Война в воздухе.
Глава VII. "Фазерлэнд" выведен из строя

Глава VII. "Фазерлэнд" выведен из строя

1

И вот, над пылающим островом Манхеттен произошла битва - первая битва в воздухе.

Американцы поняли, во что им обойдется выжидательная политика, и собрали все свои силы, чтобы нанести удар и спасти, если это еще возможно, Нью-Йорк от затей безумного принца, провозгласившего своим лозунгом "кровь и железо" и сеявшего огонь и смерть.

На крыльях бури, в сумерках, среди дождя и грома, американский воздушный флот, разделенный на две эскадрильи, прилетел из воздухоплавательных парков Вашингтона и Филадельфии.

И если бы не было немецкого сторожевого воздушного корабля в Трентоне, то немцы были бы застигнуты врасплох.

Германский воздушный флот, утомленный и пресыщенный разрушительной деятельностью, наполовину израсходовал свои запасы и боролся с непогодой; в этот момент и было получено известие о приближении американских аэропланов. Нью-Йорк уже был позади, на юго-западе, и представлял груду развалин, освещенную красноватым отблеском пожаров. Воздушные корабли, трясясь и раскачиваясь, с трудом продвигались вперед: дождь и град, обрушиваясь на них целыми потоками, вынуждали их снижаться. Воздух стал колюче холоден. Принц хотел уже отдать приказ кораблям спускаться еще ниже к земле и установить громоотводы, когда получил известие об атаке аэропланов. Принц срочно отменил первоначальное распоряжение, велел снарядить летающих драконов и приготовился к их спуску. Приказав кораблям выстроиться в боевом порядке, он в то же время поднял их в более высокие чистые слои атмосферы.

Берт, однако, не сразу сообразил, что должно произойти. Он отправился вместе с другими в столовую для получения вечерней порции. Надев пальто и перчатки Беттериджа, Берт накинул на себя и его одеяло; закутанный, он стоял с широко раздвинутыми ногами, чтобы не потерять равновесия во время сильных раскачиваний и толчков корабля, преспокойно макал сухари в суп и отправлял их в рот большими кусками. Вся команда корабля имела утомленный вид и угрюмо молчала. Некоторые чувствовали приступы горной болезни, и все, видимо, испытывали еще одно неприятное ощущение: все сознавали себя как бы отверженными после совершенных ими убийств. Они видели внизу землю и оскорбленное человечество, гнев которого все разрастался.

Наконец, и они узнали, что случилось. Неизвестный краснолицый, коренастый человек, с бесцветными глазами и шрамом на лице, показался в дверях и крикнул что-то по-немецки. Его слова, видимо, поразили всю команду. Берт тоже испугался тона, которым были произнесены эти слова, хотя и не понял их. На мгновение наступило молчание, затем все с жаром принялись обсуждать страшную новость. Даже страдавшие горной болезнью люди встрепенулись. В течение нескольких минут столовая представляла настоящий бедлам, затем вдруг раздался резкий звон колокола, призывавший команду на места.

Берт внезапно остался один.

-- Что такое? - прошептал он, хотя инстинктивно уже начинал догадываться.

Быстро проглотив остатки супа, он пробежал по раскачивавшемуся коридору и, крепко держась за перила, спустился на галерею. Его охватило пронизывающей сыростью, словно струей холодной воды из шланга. Воздушный корабль, по-видимому, был вовлечен в новую атмосферную борьбу. Берт одной рукой сильнее натянул на себя одеяло, а другой держался за перила. Его окружил сырой, туманный полусвет, в котором ничего нельзя было разглядеть. Только над головой виднелись огни воздушного корабля и быстро снующие люди, направлявшиеся к своим постам.

Потом вдруг все огни были погашены, и "Фазерлэнд", вздрагивая и раскачиваясь, точно в судорогах, прокладывал себе дорогу в воздухе.

Когда "Фазерлэнд" начал подниматься, Берт заметил мельком огромные горящие здания внизу и дрожащий сноп пламени. Потом сквозь туман Берт увидел другой воздушный корабль, нырявший в воздухе точно дельфин. Облако поглотило корабль, и на время он исчез, но потом снова появился среди потоков дождя, точно темное китообразное чудовище. Воздух был наполнен странными звуками. Свист, хлопанье, завывание ветра оглушали Берта, но он изо всех сил напрягал внимание, стараясь не потерять равновесия, и стоял, крепко ухватившись за перила.

-- Ой!

Что-то пронеслось мимо него в темноте, падая сверху, и быстро исчезло внизу, во мраке. Это был немецкий летающий дракон. Он летел так стремительно, что темная фигура аэронавта, ухватившегося за колесо руля, промелькнула лишь на мгновение... Может быть, это был маневр, но скорее это было похоже на катастрофу...

-- Черт возьми!- прошептал Берт.

"Пап-пап-пап" - заговорила пушка где-то впереди, в темноте.

"Фазерлэнд" накренился так сильно, что Берт и часовые крепко уцепились за поручни, чтобы не слететь вниз.

Бум! - раздался оглушительный выстрел, сопровождаемый страшным толчком. Клубившиеся наверху облака окрасились красным заревом, отражая невидимое пламя и освещая бездонную пропасть внизу. Перила, за которые держался Берт, приняли отвесное положение, и Берт повис в воздухе.

"Пойду-ка я лучше в каюту", - сказал он сам себе. Корабль снова пришел в равновесие, и Берт почувствовал у себя под ногами пол галереи. Он медленно и осторожно пробирался к лестнице и невольно вскрикнул, когда галерея, точно поднявшаяся на дыбы лошадь, подпрыгнула вверх и затем так же быстро опустилась.

Выстрелы раздавались один за другим, и вдруг блеснула ярким, ослепительно белым светом молния, и раздался страшный грохот, как будто рушился мир. Но перед этим ужасным взрывом на мгновение наступила такая тишина, точно вся Вселенная прислушивалась к чему-то.

