Первые люди на Луне.
Глава XVI. Различные точки зрения.

Глава XVI.

Различные точки зрения.

Свет все усиливался по мере того, как мы подвигались вперед. В короткое время он стал почти так же ярок, как фосфоресценция на ногах Кавора. Наш туннель, расширяясь, преобразился в пещеру, и этот новый свет брезжил на дальнем ее конце. Я приметил нечто такое, что наполнило мою душу ликующей надеждой.

- Кавор, - сказал я, - свет этот падает сверху! Я убежден, что он падает сверху!

Он ничего не ответил, только запрыгал еще быстрее.

Несомненно, это был сероватый серебристый свет.

Еще один миг, и нас уже обдавало лучами виденного света. Из трещины в стене пещеры сочилась вода, и в ту минуту, когда я рассматривал эту расселину, хлоп - огромная капля упала мне прямо на нос. Я отступил в сторону; послышалось падение другой капли на каменный пол.

- Кавор, - сказал я, - когда бы один из нас поднял другого, можно бы достать рукой трещину!

- Хорошо, я подниму вас, - ответил он и тотчас же легко поднял меня, как маленького ребенка.

Я запустил руку в щель, и сразу нащупал маленький выступ, за который можно было держаться. Отсюда видно было, как белый свет становился все ярче. Я притянулся выше, держась за выступ всего двумя пальцами, почти без всякого усилия, хотя на земле во мне более четырех с половиной пудов; затем ухватился рукою за более высокий угол скалы, и стал ногами на первом выступе. Укрепившись таким образом, я ощупывал пальцами камни стены; расселина понемногу расширялась кверху.

- Тут можно карабкаться, - сказал я Кавору. - Сумеете вы подпрыгнуть до моей руки, если я протяну ее к вам?

Я втиснулся между боками трещины, опираясь ступней и коленом о выступ и протянул руку вниз. Кавора я не мог видеть, но слышал легкий шум его движений, когда он присел, чтобы прыгнуть. Затем, скок - и он повис у меня на руке всем телом, которое было не тяжелее, чем тело котенка! Я начал тянуть его кверху, пока он не ухватился рукой за мой выступ, и таким образом мог освободить меня.

- Вот штука! - вырвалось у меня. - Здесь, на луне, пожалуй, сделаешься альпинистом!

С этими словами я пустился в дальнейшее восхождение. Прокарабкавшись еще несколько минут я взглянул вверх: расселина постепенно все расширялась, и свет становился все ярче. Только...

Это был совсем не дневной свет. Через секунду я разглядел уже, что это за свет, и готов был разбить себе голову о камни от горького разочарования, ибо я увидал перед собою лишь холмистое открытое пространство, на котором виднелся целый лес небольших булавовидных грибов, эффектно светившихся мягким серебристым светом. С минуту я постоял, любуясь их нежным сиянием, затем прыгнул в самую середину этой грибной поросли. Я сорвал с полдюжины грибов и с досадой разбил их о камни; затем уселся, смеясь горьким смехом, когда показалось красное лицо Кавора.

- Это опять фосфоресценция, - закричал я ему. - Нет надобности очень торопиться. Садитесь и будьте как дома!

Пока он пробормотал что-то по поводу постигшей нас неудачи, я принялся сшибать грибные макушки и сбрасывать их в расселину.

- Я думал, это - дневной свет, - проговорил Кавор.

- Ах, дневной свет! - воскликнул я. - Утренняя заря, закат солнца, облака, ветры! Увидим ли мы когда-нибудь все это?

В то время, как я произносил эти слова, перед моим умственным взором предстала картинка нашего мира так ясно и отчетливо, как задний план на какой-либо итальянской картине.

на окнах, выходящих на запад!

Он ничего не отвечал.

- А тут мы ползаем в норах, среди этого дьявольского мира; и что это за мир, с чернильным океаном, спрятанным в какой-то преисподней; а на поверхности: то палящий зной днем, то мертвящая ночная стужа! И все эти уроды, гонящиеся за нами, эти футлярные люди, люди-насекомые, порождения кошмара! Впрочем, в сущности они правы. Какое тут у нас дело, что мы пришли их тревожить и разорять? Судя по многому, теперь уж вся планета на ногах, и все гоняются за нами. Каждую минуту мы можем услыхать их пищанье или концерт на гонгах. Что же нам делать? Куда деваться? Здесь нам так же прекрасно, как рыбе на песке!

Я снова принялся за истребление грибов. Потом вдруг я увидал что-то и вскрикнул от радости:

- Кавор, да ведь наши цепи из золота!

Кавор сидел, погруженный в глубокие думы, подперев голову руками. Он медленно повернул лицо в мою сторону и равнодушно поглядел на меня; когда я повторил свои слова, он также равнодушно посмотрел на цепь, обмотанную вокруг его правой руки.

- Да, - сказал он, - действительно она из золота.

