Первые люди на Луне.
Глава XII. Лицо селенита.

Глава XII.

Лицо селенита.

Я очутился сидящим на корточках во мраке, наполненном шумом. Долго я не мог понять, где я и как я попал в это затруднительное положение. Я вспомнил о чулане, в который меня иногда запирали в детстве, затем о темной и шумной спальне, в которой я лежал однажды, когда был болен. Но эти раздававшиеся кругом меня звуки не были похожи ни на какой мне известный; кроме того, здесь в воздухе было распространено благовоние, напоминавшее запах скотного двора. Затем мне показалось, что мы еще за работой над сооружением шара и что я за чем-то вошел в погреб Каворова дома. Но тут я припомнил, что мы уже кончили наш шар, и я подумал, что мы, должно быть, еще в шаре и странствуем по поднебесью.

- Кавор, - сказал я, - нельзя ли нам осветиться?

- Кавор! - настаивал я.

Вместо ответа послышались стоны.

- Моя голова! - прошептал он. - Ох, как болит у меня голова!

Я хотел было приложить руки ко лбу, тоже сильно болевшему, но оказалось, что они у меня связаны. Это страшно испугало меня. Я поднес их к губам, и почувствовал прикосновение холодного гладкого металла. Руки мои были скованы. Я попробовал раздвинуть ноги, но и они оказались в оковах; затем я убедился, что, кроме того, я был прикован к полу еще более толстой цепью, обернутой вокруг моего туловища.

- Кавор, - громко завопил я, - почему я связан? Зачем вы связали меня по рукам и по ногам?

- Я не связывал вас, - отвечал он. - Это - селениты.

Селениты! Мой ум уцепился за это слово на некоторое время. Затем и вся память вернулась ко мне: безжизненная снежная пустыня, таяние мерзлого воздуха, быстрое прозябанье растений, наше странное прыгание либо ползанье среди скал и растительности кратера. Вся тягость наших неистовых поисков за исчезнувшим шаром отчетливо вспомнилась мне... Наконец, открывание большой крышки, находившейся над шахтой!

Затем, когда я силился припомнить наши последние действия вплоть до печального положения, в котором мы очутились, моя головная боль стала совсем нестерпимой. Я уперся как бы в неодолимую преграду, в безвыходный тупик.

- Что?

- Где мы?

- Почем я знаю.

- Мы умерли?

- Значит, они нас взяли в плен?

Он ничего не ответил, только сердито проворчал что-то. Продолжавшееся еще легкое действие яда сделало его, повидимому, крайне раздражительным.

- Что вы намерены делать?

- Почем же я знаю.

Однако, я вышел из оцепенения, в котором пребывал так долго.

- Боже мой, - вскричал я, - хоть бы вы прекратили ваше гуденье!

Мы снова погрузились в молчание, прислушиваясь к глухому сочетанию странных звуков, напоминавшему гул многолюдной улицы или фабрики. Сначала я не мог разобраться в этом хаосе, но после долгого прислушиванья стал различать новый и более резкий элемент, выделявшийся среди других звуков. Это был ряд последовательных, довольно неопределенных созвучий, легких ударов и шорохов, вроде шуршания неподвязанной ветки плюща, бьющейся об окно, или порхания птицы в клетке. Мы прислушивались и напрягали зрение, стараясь разобрать что-нибудь, но темень была непроглядная. Затем послышался звук, напоминавший осторожное повертывание ключа в замке. И, наконец, передо мной сверкнула, как бы вися в бездне мрака, тонкая светлая линия.

- Глядите! - тихо прошептал Кавор.

- Не знаю.

Мы вытаращили глаза.

Тонкая светлая линия превратилась в более широкую полосу и стала бледнее. Явление приняло вид голубоватых лучей, падающих на белую стену. Бока светлой полосы перестали быть параллельными; образовалась глубокая выемка на одной стороне. Я обернулся, чтоб указать на это Кавору, и был немало поражен, увидав его ухо ярко освещенным, - вся же остальная фигура оставалась в тени. Я повертывал голову, насколько мне позволяли мои оковы.

- Кавор, - проговорил я, - это за нами.

Вдруг щель, пропускавшая свет, еще больше расширилась и оказалась просветом отворяющейся двери. Снаружи распахнулась яхонтовая перспектива, и в дверях стояла странная фигура, силуэт которой резко обрисовывался при ярком свете.