Тут-то Берт и увидел американский аэроплан. Освещенный блеском молнии аэроплан казался неподвижным. Даже команда на нем представлялась в виде каких-то неподвижных кукол. Аэроплан был так близко, что Берт мог совершенно ясно различить каждого человека. Корма аэроплана была обращена вниз, а машина вверх. Он был сделан по типу кольт-кобурн-лангелеевских аэропланов, с двойными крыльями. Команда помещалась впереди, в чем-то вроде лодочки. С каждой стороны очень легкого и длинного корпуса аэроплана выглядывали магазинные пушки. Одна вещь особенно поразила Берта в этот момент: верхнее крыло аэроплана, устремленное вниз, было объято красным дымящимся пламенем. Но еще удивительнее было, что этот аэроплан и германский воздушный корабль, находившийся внизу, на расстоянии четырехсот пятидесяти метров от него, были точно связаны молнией, как будто молния свернула с пути, чтобы захватить их, и из каждого угла, из каждой выдававшейся точки огромных крыльев аэроплана росли колючие ветви молний.

Берту все это привиделось, как картина, слегка завуалированная легкой завесой тумана. Тотчас же, вслед за молнией, раздался резкий удар грома; Берт был ослеплен и оглушен в одно и то же время.

Затем наступила глубокая, непроницаемая тьма. Слышны были только тяжкое эхо и слабые крики людей, исчезавших в бездонной пропасти - там, внизу.

2

Воздушный корабль начал раскачиваться еще сильнее, и Берт снова попытался пробраться в свою каюту. Он замерз и промок до костей и чувствовал, кроме того, приступы горной болезни. Ему казалось, что у него уже совсем не было силы ни в руках, ни в ногах. Ноги не могли идти, а только скользили по металлическому полу галереи: металл покрылся тонким слоем льда.

Берт решительно не мог отдать себе отчета, сколько времени он взбирался на лестницу, чтобы снова попасть внутрь корабля. Но когда позднее он вспоминал об этом, то ему всегда казалось, что он шел тогда несколько часов. Вверху, внизу, кругом зияли бездны, - страшные бездны ревущего ветра, темных смерчей, снежных вихрей, а Берт был защищен от всего этого лишь небольшой металлической решеткой и перилами, которые бешено раскачивались и точно стремились сбросить его в бушевавший внизу хаос.

Берту показалось, что пуля пролетела мимо его уха; снежные хлопья и облака осветила молния. Но он даже не повернул головы, чтобы посмотреть, что это такое. Ему хотелось как можно скорее попасть в коридор. Удастся ли ему удержаться за перила лестницы, или рука ослабеет и соскользнет? Град с такой силой хлестнул ему в лицо, что на мгновение у него захватило дыхание, и он почти лишился чувств. "Держись крепче, Берт!" - сказал он себе и с новыми силами уцепился за перила.

Наконец он добрался до прохода. Тут было тепло, он вздохнул с облегчением. Но и коридор не оставался на одном месте, а его кидало из стороны в сторону точно игральные кости, как будто и он задался целью вышвырнуть Берта обратно. Однако Берт, судорожно цепляясь, держался, пока коридор не пришел в нормальное положение. Тогда он одним прыжком очутился возле каюты и успел заскочить в нее, прежде чем передний конец коридора снова поднялся.

Слава Богу! Он в каюте!

Он схватился за дверь и в течение нескольких минут был не человеком, а лишь вместилищем горной болезни. Он хотел забраться в такое место, где бы ему не нужно было держаться. Открыв ящик, где лежали разные вещи, Берт залез туда и некоторое время лежал, беспомощно раскинувшись, а голова его колотилась о стенки ящика. Вдруг крышка захлопнулась с треском. Но Берту было уже все равно, что бы ни случилось: ему было все равно, кто кого побьет, какие там пули или взрывы, будет ли он просто убит или разорван на куски! Бессильная, невыразимая словами ярость и отчаяние овладели им, и он мог выговорить только одну фразу:

-- Что за сумасшествие!

И это было единственно правильное, все исчерпывающее определение, какое только можно было дать войне и тем авантюрам, в которые он нечаянно впутался.

-- Какое сумасшествие! - повторял он - ив этот приговор включал весь порядок вселенной.

Хотелось умереть...

Берт не видел звездного неба, расстилавшегося кругом: "Фазерлэнд" опять поднялся в верхние чистые слои атмосферы. Берт не видел битвы, происходившей между "Фазерлэндом" и двумя аэропланами, обстреливавшими воздушный корабль; не знал, что "Фазерлэнд" отбился от них с помощью разрывных снарядов и бежал; не знал подробностей героической битвы, полной самопожертвования с обеих сторон. "Фазерлэнд" был поврежден и находился на краю гибели, - он быстро падал и увлекал за собой запутавшийся американский аэроплан с разбитым пропеллером, причем американцы с аэроплана старались перескочить на "Фазерлэнд".

Все это промелькнуло мимо Берта, и он ощущал страшное сотрясение и толчки. "Сумасшествие!.." Когда американский аэроплан наконец полетел вниз, а большинство его людей были перебиты или сорвались в бездну, Берт в своем ящике знал только одно: "Фазерлэнд" сделал ужасный прыжок вверх.

Затем наступило облегчение, невероятное и благодатное спокойствие. Толчки, раскачивание, удары мгновенно прекратились. "Фазерлэнд" уже не боролся с ветром. Его испорченные машины не производили больше никакого шума. Корабль был поврежден и, гонимый ветром, двигался теперь спокойно, как воздушный шар, представляя собой огромный обломок после воздушного крушения. Для Берта же это означало лишь конец неприятных ощущений. Его уже не интересовало то, что произошло с воздушным кораблем и чем кончилась битва. Он долго лежал так, ожидая, что снова начнутся толчки и качка, и вернутся все его мучения. Но спокойствие не нарушалось, и он, свернувшись в ящике, наконец, заснул.