Отвлекшись лишь на минуту, он снова предался своим размышлениям. Я тоже сидел несколько времени молча, удивляясь тому обстоятельству, что сейчас лишь заметил, из какого драгоценного металла сделаны наши оковы. Это неожиданное открытие дало новое направление моим мыслям, которое унесло меня далеко, далеко. Я забыл, что недавно лишь спрашивал, какое у нас дело на луне. Я грезил о золоте...

Кавор первый прервал молчание.

- Мне кажется, - сказал он, - существуют два выхода из нашего положения.

- А именно?

- Либо мы можем попытаться проложить себе путь - пробиться силой, если понадобится - обратно наружу, на поверхность луны и продолжать поиски нашего шара до тех пор, пока мы не найдем его, или, пока стужа нескончаемой ночи не положит конца нашему существованию, либо...

Он остановился.

- Верно, продолжайте, - подстрекнул я его, хотя знал наперед, что он скажет.

- Либо мы могли бы попытаться еще раз установить добрые отношения и взаимное понимание с обитателями луны.

- Что касается меня, то я предпочитаю первый выход, как более благоразумный.

- Я сомневаюсь в этом.

- А я не сомневаюсь.

- Видите ли, - пояснил Кавор, - я не думаю, чтобы можно было судить о селенитах по тем экземплярам, которые нам пришлось видеть. Их центральный мир, их цивилизованные страны находятся там, далеко внизу, в более глубоких пещерах вокруг их моря. Эта область лунной коры, в которой мы пребываем, лишь глухое захолустье, это область пастбищ. Те селениты, которых мы видели, должно быть, лишь пастухи и машинисты. Употребление ими копий, по всей вероятности, для погони скота, недостаток воображения, какой они выказали, ожидая, что мы можем делать сплошь то же, что и они, их несомненная грубость - все, все, повидимому, указывает на их низкое социальное положение. Но если бы мы вынесли...

- Ни один из нас не в состоянии вынести длинного перехода по шестидюймовой перекладине через бездонную пропасть.

- Это верно, - сознался Кавор; но он пустился в новую сферу догадок. - Предположите, что мы заберемся в какой-нибудь уголок, где мы в состоянии будем отбиться от этого мужичья. Когда бы, например, мы могли бы продержаться на этой позиции с неделю или около того, то, вероятно, весть о нашем появлении мало-по-малу дошла бы и до более интеллигентных, более заселенных частей планеты...

- Должны существовать; иначе откуда же взялись бы те грандиозные машины?

- Это возможно, но все же это оказалось бы худшим из двух шансов.

- Мы могли бы начертать надписи на стенах.

- А почем вы знаете, что их глаза увидят сделанные нами знаки?

- Ну, если мы вырежем их...

- Это возможно, конечно. - Мои мысли приняли другое направление. - Во всяком случае, - сказал я, - вы ведь не думаете, что эти селениты несравненно умнее людей?

- Они должны знать на много больше нас, чем мы, или, по крайней мере, знать много такого, чего мы не знаем.

- Да, но... - Я на минуту запнулся. - Думаю, вы вполне согласитесь со мною, Кавор, что вы человек исключительный.

- Как?

- Ну, вы... вы человек одинокий, то-есть были таким... Вы не женаты?

- Никогда не чувствовал к тому желания. Но почему вы заговорили об этом?

- И вы никогда не бывали богаче, чем в настоящее время?

- Никогда не имел и такого желания.

- Вы стремились лишь к знанию?

- Так что ж! Некоторое любопытство вполне естественно...

- Вы думаете? Вы думаете, что ум каждого человека жаждет познаний? Помню однажды, когда я спросил у вас, к чему вы делаете все эти изыскания, вы отвечали, что вам хотелось бы стать академиком, членом королевского общества, хотелось бы приготовить вещество, названное "каворитом", и тому подобное. Вы ведь отлично знаете, что занимались своими исследованиями вовсе не ради этого; но в то время мой вопрос захватил вас врасплох, и вы чувствовали, что надо указать какую-нибудь достаточно побудительную причину. На самом же деле вы производили все изыскания лишь потому, что это неодолимая потребность вашего ума.

- Может быть, и так...

