Первые люди на Луне.
Глава XIII. Мистер Кавор высказывает кое-какие соображения.

Глава XIII.

Мистер Кавор высказывает кое-какие соображения.

Некоторое время никто из нас не говорил ни слова. В общем все, что мы навлекли на себя, казалось мне выше моего понимания.

- Они нас поддели, - проговорил я, наконец.

- А все этот гриб.

- А если б я не съел его, мы б ослабели и подохли.

- Мы могли бы отыскать шар.

Я вышел из терпения от упрямства Кавора и выругался про себя. Некоторое время мы молча ненавидели друг друга. Я барабанил пальцами по почве, находившейся у меня под ногами, и тер одно о другое звенья моих кандалов. Наконец, я вынужден был заговорить снова.

- Во всяком случае, что же вы думаете делать? - смиренно спросил я Кавора.

- Это - разумные существа, они умеют устраивать различные штуки и производят нечто. Эти огоньки, виденные нами...

Он запнулся. Было ясно, что отсюда он ничего не мог вывести.

Когда он заговорил снова, то признал только следующее:

- В конце концов они более человечны, нежели мы вправе были ожидать. Я полагаю...

И Кавор умолк, раздражая мое нетерпение.

- Да?

- Вообще я полагаю, что на всякой планете, где есть разумные существа, они имеют вертикальную грудную клетку и обладают руками и ходят выпрямившись... - Затем его мысли переменили направление. - Мы находимся некоторым образом внутри планеты, на глубине нескольких тысяч футов, если не более.

- Почему?

- Здесь холоднее. И наши голоса раздаются в соответственной мере громче. Ощущенье усталости также исчезло, и шум в ушах, и спазмы в горле.

Я этого раньше не замечал, но теперь убедился, что он прав.

- Да.

- Воздух сделался гуще; мы находимся, вероятно, на большой глубине, пожалуй, даже на расстоянии мили от поверхности луны.

- А мы ведь и не воображаем, что существует целый мир внутри луны.

- Нет.

- Да и как мы могли бы?

пещер с атмосферою внутри их; а в центре этих пещер расположено озеро. Все знали, что луна имеет меньший удельный вес, чем земля, знали, что снаружи у нее не особенно много воздуха или воды, знали также, что это - планета, родственная земле, и невероятно, чтобы она имела иной состав. Масса трубчатого вида логически вытекала отсюда, ясно, как день; однако же, никто не признал этого факта. Кеплер, конечно... - В тоне Кавора послышался теперь интерес человека, напавшего на любопытный вывод в своих размышлениях. - Да, - проговорил он, - Кеплер со своими подпочвенными пустотами оказался в конце концов прав.

- Хорошо бы было, если б вы побеспокоились об этом раньше.

Он ничего не отвечал, только тихонько гудел про себя, отдавшись, повидимому, течению своих мыслей. Мое терпение подходило к концу.

- Что же, однако, вы думаете, произошло с шаром? - донимал я Кавора.

- Потерялся, - ответил он, как человек, отделывающийся от неинтересного вопроса.

- Среди тех кустарников?

- Если только они не нашли его.

- И тогда?

- Почем я знаю.

- Кавор, - проговорил я с истерической нотой, - дело представляется в очень блестящем виде для моей Компании...

Он не ответил ни слова.

- Боже милосердный, - воскликнул я, - только подумать обо всех тягостях, перенесенных нами ради того, чтобы попасть в эту яму! Что же теперь с нами станется? Куда нам деваться? Что такое луна для нас или мы для луны? Мы захотели слишком многого, покусились чересчур дерзко. Нам бы следовало начать с более мелких предприятий. Это вы предложили луну. С ними каворит мигом бы справился. Я уверен, что мы могли бы воспользоваться им для земных целей. Ну да, разумеется! Поняли ли вы на самом деле, что я предлагал? Стальной цилиндр...

- Чушь! - возразил Кавор.

Мы прекратили разговор.

Спустя некоторое время Кавор стал продолжать прерванный монолог, хотя без особенного содействия с моей стороны.