3

Проснулся Берт спокойный, но весь избитый. Было очень холодно. Берт никак не мог вспомнить, где он. У него болела голова, и было трудно дышать. Он видел во сне Эдн, "дервишей пустыни", опасную поездку на велосипеде среди ракет и бенгальских огней, вызывавших сильнейшее неудовольствие какого-то джентльмена, соединявшего в своем лице принца и Беттериджа. Затем, по неизвестной причине, он и Эдна жалобно звали друг друга. Проснулся Берт с мокрыми от слез глазами. Он никогда больше не увидит Эдну, никогда!

В первый момент ему показалось, что он находится в своей спальне, за велосипедной лавкой в Бен-Хилле, и что вся эта картина разрушения бомбами великолепного, необыкновенно красивого и огромного города - не более, как сновидение, необыкновенно яркое и живое.

-- Грабб! - крикнул Берт, желая поскорее все рассказать своему товарищу.

похоронили заживо!

Ужас и отчаяние охватили его.

-- Помогите! - завопил он. - Помогите!..

Он начал стучать ногами и бился руками, крича:

-- Выпустите меня! Выпустите меня!..

Несколько минут он барахтался, охваченный безумным страхом; затем одна из стен его воображаемого гроба поддалась. Он выкатился наружу, прямо под ноги Курта, который надавал ему здоровых тумаков.

Берт сел. Повязка свалилась с его головы и закрыла один глаз. Берт совсем сорвал повязку и бросил ее.

Курт сидел немного поодаль, более красный, чем когда-либо, и закутанный в одеяло. На коленях у него был водолазный шлем. Он строго смотрел на Берта и тер свой небритый подбородок. Оба сидели на накренившемся полу, обитом малиновыми матрацами. Над ними виднелось отверстие, похожее на удлиненный вход в погреб, но, присмотревшись, Берт убедился, что это была повернутая боком дверь в каюту. В самом деле, вся каюта лежала на боку!

-- Что это вам вздумалось, черт вас побери, выкатываться из этого ящика, Смоллуэйс? - сказал Курт. - Я был уверен, что вы полетели за борт вместе с остальными. Где же вы были?

-- Что произошло? - спросил Берт.

-- Это наше судно задрало нос кверху.

-- Было сражение?

-- Да.

-- Кто же победил?

-- Я еще не читал газет, Смоллуэйс, - сказал Курт. - Мы покинули поле битвы раньше конца сражения. Мы были выведены из строя и повреждены, а наши сослуживцы, - я хочу сказать, сотоварищи, - были слишком заняты сами, чтобы обращать внимание на других. И теперь ветер несет нас - небу известно куда! Он вынес нас из сражения со скоростью ста тридцати километров в час. Ах, что это была за буря, что это было за сражение!.. И вот мы здесь!

-- Где?

-- В воздухе, Смоллуэйс, в воздухе! Когда мы снова опустимся на землю, то уже не будем знать, что нам делать с нашими ногами.

-- А что там, внизу?

-- Канада, как мне кажется. Она выглядит очень угрюмой, пустынной и негостеприимной страной.

-- Но отчего мы как будто перевернуты?

Курт не ответил.

измучен и вдобавок болен... Вы не знаете, чем кончилось сражение?

-- Нет. Я был наверху со своим отрядом. В этом водолазном костюме я был внутри газовой камеры. Я должен был чинить ее, накладывать заплаты. Нам не было видно, что делается снаружи: мы видели лишь молнию. Я не видел ни одного из этих американских аэропланов. Я видел только: пули пронизывали воздушные камеры, и немедленно посылал людей класть заплаты на проделанные, пулями дыры в оболочке. В некоторых местах начался пожар, но небольшой, как вы знаете. Сырость была слишком велика - огонь не мог разгореться быстро. Но вот одна из их адских машин обрушилась сверху на нас и точно вцепилась в наш корабль. Вы почувствовали этот удар?

-- Я все чувствовал, - сказал Берт, - но особенного удара не заметил.

-- Должно быть, туго им пришлось, если прибегли к такому средству. Они налетели на нас и как ножом распороли заднюю газовую камеру, точно брюхо селедки, и все наши машины и команда - вдребезги! Большая часть наших машин выпала из корабля, а то бы всем нам быть внизу!.. Остальное все испорчено. Корабль повернулся носом вверх, и в таком положении мы остаемся. Одиннадцать человек из команды свалилось. Бедный старик Винтерфельд пролетел через двери каюты принца в отделение для карт и сломал себе ногу. Наша электрическая батарея тоже исчезла неизвестно каким образом... Вот каково наше положение, Смоллуэйс! Мы несемся в воздухе, как обыкновенный воздушный шар, в полной зависимости от стихии, и мчимся теперь на север - вероятно, к северному полюсу. Мы не знаем, какие аэропланы были у американцев, и вообще ничего об этом не знаем. Очень вероятно, что мы с ними покончили. Один из них столкнулся с нами, другой был сражен молнией, а некоторые из наших людей видели третий аэроплан, перевернувшийся. Во всяком случае, они не дешево отделались. Но мы потеряли наших летающих драконов. Они исчезли ночью. В них не было устойчивости. Вот и все! Мы не знаем, победили мы или потерпели поражение. Мы не знаем, началась ли у нас война с Британской империей или нет, и поэтому мы не можем опуститься на землю. Мы не знаем, куда мы несемся и что мы должны делать. Один только наш Наполеон остается неизменным, и я полагаю, что он сидит теперь в каюте и переделывает свои планы. Был ли Нью-Йорк для нас Москвой - это покажет будущее. Но мы вернулись к прежним временам и перебили бесконечное множество людей. Война!.. Благородная война! Нет уж, после нынешнего утра - довольно с меня! Я бы хотел сидеть теперь в комнате, как подобает человеку, а не цепляться за скользкие обломки воздушного корабля!.. Я - культурный человек. Я помню и старого Альбрехта и "Барбароссу". Но я чувствую, что мне необходимо помыться, необходимы спокойные речи, уютный дом... Особенно, когда я смотрю на вас, то вижу, до какой степени я нуждаюсь в умывании. Боже мой! - Он отчаянно зевнул. - Если бы вы только знали, какой у вас ужасный вид!