- Но вряд ли найдется хоть один человек на миллион, который бы имел такую потребность. Большинство людей желает, разумеется, разных вещей, но лишь очень немногие жаждут знания ради знания. И я не из числа этих немногих. Селениты, видимо, подвижные, деятельные существа, но почему вы знаете, что даже самые интеллигентные из них заинтересуются нами или нашим миром? Не думаю, чтобы они даже подозревали о существовании нашего мира. Ведь они никогда не выходят по ночам на поверхность, - они замерзли бы, если бы вышли. Они, наверное, никогда не видели ни одного небесного светила, кроме ярко сияющего, жгучего солнца. Как они могут знать, что существует другой мир? Да и какое им дело до этого мира, хотя бы они даже знали о нем? А если им и случалось видеть мельком немногие звезды или даже прибывающий мало-по-малу серп земли, так что же из этого? Мыслимо ли, чтобы народ, обитающий внутри планеты, дал себе труд наблюдать такого рода вещи? Ведь и люди не делали бы подобных наблюдений, когда бы это не понадобилось для определения времени года и для мореплавания; на что же лунным-то жителям наблюдать эти явления?.. Ну, предположим, что здесь отыщется несколько философов, подобных вам. Так это окажутся как раз те селениты, которые никогда и не услышат о нашем существовании. Предположите сами, что какой-нибудь селенит спустился бы на землю в то время, как вы проживали в Лимпне; ведь вы оказались бы последним человеком в мире, до которого достиг бы слух об этом событии! Вы никогда же не читаете газет. Итак, видите, все шансы против вас. А ради взвешивания этих шансов мы сидим тут, сложа руки, меж тем как драгоценное время уходит. Говорю вам, мы влопались в очень скверное положение. Мы явились сюда безоружными, мы потеряли наш шар, мы не добыли себе пищи; мы показались селенитам и дали им повод считать нас какими-то диковинными, сильными и опасными зверями; так если эти селениты не совсем глупы, они будут гоняться за нами, пока нас не найдут, а когда найдут, попробуют поймать нас, и поймают, если смогут, а коли им не удастся забрать нас живьем, то убьют, и конец всему делу! Поймав нас, они тоже, вероятно, убьют нас по какому-нибудь недоразумению. Ну, а когда мы погибнем, они может быть, потолкуют о нас между собою, но нам от этого не будет легче...

- Продолжайте!

- С другой стороны, золото здесь, повидимому, такой же обыкновенный металл, как у нас на земле чугун. Если бы нам удалось захватить его с собой некоторую толику желтенького металла, да разыскать наш шар, прежде чем "лунари" на него натолкнутся, да вернуться себе во-свояси, тогда...

- Тогда мы могли бы поставить дело на более солидную ногу. Могли бы вернуться сюда в шаре более крупных размеров, захватив с собой ружья и пушки.

- Боже милосердный! - вскричал Кавор, как будто мои слова заключали в себе нечто ужасное.

Я яростно швырнул в трещину новый светящийся гриб.

- Во всяком случае, - сказал я, - мне принадлежит половина решающих голосов в этом деле, а вопрос этот практического свойства. Я практический человек, а вы нет. Я не намерен доверять селенитам и геометрическим чертежам... Вот и все! Довольно с нас тайн. Бросьте всю эту чертовщину и двинемся дальше!

Кавор раздумывал.

- Когда я собрался на луну, - промолвил он, - мне следовало бы пуститься в это путешествие одному.

- Вопрос, подлежащий теперь обсуждению и решению собрания, - напомнил я, - это каким образом добраться до шара.

Некоторое время мы хранили молчание. Наконец, он как будто решил сдаться на мои доводы.

- Я думаю, - заговорил Кавор, - это можно сообразить по некоторым данным. Ясно, что когда солнце находится на здешней стороне луны, воздух должен устремляться через эту ноздреватую планету с темной стороны на сторону, освещенную солнцем. По этой стороне, во всяком случае, воздух должен расширяться и вытекает из лунных пещер в кратер... Прекрасно! Здесь должна быть известная тяга воздуха.

- Действительно, тяга есть.

- А это значит, что тут не глухой конец; где-нибудь позади нас расселина продолжается и идет кверху. Течение воздуха направляется снизу вверх, этот же путь следует и нам избрать. Если мы встретим какое-нибудь подобие трубы или жилья, то мы не только выберемся из этого лабиринта, где они нас ищут...

- Тогда мы спустимся обратно.

- Тсс!.. - шепнул я, услыхав какой-то шум. - Что там такое?

Мы стали прислушиваться. Сначала это был неявственный ропот, затем отчетливо донесся звон гонга.

- За коров они нас, что ли, принимают, - возмутился я, - если думают устрашить нас подобною музыкою?

- Должно быть, так.

- Но они не обратят внимания на эту трещину; они пройдут мимо.

Я прислушался.

я швырял вниз. Они...

собрался лезть в это ущелье, как вдруг счастливая мысль осенила меня, и я вернулся назад.

- Что вы делаете? - спросил Кавор.

- Полезайте вперед! - отвечал я; сам же пустился назад к грибной поросли, сорвал два светящихся экземпляра и сунул один, корнем вниз, в карман своего фланелевого жакета, для того, чтобы он освещал нам путь при нашем карабканьи; затем я вернулся с другим грибом, для Кавора. Теперь шум, производимый селенитами, усилился до того, что казалось, они должны были находиться совсем уже близко, под самой расселиной. Но, может быть, им трудно было взобраться в нее или они не решались на это, боясь возможного сопротивления с нашей стороны. Во всяком случае, у нас было теперь успокоительное сознание громаднейшего мускульного превосходства, дарованного нам рождением на другой планете. Через минуту уже я карабкался с богатырскою силою вслед за сверкающими синеватым светом пятками Кавора.