Брак.
Часть третья. Марджори в пустыне.
Глава V. Путь к морю.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Брак. Часть третья. Марджори в пустыне. Глава V. Путь к морю. (старая орфография)

ГЛАВА V.
Путь к морю.

I.

В один изумительный январьский день к одинокой хижине подошел человек. То был метис-индеец, охотившийся в долине Зеленой Реки и на плоскогорье до Тюленьяго Озера. Он подошел, молча, с заметной робостью и любезно скорчился на бревне, чтобы оттаять. - Много снега, - сказал он, - а зверя мало.

После того, как он отогрелся у их огня, попил и поел, открылась цель его прихода. Он объяснил, что пришел просто отсмотреть, как им живется. Он колонист, зверолов, и у него разставлен целый ряд капканов на протяжении около ста двадцати миль. Ближайший его капкан находится к северозападу, милях в сорока отсюда, вниз по реке. Оттуда он и пришел. Просто, чтобы посмотреть. Зовут его Луи Наполеон Партингтон. За плечами его висел большой мешок, ружье и убитая куница лежали возле, и из безформенной массы оленьих шкур и шерстяных шарфов выглядывало веселое масляное, коричневое, страшно грязное лицо, с пучком изсиня-черных волос, свисающих на один глаз, неправильными зубами, обнажающимися в дружелюбной улыбке, и маленькими раскосыми глазками.

Завязался разговор. Сначала возникли сомнения в лингвистических познаниях гостя, но у него оказалась очень вразумительная мимика, и по-английски он говорил сносно, хотя странным гортанным говором.

Ему рассказали драматическое приключение Траффорда, показали его ногу, он пощупал ее, испуская низкие и свистящие звуки, чтобы показать, как внимательно он следит за их объяснением, а потом вдруг заговорил так, что прежняя его молчаливость показалась лишь плотиной огромного резервуара, переполненного смешанными и отчасти непонятными английскими словами. Он так восторженно, безпощадно и беззастенчиво хвалил Марджори, что, когда он кончил, наступило неловкое молчание. - Да, - сказал он, и кивнул, точно припечатывая свои слова. Потом стал сосать трубку, чрезвычайно довольный собственным красноречием.

-- Мы хотим уйти отсюда. - сказал Траффорд, когда гость умолк.

-- Я так и думал, - прошептал Луи Наполеон.

-- Да, - сказал Траффорд, - мы уйдем с вами. А почему нам не пойти? Ведь санки, протащить можно? Это трудно? Вот такия санки? Посмотрите. - Он вытащил старое приспособление Марджори. - Мы сложим на них все, что нам понадобится, провизию, одеяла - палатку не возьмем, она слишком, громоздка; тяжелые вещи все оставим звесь.

-- Палатку придется оставить, - сказал Луи Наполеон.

-- Я и сказал, что палатку мы оставим.

-- Пожалуй... и кое-какую посуду?

-- Почти всю.

-- И патроны тоже - разве самую малость?

-- Да, только, чтобы хватило на обратный путь.

-- Может быть, и одно ружье?

-- Нет, ружья придется взять. Хотя, в конце, концов, мы можем оставить одно ружье. Мы дадим его потом вам, чтобы вы отнесли его сюда.

-- Отнес сюда?

-- Да, если захотите.

Несколько минут Луи Наполеон напряженно молчал. Когда; он заговорил, гортанный голос его дрожал от волнения. - А потом, - начал он и запнулся, но все-таки решил выяснить вопрос сейчас же, - потом все, что вы оставите, будет мое? Да?

Траффорд сказал, что именно это и имел в виду.

Глаза Луи Наполеона сверкнули, но лицо сохранило присущее индейцам. спокойное достоинство.

-- Я провожу вас до Гаммонда, - сказал он. - Там есть ообаки. А потом могу вернуться сюда...

II.

Обратный путь был совсем не похож на томительное странствование лесом. При огромном изобилии снега, сплошной пеленой покрывающого землю, передвижение на Лабрадоре совершается зимой вшестеро скорее, чем летом. В двадцать один день они добрались до Гаммонда, причем три дня у них пропало из-за того, что Луи Наполеон строго соблюдал воскресенья, да на три дня задержал ураган. Траффорд и Марджори с сожалением простились со своим проводником, и на следующий день Гаммонд пригнал двенадцать сильных, но чрезвычайно голодных собак и отправил Траффордов к лесопильням на Зеленой Реке, где можно было удобно переночевать и достать горячей воды. Оттуда они переправились в Манивовик и новая станция Маркони послала-запрос, все ли благополучно в Суссекс-Сквере, на который на следующий день получился краткий деловой ответь: "Все здоровы, целуем".

Когда телеграфист принес Марджори это известие, она небрежно взглянула на листок, предложила телеграфисту закурить, заметила, что безпроволочный телеграф - чудесная вещь, и вдруг, на половине какой-то незначительной фразы о погоде, судорожно и неудержимо разрыдалась...

А потом начался длинный, изумительный путь к югу, вдоль берега до Порт-Дюпре, от мыса к мысу через замерзшия бухты, в узеньких санках, запряженных длинными вереницами лохматых собак, отчаянно лаявших на бегу. Иногда оне сбивались в кучу, упирались, грызлись, и приходилось водворять среди них порядок бичем; но по льду оне неслись, как вихрь, а под гору задния собаки напирали на передних и хватали их за развевающиеся хвосты. Траффорд и Марджори, закутанные до самого носа и в синих очках, испытывали тогда ощущение погони за неведомой добычей, спасающейся от стаи волков. Снег сверкал под солнцем, на море, из подо льда поблескивала вода, и они вдыхали не столько воздух, сколько какое-то ликующее нетерпение.

Однажды они вздумали перегоняться.

Запряжка Марджори была крупнее, возница её опытнее, а санки легче, и она все время была впереди, но Траффорд отчаянно подгонял своих собак и то и дело настигал ее. Один раз он был почти рядом, она услышала, как он весело смеется.

-- Марджори! - крикнул он. - Помнишь шарабан и старого осла?

деревья. А мы стояли под ними и разговаривали. В первый раз, там, на дороге. Помнишь? Тогда мы ехали не так шибко. А?

III.

В Порт-Дюпре они пробыли десять дней - и Марджори вынесла их только потому, что занялась вязаньем каких-то нелепых кофточек для детей (вязала она отвратительно); потом, однажды, под вечер, они услышали пушечный выстрел с Гренфелла