-- А мы можем что-нибудь поесть? - спросил Берт.

-- Никому не известно! - отвечал Курт, а затем, подумав немного, прибавил: - Насколько я могу судить, Смоллуэйс, принц, наверное, захочет выбросить вас за борт, как только вспомнит о вас. И, наверное, он это сделает, если увидит вас. Ведь вы знаете, он взял вас только как балласт... Я думаю, что нам скоро придется облегчить корабль. Если я не ошибаюсь, принц начнет теперь действовать с ужасающей энергией... Не знаю почему, но я чувствую к вам симпатию. Это говорит во мне английская наследственность. Вы - такой смешной, маленький человечек. Мне не хочется видеть, как вы полетите кувырком вниз... Надо бы вам постараться быть полезным, Смоллуэйс. Пожалуй, я возьму вас в свой отряд. Вам придется поработать и быть дьявольски ловким, вы знаете? Придется также повисеть вверх ногами. Но это у вас единственный шанс на спасение. Таскать с собой пассажиров, я думаю, мы не будем, а балласт будет выбрасываться за борт, если мы только не хотим спуститься и попасть в плен. Во всяком случае, принц этого не захочет. Он будет держаться до конца...

При помощи складного стула, который оказался на своем месте за дверью, Берт и Курт взобрались к окну и по очереди заглянули в него. Они увидели внизу лесистую страну, где не заметно было ни железных, ни шоссейных дорог, и лишь изредка виднелись признаки человеческого жилья. Вдруг зазвонил колокол, и Курт объяснил, что зовут к обеду. Они пролезли в дверь и с трудом вскарабкались по стоявшему теперь почти отвесно коридору, цепляясь руками и ногами за вентиляционные отверстия в полу.

На кухне, приспособления, разогревавшие пищу без огня, были в рабочем состоянии, и поэтому прислуга могла приготовить горячий какао для офицеров и суп для команды.

Странность обстановки так занимала Берта, что он почти не чувствовал страха. Он был скорее заинтересован, чем испуган. Накануне он испытал чувство заброшенности и дошел до предела человеческого отчаяния. Теперь он уже свыкся с мыслью, что ему суждено погибнуть, и что это странное путешествие по воздуху, по всей вероятности, - последнее в его жизни. Человек не может долго находиться под влиянием страха: в конце концов он должен либо победить страх, либо примириться с ним, приспособиться к нему. Берт успокоился.

Присев на корточки над своим супом и макая в него хлеб, он наблюдал за своими товарищами. Лица у всех были бледные, грязные и небритые. С утомленным видом они разместились где попало, как люди, потерпевшие крушение. Говорили мало. По-видимому, их сильно тревожило общее положение дел. Трое получили ушибы от ударов, которым подвергался корабль во время сражения, а один был ранен пулей и сидел забинтованный. Трудно было представить себе, чтобы эта маленькая кучка людей могла совершить столько убийств и такие беспримерные опустошения! Из сидевших на корточках над миской супа никто не походил на злодея; никто из них, пожалуй, не способен был даже ударить собаку. Все они казались созданными для жизни в уютных домиках, на твердой земле, среди тщательно возделанных полей, для беспечного и веселого времяпрепровождения в своем семейном кругу, возле своих белокурых жен... Краснолицый, полный человек, первым принесший известие о нападении американских аэропланов, теперь с чисто материнской заботливостью поправлял повязку одному из самых молодых матросов, у которого была вывихнута рука.

Берт доедал свой суп, собирая крошки и стараясь продлить удовольствие, как вдруг заметил, что глаза команды устремлены на дверное отверстие, повернутое кверху: в отверстии болтались чьи-то ноги. Вслед за ногами показалось туловище Курта, который соскочил вниз, держась за дверцу. Каким-то образом он ухитрился побриться и даже пригладить свои золотистые волосы. Он имел вид совершенного херувима.

-- Принц! - прошептал он.

В отверстии показалась пара сапог. Отыскивая точку опоры, сапоги делали размашистые, величественные движения. Курт помог им упереться в дверцу, и тогда показалась массивная фигура принца. Он был выбрит, вычищен и даже нафабрен. Соскользнув вниз, он сел на дверь. Вся команда и Берт встали и поклонились ему.

Принц оглядел их точно на смотре. Голова капитана показалась сзади. И вот для Берта наступила ужасная минута. Голубые глаза принца обратились в его сторону. Принц указал на него пальцем и задал какой-то вопрос. Тотчас же вмешался Курт и что-то начал объяснять.

-- Та-ак! - сказал принц, и Берт был отпущен.

Тогда принц обратился к команде корабля с краткой героической речью. Одной рукой он держался за дверную раму, а другой делал величественные жесты. Берт не понял, что говорил принц, но видел, как изменилось выражение лиц под влиянием его речи. Некоторые слова принца сопровождались криками одобрения. Под конец принц затянул гимн: "Бог - моя крепость!" - и вся команда подхватила его с воодушевлением. Как ни казалось это неуместным в такой обстановке, на полуопрокинувшемся и падавшем воздушном корабле, выведенном из строя после боя, после произведенного им беспримерного в истории разгрома мирного города, тем не менее пение этого гимна произвело на всех большое впечатление.