Мы оба делали судорожные усилия, чтобы повернуться, и, не успев в этом, сидели, глазея через плечо на диковинное явление. Сначала, по первому впечатлению, я подумал, что перед нами стоит какое-нибудь неуклюжее четвероногое с опущенной вниз головой; но вскоре разглядел, что это была тщедушная фигура селенита, с короткими и чрезвычайно тонкими, кривыми ногами, с головой, вдавленной меж плечами. Этот был без шлема и без верхней одежды.

Мы видели перед собой лишь темную фигуру, но инстинктивно наше воображение наделяло ее человеческими атрибутами. Я заметил, что он несколько сутуловат, что лоб у него высокий, а лицо продолговатое. Селенит сделал три шага вперед и остановился на минуту. Движения его были совершенно бесшумны. Затем он еще чуть-чуть подвинулся. Ходил он по-птичьи - ноги его ступали одна перед другой. Он вышел из полосы света, проникавшего через дверь, и словно утонул в тени. Некоторое время мои глаза тщетно искали его; потом я увидал его стоящим уже против нас в ярком свете. Однако, человеческие черты, какие я ему приписывал, совершенно отсутствовали. Передняя часть его лица как будто провалилась и представляла из себя впадину. Конечно, я должен был ожидать этого, но все-таки не приготовился, и такое открытие ошеломило меня. Казалось, что это совсем не лицо, а какая-то безобразная маска, похожая скорее на шлем с забралом... Я не умею лучше объяснить описываемое мною зрелище. Случалось ли вам видеть голову какого-нибудь насекомого в большом увеличении? Тут не было ни носа, ни малейшего выражения, все выглядело блестяще, жестко и окаменело, с выпуклыми, шарообразными глазами, которые сначала, на тени, я принял было за уши... Я пробовал нарисовать такую голову, но это мне решительно не удавалось. Главное затруднение тут - это полнейшее отсутствие выражения или, вернее сказать, полнейшее отсутствие перемен в выражении. Похоже было, как будто перед нами стоит и смотрит на нас машина. Таков был субъект, явившийся и уставившийся прямо на нас! Но если я говорю об отсутствии изменчивости в выражении, то это не значит, чтобы на лице селенита не было своего рода определенного, застывшего выражения, как есть своего рода известная мина у угольного ящика или у пароходного вентилятора. Тут выделялся особенно рот, вроде человеческого, на свирепо глядевшем лице...

Шея, на которой болталась голова, расчленялась на три сустава, очень напоминавшие короткие членики в ноге краба. Суставов в конечностях у селенита я не мог видеть: они были обмотаны чем-то вроде ремней или полосок какой-то ткани, составлявших единственную одежду нашего визитера.

понимали, чем вызвано это свидание несовместимых существ. Вообразите, как были бы, например, поражены почтенные лондонцы, натолкнувшиеся на пару живых существ, величиною с человека, но абсолютно не похожих ни на какое земное животное и бегающих среди овец в Гайд-парке!

Такое же изумление должен был испытывать и он при виде нас, пришельцев с другой планеты.

Представьте же себе нас в нашем тогдашнем виде! Скованные по рукам и ногам, измученные и грязные, обросшие длинной бородой, с исцарапанными до крови лицами. Кавора вы должны вообразить в его велосипедных брюках, продранных во многих местах шипами колючего кустарника, в его егеровской рубашке из сосновой шерсти и в старенькой фуражке крикетиста, со взъерошенными волосами, беспорядочно торчащими во все четыре страны света. При тамошнем голубом освещении лицо его выглядело не красным, как обыкновенно, а совершенно темным; его губы и запекшаяся кровь у него на руках казались вовсе черными. Я, если возможно, находился еще в худшем виде, чем он, потому что был вдобавок ко всему осыпан желтыми спорами грибовидных растений, среди которых мне пришлось рыскать. Пиджаки наши были расстегнуты, штиблеты сняты и лежали у наших ног. Мы сидели спиной к фантастическому голубоватому свету, уставившись глазами в чудовище, какое разве только Дюрер мог измыслить.

Кавор первый прервал молчание, он начал что-то говорить, но у него страшно хрипело в горле, и он стал отхаркиваться. Тогда снаружи раздалось вдруг боязливое мычанье, словно какой-нибудь лунный теленок испугался чего-то. Мычанье закончилось пронзительным визгом, и снова кругом воцарилась мертвая тишина.

Селенит повернулся, юркнул снова в тень, показался на миг у входа, спиною к нам, и захлопнул дверь за собою. Мы опять очутились в таинственном мраке, наполненном странными звуками, во мраке, приветствовавшем наше печальное пробуждение.