, что разглядывает карикатурное изображение де Солна, стоящего рядом с очень красивой женщиной. Снизу было подписано: "Злободневный юмор - красавица и чудовище".

Она подняла глаза.

- Не понимаю, - сказала она.

- Я? - она рассмеялась.

- Бесспорно. Вы умеете рисовать моментальные карикатуры, что в тысячу раз труднее, чем эти рисунки.

- Но я не знаю, куда их послать.

- Вот тут-то, как вы говорите, я и вмешаюсь. Я их пошлю. До того еще как я вас узнал, в тот вечер в кабаре, я знал, что вы умеете рисовать, что ваша работа талантлива и - больше того - годится для продажи. Я верю, что вы будете иметь большой успех.

Впервые за семь лет Тони почувствовала внезапно, что жизнь еще чего-нибудь да стоит.

- Если бы я сумела, - сказала она горячо.

- Для "если" здесь нет места, - сказал он спокойно. - Я прошу вас верить, что мое суждение правильно, и когда я говорю, что у вас талант, я говорю правду. Это необходимо использовать. Ладно, для этого случая я тут.

Он снова открыл журнал.

- Вы видите общий тип работы, а? И я покажу вам публику, которую вы должны карикатурно изобразить. Мы их увидим в театрах, в ресторанах, на бегах. Вы пойдете со мной, и, когда у вас наберется их много, мы отдадим их Бонневару, издателю "Эспри". Он будет в восторге - вот и все. Решено. Вы достигли цели. - Он показал руками. - Все так просто и легко.

- Пока не попробуешь, - закончила Тони.

- А потом в особенности.

- С их стороны подло изобразить вас в таком виде, - горячо сказала Тони.

Де Солн рассмеялся:

- Мне-то все равно, но Гиацинта будет огорчена.

- Ваша невеста?

Он кивнул головой.

- Она очень красива.

- Она самая красивая женщина, которую я когда-либо видел, - сказал де Солн, - я потому и женюсь на ней. Я хочу иметь красивых детей, похожих на нее.

Тони снова посмотрела на лицо "самой красивой женщины". Оно было красиво, но с жестоким выражением.

- Вы, вероятно, сможете поехать со мной в оперу завтра вечером? Там спектакль-гала, и вы бы кое-кого там увидели.

- Спасибо, я с удовольствием поеду.

- Я пошлю за вами мотор в половине восьмого. Она проводила его вниз.

Как раз в дверях они встретили Жоржетту. Она остановилась, остолбеневшая, увидев их. Тони торжественно познакомила их.

- Я вас, кажется, знаю очень хорошо, - сказал де Солн со своей обезоруживающей улыбкой. - Мадемуазель Тони рассказывала мне о вас, и я вас видал в кабаре.

- Разве он так сказал? - спросила Тони. - Я и не заметила. Жоржетта, он думает, что я действительно могу сделать карьеру. Он хочет, чтобы я лучше работала для иллюстрированных журналов, чем в кабаре. Он мне покажет всю публику, а я их нарисую.

Она показала Жоржетте карикатуру.

- Совсем как живые, - сказала откровенно Жоржетта. - Я говорю о нем; о ней я, разумеется, не могу судить. Она кажется мне злюкой.