Берт был глубоко растроган. Он, конечно, не знал слов лютеровского хорала, но все же старался подпевать, широко раскрывая рот, и порою ему удавалось издавать даже довольно гармоничные звуки...

В это время, далеко внизу, небольшая группа метисов, раскинувших свой лагерь в лесистой местности, услыхала звуки, которые неслись откуда-то сверху. Метисы собирались завтракать, но тотчас же повскакали со своих мест, пораженные, готовые видеть в этом признаки "второго пришествия". Они смотрели вверх на крутящийся в воздухе, уносимый ветром обломок "Фазерлэнда", изумленные до крайней степени. Это как будто и походило на второе пришествие, а как будто и нет. Недоумевающие и испуганные, они не спускали глаз с корабля. Вдруг пение прекратилось, и после довольно долгого промежутка времени они услыхали голос, как будто с неба - голос спрашивал их на ломаном английском языке:

-- Как называется это место?

Но они не отвечали, потому что не поняли вопроса, хотя он и был повторен несколько раз.

Наконец воздушное чудовище скрылось из виду, пронесшись далее, к северу, над густым сосновым бором...

Когда кончилось пение, ноги принца опять исчезли в дверном отверстии наверху.

Команда, вся до единого человека, была уже готова к новым героическим усилиям и великим подвигам.

-- Смоллуэйс, сюда! - крикнул Курт.

5

Теперь Берт под руководством Курта впервые познакомился с работой воздушного корабля.

Задача капитана этого корабля была очень простая: капитан должен был заботиться лишь о том, чтобы корабль держался в воздухе.

Буря утихла, но ветер был все еще очень силен. Это делало крайне опасным спуск на землю такой неуклюжей массы, как этот полуразрушенный воздушный корабль, если бы даже принц и решился высадиться в населенной стране с риском попасть в плен. Необходимо было, следовательно, продержаться в воздухе, пока ветер не утихнет совсем, и тогда попробовать спуститься в каком-нибудь пустынном уголке этой территории, чтобы там произвести необходимую починку и подождать, не явится ли на помощь какой-нибудь другой корабль: ведь, наверное, они теперь уже разыскивают "Фазерлэнд".

Но для спуска прежде всего нужно было освободить корабль от лишней тяжести. Курту было поручено отправиться вместе со своим отрядом к разорванным и смятым воздушным камерам и постепенно, частями, отделять лоскутья материи, но по мере того, как воздушный корабль будет опускаться.

И вот Берт, вооружившись острым ножом, вскарабкался по сети на высоте тысячи двухсот метров над землей и кромсал бесполезные тряпки, стараясь понять, что приказывал Курт на английском языке, и догадаться, когда он отдавал приказания по-немецки.

Это была головокружительная работа, но не настолько, как это может вообразить себе читатель, "сидящий в теплой комнате. Берт ухитрился даже смотреть вниз, на дикую северную страну, расстилавшуюся перед его глазами: никаких признаков жилья, угрюмые скалы, водопады, широкие, извилистые и пустынные реки. Растительность, насколько можно было разглядеть при дневном свете, казалась жалкой и скудной. Кое-где на холмах виднелся снег... А Берт, цепляясь одной рукой за сеть, висел в воздухе над этой страной, отрезая другой рукой лоскуты скользкого, промасленного шелка. Ему с товарищами надо было отделить и спустить вниз перепутавшиеся и согнутые стальные прутья, а также большой кусок каркаса корабля; это была трудная работа. Освобожденный от этой тяжести, воздушный корабль сделал головокружительный скачок вверх. Часть каркаса закружилась в воздухе и, падая, стукнулась о край ущелья, странно подпрыгивая и извиваясь. Берт, точно замерзшая обезьяна, вцепился руками в канаты и не мог пошевелить ни одним мускулом в течение пяти минут.

Теперь Берт находил даже некоторое удовольствие в этой опасной работе, и, кроме того, ему приятно было сознание товарищества. Он уже не был больше отщепенцем среди других, чужестранцем, возбудившим к себе недоверие. У него теперь была общая работа с другими, и в дружеском соревновании он старался управиться со своей работой быстрее других. И, кроме того, теперь он определенно понял, что Курт ему нравится, что Курта он уважает. Курт восхищал его как руководитель работ, своей находчивостью, рассудительностью и мягкостью в обращении с подчиненными. Он всегда готов был придти на помощь и поспевал всюду. На работе он преображался. Легкомыслие исчезло, и стоило кому-нибудь оказаться в затруднении, как он сейчас же являлся с разумным советом и смелой поддержкой. Он был для своей команды как бы старшим братом.

все они порядочно продрогли; сидя в каюте и распивая горячий кофе, они весело смотрели друг на друга. Один из товарищей Берта ласково заговорил с ним по-немецки, и Берт, улыбаясь, отвечал ему. У Берта совсем окоченели ноги, и Курт распорядился, чтобы ему были переданы теплые сапоги одного из раненых матросов.

После полудня ветер утих, и в воздухе появились редкие снежные хлопья. Внизу видны были большие пространства, занесенные снегом, а в глубоких долинах торчали группы сосен и елей. Курт с тремя людьми из своей команды вошел в неповрежденные газовые камеры, чтобы выпустить оттуда часть газа и приготовиться к спуску. Остаток бомб и взрывчатых веществ был также сброшен вниз и, падая, произвел взрыв, грохот которого далеко пронесся в пустынной местности.

Наконец в четыре часа пополудни "Фазерлэнд" спустился на широкое скалистое плоскогорье, недалеко от покрытых снегом вершин.