- Если они найдут шар, - начал он, - если они найдут его... что они будут с ним делать? Да, вот в чем вопрос; в этом-то именно и есть вопрос... Они, во всяком случае, не поймут, что это такое. Если бы они понимали такого рода вещи, то уж давно бы примчались к нам на землю. А полетели бы они? Почему же нет! Или прислали бы что-нибудь к нам? Они не могли бы удержаться от подобной возможности. Нет; но они станут разглядывать шар. Несомненно, что это разумные и вдумчивые существа; они станут разглядывать его, войдут внутрь, начнут играть кнопками и фррр... то есть луна останется для нас обиталищем на всю жизнь! Какие странные существа! Какие странные сведения!..

- Что касается странных сведений... - проговорил я, но язык застрял у меня в горле.

- Послушайте же, Бедфорд, - сказал Кавор, - ведь вы отправились в эту экспедицию по собственной доброй воле.

- Вы толковали мне о ней, называя это исследованием.

- Но всегда же есть риск в исследованиях.

- В особенности когда их предпринимают, ничем не вооружившись и не думая о возможных последствиях.

- Я всецело был поглощен мыслью о шаре, когда события застигли нас и отшвырнули от цели.

- Застигли меня, хотите вы сказать.

- И все эта проклятая наука! - завопил я. - Она сущий дьявол! Средневековые фанатики и священники были правы, а современное человечество в заблуждении. Вы обращаетесь к науке, как к целебному средству, и она же подносит вам яд, и едва вы его приняли, вас разрывает на куски самым неожиданным образом. Это старые страсти, но с новым оружием. То они ниспровергают всю вашу религию, то социальные идеи, то повергают вас, как теперь, в отчаяние и муки!

- Во всяком случае, вам не из-за чего со мною ссориться. Эти существа, эти селениты, или как бы мы их не называли, поймали нас, связав по рукам и ногам. Какое бы средство мы ни избрали, чтобы освободиться, во всяком случае надо с этим считаться... Нам предстоят опыты, требующие всего нашего хладнокровия.

Кавор остановился, как бы ожидая от меня подтверждения, но я сидел, насупясь.

- Будь она проклята, ваша наука! - пробормотал я.

- Задача состоит теперь в установлении общения. Жесты, как я опасаюсь, окажутся здесь непохожими на наши. Указывание, например. Ни одно существо, кроме человека и обезьяны, не указывает пальцем.

По моему, это было совершенно неверно.

- Но почти каждое животное, - закричал я, - указывает глазами или носом!

Кавор задумался над этим.

- Да, - согласился он, наконец, - а мы так не делаем; тут столько различий, столько различий!.. Следовало бы... но как я стану разговаривать? У них есть речь - звуки, производимые ими, что-то вроде свиста или писка. Не знаю, как мы сумеем подражать; это ведь их разговор, такие звуки. Но у них могут быть также иные внешние чувства и средства к общению. Конечно, у селенитов есть души, и у нас тоже есть; так должно же оказаться что-нибудь общее; но кто знает, как далеко мы сможем зайти в понимании друг друга.

- Это для нас недоступно, - проговорил я. - Они более от нас отличаются, чем самые диковинные животные на земле. У них совсем другой тип. Нечего и толковать тут.

Кавор задумался.

- Я этого не скажу; раз у них есть души, то, наверное, есть что-нибудь схожее с нами, хоть они и живут на другой планете. Конечно, если бы тут шла речь только об инстинкте, если бы мы или они были только животными...

- Да они и есть, пожалуй, только животные; они гораздо более похожи на муравьев, поставленных на задние лапки, нежели на человеческие существа. А кто же когда-нибудь мог установить духовное общение с муравьями?

- Но эти приспособления и одежды... нет, я не согласен с вами, Бедфорд; разница, конечно, велика...

- Она неодолима.

- Но сходство должно пересилить. Я припоминаю, что читал когда-то статью покойного профессора Гальтона о возможности сообщения между планетами. К сожалению, в то время мне не казалось вероятным, чтобы отсюда могла проистечь для меня материальная польза, и боюсь, что я не оказал ей должного внимания, ввиду нынешнего стечения обстоятельств, однако... дайте мне теперь ее припомнить. Мысль Гальтона была та, что надо начать с общеизвестных истин, которые доступны всякому разумному существу и составляют основу его мышления. Так можно начать с великих принципов геометрии. Он предлагал взять какую-нибудь основную теорему Евклида и показать построением, что ее справедливость нам известна. Доказать, например, что углы у оснований равнобедренного треугольника равны, так что если начертить равные стороны, то углы будут одинаковы; или что квадрат гипотенузы прямоугольного треугольника равен сумме квадратов двух других сторон. Обнаруживая знание подобных вещей, мы покажем вместе с тем, что обладаем логическим разумом. Теперь предположите, что я... я мог бы начертить геометрическую фигуру мокрым пальцем или даже обозначить ее в воздухе...