Спуск происходил при особенно трудных условиях: "Фазерлэнд" не был приспособлен для того, чтобы претерпевать эволюцию воздушного шара. Капитан не мог точно рассчитать силу падения, и воздушный корабль тяжело и неуклюже ударился о землю; при этом передняя часть висячей галереи была разрушена, и был смертельно ранен фон Винтерфельд. Корабль протащился еще несколько секунд и, наконец, свалился бесформенной массой. Передний щит с механической пушкой оторвался и покатился вниз. Два матроса были тяжело ранены: у одного была сломана нога, а другой получил внутренние повреждения. Проволоки и стальные прутья разлетелись во все стороны. Берт тоже получил удар в бок. Когда, наконец, он очнулся от удара и смог оглядеться, то увидел, что огромный-орел, который при отправлении из Франконии, шесть дней назад, имел такой величественный вид, теперь лежал сплющенный над каютами воздушного корабля и над замерзшими скалами этой пустынной страны, точно злополучная птица, которую кто-то поймал, свернул ей шею и бросил в сторону. Кучка людей молча стояла вокруг обломков воздушного корабля, среди бесплодной пустыни. Другая часть команды работала около импровизированной палатки, устроенной из опустевших газовых камер, а принц, отойдя немного в сторону, разглядывал в бинокль отдаленные вершины, похожие на древние морские скалы. Кое-где виднелись группы деревьев, низкорослые ели и тонкие сосны. Кругом были разбросаны валуны, и среди них малорослая альпийская растительность, густой кустарник и цветы без стеблей. Воды вблизи нигде не было, но доносился глухой шум падающих с высоты водопадов. Дул леденящий ветер, приносивший порой снежные хлопья.

После легкого, колыхающегося воздушного корабля земля в этой угрюмой стране показалась Берту тяжелой и мертвой.

будто соединились вместе, чтобы загнать его в пустынную часть Лабрадора, где он бродил в бездействии целых шесть дней, а в это время разыгрывались удивительные мировые события. Государство шло на государство, один воздушный флот устремлялся навстречу другому, города разрушались, и люди гибли массами.

Но в Лабрадоре была тишина, нарушаемая только стуком молотков. Тут господствовал мир.

В маленьком лагере шла работа. Издали каюты, прикрытые остатками шелковой материи шара, казались огромными палатками цыганского табора. Все, кто только мог работать, были заняты сооружением мачты, на которой электротехники "Фазерлэнда" должны были укрепить аппарат беспроволочного телеграфа, чтобы принц мог установить сношения с внешним миром. Мачту строили из остатков стального каркаса корабля. Однако установка этой мачты была сопряжена с величайшими трудностями. С самого начала люди терпели разные лишения. Припасов было недостаточно, и экипаж должен был довольствоваться уменьшенной порцией. Кроме того, несмотря на толстую одежду, все очень страдали от резкого холодного ветра и условий жизни в этой негостеприимной стране. Первую ночь провели без огня, в глубоком мраке. Машины воздушного корабля были изломаны и упали где-то далеко, к югу. У команды не было ни одной спички. Ведь брать с собой спички запрещалось под страхом смерти. Все взрывчатые вещества и снаряды были выброшены раньше, и лишь к утру один офицер, тот самый, в каюту которого был вначале помещен Берт, сознался, что у него есть пара дуэльных пистолетов и патроны, при помощи которых можно добыть огонь. Позже отыскались еще ящики механической пушки с неиспользованными боевыми припасами.

Первая ночь была ужасна и казалась бесконечной. Почти никто не спал. В лагере было семь раненых, и среди них фон Винтерфельд, у которого была разбита голова. Старик метался в бреду, бился в руках своего денщика и выкрикивал что-то странное по поводу разрушения Нью-Йорка. Команда собралась в палатке, служившей столовой; все закутались во что попало и пили согретое без помощи огня какао, прислушиваясь к крикам Винтерфельда.

Утром принц произнес перед экипажем речь, в которой говорил о неисповедимом роке, о том, какое счастье и какая слава - отдать свою жизнь за династию, и вообще о разных таких вещах, о которых легко можно было бы забыть в этой суровой пустыне. Команда отвечала ему обычными в таких случаях восклицаниями, а издали доносился вой волков.

на четыре метра. Все это время люди провели за неустанной тяжелой и напряженной работой, терпя всевозможные лишения и неудобства. Дикая, суровая природа окружала их, и единственным развлечением был вид на великолепный закат и восход солнца и водопады. Люди, отправившиеся в лес за дровами, встретили там волков, и поэтому вокруг лагеря было сооружено кольцо непрерывных огней. Раненых перенесли с койками из кают воздушного корабля поближе к огню, и устроили над ними навесы. Трое раненых умерли вследствие недостатка питания, зато другие начали поправляться. Все это, однако, уже не являлось главным событием в глазах Берта, внимание которого было поглощено непрерывной работой по установке беспроволочного телеграфа. Принц находился тут же и постоянно подгонял работающих, угрожая, когда кто-нибудь начинал отставать. Он указывал им на небо к югу, говоря по-немецки:

-- Мир ожидает нас! Должно завершиться то, что подготавливалось пятьюдесятью веками!

Берт не понимал его слов, но догадывался об их смысле по его жестам. Несколько раз принц выходил из себя: раз - по поводу того, что один из матросов слишком медленно работал, а другой раз - потому что матрос украл паек у своего товарища. Лентяя принц выругал и поставил на еще более трудную работу, а укравшего ударил по лицу и вообще обошелся с ним довольно жестоко.

Сам принц не работал. Около костров было расчищено пространство, и там принц часами разгуливал взад и вперед, скрестив руки и бормоча себе под нос что-то о терпении и своей судьбе. Временами, однако, его бормотание переходило в потоки красноречия, сопровождавшиеся возгласами и жестами, которые привлекали внимание экипажа. Матросы посматривали на него, полагая, что эти жесты относятся к ним, но замечали, что голубые глаза принца устремлены в одну точку и жест всегда обращен к горам, видневшимся на юге.

В воскресенье работа была на полчаса прекращена, и принц произнес проповедь о вере и милости господней к Давиду, а после проповеди все хором спели гимн: "Бог - моя крепость!"

-- Кровь и железо! - вскрикивал он и, точно насмехаясь, прибавлял: - Мировая политика! Ха-ха!..

Затем, говоря тихо и лукаво, он начал объяснять разные сложные вопросы политики воображаемым слушателям. Другие раненые лежали молча и слушали его.

Берт на миг отвлекся было от работы, прислушиваясь к его бреду, но Курт тотчас же крикнул:

-- Смоллуэйс, берите этот конец скорее! Так!..

динамомашину, употребляемую телеграфистами, приспособили к водяной силе. На шестой день вечером аппарат уже был готов для работы, и принц мог через пустынные пространства мира обратиться к своему воздушному флоту. Но его призыв - правда, весьма слабый - вначале не был замечен.

Этот первый вечер, когда начал действовать беспроволочный телеграф, надолго запечатлелся в памяти Берта. Красное пламя раздувалось и шумело около работавших электротехников, и блеск его, отражаясь на вертикальной g стальной мачте и медных проволоках, распространялся к зениту. Принц сидел тут же, на скале, облокотившись на руку, и ждал. По ту сторону, к северу, виднелась небольшая группа камней с крестом посередине. Это была могила Винтерфельда. А на некотором расстоянии от нагроможденных скал блеснули глаза волка. По другую сторону валялись обломки воздушного корабля, и люди сидели вокруг костра. Все молчали, все ждали известий, которые, возможно, будут получены. Быть может где-нибудь, за многие сотни километров от этой пустыни, другие такие же мачты беспроволочного телеграфа завибрируют в ответ? Но, может быть, этого и не случится, и электрические волны потеряются среди равнодушного мира!.. Разговаривая между собой, люди невольно понижали голос. Раза два издалека донесся пронзительный крик птицы и вой волка.

А кругом простиралась громадная холодная пустыня...

7

Берт узнал новости позже всех: товарищи передали ему кое-что на ломаном английском языке. Только поздно ночью утомленный телеграфист получил, наконец, ответ на свой призыв, и затем уже получаемые ответы стали ясными и определенными. И какие потрясающие известия заключались в них!

-- Послушайте! - сказал Берт за завтраком, среди общего шума. - Расскажите, в чем дело.

Берт устремил свой взор за южный горизонт, но там ничего не было видно.

-- Весь мир воевать! - продолжал объяснять ему товарищ. - Они наполовину сгорели - Берлин, Лондон, Гамбург и Париж. Японец сжег Сан-Франциско. Мы устроили лагерь у Ниагары. Вот что они сказал нам. У Китай есть летающие драконы и воздушные корабли без счета. Весь мир воевать!

-- Ах! - воскликнул Берт.

-- Да, - ответил матрос и принялся пить какао.

-- А они ничего не говорили про местечко, которое называется Кленгем или Бен-Хилл?

-- Я ничего не слыхал...

Это все, чего Берт мог от него добиться. Но волнение, охватившее всех, передалось и Берту. Увидев, что Курт стоит один, заложив руки за спину, и пристально смотрит вдаль, Берт подошел к нему и, отдав по-солдатски честь, сказал:

Курт обернулся. Выражение его лица было особенно серьезное.

-- Я как раз думал о том, чтобы поближе взглянуть на этот водопад, - сказал он. - Он напоминает мне... Что вам нужно, Смоллуэйс?

-- Я не могу ни прочесть, ни понять, что они говорят, сэр. Если бы вы сообщили мне новости!

-- Да будут они прокляты, эти новости! - воскликнул Курт. - Вы узнаете о них достаточно, прежде чем кончится день. Это - конец мира... Они выслали за нами "Цеппелин", который прибудет завтра утром, и мы будем на Ниагаре через сорок восемь часов, если до тех пор не погибнем... Мне хочется взглянуть на водопад. Пойдем со мной. Вы получили свою порцию?

-- Хорошо. Значит, идем...

Глубоко задумавшись, Курт пробирался между скалами к далекому водопаду. Некоторое время Берт шел позади него как провожатый. Наконец, когда лагерь скрылся из вида, Курт побрел рядом.

-- Через два дня мы будем там, - сказал он. - Мы возвращаемся в самое пекло войны. Вот каковы полученные известия. Мир сошел с ума. Наш флот победил американский воздушный флот в ту ночь, когда мы были выведены из строя, - это ясно. Мы потеряли одиннадцать воздушных кораблей, а у них погибли все аэропланы. Никому неизвестно, сколько мы разрушили и сколько перебили людей. Но это только начало. Наше выступление было искрой, воспламеняющей порох. Каждая страна скрывала у себя летающие машины. Теперь они сражаются в воздухе над Европой, над всем миром. Японцы и китайцы соединились вместе, и это - факт огромнейшего значения. Они вмешались в наши распри... У них тысячи воздушных судов. Они - над всем миром. Мы бомбардировали Лондон и Париж, а французы и англичане разрушили Берлин. А теперь Азия обрушилась на нас - на всех нас. Безумие! Границ не существует. Это - полнейший хаос. Они бомбят столицы, разрушают доки и фабрики, рудники и флоты...

-- Они сильно повредили Лондон? - спросил Берт.

Наступило молчание.

-- Тут так спокойно, в этом Лабрадоре, - сказал Курт немного погодя. - Я бы хотел даже остаться здесь. Но не могу. Нет! Я должен пройти через это испытание, должен все это увидеть! И вы тоже! И каждый из нас!.. Говорю вам: наш мир разлетается вдребезги. И нет выхода, нет пути назад. Вот куда мы зашли! Мы точно мыши, запертые в горящем доме, точно животные, застигнутые наводнением. Теперь нас возьмут отсюда, и мы снова попадем в самый водоворот войны. Мы будем опять убивать и разрушать... быть может. Но перевес уже не на нашей стороне, а на стороне китайско-японского флота. Теперь наступает наш черед. Что ожидает вас, я не знаю, но относительно себя могу сказать наверняка: я буду убит!