Кавор запнулся и замолчал. Я сидел, обдумывая его слова. Некоторое время его безумная надежда на общение, на взаимное понимание с этими сказочными существами увлекла и меня; но затем злобное отчаяние, возникшее отчасти от моей усталости и физического недомогания, одержало окончательно верх: я ощутил внезапно с новою силой все крайнее сумасбродство того, что я сделал.

- Осел! - твердил я себе, - ах ты осел, неисправимый осел!.. Ты создан как будто лишь для того, чтобы жить задним умом... Зачем мы вылезли из шара?.. В надежде на патенты и концессии в лунных кратерах? Хоть бы у нас хватило смысла прицепить платок на палку, чтобы заметить место, где мы оставили шар...

И я замолчал, злясь невообразимо.

- Несомненно, - философствовал Кавор, - это разумные существа; поэтому можно установить заранее известные положения. Если они не убили нас сразу, то у них должно быть понятие о милосердии. Милосердие? Или, по крайней мере, о сдержанности; быть может, об обмене мыслей. Они могут к нам снова явиться. А эти пещеры и виденный нами пастух, а эти кандалы!.. Все высокая степень развития...

- Клянусь небом, - закричал я. - Мне пора бы одуматься! Одна ерунда за другою. Сначала одно сумасбродное путешествие, а затем и другое. Но я доверился вам! Зачем я не корпел над своей пьесой! Вот к чему я был действительно способен; это была моя сфера, та жизнь, что я вел прежде, я мог бы окончить пьесу, я в том уверен, это была бы отличная пьеса! Сценарий у меня уж был почти готов, а тут... Подумайте только, скакнуть на луну! В практическом отношении я загубил свою жизнь. У той старухи в кентерберийском трактире было гораздо более здравого смысла...

Но я взглянул вверх и замер среди своих сентенций. Мрак снова сменился голубоватым светом. Дверь была раскрыта, и несколько селенитов бесшумно вступили уж в комнату. Я совершенно притих, уставившись на их личинкообразные бесстрастные лица.

образом. Это были чаши из какого-то металла, казавшиеся, как и наши кандалы, темными среди голубоватого света, и каждая заключала в себе некоторое количество белесоватых кусков. Все мрачные, тоскливые мысли, осаждавшие меня, вдруг исчезли, уступив место голоду. Я волчьими глазами впился в эти чаши, и - как будто все это происходило во сне - в те время мне не казалось особенно важным, что на конце рук, протягивавших мне эту чашу, находились не целые кисти, а лишь ладонь с большим пальцем, как на конце у слонового хобота.

лунного зверя, я склонен думать, что мы лакомились чем-то вроде лунной телятины.

Мои руки были так крепко скованы, что я едва мог протянуть их к чаше, но когда селениты заметили делавшиеся мною усилия, то двое из них ловко ослабили некоторые звенья цепи, обвивавшей мою кисть. Их щупальцы-руки, касавшиеся меня, были мягки и холодны. Я тотчас ухватил горсть пищи. Она была такого же студенистого состава, как все, повидимому, органические ткани на луне; вкусом немного похожа на вафлю или влажный меренг, но во всяком случае была недурна. Я зацепил еще две горсти.

- Я хочу есть! - завопил я, хватая еще больший ком...

Некоторое время мы ели совершенно ни о чем не думая, просто ели и пили, как бродяги на кухне. Никогда в жизни, ни прежде, ни после, я не был голоден до такой степени, и, кроме того, я убедился на опыте, чему бы никогда прежде не поверил, что за четверть миллиона миль от нашего земного мира, среди ужасной душевной тревоги, окруженный со всех сторон зоркой стражей и чувствуя прикосновение существ, более несуразных и чуждых человеческого подобия, нежели самые дикие порождения кошмара, я все-таки был в состоянии есть, совершенно забыв о всем прочем. Селениты стояли вокруг нас, следя за нами и издавая время от времени легкое, едва уловимое чириканье, заменявшее им, надо полагать, словесную речь. Я даже не вздрагивал при их прикосновении, а когда первый пыл насыщения миновал, я был в состоянии убедиться, что и Кавор уплетает с подобным же бесстыдством и непринужденностью.