-- Ну-у, уцелеете! - возразил ему Берт, смущенный его словами.

-- Нет! - проговорил Курт. - Я буду убит. Я не знал этого раньше, но сегодня утром, на рассвете, я это почувствовал, точно кто-то предупредил меня об этом.

-- О!

-- Но как это можно знать?

-- Будто вам кто-нибудь сказал?

-- Я уверен... Я знаю! - повторил Курт еще раз, и они молча пошли к водопаду.

-- Я всегда чувствовал себя молодым, Смоллуэйс, - сказал он, - но сегодня утром я вдруг почувствовал себя старым, таким старым! Я почувствовал себя ближе к смерти, чем старики. Прежде я всегда смотрел на жизнь как на шутку. Но это не так... Я думаю, что такого рода вещи, войны и землетрясения всегда были и всегда оказывали влияние на все стороны жизни. Но только теперь я впервые понял это. С тех пор, как мы были в Нью-Йорке, я постоянно размышлял об этом... И всегда так было - таков уж путь жизни! Людей отрывают от тех, кому они дороги; разрушаются семьи, человеческие существа, полные жизни и мыслей и, может быть, одаренные, разрываются на куски, калечатся, гибнут... Лондон! Берлин! Сан-Франциско! Подумайте, сколько человеческих жизней мы оборвали в Нью-Йорке! А остальные продолжают жить, как ни в чем не бывало. И я продолжаю жить... Точно звери!

Некоторое время он молчал, потом вдруг проговорил:

-- Принц - сумасшедший!

Им пришлось карабкаться вверх. Затем они вышли на болотистую площадку возле ручейка.

-- Как! - воскликнул он. - Цветы в таком месте!

Курт остановился и слегка повернул к нему голову. Он казался взволнованным.

-- Я никогда не видел подобных цветов. Они так нежны! - сказал Берт.

-- Что ж, нарвите их, если вам так хочется! - заметил Курт.

-- Как это смешно: всегда хочется рвать цветы, когда их видишь! - сказал Берт.

Курт ничего не ответил. Они пошли дальше, не разговаривая, и шли довольно долго. Наконец добрались до скалистого выступа, откуда открывался вид на водопад. Курт остановился и сел на камень.

-- Вот это я и хотел видеть, - пояснил он Берту. - Хотя не очень, но все-таки похоже!

-- Похоже на что? - спросил Берт.

-- Смешно! - ответил Берт. - Эти цветы... Я как раз думал о ней.

-- И я также!

-- Нет. Я думал о своей Эдне. У каждого из нас, я полагаю, есть Эдна, к которой устремляются наши мысли. И какая это была девушка! Но теперь все это навсегда миновало. Тяжело думать, что я не могу ее увидеть ни на одну минуту. Хотя бы только для того, чтобы она знала, что я думаю о ней...

-- Нет, - сказал Курт. - Этого никогда не будет. Я знаю... Я встретил ее в таком же месте, как это, - на Альпах, в Энгстлене. Там есть водопад вроде этого, широкий, низвергающийся в Иннерткирхен. Вот почему я и пришел сюда сегодня утром... Мы с ней отправились однажды к этому водопаду и провели около него полдня. И мы собирали цветы... Как раз такие же цветы. Это - те же самые цветы, насколько мне известно.

-- Да, я знаю... мы с Эдной точно так же, - заметил Берт. - Цветы и тому подобное... Как будто годы прошли с тех пор.

-- Она была прекрасна, смела и скромна, - продолжал Курт. - Я испытываю такое страстное желание увидеть ее и услышать ее голос!.. Только один раз, прежде чем умереть... Но где она? Слушайте, Смоллуэйс, я хочу написать письмо... А вот тут я ношу ее портрет! - Он указал на грудь.

-- Вы еще увидите ее, - утешал его Берт.

то, что и после моей смерти лучи солнца по-прежнему будут сверкать... Какая это глупость, какая нелепость, жестокость и безумие, слепая ненависть и себялюбие, - все то, что творят люди и что они будут творить! Ах, Смоллуэйс, какой грязной и хаотической представляется мне жизнь! Войны, избиения и бедствия, ненависть и жестокость, убийства, изнуряющая работа, закон Линча и обманы! Сегодня я чувствую себя усталым от всего этого. И я как будто только теперь понял все... Но когда человек устал от жизни, ему пора умирать. Я лишился бодрости духа и чувствую около себя смерть. Но подумайте только о всех надеждах, которые у меня были еще так недавно, о том, что я считал прекрасными начинаниями! Какой позор! Никаких начинаний не было. Мы - точно муравьи в муравьиной куче, среди мира, который ровно ничего не значит, потому что он движется вперед к небытию! Нью-Йорк! Ну что удивительного в истории с Нью-Йорком?! Ведь это всего лишь муравьиная куча, которую сумасшедший пнул ногой, - и ничего: одна пыль. Подумайте об этом, Смоллуэйс. Война теперь везде. Они разрушают свою культуру, прежде чем завершили ее. То, что англичане делали в Александрии, японцы в Порт-Артуре, французы в Касабланке, - теперь творится повсюду. Повсюду! Там, в Южной Америке, они сражаются даже между собой! Нигде нет безопасности, нигде нет мира! Нет такого места, куда бы могла укрыться мать с дочерью, где они были бы спокойны! Война несется по воздуху, бомбы падают ночью сверху. Мирные люди, выходя утром из домов, видят воздушный флот, который проносится над ними и сеет смерть, - сеет смерть!..